СКОЛЬКО ТЫ СТОИШЬ?
-Пап, а сколько ты стоишь?
-Што?! Маленькая кудлатая головенка судорожно отрывается от залитого щами стола. Голубоватые глазки бессмысленно и мутно таращатся.
-Што ты сказал, щанок?
-Щенок, щенок,- обижается Колька,- не разбирается ни в чем, а сразу ругаться. Джексон вот, певец, стоит миллиард долларов и больше…
-Ето хто такой, пачему не знаю? Хтошь его купляить за такие деньжища?- тусклые глазки озаряются легким намеком на мысль.- Мильярд долларов…Да…. За такие деньжищя я и не то бы спел, што твой Жексон, не веришь, што ухмыляисси? Он хто? Пивец? А я скотник. Да. Величайшая в мире фигура. Сколько ж бутылок купить можно, а Коль? И дребезжащим фальцетом затягивает : «Я играю на гармошки, только раз в году».
Колька, досадливо махнув рукой в сторону снова ткнувшегося в стол Чебурашки, убегает на чердак соседского сарая. Чебурашки- это фамильная кличка. Думаете она дана отцу за маленький рост и большие уши? Нет. Чебурахается в каждой вонючей луже, да и мамка не отстает, вот и кличут. Обидно, но и папка, и мамка, и мы дети, все пятеро, все – Чебурашки. А фамилия наша Ивановы.
У Кольки есть настоящая, радостная тайна, и ее он не откроет никому. На чердаке ветхого сараюшки, доставшегося Кольке в наследство от укатившей в город соседки, он расположил экспо-зи-цию. Тьфу, не выговоришь.
Если бы хоть кто только знал, каких ухищрений ему это стоило. Если бы только ведала доверчивая библиотекарша в районе, что все журналы и газеты он тщательно перешерстил и изрезал безопасной бритвой «Нива» с единственной целью - украсить свою резиденцию еще одним снимком знаменитого Майкла. Поглядеть - залюбуешься! Майкл и Лиз Тейлор, Майкл и Диана Росс, Майкл и любимый питон, Майкл с обезьянкой Баббли, Майкл на вилле, Майкл в роллсе…Эх, стать бы таким как Джексон. Сколько раз просил отца: «Пап, купи гитару. Купи».
-Какую тебе гитару? Тут выжрать не на что, а яму забавы. Гарод поли, траву руби, хряк в закуте завизжялся.
Колька смотрит в обломок карманного зеркальца и медленно водит исцарапанными пальцами по своим немыслимым рыжинам.
-Рыжий, рыжий, конопатый, убил дедушку лопатой,- грустно констатирует он факт наличия бесчисленных, сливающихся рыжин.
Да, тут тебе не Америка, где из толстоносого негра Джексона можно сделаться светлолицым миллиардером с тонким профилем, а настоящая провинциальная дырища, стыдно даже сказать, как называется. Раз письмо другу написал, так там вся почта со смеху покатилась, деревня «Дурнево». Скромно и со вкусом. То ли дело у друга. Двадцать оставшихся дворов, а название чистое: совхоз «Рассвет».
Колька отодвинул доску, чтобы лучше слышать и под жизнерадостные звуки динамика начал вытанцовывать знаменитую «Ламбаду», стараясь, чтобы выходило по –Джексоновски.
Джексон заинтересованно и лукаво смотрел с красочного альбома «Триллер» на дикие Колькины скачки и, кажется, даже подмигнул разок. Не робей, мол, Колька, получается похоже. Достать бы саму пластинку, а к ней проигрыватель, а к нему родителей таких, чтобы ничего в доме не пропивали. Ведь все, все на нем: и дом, и огород, и Васька с Машкой, и Андрюха с Ленькой.
-Эх, Майкл, тебе хорошо, а мне сарай надо идти чистить, дров нарубить, коров на ферме доить, мамка опять, небось, на полусогнутых где-то бредет, или пьяная где в грязи валяется, мало того изблюется, волосы в блевотине изваляны, а еще женщина называется, как она эту водку только пьет. Люди смеются. А что люди, сами пьют, как лошади, слово за предков скажешь- драться лезут. Завести бы себе таких телохранителей горилл, как у Джексона, сунулись бы тогда, близко не подпустили бы.
А что, у меня тут на чердаке не хуже, чем у Джексона, полнейшая изоляция от всех. И пусть там папаша хоть разорется: «Колька, Колька!»
Не выйду, надоело. Опять за самогонкой пошлет или сам последний кусок сала из дому потащит, самому ведь свинство не растить, а чужих трудов никому не жалко, получку то с маманей пропили давным-давно. Ну, вот, очнулся, сердечный, на мою беду.
-Коль, слятай к Михеичу, пусть первачка дасть бутылочку.
-Набутылкался уже, иди спи.
-Ты как с родителем разговариваешь, ишь ты говно желтой курицы, а советуеть как жить. Слязай с насеста своего, думаеть не знаю, што ты там под Жексона своего косишь, слязай говорю, а то хуже будеть.
-Не слезу и не пойду.
-Слезишь, слезишь, родимай. Я тебе дам. Ты хто такой, штоб сопротивляться, пивец нашелся. Я тебя, питушок, зажарю, штоб не кукарекал. Ты у меня так скакать зачнешь, што никакой Жексон не угонится.
Чебурашка, как спутанный, плетется в коридор и тащит тяжелую пыльную канистру с бензином и , задыхаясь от тяжести и злобы, обливает ветхий сарайчик…
-А может и не слезешь…
-Пап, ты что, совсем того что-ли? –не веря своим глазам, спрашивает Колька, и голос его дрожит. –Ты зачем лестницу убираешь?
-Я тебе дам, сколько стоишь, я тебе не пойду.
-Да я ж рассказать тебе хотел.
-Сколько стоишь? Я -величайшая в мире фигура! Иж ты, зараза.
Чебурашка чиркает спичкой, и оранжевое пламя с яростным гулом взрывается вверх…