- Отец, я не понимаю, как ты можешь быть так спокоен!
- Как все-таки поживает малышка Бесс?
- Твоя внучка поживает хорошо. Как и большинство детей на этой планете, твоя внучка все ещё поживает хорошо. Я не понимаю, как ты можешь быть так спокоен, а вопрос о Бесси в этом ужасном контексте!.. Просто цинично! Хорошо, прости... Неужели тебе не дорого всё это? Посмотри же вокруг! Хоть на этот сад. Жизнь, пчелы жужжат... Почему ты молчишь? Ты ведь не только ученый и «первый человек на Марсе», ты же ещё и не последний человек на Земле. Ты...
- Не будь таким патетичным, Джо.
Старый Сэмюэль хмыкнул и поморщился, подтянув верхнюю губу к самому носу. Загорелая морщинистая кожа собралась складками на лбу. Он провел крупной рукой по все ещё густым волосам. Их желтоватая седина уловила отблеск по-вечернему низкого и не такого жгучего калифорнийского солнца. Стало заметно, что он был когда-то огненно-рыжим, этот худой старый человек. Да, тогда он был огненно рыжим и таким же бешеным. Сын пошел в него.
- Подумать только, тебе сегодня двадцать пять. Так давно все это было, - он продолжил мягко и отстраненно, как будто даже не замечая закипавшее волнение Джона, но это прозвучало так сентиментально и несообразно с отчаянным внутренним напряжением последних дней, что тот отвернулся почти конвульсивно, потом опять посмотрел на отца с неверящей почти глуповатой улыбкой и прервал его, чувствуя себя увязающем в каком-то нелепом, но неотвязном сне :
- Я не могу поверить. Я просто отказываюсь верить! У тебя что это, от жары? Ты же не можешь думать, что я пришел сегодня, чтобы принять поздравления с днем рождения и покалякать о твоих былых деньках? Мне нужно это произнести, да? На самом деле? Изволь! Я пришел к тебе как к сенатору Соединенных Штатов.
- О!
- Я пришел к тебе ещё и как к первому человеку, побывывшему на Марсе, черт бы его побрал, и собственноручно доставившему на Землю эти чертовы гены.
- Ну ещё бы!
- Их нельзя начинать клонировать! Их нельзя клонировать! Похоже, что и доставлять их сюда было преступно. Но уж если ты это сделал, то будь добр, используй теперь своё влияние, чтобы остановить безумие. Потому что это безумие, трансцендентная дурь! Слабоумие! – до этого, несмотря на волнение, Джон говорил очень четко и раздельно, но теперь зачастил, почти заикаясь, - Или я не прав? Скажи мне как биолог биологу. Ты ведь был биологом, неправда ли? В чем я не прав? Твое спокойствие в эти дни, чем оно объясняется?
- Ты становишься груб. Нет причин, оправдывающих невежливость.
Спокойствие старого чело века стало уже напускным. Мелко пульсирующая на виске вена выдавала его. В тщетной попытке скрыть волнение, он потёр вспотевший лоб. Рука предательски дрожала, и сын заметил это. Какой он старый! Что происходит? Кто тут сошел с ума? Порыв нестерпимой жалости полоснул Джона. Они затихли оба на несколько долгих минут, наполненных непроизнесенными монологами каждого. Резкий крик залетной чайки рассеял ирреальность молчания. Непроизвольно и неудержимо Джон протянул руку и коснулся отцовского плеча, ломая каменеющее отчуждение. Видение гибнущего мира, стоявшее у него перед глазами уже несколько дней, вдруг разом разжало свой обруч. Джон не знал почему, но оно опало, как тающий сугроб с текущим из-под него грязным ручейком талой воды, который оставляет после себя двойственное чувство неопрятности и облегчения от прожитой зимы.
Но было лето. Было тихо и слышно малиновку. Она сидела на аккуратно подстриженном кусте букса и невозмутимо демонстрировала торжество жизни над косной материей. А та неслась по проезжей части, летела в пламенеющем закатном небе, рассекала холодный космос. Но делала это беззвучно. Только малиновка и последние вечерние пчелы.
- Признай все же, что машины больше не шумят. Может быть, прогрес не такое уж пугало, - Сэмюэль принял молчаливое извинение сына.
Они сели на прогретую солнцем каменную скамью. Становилось прохладней. Легкий бриз прошел волной шелеста и блеска по темной листве соседнего сада, до смешного одинаково взъерошил волосы обоих мужчин, добрался до склонившейся у затертого порога ивы, она повела в ответ тонкими прутьями ветвей и затихла.
- Пылью все равно пахнет.
- Но не бензином, как раньше. Дети уж этого и не помнят.
- Может быть ты мне все же объяснишь? Хобя бы причину твоего спокойствия. Всё бурлит: демонстрации последних дней, телевидение, пресса. Неужели не ясно, что пора вмешаться? Под угрозой сама жизнь на планете. Что принесет нам возрождение на земле марсианской жизни? Новые вирусы, болезни? Неужели научное любопытство стоит такого риска? Или это деньги? Я не верю, ставки слишком высоки. Разве речь не идет о самом существовании цивилизации? Ну жадность, я понимаю. Но ведь не сумасшедшие же этим занимаются, - теперь он говорил негромко, без напора, а скорее с надеждой, такой желанной в предчувствии любой беды. Его охрипший от прежнего раздражения голос будто слегка надорвался. - Знаешь, что для меня главная загадка последних двух недель? Ты с твоим спокойствием. В этом-то шквале эмоций! Я не верю ни в твою продажность, ни в твою глупость. Поговори со мной. Ты только многозначительно улыбаешься, но по сути ничего не рассказываешь.
- Спроси меня.
- Как вам вообще пришло в голову искать бункер с законсервированным генофондом? На мертвой планете?
- Мы же на земле начали делать такой запасник. Как только стало ясно, что виды животных и растений исчезают один за другим, тут же создали банк генов. Самое естественное, что можно сделать при угрозе гибели биосферы. – Он слегка пожал плечами. - Ясно, что и они должны были сделать то же. Место поиска очевидно. Ведь и на земле мы сделали бункер у полюса. Холод бесплатный.
- Если это клонирование начнется, оно тут же выйдет из-под контроля. Мы вымрем, как динозавры.
- Нет. Нам марсианская жизнь ничем не угрожает.
- Да откуда ты...
- Мой дорогой сын, на земле все уже случилось. Много миллионов лет назад. Твои динозавры - аборигены, в сущности... Они-то и стали жертвой. Какая там комета!
- Откуда ты знаешь? – Но догадка уже оглушила Джона. Долгую, туго звенящую минуту он молчал, не отрываясь от медленно проступавшей улыбки на коричневом лице Сэмюэля. - Сумасшедший, неужели ты попробовал?
- Да, я не удержался. Сразу же. Двадцать шесть лет назад.
- И что получилось?
- Мальчик.
28.03.2008 Hamburg, Deutschland
Victoria Millian