Александр Зарецкий
Из романа «Россия, раз! Россия, два! Россия, три!..»
Облое чудище власти пожрёт нас, лаяй – не лаяй
Из эпоса
Текст защищён авторскими правами
© Рукописи из сундука. № 8. М., 2008 г.
Эпоха устала, или Из двух зол выбирают оба
Если идея, овладев массами, не становится всепобеждающей силой, виноваты массы, а не идея
***
– Что смотришь? – наскочила на Камаринского, засидевшегося у телевизора, корреспондентка, работавшая по ночам. Днём ей было некогда.
– Фильм «Носорог» по Ионеско.
– Иди ты! – тявкнула дама на интеллигентском косноязычии и исчезла.
– Что же ты смотришь? – агрессивно осведомилась, вернувшись через минуту-другую.
– «Носорог» по Ионеско.
– Хватит врать, мне недосуг, – донеслось из коридора.
Камаринский встал с кресла и закрыл в дверь за Киноманкой. Та проникла на все три московских просмотра фильма Копполы про Apocalypse Now, а замминистры клянчили билетики по телефонам с гербами СССР.
«Носорог» шёл на английском с закадровым польским текстом. Как только в Польше завели военное положение, спецканал отдали телевидению из Варшавы. Дикторы-мужчины были в форме, а женщины, в пику Ярузельскому, в легкомысленных нарядах. Что они шипели, понималось плохо, но потом начинались фильмы, которые в СССР не показывали. Военного положения в Союзе ведь не было.
Спецканал и раньше развлекал. Камаринский узнал, что Брежнев бросил курить, сам сообщил, по-дружески беседуя с кем-то. Потом генсеку едва не уронили на ноги плиту, сваренную в космосе советскими и американскими. Черненко грозил кулаком операторам, которые не увели камеры от подносов со спиртным.
– Почему сразу не сказал, что «Носорог»? – взвыла Киноманка.
– Два раза! – Камаринский для убедительности растопырил пальцы.
– Ты так сказал, что я не поверила, а должен был так, чтобы поверила! – вопила женщина на титрах. – Ты хуже «Солидарности».
За мятежные польские профсоюзы стояло машбюро, пролетариат редакции. «Они борцы, а мы ублюдки», – сказала их старшая.
Ляхи потом были горды тем, что первыми потопали по пути, который никто не изведал – из социализма в капитализм. А за ними целая нация, гэдээровская, или немецкая социалистическая, вошла в Берлинскую стену и исчезла. Афган и Польша стали последним протуберанцами Той власти. Расцвет застоя минул, воцарились сумерки развитого социализма.
«Ослабла эпоха, – видел Камаринский, – психуют в Кремле, крушится брежневская стабильность. А нам работать всё занимательней».
– Если Власть вдруг перестанет лгать, то ей придётся молчать, – резвился Разжалованный.
– Чё зырите?! – наигранно обиделся Кацман. – Любой политобоз, если просто пукнет, и то соврёт.
«Похоже, настаёт моё время, – со странным злорадством подумал вдруг Камаринский. – А эти пойдут на слом», – глянул на соратников.
Успели отметить 75-летие Брежнева. «По Тверской» стояли лотошницы с 50-граммовыми склянками водки. Каждый за полтинник мог «оттезоименитствовать» вождя, вкусив горькой на улице Горького.
Планета спешно избавлялась от лидеров и другой мишуры надоевшего столетия. История уже выковала гвозди для гроба СССР. Их вбили не счесть, все бегали с молоточками.
…Телевизор в советскую пору нормальным людям был нужен раз в году – в ночь на 1-е января, чтоб сдвинуть бокалы под кремлёвские куранты. Но до стрелок Власть приветствовала свой народ. Сухенький старичок возник на экранах вдруг. «Здравствуйте, товарищи», – повёл бодро. Запнулся, склонил голову и, шевеля губами, запоминал. Вновь обратил лицо к стране и произнёс выученное: «С Новым годом!» Потом по бумажке осилил текст. Неведомый Дед Мороз сыграл роль краткого и больного Андропова, успевшего породить вязкие мифы. За ним нарисовалась и растворилась тень человека – Черненко. Позднее зародилась традиция – сбегать из Кремля под Новый год.
Выяснилось, что истопник был прав – «Столичная» очень хороша от стронция». Но особое мнение экспертов, что Чернобыль взорвали русские люди, одурманенные prohibition, засекречено. Зато предстала благородная ересь, поклонение святому Венедикту Ерофееву. В сурово-сухие годы тот донёс до народа своё евангелие, в котором ангелы возвещают, что через полчаса откроется магазин.
…Почтальон по домофону попросил Камаринского спуститься за прессой, не влезает в ящик. В лифте журналист раскрыл «Новый мир» и захолонул – «Песня о Сталине» и «Окурочек» Юза Алешковского. «Завтра попрошу ведущего прочесть в эфир», – решил твёрдо.
Но Ванька Чейн появился со своим журналом и гитарой: «Можешь уволить, но я спою». В студии поставил на пульт пустой мерзавчик и от души исполнил «зековский» гимн товарищу Сталину. «Я не по памяти, – изрёк в микрофон. – Предо мной свежий номер «Нового мира» с этими стихами, что и подвигло на художественную самодеятельность».
Потом внедрилась реклама, и зашипели персональные кабинеты: «Редакции развращены деньгами».
– Ярятся, – сказал своим людям Камаринский. – Мы зарабатываем, а им ни…, – впервые публично выругался.
Страна свернула с ленинского курса и легла на курс доллара. «In Benjamin Franklin we trust», – щёлкали пальцами. И не было на Руси купюры сильнее портрета американского ученого, пока инфляция не довела до «пятитонки» с видами Хабаровска.
«Нам подфартило, – рассуждал Камаринский. – Прожили, считай, жизнь при социализме. Продышим ещё одну при капитализме. Разнообразие».
– Первая прошла лихо, – обнаружил Разжалованный.
– Вторая будет ещё круче, – надеялся Трудоголик.
С появлением политики, заработал закон относительного ухудшения качества власти. Суть в том, что та неизменно отстаёт от вызовов времени. И не имеет смысла – преступна она или добросовестна. Люди стали выходить с плакатами: «Чубайса за ваучер и на нары!».
И был великий день, когда бравые ребята подъехали к Гохрану на попутке с надписью «уборочная». Предъявили бумаги с визами. Нанятые по поллитре на брата мужички совковыми лопатами набросали в кузов царские червонцы. Поверх менеджер положил несколько полиэтиленовых пакетов «Marlboro», которые научились шить в деревне Берендеевке под Костромой. В них были бриллианты. И погнала старенькая трёхтонка в Америку.
«Коррупция в России – особая форма классовой борьбы, – вывел Камаринский. – Казнокрадство имеет политическое оправдание – ликвидирует социалистическую собственность и разрушает базис отжившего строя».
«Сто тысяч рублей – не деньги, сто тысяч долларов – не взятка, – посмеивался передовой отряд нового атакующего класса.
«Взятка – благотворительная акция ради созревания частной собственности», – расширил постулат Камаринский.
"Булыжник был оружием пролетариата, мзда – орудие буржуазии", – дополнил Трудоголик.
В России, как известно, из двух зол выбирают оба. Социализм убил лучшее в русском народе, а капитализм раскрепостил худшее. Триадили: «Liberte! Egalite! Fraternite!», но хотели власти, а через неё севрюжины с хреном.
Что было дальше, никто не помнит.
Смотри "исторические справки":
"Памяти СССР. Портреты вождей. Брежнев" http://www.proza.ru/2012/01/09/30
"Памяти СССР. Портреты вождей. Андропов" http://www.proza.ru/2012/01/22/1201
"Памяти СССР. Портреты вождей. Черненко" http://www.proza.ru/2012/01/26/2012
"Памяти СССР. Портреты вождей. Горбачев" http://www.proza.ru/2012/01/09/1680