- Такой легкий снег бывает только в тот удивительный период, когда человек, устав, потом отдохнув, собирается с мыслями и трепетно лелеет надежду, что, «а вот в наступившем году… Много будет всего хорошего!»
Примерно так я думал, разгребая снег, полный уверенности в том, что со дня на день он пойдет опять. Я даже знал, что на Старый Новый Год он придет обязательно и будет извиняться за то, что, «а вот так получилось… Замотался…. Понимаете…»
- С дури насыплет на кусты целые ворохи, которые, при первой же оттепели, начнут, спекаясь, ломать нежную поросль того года.
Поэтому я ходил меж кустов, подгребая под них, то небольшое количество, которое он мне давал, чтобы веткам было на что опереться, а самое главное, чтобы весной мои питомцы случайную оттепель не приняли за приход весны.
Вот растает снег под ними – вот тогда и пусть радуются солнышку.
… Тихо к дому подъехала машина.
- Никита и Витька! – ёкнуло сердце и в правой стороне под ребрами.
Но из машины вышел Полкан потом Карл, с какими-то пакетами и сумками и какой-то парень, лет двадцати пяти – семи, тоже с двумя большими сумками и большим белым пакетом.
Полкан сразу пошел ко мне, слегка покачивая задом, не забыв, на правом столбике калитке оставить сообщение всем, что «он дома». Он, извиваясь , шел по тропинке, подметая ушами остатки снега, после моей лопаты.
- Смотрю – ты! Дойдём. Успеем. Чаем напоишь? Тут я тебе подарок привёз. К себе успеем. Привет, здорово. Смотрю живой. А я вот… Или уж в дороге укачало?... Подойдёшь? Мы пойдем. Это Павлик. Потом. Ну, мы пошли. Пусть Полкан с тобой побудет. Хорошо, что не выл ещё в этом городе-то. Дома лучше, - сказал Карл и, не дожидаясь моей реакции, пошел ко мне домой. За ним пошел «Павлик».
- Минут через двадцать подходи, - сказал он с крыльца, толи мне, толи Полкану.
- Случилось что? – спросил я Полкана, на что тот ничего не ответил, поскольку был занят обходом и осмотром моей работы.
… Когда мы зашли с Полканом в дом, то в это время в «своем» кресле, молча, сидел Карл, у печки - этот Павлик, у двери стояли: пакеты, сумки, сверху на них куртка и шапка Карла.
Павлик сидел в расстегнутой куртке, в шапочке, из под которой торчало ухо с двумя-тремя беленькими сережками.
Я поглядел на стол, боясь там увидеть что-то, что соответствует такой обстановке - гроба не было, а стояла пустая бутылка из-под водки и «лафетничек».
- А… смотрю у тебя в буфете, там - на самом виду, стоят остатки «былой роскоши», подумал, что «всё равно природа ничего не придумала эффективнее, как токсины в организме заменить на другой яд – спирт. Природе виднее. Сижу, жду… пока заменит.
А у тебя смотрю здоровый румянец. Конечно, окислительно-восстановительные процессы на воздухе и в движении идут быстрее… Дышать в это время надо больше. Ведь эта гадость через легкие тоже выходит. Кислород в кровь, а эта… из неё. Если, конечно, кровь двигается.
…Ты поставь чайник-то. А то… Где тут, что тут у тебя… Поесть бы надо. Ты, Павлик, раздевайся, - сказал Карл, и мне показалось, что он задремал.
- Давай раздевайся. Вот сюда и давай за стол, - сказал я Павлу и пошел выполнять распоряжение.
- Полкана кормили ли? – спросил я гостей. Они молчали. Я посмотрел на Павлика,- тот пожал плечами.
Я оглядел «что Бог послал» в холодильнике, - там ничего стоящего для Полкана не было.
- Будь другом, дойди до магазина, купи там что-нибудь нам и Полкану. Тут недалеко. И молока обязательно, - сказал я Павлу.
- А что конкретно? – спросил меня тот, одеваясь.
- Да что будете сами, то и купи. Продавщице скажешь, - «что что-нибудь для Полкана» - они там знают. И молока купи.
- И две бутылки водки не дешевле ста семидесяти, - добавил Карл, не пошевелившись.
Павлик стоял одетый и смотрел на меня.
Взгляд его был хоть и не выразительный, но я всё понял, достал деньги и протянул ему.
- Что случилось-то? И кто этот Павлик? – спросил я Карла, когда тот вышел.
… - А хрен его знает, что случилось! А хрен его знает, что такое Павлик! Только, понимаешь… Он сын одного моего хорошего знакомого…. Вот.
… А ты должен понимать, как честный человек, что хороших знакомых «бывших» не бывает… Они либо есть! Либо их никогда не было! Правильно я говорю? – Карл покрутил в воздухе рукой, дав мне понять, что он не спит.
В принципе я был с ним согласен, но собирать на стол мне было одному скучно и я, с легкой иронией, спросил его о том, что «нет ли в его сумках чего-нибудь на стол».
- Есть! – сказал Карл и пошел разбирать ворох у дверей.
- Вот! – сказал он и поставил на стол трёхлитровую бутылку водки и какие-то пакеты, - Её тебе передали, а в пакетах… так. …Даже не знаю что.
И он опять сел в кресло.
- Слушай! Вот это ты бы мог делать у себя дома, - сказал я, стараясь говорить строго.
- А ты там протопил? – спросил он и поднял голову.
- Утром, - ответил я и перестал резать колбасу.
- Значит там сейчас не жарко.
- Но и не настолько холодно, чтоб сидеть в кресле, - сказал я и опять стал резать колбасу.
Карл встал и подошел к столу. Пробка на «бадье» хрустнула.
- Вдруг тебя отравить хотели! – сказал он, поставил на стол уже пустой «лафетничек», взял из-под ножа колбасу и хлеб.
…- Веришь ли – устал! Устал, как…. как Полкан. Ты не сердись. Я за десять дней первый раз расслабился. Вот сидел сейчас, а внутри что-то трясется. А я должен знать - что. Я – врач! А у врача сомнений быть не должно. А у меня сомнения. И сомнения во всем. И, насколько сильны сомнения в одном, настолько же сильна уверенность в другом. И это я не вычитал – это я сам понял вот сейчас здесь у тебя в своём кресле. Понял! – сказал он совершенно трезвым голосом и с совершенно трезвым лицом.
- Теплая вода есть? Давай-ка я побреюсь пока, - он пошел к печке, а потом к рукомойнику.
…Павлик вернулся, когда мы уже сидели за столом, а Полкан съел почти всю колбасу. Мы ели квашеную капусту, Карл мечтал о молоке и говорил, что «нет ничего полезнее, чем чистить себя квашеной капустой с молоком, или солеными огурцами с молоком, что эта роскошь доступна только городским, а деревенским только летом и ночью».
Начал улыбаться, но о своем настроении не «проронил» ни слова.
Мне было хорошо видно, что его поведение похоже на поведение боксера в раздевалке в последние минуты перед выходом на ринг.
А я хорошо знаю, чем кончаются ринговые схватки и давно пришел к мнению о влиянии «ринга» на развитие общества в целом, и имел устойчивое мнение о зрителях за рингом, поэтому, не видя соперника, и предполагая, что схватка будет внутренняя, даже с каким-то интересом наблюдал за, можно сказать, ритуальными – действиями Карла.
- Вот, - сказал, войдя, Павлик, приподняв у дверей два пакета и глядя на нас.
- Хорошо, что сам вернулся, - сказал Карл и встал, чтоб забрать пакеты.
- А молоко? – сказал он, выкладывая какие-то свертки на стол.
- Бли-и-и-н! Забыл! – сказал Павел, застыв, в наполовину снятой куртке.
- Иди за молоком, - сказал Карл.
Ручаюсь, что вот такую же энергетику, те же интонации я уже слышал в каком-то фильме. Только там женщина говорила своему бывшему пьяному мужу, пришедшему к ней ночью: - Чё пришел? Кто звал?
- А это… А у меня деньги кончились,…- тихо сказал Павлик.
…- И если не будет в магазине, спросишь у людей, у кого можно купить, найдешь банку… Или тут, - Карл показал взглядом на веерок денег в руке, - хватит привезти молоко из славного города Парижу.
Павлик с недоумением смотрел то на него, то на меня. Я с недоумением только на Карла.
Дело в том, что еще день назад я представить себе не мог бы подобной сцены. Все что угодно, от банального «да и хрен с ним» или «позднее к соседке схожу» до какого-нибудь – «ну вот, а голову не забыл, а водку…»
- А водку? – сказал Карл.
- А водка в карманах, - сказал Павлик.
- По кой хрен она в карманах? – Карл недоуменно посмотрел на меня.
А тот пожал плечами, достал водку, протянул её Карлу, опять натянул куртку и свою круглую черную вязаную шапочку и вышел.
Я с недоумением смотрел на Карла. Он с некоторым высокомерием на меня.
- Врач! – сказал он и поставил бутылки рядом с «бадьёй».
- Сдохнешь, - сказал я, глядя на эту «троицу».
- Что так сдохнешь, что этак… А так на душе спокойнее!
Жалко нет Никиты с Витькой! Как они? Что говорят? Были ли? Глядя на тебя – были.
- Не было, слава Богу. Но будут. Не знаю когда, но чую, - неладное приближается. А что у тебя? Колись.
- Давай по рюмке, и я тебе расскажу сюжет для небольшого романа, - Карл отставил «новеньких» и схватил за горло «бадью».
…- В девяностых, - начал он, - мне пришлось тесно общаться с военными. Хотя не с ними только.
Как-то вдруг психиатр стал нужен многим. Репутация у меня была… Ну какая может быть репутация у человека, который пишет отзывы на докторские диссертации коллег и сам определяет репутацию их.
Стали меня привлекать, как независимого эксперта, для участия в различных мероприятиях-экспертизах. Время уже было такое, что ни о каких «справках на совместительство» речь не шла. Давал заключение – получал деньги.
Но в нашей работе есть кое-какие тонкости. Тут не сразу все объяснишь не специалисту, но суть сводилась иногда к тому, что требовалось плотное общение с обследуемым. Он, конечно, иногда знал об этом, иногда нет, но для специалиста это не играет роли. Одним словом, приходилось иногда по нескольку дней жить среди этих людей, общаться с ними.
Не секрет, что мы – медики – люди военные. И так же давали присягу и нас так же всегда могли подвести «под фуражку», так что я особо не комплексовал, когда в звании полковника, а это моё фактическое звание, находился иногда среди них.
Суть не в этом, а в том, что вот там-то я и познакомился с одним офицером и его семьёй.
Вот этот Павел – сын того офицера, с которым мы как-то сошлись, подружились.
Сейчас уже многое не секрет, а скоро будет их ещё меньше, - но военным тогда пришлось туго.
У большинства-то с головой всё было в порядке, а тут такое… «Кому присягу давал? Кому служу? Кто мне деньги платит? В кого стреляю? Кто в меня стреляет?»
Одним словом – тяжело им было.
А работу делать надо! А с оружием делать должны работу люди - какие?
Правильно – психически устойчивые. Приказ отдавать это одно. Получать – другое. Да и отдавать-то … тут знаешь, - …не тому не тот приказ… всякое могло быть.
А потом стали эти люди воевать по контракту. Что такое «по контракту» - думаю понимаешь. Тут тебе ни… Одним словом, тут тебе одно – «приказ - выполнение».
У кого получилось – ушли. Кто остался - решили как-то себя обеспечить. Рвались стрелять хоть куда, хоть в кого.
У нас ведь нет такой науки и не было, мы и даже вопрос никогда не рассматривали, что психически здоровый человек может в другого стрелять за деньги. За Родину – да! За Свободу – да! А за деньги… не было такой науки.
Вот у этого офицера и была мечта, - заработать денег, построить дом и жить в нем с женой, дочкой и сыном. Жить как все люди. Но время такое попалось, что деньги заработанные дешевели на «глазах».
Рвал себя, но построил дом. Небольшой, но построил. Вернее – недостроил и уехал опять. Чтоб достроить. Вот оттуда уже и не вернулся.
Жена туда, сюда.
Не мне тебе рассказывать.
Друзья мужа – «да мы…, да всегда…, брат!»
Это ты тоже знаешь.
Вот в итоге - баба с двумя детьми в недостроенном двухэтажном доме, а вокруг никого, кто бы хотя бы слышал, что она говорит …, о чем она говорит им….
«Нырнула» в своих детей, в работу… Всё, - как у всех!
Прет этот воз. Молчит. А как закричишь – губы закушены. Допёрла детей до взрослости.
Девка в институт поступила. Правда потом бросила, но это уже - другое.
Павлу - специальность, да не одну в руки дала.
А тут у детей… А как у детей, - сам знаешь. Своя жизнь у них началась.
Девка замуж вышла, пацана родила. Там своя семья – свои законы.
Пашка? Ты видишь сам. Кстати, не курит, не выпивает, спортсмен. Под два метра. Симпатичный. На гитаре, на «фоно» к тому же играет. Где-то там в ансамблях. Толком не знаю…
Одним словом – «ко мне не лезьте – сам с усам».
От армии прятался.
А тут так случилось, что сошлась она с мужиком каким-то. А у того тоже дом, жизнь своя. Она к нему жить переехала, и остался Павлик один в двухэтажном доме хозяином.
Естественно, там какая-то девка появилась. Любовь-морковь.
Потом другая! Потом третья!
Слова ему не скажи – «умен и приятен».
Мать махнула рукой на все, - говорит - «вы хоть дом-то оформите, да хоть как-то разберитесь с ним» между собой. Отец для вас себя порвал.
А тем не надо, некогда.
… А тут у Павлика новая любовь. Девка из Москвы. Для «отмазки» от армии очень даже удобно. В Москве у неё квартира, - от бабушки досталась. У мамы той – своя где-то рядом. Пашка к ним, как к себе домой, стал ездить.
Мать ему – «работать надо, дом достраивать, жить пора, хватит «собак гонять»
А ему… - любовь, понимаешь!
В итоге. Женился он. Забеременела девка.
Какая в Москве беременность, - перебралась к нему. Московскую квартиру решили сдавать, а на эти деньги жить. Мама стала приезжать. Потом и мама оказалось беременной. Работу тут нашла. Тоже прописалась – понравилось ей, - не в этой Москве грязной. Водопровод в дом провели. Кое - что поделали еще по мелочи в доме.
Дом оформили. А тут девка на развод подала. Повод был, не был – не знаю.
Паше – фиолетово.
А вот тут…. и оказалось, что в собственности дома и земельного участка Пашке с сестрой и матерью, на всех троих, приходится пять процентов от общей стоимости.
А объект неделим. А суд присудил владельцам большей части собственности выплатить причитающуюся Павлику, с сестрой и матерью сумму. А тех понудил в судебном порядке к заключению договора на продажу своей части в неделимом имуществе.
Вот и всё!
- А юристы-то что говорят, - мне было непонятно всё это.
- А юристы говорят, что «мы слуги закона, и как все слуги у нас в стране должны получать больше, чем хозяева. Платите.» А чем им платить?
…Мы давай-ка выпьем, да закончу эту историю я тебе тем, чем…, - Карл поднял «лафетничек».
- Ну и на хрена им этот дом? Бросили в Москве две квартиры …, - сказал я.
- А на суде-то и выяснилось, что нет у мамы с дочкой никакой иной собственности, пригодной для проживания на всём белом свете.
Что родились они обе где-то в Тверской глубинке. Приехали в Москву на заработки. Что они теперь обе мамы. А квартиру? - снимали, наверное.
Давай повторим, да я закончу, - Карл поднял опять рюмку.
Я ждал.
- А мама «любви» Павлика уехала в Москву судиться с каким-то «ухарем-бабахарем» по признанию отцовства её ребенка, обвинив того, что она вынуждена была скрываться от того, поскольку тот хотел её убить! – Карл, довольно, посмотрел на меня.
- Так им по сколько лет? – вырвалось у меня.
- Ну… Тещё Пашкиной я знаю – тридцать восемь.
- Надеюсь это всё? – спросил я.
- Ну, если не считать, что Пашке на суде вручили повестку в армию под расписку, - то почти всё.
- Что ещё что-то есть? – я уже не знал, что тут может быть.
- Так их же всех лишили регистрации. С Пашкой ясно – тут армия, от которой он у меня сейчас и прячется. А вот с сестрой его проблема.
Оказалось-то, что они с мужем живут в гражданском браке, а собственником квартиры, в которой они живут, является мать сожителя, которая внука-то прописала, а её пока отказывается.
- Ну, а мужик сеструхи Пашкиной-то что говорит?
- А что? Он прописан в коммуналке, в которой когда-то родился, а дом под снос и всем должны выделить муниципальное жильё. А дом пока не сносят. Но и не регистрируют в нём.
- А теперь ты мне скажи, что с матерью их что-то случилось … По жанру, так сказать!
- С ней нормально. Если не считать того, что этот Павлик с сестрой начали, было, орать на неё, «что она им плохо всё объясняла, плохо воспитала, почему не заставила их, она - мать, обязана была….» Ну, сам всё знаешь.
… Мы сидели с Карлом и смотрели, молча, друг на друга.
Молча, смотрел на нас и Полкан, видимо, довольный, что ему досталась наша колбаса.
… - Ты вот это всё – не придумал? – спросил, с надеждой, я, вспомнив легкий утренний снежок.
- Нет. Не придумал, - грустно сказал Карл.
- Вот тебе и Новый Год, - подумал я.
…- Какой мужик был! Какой мужик! Я про Пашкиного отца говорю!
...Как врач тебе говорю: - Больные мы все! Больные!
О! Слышь, молоко идет, - Карл поднял палец.
Открылась дверь и на пороге показалась довольная рожа Никиты.
Витька выглядывал из-за спины.
У меня под правым ребром что-то ёкнуло.
- А я смотрю – нас ждут! – Никита улыбался, как Новогодний шарик на ёлке.
- Полкан, дружище, вот кому я рад, - так рад. Ты даже не представляешь себе, Полкан, что это из-за тебя приехали. Из-за тебя. Это же сколько народ стал жрать!
А сколько выбрасывать!... А я увижу и говорю всем: - Заверните для моего друга Полкана, - Никита сидел перед Полканом и «хлопал» его ушами.
Витька стал вытаскивать из пакетов какие-то свертки.
- А вы что, как тати в ночи, крадучись? – грустно спросил я.
- Да мы на повороте вышли. Под колеса такси какой-то «лось» с серьгой бросился, визжал, что ему край надо куда-то. Таксист доволен - развернулся. Мы-то ему уже двойной тариф заплатили, а тут ещё подарок. А и хорошо. Новый год всё-таки.
- Если бы только за молоком в Париж ломанул,.. – задумчиво сказал Карл.
- Молоко! Мы в этот раз взяли в признанном вами отношении - один к двум.
Ну, половина с вас, а свою долю молока – пять литров, мы захватили, захватили с собой. Да, Полкан? А то опять будем по деревне ходить молоко спрашивать, - а народ пугать не надо, да, Полкан, не надо народ пугать.
Народ, ой, как пуглив по утрам бывает. Чтоб их… И руки трясутся….
- Ну, за встречу, что ли, да начнём потихоньку готовиться к празднику, чтоб его… А снежок такой хороший на улице, - Никита потер руки.
Я выглянул в окно, - шел снег.
- Успел! – подумал я про снег под кустами и, с вздохом, представил ближайшие дни.
- Давайте, давайте! А то я тоже ещё дома не был, пойду, протоплю, да поговорю с ним. Хоть скажу, что всё нормально у нас с Полканом-то. Что у наших в городе тоже. Что привет передавали, - Карл поддержал Никиту.
Я жалобно посмотрел на Витьку.
…- Нет! Можно подумать, что тебя свяжут и будут бить сапогом, приговаривая – «пей, пей». Нужен ты кому?… - сказал Витька и достал из банки огурец.