Прочитана с величайшим удовольствием книга «Причуды моей памяти», принадлежащая перу Даниила Александровича Гранина. Благодарна я автору за его размышления. Какой необыкновенный мыслительный карнавал предложил он читателям! Сколько возникло неожиданных откровений и вопросов одновременно.
Вначале цитата: « И что?.. Какой бурной государственной деятельностью всю жизнь занимался Державин – и в Сенате, и при дворе, и на губернаторстве, сколько обид принял, сил убил… а был он великолепный поэт и должен был писать, писать, писать!».
Справедливо спросить - почему выбран эпизод о Державине? Давно известно, что репутация человека складывается при жизни и зависит от круга совершенных им деяний. Понимание же роли художественных творений и их места в литературе определяет уже история. Прошло много лет, а единой и полновесной оценки всех заслуг Державина, так и не прозвучало. Взгляд невольно выхватил слова: «… должен писать, писать, писать!», взяв их за первооснову для раздумий. Для Гранина все ясно: Державин в первую очередь большой поэт, не полностью реализовавший литературный дар. Со мной дело обстоит сложнее - до сего времени не могу однозначно определить своего отношения к личности Г.Р.Державина во всех его ипостасях. Это и обусловило написание данной миниатюры.
Проблема первая. Обратимся к Державину. Вернее, его стихотворению «Памятник», написанному в 1795 году, за четыре года до рождения Пушкина:
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов тверже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полет его не сокрушит.
Так! – весь я не умру; но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастет моя, не увядая,
Доколь Славянов род вселена будет чтить.
Слух прОйдет обо мне от Белых вод до Черных,
Где Волга, Дон, Нева, с Рифея льет Урал;
Всяк будет помнить то в народах неисчетных,
Как из безвестности я тем известен стал.
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о боге
И истину царям с улыбкой говорить.
О Муза! Возгордись заслугой справедливой,
И прЕзрит кто тебя, сама тех презирай;
Непринужденною рукой, неторопливой,
Чело твое зарей бессмертия венчай.
Незадолго до смерти (1836 год) написал Пушкин знаменитое стихотворение, свой «Памятник». Дабы не напрягать память, позволю себе рядом расположить его текст:
Exegi monumentum
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Нет, весь я не умру -- душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит --
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык,
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей калмык.
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я Свободу
И милость к падшим призывал.
Веленью божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.
В итоге – все вроде бы просто: стихотворение написано на тему оды Горация "К Мельпомене" (XXX ода книги III), откуда взят и эпиграф (в переводе с латинского - Я воздвиг памятник). Данную оду Горация перевел Ломоносов, затем ей подражал Державин в своем стихотворении "Памятник", а закончил Пушкин. Не делались ли ссылки на Горация с целью обычной самозащиты от самопровозглашения?
Вскоре Державин почувствовал угрызения совести и желание оправдаться перед читателями. По этому поводу он писал: "Непростительно было бы так самохвальствовать; но как Гораций и прочие поэты присвоили себе сие преимущество, то и автор тем пользуется, не думая быть осужденным за то своими соотечественниками, тем паче, что поэзия его - истинная картина натуры".
Пушкин промолчал. Заметим, что его "неловкость" (не Державина!) пытались объяснить многие. По версии Вересаева Пушкин просто иронизирует над «пышными самовосхвалениями» Державина. И на его "Памятник" ответил тонкой пародией в виде своего стихотворения.
Битов высказался по этому поводу значительно определеннее: "Всегда несколько странно, когда памятник известнее, чем человек. Еще странней, когда он главнее. Еще страннее, когда памятник воздвигнут самому себе. Всегда горько, когда заслуги становятся важнее дел. Когда из всего, что человеком сделано, на первый план выдвинута самооценка, родившаяся в горьком чувстве непонимания и непризнания". Вопрос, как понимаю, так и остается открытым.
Проблема вторая. Пушкин с почтением относился к Державину. Разумеется, помните Вы его записки о единственной встрече двух поэтов на лицейском экзамене в 1815 году, где юный Александр читал «Воспоминания в Царском селе». Начинаются и завершаются они словами: «Державина видел я только однажды в жизни, но никогда того не забуду… Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли…». Об этом событии Пушкин вспоминает в VIII главе «Евгения Онегина» (строфа вторая):
Успех нас первый окрылил;
Старик Державин нас заметил
И, в гроб сходя, благословил.
Через десять лет появилось иное признание Пушкина, отраженное в известном письме к Дельвигу «Перечёл я Державина всего, и вот моё окончательное мнение. Этот чудак не знал ни русской грамоты, ни духа русского языка (вот почему он и ниже Ломоносова) — он не имел понятия ни о слоге, ни о гармонии, ни даже о правилах стихосложения. Вот почему он и должен бесить всякое разборчивое ухо. Он не только не выдерживает оды, но не может выдержать и строфы... Читая его, кажется, читаешь дурной, вольный перевод с какого-то чудесного подлинника... Его гений думал по-татарски, а русской грамоты не знал за недосугом... У Державина должно сохранить будет од восемь да несколько отрывков, а прочее сжечь. Гений его можно сравнить с гением Суворова, — жаль, что наш поэт слишком часто кричал петухом, — довольно об Державине».
Что повлияло на отношение Пушкина к Державину-поэту (оставим его государственную деятельность за скобками) и заставило так резко высказаться? Гавриил Романович давно уже отошел в мир иной и не мог никоим образом касаться личной судьбы Пушкина. Причем, за несколько месяцев до смерти он сказал С.Т. Аксакову: «Скоро явится свету второй Державин: это Пушкин, который уже в лицее перещеголял всех писателей». В чем «вина» Державина? Будем справедливы и вспомним, что пушкинский ямб прозвучал впервые именно у Державина. Отзывы же Пушкина и последовавшего за ним Белинского (1834 год – хвалебный; 1843 год - негативный) во многом определили отношение к Державину.
Размышления по этому поводу хочется закончить словами – пристальное и научное изучение поэзии Державина почти ещё не начиналось.
Вот так неожиданно сложилась причудливая цепочка из имен: Гранин : Державин : Пушкин. Заставила она заглянуть в прошлое, возвратиться к старым загадкам, скорее нераскрытым тайнам.
При работе над текстом использовались следующие источники:
1. Битов А. Статьи из романа. М.,1986.
2. Вересаев В. Загадочный Пушкин. М.,1996.
Иллюстрация: В.Л. Боровиковский. Портрет поэта Г.Р. Державина. 1795 год.