Вечная любовь

ВЕЧНАЯ ЛЮБОВЬ
Old Love









































Джеффри  АРЧЕР

ВЕЧНАЯ ЛЮБОВЬ

Перевод с английского - Алексей Алгер




Некоторые влюбляются, как известно, буквально с первого взгляда, но к истории того, что случилось с Уильямом Хэтчардом и Филиппой Джеймсон, это решительно не имеет отношения. Они возненавидели друг друга с момента первой же их встречи, случившейся в самом  начале первого  семестра. Им было слегка за двадцать, оба заслужили максимальную стипендию  в области изучения английского языка и литературы: Уильям в Мертоне*, Филиппа – в Соммервиле**. Каждый из них был непоколебимо уверен, что по окончании учебного года, станет  наилучшим из студентов.
Их наставник, Саймон Джейкс из Нью Колледжа*** и радовался, и опасался столь яростного соперничества, сразу же возникшего между двумя его талантливейшими студентами, при этом он искусно использовал вынесение сора из избы: о каждом новом успехе  одного из непримиримых конкурентов тут же становилось известно другому.

Филиппа, привлекательная, стройная, с копной рыжих волос, с высоким, почти писклявым голосом, была одного роста с Уильямом, и поэтому после  знакомства с ним стала носить  туфли исключительно  на высоких каблуках. Голос Уильяма был зычным, такие голоса прекрасно модулируют властные интонации, и он всегда предпочитал излагать свои сентенции сидя. Чем ожесточеннее становилась их конкуренция, тем неистовей каждый жаждал превзойти неприятеля. К концу первого учебного года они ушли в недосягаемый отрыв от своих сокурсников, но при этом даже фотофиниш не смог бы выявить, кто из этих двоих первый. Саймон Джейкс поведал профессору Англо-Саксонского факультета «Мертона», что у него никогда не было более одаренной пары, да еще на одном курсе,  и, по его мнению, не далеко то время, когда каждый из них достигнет его уровня. .Летние каникулы соперники провели каждый за своим рабочим столом, отвлекаясь от исступленных занятий лишь на мысль о том, что оппонент сумеет сделать чего-то хоть на йоту больше. Они до нюансов постигали Блейка, Уордсворта, Коулриджа, Шелли, Байрона, и даже в постель не укладывались без  Китса.****

Вернувшись с каникул, они почувствовали еще большее ожесточение в сердцах своих. Ничто  не изменилось в их отношении друг к другу и после того, как оба получили высший балл с «плюсом» за эссе о  «Биовулфе».*****
На вечернем заседании Совета наставников «Нью-Колледжа»  Саймон Джейкс выразил уверенность в том, что если бы Филиппа Джеймсон родилась мальчиком, то кое-кто из коллектива  педагогов был бы нокаутирован ударом в челюсть и, не исключено, с летальным исходом.  «Почему вы не разъедините их?» - сонным голосом спросил ректор университета. «Что же, прикажите, дублировать мою работу?», - возопил Джейкс. «Они стали учителями, один - другому, мне же остается только роль рефери».
Старый хитрый лис Джейкс осуществил новую утечку информации – по университету поползли слухи о том, что один из непримиримых является любимым его учеником, о чем стало известно и Филиппе, и Уильяму. При этом ловкий интриган оставался вне подозрений, при каждом удобном случае он говорил Филиппе и Уильяму (тет-а-тет), что решающее слово будет принадлежать коллегии экзаменаторов. В такой атмосфере каждый из них стал использовать подобные приемы распространения компрометирующих сведений, в результате чего ее за глаза называли «эта глупая женщина», а его – «этот напыщенный индюк». К концу второго учебного года  для них стало невыносимым, находиться в одной комнате.
 
Во время летних каникул у Уильяма,  весьма ненадолго, проявился интерес к девушке по имени   Руби, в то время как Филиппа флиртовала с лейтенантом флота из Дэртмута. Но стоило начаться очередному семестру, эти интерлюдии дальнейшего развития не получили, и вскоре были забыты.
В начале  третьего учебного года по, совету Саймона Джейкса, они записались на участие в конкурсе на премию Чарльза Олдхэма. Эта премия присуждалась студенту – автору лучшего эссе о творчестве Шекспира.  Филиппе и Уильяму участие в этом конкурсе  впервые за время их академической жизни давало возможность в непосредственном единоборстве выявить сильнейшего. Тайком друг от друга, они «вгрызлись» в великого классика, идя от Генриха IY до Генриха YIII, не давая при этом житья Джейксу: ежедневно в неурочное время каждый из них требовал от него дополнительных консультаций, дабы стереть мельчайшее пятнышко незнания.

Темой эссе этого года была «Сатира в произведениях Шекспира». Конкурсантам была предложена пьеса «Троил и Крессида», не ставшая откровением для большинства из соискателей премии, но эти двое выискали малейшие сатирические нюансы в каждой из тридцати семи пьес Шекспира. «Может быть, следовало сослаться еще и на сонеты, в которых предостаточно сарказма и даже непристойностей» - писала Филиппа домой отцу в один из редких моментов, когда ее одолевали сомнения. Академический год близился к концу, и всем было ясно, что лавры победителей – это удел Уильяма и Филиппы, оставалось лишь ждать вердикта жюри: кто из них первый, а кто второй. И в то же время никто не брал на себя смелость, назвать имя победителя. Привратник «Нью Колледжа», дока по части прогнозов в таких конкурсах, ставил десять к одному, что на сей раз у этих двоих абсолютно равные шансы, получить «Чарльза Олдхэма».
До срока оглашения результатов конкурса,  непримиримым соперникам предстояло сдать экзамены на ученую степень. Филиппа и Уильям в течение двух недель с утра до ночи набрасывались на материал, означенный в экзаменационных билетах, и поглощали его с такой остервенелой жадностью, что если бы речь шла о поглощении пищи в прямом смысле слова, то их поведение можно было бы назвать вульгарным. Само собой разумеется, что оба получили степень первого класса, и их имена возглавили список отличников. По слухам, они были названы наилучшими  в каждом из девяти бюллетеней, которые составляются при определении «Списка Славы».

«Я была бы не против создания прецедента»,- говорила Филиппа Уильяму, но не могу также не обратить вашего внимания на существенное различие   «отлично с плюсом» и «отлично с минусом».
«Не могу согласиться с тем, что « А с плюсом»  намного больше « А с минусом»*,  но когда вам станет известно имя обладателя «Чарльза Олдхэма», вы почувствуете, насколько « А с минусом» меньше, чем « А с плюсом».
В течение трех недель, остававшихся до вручения премии, они занимались по двенадцать часов в сутки, засыпая над открытой книгой с надеждой на то, что силы соперника к этому моменту уже иссякли.
В «судный день» они встретились в главном холле с мраморным полом, оба были хмурыми, если не мрачными.
«С добрым утром, Уильям, я твердо уверена, что ваши потуги гарантируют вам  место в первой шестерке».
«Вы крайне любезны, Филиппа. Если это так, то выше своего имени я предполагаю увидеть такой список: С.Льюис, Николь Смит, Невил Кофилл, Эдмунд Блунден, Р.В.Чамберс и Х.В.Гаррад. Другие мне - не соперники».
«Что меня определенно радует»,- парировала Филиппа, как бы не услышав его реплики, «так это то, что вы сидели не рядом со мной, когда я писала свое эссе и я впервые за три года полностью уверена, что вы не сдували у меня».
«Единственное, что я списал у вас – это расписание поездов по линии Оксфорд-Лондон, оно оказалось устаревшим и, стало быть, бесполезным, как и все ваши усилия, достичь чего-то путного».

Они сдали в хранилище экзаменационного офиса свои эссе (25000 слов) и, не произнеся ни единого слова, ушли, присоединившись к своим уважаемым коллегам – участникам конкурса. Настало время томительного ожидания объявления результатов.
Уильям, пытаясь отвлечься, после сдачи эссе,  впервые за последние три года сыграл в теннис с девушкой из колледжа Святой Анны. Он проиграл сет, не взяв ни одного гейма. Плавая в бассейне, он едва не утонул, благо рядом оказался инструктор по плаванию. Утешало его лишь то, что Филиппа не стала свидетельницей его «подвигов».
Воскресным вечером после роскошного  ужина в обществе ректора «Мертона» он решил прогуляться вдоль берега Чирвелла*, чтобы «проветрить мозги» перед сном. Был май, и вечер был светлым, он пошел вдоль стены, окаймлявшей территорию колледжа, затем через луг – к берегу реки. Он шел, раздвигая ветки кустарника, и тут ему показалось, что под деревом, впереди по направлению его променада, сидит и что-то читает его соперница. Первой его мыслью было, тот час же удалиться, но он не был уверен, что она не «засекла» его и поэтому  продолжал идти.
Он не видел Филиппу уже дня три, но мысли о ней не покидали его все это время: если он получит «Чарльза Олдхэма», «глупой женщине» придется спешиться с лошади по кличке «Спесь». Улыбнувшись собственной мысли, он решил, что индифферентно продефилирует мимо нее. Приблизившись, он мимолетно взглянул в ее сторону, чувствуя при этом, что лицо его зарделось.
Он  напрягся, готовый услышать очередную ее колкость – уж он то знал остроту ее язычка и мгновенность реакции. Ничего, однако, не происходило, он посмотрел на нее более внимательно и увидел, что она вовсе и не читает: она сидела, обхватив руками колени и наклонив голову вниз. Ему показалось, что она тихо всхлипывает. В один миг он перестал видеть в ней ненавистного и чудовищно опасного врага, который вцепился в него хваткой бультерьера и не ослаблял этой хватки вот уже три года: перед ним было одинокое, всеми покинутое и беспомощное существо.
Первая импульсивная мысль Уильяма была о том, что произошла утечка информации о победителе конкурса и, разумеется, лауреатом стал он. Но, поразмыслив, он решил, что это невозможно по той простой причине, что члены жюри получили эссе лишь сегодня утром и пока каждый из экспертов не прочитает эссе всех конкурсантов, результаты объявлены не будут. В лучшем случае, это возможно к концу следующей недели. Филиппа не изменила позы, когда он подошел к ней совсем близко, он даже засомневался, заметила ли она его присутствие. Он не позволил себе долгого разглядывания своего врага, но успел, однако, заметить, как прекрасны были ее длинные рыжие волос, локонами ниспадавшие до плеч. Он сел рядом, но она оставалась неподвижной.
«Что случилось?»- спросил он. «Могу ли я что-то сделать для вас?» Она подняла голову – лицо было залито слезами.
«Ничего, кроме того, чтобы оставить меня в покое. Вы нарушили мою уединенность, не испросив на то позволения».
Уильям, к своему удовольствию, мгновенно узнал, словами какого персонажа воспользовалась Филиппа. «В чем дело, мадам Савиньи*?» - повторил он свой вопрос не из  праздного любопытства, а, испытывая обеспокоенность и сочувствие, и в то же время, гордясь тем, что и на этот раз он не позволил ей проявить ни малейшего превосходства в начитанности.
Ее ответу предшествовала долгая пауза.
«Сегодня утром умер мой отец» - наконец, почти шепотом, как бы самой себе, произнесла она.
И тут Уильяма как молнией ударило: как странно - видясь с Филиппой почти ежедневно на протяжении трех лет, он абсолютно ничего не знал о ее семье.
«А ваша мать?»
«Она умерла, когда мне было три года. Я даже не помню ее. Мой отец…» - она запнулась – «приходской священник и он воспитал меня, пожертвовав буквально всем, вплоть до фамильного серебра, ради моей учебы в Оксфорде.  Я так хотела получить «Чарльза Олдхэма», чтобы порадовать папу.
Уильям осторожным движением положил свою руку на плечо Филиппы.
«Но именно это и произошло. Когда вы получите премию, вас провозгласят наилучшим студентом десятилетия. Наконец, для достижения цели у вас просто – таки не было другого выбора, кроме победы надо мной».
Она сделала попытку улыбнуться. «Я, конечно же, хотела опередить вас, Уильям, но только ради отца».
«Почему он умер?»
«Рак, но он скрывал это от меня. Он просил меня, не приезжать домой до летнего семестра –  опасался, что перерыв в занятиях может помешать мне, завоевать «Чарльза Олдхэма». Он специально держал меня в неведении, только бы меня ничто не отвлекало от подготовки к конкурсу.
«Где вы живете?» - спросил Уильям (раньше его это не интересовало ни в малейшей степени).
«В Броукенхэрсте. Это в Хэмпшире. Я выезжаю завтра утром. Похороны в среду».
«Можно, я провожу вас?» - спросил Уильям. Филиппа подняла взор вверх и увидела в глазах своего соперника нечто, чего никогда прежде не замечала. «Это было бы очень любезно с вашей стороны».
«Ну, в таком случае, пойдем отсюда, глупая женщина, я доведу вас до самого порога вашего колледжа».
«Прежде, называя меня «глупой женщиной», вы ведь таковой меня и  считали, не так ли?»
Они шли вдоль берега реки, держась за руки и не проронив ни слова, до самого Соммервиля.
«В котором часу заехать за вами?»- спросил он,  не отпуская ее руки.
«Не знала, что у вас есть машина».
«Отец подарил мне старенький «Эм –Джи»*, за то, что я с отличием окончил первый курс. Я заранее приношу извинения за то, что предлагаю тебе ехать в этом ископаемом из рода автомобилей».
«Вполне очевидно, он не собирался дарить тебе приличную машину до оглашения результатов конкурса». Не вполне естественный смех Уильяма должен был означать, что он согласен с допущением Филиппы».
«Простите, это я по привычке. Я с нетерпением жду возможности, убедиться в том, что за рулем автомобиля вы столь же искусны, как и в науках и что наша поездка не даст повода изменить это мнение.  Буду  готова в десять.»
По пути в Хэмпшир, Филиппа говорила о своем отце и его пастве, и попросила Уильяма, рассказать о его семье.

Проезжая Винчестер, они остановились у паба и заказали на ланч тушеного кролика с картрофелем.
«Первая наша совместная трапеза» - заметил Уильям.
В ответ не последовало никакой саркастической реплики, Филиппа просто улыбнулась.
Вскоре после ланча они приехали в Броукенхэрст. Уильям остановил машину, съехав с покрытой гравием дороги, у дома викария. Пожилая горничная во всем черном открыла дверь и оторопела от увиденного: Филиппа была с мужчиной. Филиппа представила Анни Уильяму и попросила ее подготовить свободную комнату.
«Я так рада, что вы встретили такого приятного молодого человека. Вы давно знакомы?» – сказала Анни, оставшись наедине с Филиппой. Та улыбнулась в ответ: «Нет, мы познакомились только вчера».
Филиппа приготовила ужин на двоих, и они ели у камина, огонь в котором развел Уильям. За последние три часа они произнесли лишь несколько фраз, но каждый из них чувствовал, что им хорошо вдвоем. Филиппа обратила внимание, какие мощные пряди волос Уильяма ниспадают на его лоб, и подумала, каким изысканно-благородным он будет в старости.
Утром следующего дня она пришла в церковь, опираясь на руку Уильяма. В течение всей печальной церемонии похорон стойкость характера не изменила ей. Когда ритуал погребения был завершен, Филиппа и Уильям вернулись в дом викария, уже заполненный многочисленными друзьями отца Филиппы.
 
«Не думайте о нас плохо», сказал, обращаясь к ней, церковный староста, мистер Крэмп. «Вы для вашего батюшки были всем, а мы не могли не подчиниться его запрету: не сообщать вам о его болезни, дабы это не помешало вам стать лауреатом премии Чарльза Олдхэма. Кажется, так называется этот приз?»
«Да», - ответила Филиппа. «Но сейчас все это выглядит таким мало что значащим».
«Она и станет лауреатом, и это будет лучшей памятью об ее отце», - сказал Уильям.
Филиппа взглянула на него и почувствовала, что он искренне желает ее победы в конкурсе Чарльза Олдхэма.
Они остались еще на одну ночь в доме викария, а в четверг возвратились в Оксфорд. В десять часов утра в пятницу Уильям вошел в здание колледжа Филиппы и попросил портье, узнать, сможет ли мисс Джеймсон переговорить с ним.
«Соблаговолите подождать, сэр, в холле для гостей», - ответил портье, жестом указывая Уильяму в сторону небольшой комнаты в конце вестибюля, после чего удалился на поиски мисс Джеймсон.  Несколько минут спустя, они появились вместе.
«Что это ты делаешь здесь?»
«Зашел за тобой, чтобы ехать в Стратфорд.»
«Но я не успела даже распаковать вещи, вернувшись из Броукенхэрста.»
«Собирайся, не медля, я даю тебе пятнадцать минут».
«Ну, конечно же, кто я такая, чтобы сметь, не повиноваться новоиспеченному лауреату конкурса Чарльза Олдхэма? Я даже готова позволить тебе на минуту зайти в мою комнату и помочь мне распаковаться».
Брови портье взлетели до козырька его фуражки, но он не посмел произнести ни звука из почтительного сочувствия к горю мисс Джеймсон. И еще раз Уильям был поражен собственной мыслью о том, что за эти  три года он ни разу не побывал в комнате Филиппы. Ему, покорившему стены  всех женских колледжей ради того, чтобы оказаться в обществе девушек разной степени глупости,  в отношении Филиппы  такое  и  в голову не приходило. Он присел на краешек кровати.
«Нет, не сюда, безмозглое  создание. Горничная только что застелила постель. Все мужчины одинаковы – вы никогда не садитесь на кресла.
«Настанет день, и я сяду в кресло», - отреагировал Уильям. «Но это будет трон короля английской словесности».
«До тех пор, пока я буду в этом университете, этому не бывать», - проворковала Филиппа, исчезая в ванной.
«Трудолюбие – это одно, а талант – совсем другое», - прокричал он ей вслед, с наслаждением ожидая  ответа по ходу вспыхнувшей пикировки.

Спустя четверть часа, она вышла из ванной в желтом цветастом платье с изящным белым воротничком и такими же по стилю манжетами. Уильям отметил про себя, как умело, едва заметно, был сделан макияж.
«То, что мы здесь вдвоем бьет по репутации каждого из нас», - испытующе глядя на Уильяма, прошептала она.
«Я уже подумал об этом», - ответил Уильям. «Если на это обратят внимание, я скажу, что ты моя подопечная».
«Твоя подопечная?»
«Именно. В этом году я опекаю обездоленных сирот».
Филиппа сделала отметку в журнале колледжа об отлучке  до полуночи, и двое студентов отправились в Стратфорд, сделав по пути лишь одну остановку в Бродвее для ланча. Во второй половине дня они  на лодке переплыли  Эйвон-ривер. Уильям предупредительно сообщил Филиппе о пагубных последствиях его недавнего опыта использования плоскодонки. Она в ответной реплике дала ему понять, что его достоинства, благодаря саморекламе, ей уже известны. Очевидно, поэтому процесс гребли Филиппа взяла на себя и, благодаря этому обстоятельству, они благополучно достигли берега. Они пошли на Джона Гилгуда*, чтобы увидеть его в роли Ромео, а затем поужинали в «Грязной Утке». Судя по колкостям, отпускаемым в адрес Уильяма во время ужина, Филиппа снова стала набирать былую форму.
Они начали свое путешествие домой уже после одиннадцати. Филиппу клонило в сон, и они едва слышали друг друга из-за рева мотора машины-старушки, которой предстояло проехать до Оксфорда добрых двадцать пять миль.
«Надеюсь, что когда индикатор уровня горючего на нуле, в баке остается не менее одного галлона бензина», - рассуждал вслух Уильям.

«Ты ошибаешься, это совершенно очевидно, и это отнюдь не единственная из твоих промашек, так же абсолютно ясной становится перспектива поиска ближайшего гаража или чего-то в этом роде, и тебе придется проделать это на своих двоих. Надеюсь, своим  воспаленным воображением ты не грезишь надеждой, что я составлю тебе компанию. Я намерена остаться в тепле».
«Но по пути отсюда до Оксфорда нет гаражей!», - запротестовал Уильям.
«В таком случае тебе придется нести меня. Я слишком хрупкая для путешествий пешком».
«Мне не справиться и с пятьюдесятью ярдами после столь обильного ужина,
да еще с вином».
«Ума не приложу, как ты умудрился получить первую степень по английскому языку, не будучи способным, прочитать показания индикатора».
«Нам остается только одно – дождаться первого утреннего автобуса».
Филиппа кое-как устроилась на заднем сидении и, не проронив ни звука, уснула. Уильям нахлобучил на себя свою шляпу, обмотал шею шарфом и надел перчатки. Пытаясь согреться, скрестил руки на груди. Глядя на спящую Филиппу, он нежно коснулся одной из прядей ее рыжих волос, затем  снял с себя пальто и укрыл ее.
Филиппа проснулась первой, было начало седьмого. Постанывая, она старалась размять свои занемевшие конечности. Встряхнув Уильяма, и заставив его таким образом пробудиться, она спросила его, почему его отцу не пришло в голову, купить сыночку машину с более удобным задним сидением.
«Зато у этой машины такой щегольской вид», - парировал Уильям, осторожно вращая шеей, прежде чем снова надеть на себя пальто.
«Но без бензина этой  красотке – грош цена», - не унималась Филиппа, выбираясь из машины и продолжая разминать руки и ноги.
«Но я затеял все это преднамеренно», - вкрадчиво продолжил диалог Уильям, обходя незадачливую щеголиху и, двигаясь вдоль машины  – они неизбежно должны были сойтись у переднего бампера, если только одному из них не пришло бы в голову, сменить курс. Но этого не произошло. Филиппа, подобно опытному боксеру, предчувствовала, что после такого обмена «ударами» ее оппонент на мощный ответ не способен и… не ошиблась: «Мой отец наставлял меня – если я переночевал с барменшей, то после этого достаточно всего лишь заказать пинту пива сверх моей обычной нормы, ну а если  сподобится  провести ночь с дочерью викария, то придется  жениться на ней».
Филиппа расхохоталась: Уильям  уставший,  небритый и непричесанный, нелепо выглядящий в своем измятом пальто, пытался встать на одно колено.
«Что ты делаешь, Уильям?»
«Что, по-твоему, я могу делать, глупая женщина? Я намерен просить твоей руки».
«К счастью, у меня есть резоны, отклонить это предложение, Уильям. Если бы я ответила согласием,  то до конца жизни мне бы пришлось  горе мыкать  на дороге между Оксфордом и Стратфордом.»
«Ты выйдешь за меня, если я получу «Чарльза Олдхэма»?»
«Ну, поскольку нет никаких предпосылок к этому, я, ничем не рискуя, говорю «да». А теперь встань с колен, Уильям, пока кто-нибудь из случайных прохожих  издали не принял тебя за бездомную женщину, у которой в поле начались родовые схватки».

Первый автобус этим субботним утром прибыл в 7.05. и увез Филиппу и Уильяма в Оксфорд.  Добравшись до дому, Филиппа надолго погрузилась  в ванну с горячей водой, Уильям же,  тем временем, наполнил канистру бензином и поспешил к брошенному «Эм-Джи». Заправив машину, он поехал прямиком в «Соммервилл», и вновь  попросил о встрече с мисс Джеймсон. Она вышла к нему через пару минут.
«Что! Опять ты?», - воскликнула она. С меня достаточно, или ты иного мнения?»
«А что особенного произошло?»
«А то, что после полуночи я оказалась за стенами колледжа без сопровождения».
«Но ты ведь знаешь, что это не так».
«Да, но именно это и является поводом для беспокойства». «Ты что же, сообщила о том, что мы провели ночь вместе?»
«Разумеется, нет. Мне безразлично, что окружающие думают о моей нравственности, но я категорически против того, чтобы дать им повод полагать, что у меня нет вкуса. Теперь будь любезен удалиться. Хватит с меня и того, что мысль о твоей возможной победе в «Чарльзе Олдхэме» приводит меня в ужас – ведь если это произойдет, мне суждено остаток дней своих прожить с тобой». 
«Ты ведь знаешь, я обречен на победу в конкурсе, так почему бы тебе, не начать жить со мной прямо сейчас?»
«Я знаю, что сейчас вошло в моду, спать с кем попало, Уильям, но уж если этому уик-энду суждено стать последними днями моей свободы, то я хотела бы насладиться ею сполна, если конечно, не передумаю и не покончу с собой».
«Я люблю тебя».
«В последний раз говорю, Уильям, уходи. И если ты не получишь «Чарльза Олдхэма», не смей появляться даже на подступах к Соммервиллю».
Уильям ушел, испепеляемый страстным желанием, узнать, наконец, результат конкурса эссе.  Если бы не убежденность в том, что Филиппа  искренно желает ему победы, он вряд ли уснул бы той ночью.

Утром в понедельник они оба пришли в экзаменационный корпус и, томясь нетерпеливым ожиданием, даже не заговорили друг с другом; вокруг толпились другие соискатели премии. Когда часы пробили десять, председатель жюри в торжественной академической мантии, двигаясь со скоростью черепахи, вошел в главный зал и, изображая полную невозмутимость, приколол листок к доске объявлений. Вся толпа конкурсантов ринулась к этой доске. Лишь Уильям и Филиппа остались недвижимыми, окаменев от благоговейного страха и зная, что повлиять на результат уже  не сможет ничто и никто.
Вырвавшись из толпы у доски бюллетеней, какая-то девушка помчалась к Филиппе, крича на ходу: «Все в порядке, Фил. Ты победила!»
Филиппа взглянула на Уильяма – глаза ее были полны слез.
«Позволь и мне присоединиться к поздравлениям», - отрывистой скороговоркой сказал он. «Кто, если не ты должен был получить эту премию».
«Я хотела сказать тебе кое-что в субботу...»
«Ты и сказала. Ты сказала, что если я проиграю, то впредь  не смею  появляться в Соммервилле.»
«Нет. Я хотела сказать, что люблю тебя больше всего на свете, не странно ли  это?»
Он долго, молча, смотрел на нее. Лучше, чем репликой Беатриче ответить было невозможно: «Странно, как вещь, о существовании которой мне неизвестно», - сказал он с нежностью в голосе.
Товарищ  по колледжу хлопал его по плечу, затем энергично схватил за руку и тряс с такой силой, как будто, хотел вырвать ее из плечевого сустава; в  глазах многих читалось: «Кто, как не Уильям, достоин высших почестей!»
«Грандиозно, Уильям!»
«Второе место – не повод для восхвалений», пренебрежительно изрек Уильям.
«Но ты победил, Билли!»
Филиппа и Уильям уставились друг на друга.
«Что ты имеешь в виду?», спросил Уильям сокурсника.
«Именно то, что и сказал – ты выиграл «Чарльза Олдхэма».
Филиппа и Уильям помчались к доске объявлений и прочитали:

ПРЕМИЯ ПАМЯТИ ЧАРЛЬЗА ОЛДХЭМА
Жюри конкурса не сочло возможным присуждение Премии лишь одному из соискателей, и поэтому Премия этого года в равной степени принадлежит…

Какое-то время они молча вчитывались в текст бюллетеня. Наконец, Филиппа, закусив губу, прошелестела: «Ну что ж, ты и в самом деле кое на что способен, я имею в виду лишь этот конкурс. Я была готова сдержать данное тебе слово, но в свете происшедшего…я беру тебя и такого, что поделать».
Пришпоривать Уильяма нужды не было: «Не отрицаю, ты тоже чего-то стоишь, но еще до этого, доброго для тебя дня, я выразил великую убежденность в том, что именно ты этого достойна, а я готов пожинать плоды того, что наговорил тебе, когда мой автомобиль заболел скоротечной чахоткой».
И к радости сокурсников, и к изумлению удалявшегося мэтра, председателя жюри, они заключили друг друга в объятия, не отходя от доски объявлений.
Молва гласит, что с этого момента, они никогда не разлучались более, чем на несколько часов.

Месяц спустя, они обвенчались в церкви, настоятелем которой был отец Филиппы.
«Ну, мог ли ты вообразить, что она станет твоей женой?» - не без пафоса воскликнул сокурсник Уильяма.
 Супруги - непримиримые спорщики, начали свой медовый месяц в Афинах, дискутируя о том, насколько родственны между собой ионическая и дорическая  архитектуры, несмотря на то, что источником информации для каждого из них было лишь то, что они могли извлечь из дешевенького путеводителя для туристов.
Морем они прибыли в Стамбул, где Уильям подолгу осматривал буквально каждую мечеть, в то время как Филиппа старалась вникнуть в положение женщины в Турции.
«Турки – нация практичная», - разглагольствовал Уильям. «Они так быстро и хорошо разобрались в том, что истинно ценно».
«В таком случае, почему бы тебе, не принять мусульманскую веру, Уильям, и тогда мне было бы достаточно встречаться с тобой раз в году?»
«Мое происхождение, верность принципам, а также подпись на брачном контракте обрекают меня до конца дней моих быть только с тобой».

Вернувшись в Оксфорд, они погрузились в серьезную исследовательскую работу. Оба получали солидную аспирантскую стипендию. Уильям предпринял фундаментальное изучение лексики в творческом наследии Марлоу*, чередуя это с самостоятельным освоением законов статистики, дабы строго систематизировать результаты своих исследований. Филиппа предметом своих научных поисков избрала выяснение влияния периода Реформации на английских писателей семнадцатого века, и вскоре же, в круг ее  интересов вошли, помимо литературы, живопись и музыка. Она купила клавикорды, и  по вечерам стала разучивать Доулэнда и Гиббонса.
«Во имя Христа», - молил ее Уильям, - будучи не в силах больше терпеть металлические звуки, издаваемые клавикордами. «Тебе все равно не установить их религиозных воззрений через их творческую манеру».
«Но это более информативно, чем всякие допущения типа, если бы да кабы, к тому же вечером это дает больше релаксации, чем звуки, издаваемые при мытье посуды».
Через три года оба получили степень доктора философии и вечный тандем начал преподавательскую карьеру в колледже.

 Когда зловещая тень фашизма накрыла Европу, они продолжали читать, писать, выступать с критическими материалами, не меняя своих привычек и не давая остыть своему любимому камину.
«У меня выдался довольно скучный учебный год», - говорил Уильям, «но из одиннадцати студентов, пятерых мне удалось вытащить на первую степень».
«Ну, уж, не более ординарный, чем у меня», отвечала Филиппа, «но я сумела все же троих из шестерки подготовить на первую степень, и тебе не придется прибегать к помощи бинома Ньютона, чтобы убедиться:  арифметически – мои показатели выше».
«Председатель экзаменационной комиссии рассказал мне», - продолжил Уильям,  - «что твои преуспели  лишь в пересказе материала наизусть.»
«А мне он сказал», - отвечала она, «что твои отличались слишком вольной интерпретацией изучавшихся тем.»
Когда они обедали вместе в кафе колледжа, предварительно торопливо заполнив гостевой бюллетень, учтивый тон их беседы длился недолго,  и над старинными канделябрами, украшавшими обеденный стол, как молнии, проносились разящие реплики.
 «Ходят слухи, Филиппа, что колледж не собирается продлевать твой
 контракт на следующий год».
«Боюсь, что так оно и есть: перед администрацией возникла проблема этического свойства – они не решаются предложить новый контракт мне, отняв его у тебя».
«Как ты полагаешь, Уильям, тебе предложат преподавать в Британской Академии?»
«Как ни прискорбно, это невозможно».
«Как жаль! Но почему?»
«Потому что, когда мне было сделано это предложение, я сообщил президенту, что повременю с принятием должности, пока моя жена не станет достойной избрания у них же -  на  идентичную должность.
   
Часть публики из неуниверситетских кругов, оказавшаяся в этом обеденном зале впервые, со всей серьезностью внимала их словесным баталиям. Другие же из присутствующих,  испытывали зависть к их испепеляющей любви.
Один из жестокосердых студентов высказал предположение, что свои диалоги за обедом они заранее репетируют, опасаясь того, что не все верят, что им так хорошо вдвоем
За короткое время они стали общепризнанными лидерами в той области литературоведения, которую преподавали и исследовали.
Подобно магниту они притягивали к себе наиболее талантливых из студентов, оставаясь при этом двумя противоположными полюсами этого же магнита.
«Доктор Хэтчард будет читать половину лекций», - объявила Филиппа студентам в начале  очередного семестра их совместный  лекционный  курс, посвященный легендам артурианского периода. «Но смею утверждать, это будет не лучшая половина. Было бы мудро с вашей  стороны, проверять сведения, составляющие суть лекций доктора  Хэтчарда.»
Когда Филиппа была приглашена, прочитать серию лекций в Йэль, Уильям ради того, чтобы не разлучаться с нею, взял причитающийся ему научный отпуск.
Стоя на палубе корабля, пересекавшего Атлантику, Филиппа выдала: «Мы должны быть благодарны Судьбе, что путешествуем по морю, любимый, и можем быть избавлены от хлопот насчет бензина».
«Равно как и вознести хвалу Господу за то, что у судна есть двигатель, и мы не зависим от ветра, энергию которого ты употребила без остатка, наполняя им паруса Кунарда*.

Лишь одно обстоятельство омрачало их жизнь – Филиппа не могла родить Уильяму детей, но эта гримаса судьбы сделала их еще более необходимыми  друг другу. Неизрасходованной материнской любовью Филиппа щедро одаривала своих учеников, лишь изредка позволяя себе посетовать на то, что она не может воспроизвести ребенка с внешностью и умом Уильяма.

В разгар войны искусство Уильяма, как словесника, пригодилось для дешифровки кодов. Однажды в их дом явился некий джентльмен с портфелем, прикрепленным к его руке наручниками. Филиппа самым беззастенчивым образом подслушала через замочную скважину разговор двух мужчин, и буквально ворвалась в комнату, где они обсуждали проблему, и потребовала, чтобы ее также привлекли к этой работе.
«Да будет вам известно, что на разгадывание кроссворда в «Таймс» я затрачиваю времени в половину меньше, чем мой муж!»
Секретный джентльмен мысленно поблагодарил судьбу, за то, что ему не грозит  быть прикованным к Филиппе, подобно кейсу на его запястье.
Он отвел их обоих в один из отделов Адмиралтейства, где они занялись расшифровкой текстов радиограмм, перехваченных с германских подводных лодок.
Немецкие радисты использовали четырехбуквенные коды, которые менялись ежедневно. Уильям научил Филиппу быстрой расшифровке каждой буквы, та стала использовать это применительно к современному немецкому языку, и в скором времени методикой срочной расшифровки немецких радиограмм пользовались соответствующие департаменты всего Содружества.
Они справились и с расшифровкой цифровых кодов, создав и описав собственную методику, на что ушло добрых два года.
«Никогда бы не подумала, что твои домыслы, эти если бы, да кабы, могут иметь информативную ценность», - говорила она, не скрывая восхищения от проделанной ею работы.
К моменту высадки войск союзников  в Европе, супругам достаточно было изучить не более полудюжины строчек цифровых кодов, чтобы расшифровать весь текст целиком.
«Да ведь они не соблюдают правил собственной грамматики», - ворчал Уильям. «Они не удосуживаются зашифровывать  цифрами умлауты, так они могут самих себя запутать».
«А что ты скажешь по поводу того, что в it’s** ты никогда не ставишь апостроф, дорогой Уильям?»
«Очень просто – я считаю, это излишеством и надеюсь, что мне удастся обосновать изъятие этого символа из английского языка».
«И это будет твоим главным вкладом в просвещение, Уильям? Коль так, позволь спросить, каким образом при чтении эссе наших студентов, можно будет определить разницу между I в качестве заглавной буквы и этой же буквой – прописной (i)  ?»
«Слабый довод: ведь можно при скорописи одинаково написать «h» и
«n», любовь моя».
«Оставь свои теории, Уильям, я лично свою энергию намерена направить против Гитлера, а не на реформирование правописания».
10 Мая 1945 года они были приглашены, отужинать на Даунинг-стрит, 10 в узком кругу – с Премьер-министром и миссис Черчилль.
«Что имел в виду премьер-министр, когда он сказал, что ему никогда не понять, чем ты занимаешься?», - спросила Филиппа, когда они ехали в такси на Паддингтонский вокзал.
« Полагаю то же самое, когда говорил мне, что точно представляет себе твой потенциал»,- ответил Уильям.

Когда в начале 50-х, профессор английской словесности «Мертона» ушел на пенсию, весь университет ожидал, что его место займет доктор Хэтчард.
«Если Совет университета предложит тебе эту должность», говорил Уильям, ероша свою седеющую шевелюру, то только потому, что мне хотят предложить кресло вице-канцлера*.»
Общий Совет университета после многочасовой дискуссии предложил профессорскую должность одновременно и Филиппе, и Уильяму.
Когда вице-канцлера спросили, почему был создан подобный прецедент, он ответил: «Все очень просто. Если бы я не предоставил эту должность им обоим, то один из них занял бы мое место».
Тем вечером после праздничного ужина они шли домой вдоль берега Айзиса, мимо Крайст Черч Мидоуз. В самый разгар бурного обсуждения   последнего из монументальных трудов Пруста, полисмен, заподозривший нарушение общественного порядка, подошел к ним и спросил: «Все в порядке, мадам?»
«Нет!», - вмешался Уильям. «Я подвергаюсь отчаянным нападкам этой женщины уже более тридцати лет, и пора бы уж полиции хоть слегка защитить меня».

В конце пятидесятых Гарольд Макмиллан предложил Филиппе место в руководстве Независимой Телерадиовещательной Корпорации.
«Убежден, что ты станешь знаменитой ведущей», заявил Уильям. «Ну, и поскольку, умственное развитие тех, кто смотрит «ящик», в среднем, на уровне семилетнего ребенка, ты будешь себя чувствовать как рыба в воде».
«Ты абсолютно прав», - среагировала Филиппа. Двадцать лет жизни с тобой – это неоценимый опыт общения с младенцами».
Несколькими неделями позже, Уильям получил письменное приглашение вступить в Совет директоров Би-Би-Си.
«Тобой подменяют получасовую программу Хэнкока* или Дика Бартона**, или Суперагента?», - дразнила его Филиппа.
«Я читаю серию из двадцати лекций».
«О чем бы это?»
«О гениальности».
Филиппа быстро просмотрела «Радио-Таймс». «Ага, тут указано, что передача состоится в два часа по полудни, это очень разумно с их стороны, так как в это время ты пребываешь во всем блеске своих умственных способностей».
Когда Уильяма избрали почетным доктором Принстона, Филиппа присутствовала на церемонии в его честь. Преисполненная гордости, она сидела в первом ряду.
«Я пыталась скромненько пересидеть весь этот ужас на «галерке», но там все было занято спящими студентами, которым твое имя ни о чем не говорит».
«В таком случае, меня удивляет, как это ты  сообразила, что находишься не на собственной  лекции».

С годами Оксфорд стал переполненным хранилищем анекдотов-легенд об этой паре, и лишь немногие из этих сказаний были апокрифичными. Всякий, кто имел какое-то отношение к факультету Английской словесности, знал об истории «войны»  Хэтчардов; о том, как они провели свою первую ночь; как они тандемом завоевали «Чарльза Олдхэма»; как однажды Фил отгадала весь кроссворд из «Таймс» быстрее, чем Уильям  успел побриться; как в один и тот же день они получили профессорские  кресла; и о том, насколько больше своих коллег они работали. И если им оставалось еще что-то или кого-то превзойти, то это были они сами.
Казалось, что применительно к ним, постоянно действовал закон симметрии, но однажды этот закон дал сбой: в одно из предновогодий Филиппе был пожалован титул Дамы Британской Империи.
«Наконец-то, наша любимая королева дала всем понять, кто из нас, чего стоит», - проворковала Филиппа в кругу коллег за десертом.
«Наша обожаемая королева», - откликнулся Уильям, наслаждавшийся в тот момент мадерой, «знает, насколько слаба конкуренция среди женщин, работающих в университетах. Достаточно оказаться чуть более прытким, чтобы обойти более способного коллегу».
С этого момента на всех официальных приемах в тех случаях, когда они приходили вместе, по настоянию Филиппы, мажордом объявлял: «Профессор Уильям и Дама Филиппа Хэтчард.» Она предвкушала, что еще долгие годы  сохранит превосходство в титуле перед своим мужем, однако ее триумф длился всего лишь шесть месяцев.  Уильям получил титул Рыцаря в канун дня рождения королевы. Филиппа изобразила удивление по поводу столь нехарактерного для Ее Величества недосмотра, но с этого дня настояла, чтобы их появление на публике анонсировалось словами: «Сэр Уильям и Дама Филиппа Хэтчард.»
«Совершенно очевидно, что королеве пришлось пожаловать тебе титул «дамы», дабы каждому было ясно, что по происхождению, ты не леди. Когда я женился на тебе, Филиппа, ты была юным созданием, а сейчас выясняется, что я живу с пожилой дамой».
«Это чепуха, по сравнению с муками терзаемых догадками твоих несчастных учеников: то ли ты гомосексуалист, то ли маменькин сынок. И скажи спасибо, что я отвергла предложение Гиртона: в противном случае тебе пришлось бы довольствоваться ролью любовника».
«А я всегда и был им, глупая женщина».

Шли годы, а они по-прежнему изображали пренебрежительное отношение к интеллектуальному потенциалу друг друга. Книги Филиппы, «поистине оригинальные труды», согласно ее же определения, всегда выходили в издательстве Оксфордского университета, тогда как «труды фундаментального значения» (такова была их значимость, по мнению  автора, Уильяма), неизменно печатались в Кембридже.
Для подсчета числа подготовленных ими профессоров английского уже не хватало пальцев обеих рук.
«Если ты будешь включать в число твоих слушателей и «технарей», я буду считать, скольких я обучал в Кении», - говорил Уильям.
«Но ты не был наставником будущего профессора английского языка в Найроби, а я была», - парировала Филиппа. «Ты был учителем главы государства, который после занятий с тобой, задавался вопросом: стоит ли ему и далее постигать премудрости университетского образования, когда в его стране зреет смута».

В начале шестидесятых они устроили баталию на страницах солидного научного журнала: то была  ожесточенная дискуссия в письмах, отправлявшихся в редакцию журнала, относительно творчества Филипа Сиднея. За весь этот период ни один из них,  ни разу не заговорил на эту тему.
Кончилось все тем, что редактор предложил прекратить обмен корреспонденцией, провозгласив ничью. Оба дружно признали  его  идиотом.

Если что и раздражало постаревшего Уильяма в Филиппе, так это укоренившаяся в ней привычка, каждое утро решать кроссворд в «Таймс» до того, как он выйдет к завтраку. На какое-то время он подписался на два экземпляра журнала, но Филиппа успевала заполнить оба, дав ему понять, что с его стороны, то была напрасная трата денег.
Тем памятным июньским утром, в конце их последнего учебного года перед уходом на пенсию, Уильям, спустившись завтракать, обнаружил единственный пробел в уже разгаданном кроссворде, который был оставлен для него. Он прочитал вопрос: «Скилтон считает, что это кладут в суп». Он мгновенно заполнил пустующие восемь клеток.
Филиппа взглянула через его плечо. «Это не то слово, ты, невежда», - сказала она жестким тоном. «Ты специально написал эту чушь, чтобы позлить меня». С этими словами она поставила перед ним слишком круто сваренное яйцо.
«Нет, я прав, глупая женщина, проверь по словарю».
Филиппа заглянула в «Краткий Оксфордский словарь, стоявший в одном ряду с книгами по кулинарии на кухне, и радостно протрубила о том, что такого слова  там нет.
«Достопочтенная Дама Филиппа», - заговорил Уильям в такой манере, будто бы он обращался к выдающемуся по тупости ученику, - «вы достигли почтенного возраста, ваши волосы убелены сединами, но это лишь мнимые признаки вашей мудрости. Вам бы следовало догадаться, что краткий словарь – это изделие для простаков, чей лексикон простирается не далее ста тысяч слов из всего английского языка. Придя в колледж сегодня же утром, я найду подтверждение существования этого слова прямо на моем рабочем столе. Следует ли мне напомнить вам, что «Оксфордский словарь Английского языка» - это серьезное издание, содержащее свыше полумиллиона слов, и предназначено для студентов моего уровня?»
«Вздор», - отрезала Филиппа. «Когда я докажу свою правоту, тебе придется повторить эту историю слово в слово, не исключая и  причины нашего спора, а точнее, несуществующего слова, в Соммервилле на праздничном  обеде в честь выпускников этого года».
«А тебе, любовь моя, придется почитать избранные сочинения Джона Скелтона*, а на первое во время торжественного обеда тебе придется съесть пирог унижения».
«Попросим старину Онионса быть нам судьей».
«Согласен».
«Согласна».
С этими словами сэр Уильям сложил свои бумаги, поцеловал в щеку жену и, преувеличенно тяжко вздохнув, произнес: «Сейчас я чувствую себя так, как во время оно – когда я не хотел стать лауреатом «Чарльза Олдхэма.»
«Но ты стал им, мой дорогой. Это были времена, когда не было моды на то, что женщина может быть победителем в чем бы то ни было».
«Ты победила меня».
«Да, мой невежда, но я жила иллюзией, что ты из тех призов, которые принято возвращать на хранение в конце года. А теперь выясняется, что мне придется, оставить тебя при себе, даже уйдя на пенсию».
«Давай доверимся «Большому Оксфордскому словарю», моя милая, пусть он ответит на вопрос, который не смог разрешить «Чарльз Олдхэм», - и он пошел в свой колледж.
«Нет такого слова», - прошептала Филиппа, закрывая за ним дверь.

Инфаркты миокарда у женщин встречаются существенно реже, чем у мужчин. Дама Филиппа внезапно почувствовала себя плохо, когда она была еще на кухне. Она рухнула на пол, зовя охрипшим голосом Уильяма, но он уже был вне слышимости. Первая, кто обнаружил Даму Филиппу, лежащей на полу в кухне, была поденщица, которая тут же побежала, искать кого-либо, кто бы мог помочь. Навстречу ей попалась казначейша  университета. Первая мысль, что ее осенила, была предположением, что Дама дурачит всех, изображая из себя жертву очередной дискуссии «а вдруг сэр Уильям стукнул вечную соперницу горячей сковородой», - тем не менее, она поспешила к   дому Хэтчардов в Литтл Джерико**. Она попыталась нащупать пульс Дамы Филиппы, и стала звонить доктору колледжа и ректору. Оба появились в считанные минуты.
Ректор и казначейша застыли в ожидании рядом с неподвижной знаменитостью их университета, но оба уже знали, что скажет доктор.
«Она умерла», - констатировал врач. «Полагаю, все произошло совершенно внезапно и с минимумом боли».
Доктор взглянул на часы: было 9.47. Он накрыл умершую одеялом и вызвал санитарную машину. Более тридцати лет он наблюдал ее как врач, но она всегда так торопилась, что он не успевал толком все отметить  в ее медицинской карте.
«Кто сообщит сэру Уильяму?» -  произнес ректор. Все трое молча смотрели друг на друга.
«Я сообщу», - сказал доктор.
От Литтл Джерико до Рэдклифф Сквер пройти пешком – всего ничего, но каким долгим и мучительным был этот путь для доктора в этот день. Ему ни разу не довелось сообщать о смерти одному из супружеской пары, и вот такой горестный день в его врачебной карьере наступил.
Он постучал в дверь профессора, сэр Уильям пригласил его войти. Великий человек сидел за своим рабочим столом, пристально вглядываясь в Большой словарь, улыбаясь собственным мыслям.
«Я ведь сказал ей, но она не желала слушать, глупая женщина», - он говорил сам с собой. Тут он поднял голову и увидел стоящего у двери доктора. «Доктор, полагаю, вы приглашены на торжественный обед, в четверг на следующей неделе, так что вы сможете увидеть, как Дама Филиппа будет поедать пирог унижения. И это будет гейм, сет, матч и чемпионский титул для меня, никак не меньше. Итог тридцатилетнего соперничества в эрудиции».
Доктор не улыбнулся в ответ и даже не  пошевелился. Сэр Уильям подошел к нему, пристально глядя на старинного приятеля. Никаких слов не потребовалось. Доктор лишь проговорил: «Я сожалею больше, чем могу выразить словами», - и он оставил сэра Уильяма наедине с его горем.

В течение часа о происшедшем узнали все коллеги сэра Уильяма. Ланч в колледже в этот день прошел в пронзительной тишине, нарушенной лишь вопросом старшего наставника, послали ли еду профессору «Мертона»?
«Думаю, нет», - сказал администратор. И далее никто не проронил ни слова.
Профессора, аспиранты, студенты молча крестились перед ужином, безмолвие вечера не нарушил даже шепот. В конце ужина тот же  старший наставник  предложил отнести что-нибудь из еды сэру Уильяму. На этот раз администратор кивнул в знак согласия и распорядился, приготовить легкий ужин. Администратор и старший наставник поднялись по каменным ступеням дома сэра Уильяма, один из них держал в руках поднос, другой осторожно постучал в дверь. Ответа не последовало, и тогда администратор толкнул дверь, приоткрывая ее.
Старик лежал на деревянном полу в лужице крови, рядом - небольшой пистолет. Двое мужчин молча смотрели вниз. В правой руке сэра Уильяма была книга избранных произведений Джона Скелтона. Книга была открыта на «Шлем Элинор Румминг» и слово whymwham* было подчеркнуто.

Сдержать свою похоть сарацин не мог
И все, как надо, устроить не смог, 
И похоть бедняги, и мозг бедолаги
 Попали, попали   в ее котелок.



Сэр Уильям своим аккуратным почерком написал  на краешке страницы: «Простите меня, но я должен дать ей знать...»
«Дать знать о чем?» - тихо спросил сам себя администратор, пытаясь взять книгу  из руки сэра Уильяма, но, успевшие окоченеть пальцы, держали книгу в буквальном смысле мертвой хваткой.

Легенда гласит: они никогда не расставались более чем на несколько часов.






Примечания переводчика:
Стр. * Мертон–название факультета англо-саконской словесности в Оксфордском иверситете.
** Соммервилл» - название женского колледжа. *** - «Нью-Колледж» - название одного из колледжей.
Стр. **** - приведены имена английских поэтов: Уильям Блейк (1757-1827), Уильям Уордсворт (1770-1850), Сэмюэл Тэйлор (1772-1834), Перси Бишши Шелли (1792-1822), Джордж Гордон Ноэль Байрон (1788-1824), Джон Китс (1795-1821).***** Биовулф – литературный памятник Х века.
Стр. * - В Англии «А» - оценка «отлично».
Стр. * - Чирвелл – река в окрестностях Оксфорда.
Стр. * - г-жа де Савиньи – придворная дама, маркиза, историограф эпохи Людовика XIY
Стр  *- «Эм-Джи»(MG) – марка автомобиля.
Стр. * - Джон Гилгуд – знаменитый драматический актер .
Стр. * - Кристофер Марлоу – поэт (1564-1593).
Стр. * - Кунард – герой скандинавского эпоса.
Стр. * - умлаут – штриховой знак, надбуквенник, применяемый в немецкой письменности.
**- it’s -  редуцированная форма it is. ***- вице-канцлер – проректор в университетах Англии.
Стр. * -Хэнкок – популярный телеведущий, ** - Ричард Бартон – знаменитый актер театра и кино.
Стр. *- Филип Сидней (1554-1586) – поэт, дипломат, автор известной поэмы «Аркадия».
Стр. *-  Джон Скелтон (1460?-1529) – поэт. **- Дж. Арчер использует нюансы значений слова ‘humble’ – скромный, униженный. Т.о., по мнению сэра Уильяма,  Даме Филиппе предстояло съесть «пирог унижения». * ** - часть территории Оксфордского университета.
Стр.* - ‘whymwham’ – (староанглийский) – имеет массу значений, в том числе: нервное возбуждение, нервный импульс, дрожать от возбуждения, от вожделения и т.п. Поскольку все эти процессы регулируются центральной нервной системой, т.е. головным мозгом, связь между ними несомненна. В отрывке из поэмы Джона Скелтона, по нашему мнению, описана случайная встреча английской девушки с сарацином, домыслить которую может читатель. Спорное слово обозначало (хоть и не впрямую) мозг, а суп из мозгов – вещь достаточно ординарная. Таким образом, «это кладут в суп» и ‘whymwham’, в данном контексте, подразумевают одно и тоже, что и доказал сэр Уильям Хэтчард.