Радио, висевшее на стене пискнуло и я, открыв воспаленные глаза, резко откинул тонкое одеяло. Через пять секунд диктор громким голосом объявит первые новости, и моя задача успеть убавить громкость динамика на ноль. В зале спят родители, но если точнее мама и отчим. Не хотелось бы их разбудить раньше времени – тем более сегодня законный день субботы, а значит выходной. В этом первая задача утра.
Наскоро сполоснув лицо холодной водой, достал с холодильника растительное масло. Кинув в стакан, заполненный на треть, столовую ложку дегтя залпом выпил. Привычно скривив физиономию, накинул шерстяной свитер и высокие ботинки, подаренные другом, вернувшимся на днях с армейки. Поверх брюк туго повязал отяжелители, наполненные брусками свинца.
Резко выдохнув, щелкнул замком двери.
- Доконает себя идиот, - донеслось с глубины зала. – Нельзя так тренироваться.
Тишина и размеренный стук часового механизма были ответом.
Вышел в сумрак ночи, где, как и я, одиноко и просто гасил участок темноты светом неустанный фонарь. С ним веселей, а значит спокойнее. Упав на покрытые льдом доски крыльца несколько раз отжался на кулаках, затем выпрыгнув из глубокого сеты ввысь, почувствовал, что немного разогрелся.
Погнали! По едва видимой в тяжелых сумерках тропе. В чем трудность бежать по ней даже при свете дня? А то, что стоит только оступиться, и нога с уверенностью потянет за собой тело, и мокрый от пота лоб вонзится в пушистый снег. А потом проклиная свою несобранность выкарабкиваешься пузом на тропу и бежишь снова, и вновь тяжелые капли заливают натоптанный след. И я бегу, стараясь не оступиться. Черт! Чувствую, как сполз и полетел в пустоту. Стиснув зубы карабкаюсь по поясь в снегу, выравниваюсь – вперед.
Тропа круто забирает вверх, там меньше снега, но видимости почти ноль. Луна сегодня почти невидима из-за тумана, поэтому почти на ощупь, расставляя руки вперед на уровне лица и пояса. Подошвы ботинок скользят, буравят ненавистный наст, и каждый метр дается с огромным усилием. Три километра за спиной, впереди поляна, на которой сереет моя, выбранная для занятий мощная береза. Три минуты отдых, потом веревки на кисти, рюкзак с плеч.
Отработка серии ударов руками. Блок. Удар локтем по стволу березы. Боль. Удар кулаком, еще, еще справа размашисто и хлестко, тыльной стороной. Разворот корпусом, нога описывает полукруг, вонзается носком в истерзанный ствол березы. Боковой удар в районе шеи, сразу прямой толчковый. Присед и шаг назад, резкий выдох прыжок с разворотом на тристашестьдесят градусов на уровне пояса.
- Ты прости меня, - шепчу я, прислоняясь руками к истерзанным бокам березы. – За каждый твой шрам я отвечу. За все, отвечу, - прижался лбом, затем потянулся взглядом ввысь, к кронам, к черно-смолянистому небу.
Вдох и натянутый выдох. Назад! Бегом! Грудь хрипло рычит и упрямо сопротивляется. Ноги, словно натянутые до предела канаты не подчиняются нагрузкам. Насрать! Бегом!
Тропа отпускает неохотно, и я падаю на ледяные мостки возле крыльца. На утро все, вечером увеличим нагрузку в виде двух добавочных пластинок свинца.
- Куда, готовишься? – спросил отчим, намазывая при этом на хлеб масло. – Две недели уже маешься. Кожа да кости остались.
- Все нормально. Так нужно.
- В спортзале опять железо тягать будешь сегодня?
- Да.
- Ну-ну. Мать, пожалей.
Я не люблю его за его язык, и жадность. А мама все понимает, поэтому не вмешивается.
- Себя пожалей, - ответил я дерзко, надеясь, сей выпадом прекратить бесполезный разговор.
Отчим покрылся пятнами и почти не замахиваясь, сунул кулаком мне в лицо. Я предвидел это, более того мог спокойно поставить блок локтем и отправить в нокаут, но стерпел боль. Лишь молча смыл кровь с разбитой губы. Отчим был доволен и даже по-отечески похлопал по плечу, приговаривая сыто:
- Ты знай, сынок… ты знай.
А я знаю, что маму нужно жалеть, ибо нет сейчас другого выхода. Она хочет жить с ним, и разрывается между нами. Ради Бога, немного осталось. Но, нужно собираться на работу, здесь тоже иначе нельзя.
- Погоди, чуть не забыл, - остановил он меня в пороге. - Повестку вчера, Саша принес.
Саша – это наш районный военком. Капитан по званию. В общем, мужик хороший, что говорить.
- Спасибо, - принял я сложенный листок с замиранием сердца.
А через два дня я в расстегнутой настежь фуфайке, в кроличьей шапке набекрень, брел болтаясь из стороны в сторону к знакомому до боли дому. Я шел к Ленке, с которой мы дружили не первый год. А Ленка смахивая слезу, все смотрела на повестку, потом на меня, потом снова на измятый листок. И, наконец, откинув его в сторону, бросилась на шею, покрывая поцелуями мокрые щеки.
А дальше сельский автобус и АН-24 до материка. Нас несколько, точнее, с района четверо. Парни разные, но в такой обстановке одинаковы. Волнение на лицах, замешательство. А я ждал, и готовился, поэтому жалел только обо дном, что так и не успел переспать с Ленкой. Там семья жестких правил – если любишь, тогда женись. По-другому никак – отец может запросто пристрелить и всего делов. Обещала ждать. Дождется, тогда и посмотрим. Руки есть – не пропадем.
Хаос одетых как попало призывников. С каждой минутой будущие бойцы при наборе команд, выкрике фамилий, отправляются в разные уголки России и ближнего зарубежья.
А я молчу, слушаю. Наконец прозвучала моя фамилия. Круглощекий лейтенант в незнакомом камуфляже, обошел наш немногочисленный строй. Смерив взглядом каждого, потер подбородок.
- Не густо. Бойцы! За мной! Прощание отложить, через минуту отправка.
Он резко развернулся и устремился быстрым шагом к поджидающему нас автобусу. Мы, переглянувшись между собой, потрусили следом.
- Повезло ребятам, - раздался позади голос одного из ребят другой команды. - Разведка. Спецназ короче.
- Ага, повезло. Землю жрать два года будут на марше в каждый день. Лучше уж в теплых казармах, к кухне поближе, чем на пеньках в лесном массиве.
- Ты то откуда знаешь?
- Дык друг док фильм где-то по блату достал. Там показывают.
- А-а, тогда понятно.
К ним подошел плотный покупатель, и весело объявил:
- Ребята! Вам страшно повезло. Едем в Подмосковье.
- Ура!! – выкрикнул кто-то.
- Очень рад вашей реакции, - чеканя шаг и заложив руки за спину, прошелся покупатель вдоль строя. – Едем строить мосты и возводить гражданские объекты. За мной!
Толпа траурно прогудела.
А через два с половиною года я вернулся, и, позвякивая орденами с букетом цветов, несся к Ленке. Только к ней родимой. С поезда на попутке по пыльной гравийке, и так до места.
А там Ленка во дворе, похорошевшая, даже ямочки на щечках объявились. Стоит и улыбается кому-то. Косится так вниз смешно. То, что случилось потом, заставило меня воткнуть букет между реек калитки, и быстро ретироваться, во избежание не нужных слов и объяснений.
- У тебя виски седые сынок, - сказала мама, подкладывая в тарелку пельмени.
- Так бывает мам. Можно я переоденусь?
Через минуты я бежал по тропе в спортивном костюме, и слезы не достигали щек, разматывались тетивой, исчезая в сугробах полыни, ромашки, череды. Я прислонился спиной к березе и она, словно проснувшись от глубокого сна, вспомнила меня, опустила под натиском ветра ветви, прикрыла от ярких лучей послеполуденного солнца.