27.
Политический приказ.
Вернулся из Запорожья. Доложил. Всем: и начальникам, и сослуживцам, и дружкам близким.
Дудник глянул на меня коротко и также коротко спросил:
- Завершил всё нормально?
- Всё в порядке.
Подробностей он не требовал. А я их на поверхность и не вытаскивал.
Добавил только майор:
- Днями жена Сокола вернётся. Вдова то есть. Может помочь, что нужно будет. Как ты?
- Об чём речь? Чем смогу.
В свою очередь спросил о бывшем начштаба:
- А как там с Феркесиным? Роль выяснили, маску сорвали?
Дудник в сердцах плюнул:
- Хер там. Как с гуся вода. Должность ниже, деньги те же. Делать вообще ничего теперь не положено. Может для этого всё и было задумано?
- А кто он теперь?
- Замначштаба по второму штату или что-то в этом роде, - презрения дудниковского не хватало. – Но неужели для этого нужна была «семёрка»? – вопросил, в который уж раз. Теперь Дудник.
И сам же отвечал. Как обычно, специально всё смешивая и перевирая:
- Из великих-то этот, как его? Немирович-Станиславский. Бил артистов указкой по головам и приговаривал: «Не ве-е-рю! Ох, бля, не верю».
Помолчал немного и неожиданно добавил так:
- А ведь это не я так приговаривал. Сокол это мне однажды так сказанул. Не гляди, что он такой молчаливый был. Очень думающий был мужик. Неужели он Феркесу на что-то намекнул? И за это поплатился? Ох и горячо же здесь всё по-прежнему.
На том и ушёл я тогда от майора.
- С пустой-то коляской? Да я одной рукой переверну «Урал», - с тоской, с презрением, с жалостью какой-то говорил брат вдовы. Младший брат. Приехал вместе с ней. Помочь собрать всё, отправить. Чуть повыше меня ростом. Крепкий. Вовсе не Геркулес.
- И в глаза хотел посмотреть бы. Пассажиру этому. В командировку уехал? Или в больницу? – всё оглядывался братишка, надеясь углядеть пассажира-дистрофика.
В кабинетике у Дудника вели разговор. Я попал довольно случайно. Документы им выправляли на обратный путь. Моя помощь не понадобилась.
Спросил Мишутку, эти бумаги стряпавшего:
- А где и взаправду Феркес? Хорошо б хоть брательник ему в рожу въехал.
- Потому-то его Алейник и загнал куда-то в сапёрный батальон. От греха. Хоть и прозвали его нынче Але-Улю, а всё ж неприятности жизнь научила чуять.
Брат продолжал грустно:
- Я сам выступал по первому разряду. По мотокроссу. Скажу честно: майор мне ещё и фору бы дал. Хотя сам и не гонялся. Сестра не даст соврать. А? Сестрёнка.
Та очень тихо подтвердила:
- Очень аккуратно ездил. Меня возил, так не шелохнусь бывало. Ума не приложу. И чего ему пить вдруг удумалось?
- Я место видел. Направо слететь – так очень постараться надо. Там длиннющий тягун с правым изгибом. Прижимает влево к косогору…
- Точно! – встрял я. Не выдержал. – Меня влево и снесло к скале с прицепом. На моё счастье.
- Ну, вот. Ты ж знаешь стало быть. – Брат обернулся ко мне. Продолжил, - И коляска мешает в принципе повороту вправо. Так что мне, лично, не понять.
Меня вызвал посыльный. Уходя, ещё подумал: «Файзила тоже не желал цеплять люльку. Говорил, что не желает с ней сталкиваться. Когда право руля давать будет. Но как же пьянющий в разъетинушку Феркес шею-то себе не сломал. А Сокол должен был просто вылететь из седла…»
Я не эксперт, но кубики не складывались ни коим образом.
Больше вдову с братом я не видел никогда.
Зима наступила. Новый год отпраздновали.
Пахомовской жене руки не связывали за спиной. Вроде цыганёнка Яшки в «Неуловимых». Когда он зубами поднимал и «опрокидывал» стакан. Она руки на груди при этом скрестила. Пример подала, хоть и не свежий, но последователи обнаружились. У Гарбузёнка зубы крупные, выдающиеся. Он край стакана откусил. Сетовал:
- Ая-я-яй, старушка. В коллективе моей супруги с края рояля приходилось стакан брать. Примы-скрипачки должны непременно со своих инструментов уметь употреблять. А я вот опозорился. По дому скучаю, по музыке классической. Из-за этого, видимо.
Пахомовщина участия не принимал.
- Волнуюсь я. Когда моя Ксюха номер смертельный кажет. Волнуюсь и икаю.
И всё бы ничего. Да к вечеру 2-го января занесла нелёгкая замкомдива нового. Нам незнакомого. У старого комдива уже обозначились проблемы. И у командарма. Про округ мы не слыхали. Видимо, тоже.
Будущий комдив собрать нас пожелал. С первой не вышло попытки. Он критиковал всех естественно. Орал после второго захода:
- Отпуска? Я вам дам их! Попразднуете у меня ёлочку-палочку.
Из этого мы сделали два вывода. Первый вывод принадлежал Гришке:
- Чего-то у него самого с ёлкой-палкой нынче обломилось. Как я его, старички, понимаю.
Второй вывод сделал мудрый Белоус:
- Будущий комдив иносказательно всем намекает. На отпуска неотгуляные. Напоминает он вам, олухи: писать надо! Жалиться. В инстанции высшие.
Все, кто мог, закивали головами. Решили протрезвить быстренько и назавтра приступить. В конце-то концов.
- Адрес давай. Раскрывай явку. – Попович даже руку протянул к Белоусу. Ладонью кверху. – Пора отыскать её. Правду-матку.
- Найти ты её не найдёшь, старичок. Цельную и сохранную. Но сам процесс может оказаться интересным, - упражнялся в словоблудии Гринька. – Это и сложно и просто. Я вам не раз говорил. Как аборт делать: берётся большая вязальная спица…, Гы-гы-гы.
- Это нам всем аборт сделают. Писавшему в первую очередь, - Малёк очень хотел в отпуск. Больше всех. В девушках своих запутался в конец. – Я, конечно, «за», но сомнения были, есть и будут. В кадрах я ведь думаю остаться. Может даже к «особистам» ткнусь. А что? Самбо вспомню. Пить, курить уже завязываю. Хотя…, в отпуске бы неплохо поджениться серьёзно. Для анкеты, - Малёк задумался вдруг. Случай – редкий.
- Тебе обязательно надо в письме отметиться в таком разе, - присоветовал ему Лещ. – Особисты тебя проверят, как следоват. Мимо них это прошение не проскользнёт. Просветят со всех сторон. И с распростёртыми
- Точно, - обрадовался даже я. – Все у тебя будем в «тайных» агентах. У меня никогда не было кликухи. Прошу присвоить: «Графоман».
- Отклоняетесь. – Вернул в русло трепотню серьёзный Мишутка. – Тёзка, куда и, взаправду, им апеллировать? Мне-то в отпуск ещё рановато. Терпит до лета.
Мишаня гордо выпучился к потолку, в дальний угол:
- «Графоман», такую-растакую, записывай: «Москва. Главное Политическое управление Вооружённых Сил СССР. Генералу армии товарищу Епишеву. (Лично)». Точно, дословно. И только так. – Помолчал, спуская пар экстаза, закончил с огромным сожалением: - Эх, отпуск уже прогулял. А как бы смотрелся в такой петиции!
ПНШ одобрил сдержанно:
- Грамотное предложение. И по уставу всё «тип-топ» выходит. А откуда отправлять надлежит?
Белоус вернулся на землю. Продолжая грустить, указал:
- Сугубо с гражданской почты. Не из Печенги. С Мурманска, с Заполярного…
Малёк засуетился:
- Эх, а мне ведь в Печенгу надо. В военторг. Совсем забыл.
Гарбузёнок заржал:
- Тебя бы не стали и «светить». Не ссы. Не резидентово это дело. С конвертами бегать.
- Ладно. Белый Ус, диктуй. «Графоман», будешь писать? Ты уж свеченный – пересвеченный. Терять нечего. – Подвёл черту поручик наш, Попов. Борис.
Сперва рожалось с большим трудом. Потом слегка «раскрепостились». В результате получилось нечто вроде:
Товарищ, Генерал Армии.
Обращаются к Вам лейтенанты, офицеры ПВО, отдельного зенитного дивизиона, в/ч 81471. Мы служили в Заполярье, в посёлке Печенга. Более полутора лет нам задерживают очередные отпуски. Многие из нас не видели за это время свои семьи. Мы не бывали на солнце, не видели свежих овощей и витаминов. В нашей части также задерживают два срока демобилизации личного состава. Мы обращаемся за помощью, товарищ Генерал Армии.
С благодарностью к Вам.
(И подписи).
К моменту завершения «письма к турецкому султану» мы «расслабились», прилично. Перечитывать было и смешно, и страшновато. Гринька требовал последней фразой сделать: «Заранее благодарим…». Белоус отверг решительно: тогда уж надо добавить – «товарищ Сталин» . Совсем вы тут действительно омудели без витаминов.
- Ага, старичок, и горячей водки «под солнцем юга», - фальшиво пропел пьяненький Гришутка.
- Хорошее прошение, - одобрил Мишутка. – Незатейливое и жалостное. Много дать за такое не должны.
Нести и отправлять пришлось мне. На железную дорожную станцию. С точным обратным адресом на конверте. Заказное. С глубокой просьбой к почтовой блондинке в окошке: никому ни слова! Была моя знакомая. Вроде выполнила.
Потянулись дни. Не то, что ожидания, а любопытства какого-то. А какая волна поднимается? И вообще: дойдёт ли писулька?
К концу января возвращаюсь из Заполярного. На «Урале», с бетонными плитами. Для любимого третьего поста. Вечер, темно, лёгкий снежок. Водила притормаживает, поворот налево к нашему «Обвальщику» - в свете прожектора с КПП, в косо летящих снежинках, в парадной шинели, машет ручонками, как ветряная мельница, в одной – бутылка, что-то явно громко орёт, так же явно пошатывается – Гарбузёнок! Без сомнения обращается к нашему «Уралу». Ко мне.
Выскочил. К Гриньке подбежал.
- В штаб! Беги в штаб! Быстрее. Мишка время тянет. Документы выписывает. Всех! Всех в отпуск! Немедленно. Приказ Екишева!
Вечер, шоссе, прожектор, КПП,…
Гринька – посредине. Эта почти сюрреальная картинка у меня перед глазами на всю жизнь. У КПП стоят: Белоус с Лещом. У Гришутки пузырь из-под «Костыля». Спрашиваю у Михи:
- Это что: ещё НЗ?
- Нет. Та же. Пустая. Гришка спирта налил.
- А вот вкус – тот же, - добавляет Лещ, - Удостоверяю.
ПНШ, радуясь, спрашивает:
- Куда отдыхать рванёшь? На какой выписывать курорт?
- А соратники, что выбрали?
- Украина, Крым, Сочи. Кто – куда.
- Сейчас, сейчас. Погоди. Дай подумать…
Мишка шепнул мне доверительно:
- И дембелей приказано выкинуть. В темпе. Алейник вне себя. Ему воткнули. Ни за что, считай. Ни попадайся на глаза.
Не вышло. Попался я.
- Куда едешь? Уставший, - с более красной, чем обычно, физией спросил командир.
- В эту…, самую. В Алма-Ата, - запинаясь и чувствуя, что горю, доложил я.
- Ку-у-уда? – у Алейника отвалилась челюсть. Он замер. На миг. Однако географию, для своей должности знал прилично. Пока ещё не очень громко, спрашивает:
- Ты что, казах, что ли? – вспомнил, что я ленинградец и, закипая уже заорал:
- У тебя мама, что? Казах? Тебе чего в этой грёбаной Алма-Ате делать?
Поняв, что просто так, Алма-Ата у меня не проканает, успокоился. Горожу частокол далее:
- Медео хочу поглядеть. На лыжах покатаюсь. Слаломных. Люблю это дело.
Алейник прям задохнулся:
- Здесь, а? Здесь тебе снега мало. Мало, да? Сла-ло-ми-ст!…
Побежал к мишуткиному оконцу.
- Сколько на дорогу ему в Алмату по железке?
Минька вышел, глядит на меня, сожалеючи:
- Четырнадцать суток в оба конца, товарищ майор.
- Пиши новое. От моего имени, по моему приказу. На самолёт! Аэрофлотом! К оплате! Двое суток на дорогу. Из Мурманска и обратно. Не хочет в Сочи, как все
нормальные… И чтоб отметка, бля, от твоих казахов была. Бюлютнём не обойдёшься. Пойдёшь к Искаму.
И уже убегая бросил мне:
- Графоман.
Значит знал, кого благодарить, главным образом. За добрые слова от генерала Епишева. Лично?