ПЕРЕПРАВА
Отъехав от места ночлега, и уже не боясь быть обнаруженными, караван кочевников прибавил ходу.
Солнце стояло в зените, а погони все не наблюдалось. Неужто оторвались, неужто Хурхану удалось увести дружины в степь? Настроение у Властителя улучшилось, окрепла уверенность в скором спасении.
От Сармака прискакал дозорный и сообщил Хану, что в трех полетах стрелы есть старая дорога, ведет она к заброшенной пристани и до места переправы теперь недалеко.
- Проверьте, нет ли там засады, и вокруг все обыщите.
Ну вот, удача, похоже, возвращается. Хан поднял руку, приказывая повозкам остановиться.
Фома и Сенька - рыбак со старой пристани и его сын-подросток - плавали на лодке в крепость. Возили войнам белорыбицу и видели, как кочевники сожгли мост. Волнуясь за жизнь своих близких, рыбаки вторые сутки без устали налегали на весла.
Гребцам еще издали бросился в глаза пустынный берег, закрытые двери и окна их дома. Недоумение, а затем тревога, зародившись внутри, спутали мысли.
- Прибавим, сына, - вымолвил Фома.
Лодка еще не уткнулась в песок, а он уже соскочил в воду и бегом бросился к заколоченному дому:
- Марья, Марья!
- Здесь мы, здесь! - послышалось приглушенно в ответ, и на сердце отлегло.
Подбежал Сенька, сбили подпорки и открыли дверь. Тут же на свет высыпало все семейство. Дети смеялись и подпрыгивали от радости. А Мария обняла Фому и расплакалась. Все были живы и здоровы. Слава Богу!
- Скорее, Марья, скорей, - Фома, разжал объятия жены, - собирайтесь. Я гляжу, косолапые и здесь побывали, а уж что с крепостью сотворили... Живо в лодку - недалече они.
Пленников упрашивать долго не пришлось, собрались быстро: взяли еду, да нехитрый скарб. Мужчины сняли с шестов сети, достали припрятанные меч, кольчугу, колчан. Покидав все в лодку, посадили малых и хотели, уж было отчаливать, когда к постройке выехал отряд кочевников.
- Смотри - сбегают и лодку где-то взяли, и вои, не было их раньше. - Сказал ехавший рядом с Сармаком проводник. - Донесут дружинам, донесут про нас.
- Не успеют, а барка большая - нам пригодится. - Ответил сотник и, пришпорив коня, начал спускаться к реке. Лодка отошла всего-то локтей на тридцать и была в полной досягаемости. - Эй, стой! - крикнул сотник и поднял руку...
Остановят, вернут, не успеем! Фома, бросив весла, поднялся и молвил:
- Марья, Сенька гребите шибче, дети вниз лягте.
Упершись ногой в корму, взял со скамьи лук и выстрелил, затем еще, еще. И попал... Кочевники приостановились и подняли луки.
Еще выстрелить селянин не успел - он и младой пали на дно лодки. Послышались стоны и детский плач, и над бортами виднелась теперь лишь женщина. Рыдая и голося на всю реку, размазывая рукавом слезы, она продолжала грести, уходя дальше и дальше от берега.
- Стрелы поберегите. - Промолвил Сармак. - Что толку стрелять по этой селянке.
Воины подобрали убитого товарища и поехали к Адай-Хану на доклад.
Солнце склонилось к западу, когда караван вышел к стоянке Атира.
Адай-Хан еще издали увидел место переправы, барку и сидящего возле воды тысячника. Пришпорив коня, подъехал ближе. Атир поднялся, лицо бледное.
- Что случилось? - спросил Властитель.
- Хан, я должен сообщить тебе плохую весть. То, что ты видишь, - Атир указал рукой на дальний берег, - всего лишь остров...
- Какой, к дьяволу, остров!? Ты о чем? - Властитель сдвинул брови: еще мгновение назад ему казалось, что все беды позади и вот на тебе.
- Остров… он очень велик. Мои дозорные так и не добрались до его дальнего конца…
- Ты бредишь? Да я тебя за это…
Атир отвернулся. Оправдываться не хотелось, защищаться тоже. Будь, что будет. Улушук, невдалеке, в кожаных доспехах с серебряными нагрудниками и отороченном серым мехом шлеме гарцует на лошади, в седле держится прямо, глядит недоуменно. Что он ей скажет? Как объяснит? Ответа не было. Хотелось одного: вскочить на Агата и умчаться навстречу селянам, и класть их из лука одного за другим, рубить саблей направо и налево. А потом упасть в степную траву и больше никогда, никогда не подниматься, ничего и никого не видеть, не смотреть в глаза.
- …Нет, ты все же ответишь мне! Напоследок… - Хан и с ним два его охранника гарцевали кругом.
Сквозь гнет мыслей Атир заметил, как вытянулось лицо Улушук. И он заговорил. Смысл собственных слов доходил с трудом, язык шевелился безжизненно и монотонно:
- …когда узнал, искать другое место было поздно. Извини, Хан, если можешь.
После рассказал о том, что услышал про остров от Светлого, а в конце добавил:
- Властитель хочу просить тебя: разреши выехать навстречу селянам …
- Обожди. - Адай-Хан прищурился. - Селяне сами нас скоро догонят. А так, может, успеем укрыться, оборону занять, а там думать будем. Выставляй охранение, шли дозоры, а я переправой займусь.
- Но, Хан! - жажда скорой битвы жгла изнутри.
- Успеешь, переправа прежде всего.
Дозорные поскакали в степь, женщины и подроски разбрелись по берегу реки и небольшого озера, бывшего рядом - собирать сухие стебли камыша, тростника. Набрав, туго стягивали их ремнями в серо-желтого цвета снопы. Воины оттаскивали снопы на берег и подвязывали к днищам повозок.
По приказу Адай-Хана, хозяйки, слив на землю воду и кумыс, снесли в центр стана все имеющиеся бурдюки. Воины принялись надувать их и привязывать по бортам повозок. Запах кислого кобыльего молока повис над берегом, заглушил аромат луговых трав. Жирные мухи и слепни тучами садились на мокрую землю и, вспугнутые, жужжа, резко взлетали. Сделав круг, возвращались вновь.
Чтобы облегчить повозки, Хан приказал оставить лишь самое необходимое: войлок и решетки юрт, немного утвари, оружие, запас еды, одежды. Ненужное скидывали пока в одну большую кучу. Богатая добыча у селян будет, если переправить не успеем - Атир глядел на растущую гору медной посуды, шерстяных одеял, ковров.
Работа продвигалась бойко, и вскоре на берегу выстроилась вереница легких повозок-плотов с войлочными куполами и двойками лошадей спереди. Их поочередно заводили в реку. Женщины, подроски, переборов страх перед рекой, брались за деревянные борта и, подгребая ногами, плыли к, казалось, теперь уже недалекому берегу. Долгожданная переправа началась.
Лодочников-гребцов, под присмотром Атира, привязали ремнями к лавкам - так надежней будет. Атир не забыл утренний побег. После, взяв на борт раненых, детей и стражников, барка отчалила в первую ходку. Да, поможет им Тенгри!
Со стороны пристани показался конный дозор во главе с Сармаком. Спешили, хлеща плетьми. Сотник подъехал и коротко бросил:
- Едут.
- Далеко?
- Двадцать полетов стрелы. Чуть не столкнулись.
- Много их?
- Не скажу. Дозор, потом войско. Напылили на всю степь.
- Ладно. Бери полсотни своих и переправляйся на остров, присмотри там, дозоры пошли. Заметите, кого чужого - дашь знать. - Атир повернулся и приказал стоявшему в окружении воинов Марсагету:
- Выкатывайте повозки, распрягайте, ставьте полукругом. Женщин, детей, подросков всех сюда.
Но те уже и сами, бросив недоделанные снопы, со всех ног бежали к стойбищу. Мелькали в высокой траве их светлые рубахи, платья, красные, синие платки, черноволосые головы.
- Дружины? - подошедший Адай-Хан был суров.
- Конные.
- Что ж, выходит, за Хурханом не погнались? Тогда где он? Разбит? - разгневанный Хан сжал рукоять сабли и закричал на воинов:
- Что спите! Шевелись, занимай оборону.
Шел третий день. Анися сидела на вершине холма, что высился неподалеку от часовни. Подставив лицо ветру, глядела, как колышутся вокруг, ходят волнами высокие степные травы, серебрится островками ковыль. Думала и вспоминала. А что еще делать: купаться, греться на солнышке и думать. Прошлась Анися по забытым родным местам, пыталась вспомнить детство. Побывала в перелеске, где с матерью шелковицу собирали, вот и сейчас наелась до отвала черных перезревших ягод. Озеро видела, на которое с братом со старшим, Николой, ходила. Он еще в уток диких из лука стрелял, так ни одну и не подбил - разлетелись, ругался после: «Ты, ты виновата, не возьму тебя больше!», а она плакала. Маленькая совсем была, а помнит.
Жилье обустроила на берегу реки: в дубовой роще за старым кладбищем. Шалаш из веток, из мягкого душистого сена - подстилку. Лежа в полдень в тени, приятно было послушать пение кладбищенских птиц. Речная свежесть опять же. Уж насколько чист и прозрачен воздух в горах, но и здесь не хуже, а еще запахи мяты, горькой полыни, пряной травы, медовой. В горах нет таких запахов. Хорошо!
Так глядишь, за эти десять дней никто сюда и не забредет. Ведь старик сказал: не бывает здесь людей. А если и забредет, так может ничего и не случится…
- …Ой! Неужто, накаркала? - присела в осоку-траву и принялась наблюдать.
Два темных пятнышка - всадники - неспешно двигались с севера на юг сквозь заросли травы. Поравнявшись с холмом, остановились. Высматривают что-то - Анися будто почувствовала их пронзительный взгляд и прилегла на землю. Кто такие? Подняв голову, пригнула рукой жесткие стебли осоки - всадники все также глазели на холм. А с юга - еще двое. Подскакав, что-то своим сказали. Вся четверка разом повернула лошадей к перелеску, тому, где шелковица росла, и вскоре скрылась в его зелени. Да-а, не было печали, старик, похоже, прав оказался. «Уйду с берега, спрячусь на время. Дальше кто их знает, может, и не задержатся они здесь. А если задержатся? Посмотрим», - подумала.
Она спустилась к подножью холма и пошагала к дубовой роще - к шалашу. По густой траве босыми ногами шибко не пойдешь - вон как колется, и осока царапает, не то что по дороге с мягкой и теплой пылью, но вещички собирать надо и скорее. Место есть, никто не найдет, но вот не хочется туда, совсем не хочется - думала Анися. Скорее, вон и шалаш из дубовых веток виден, и вокруг никого - слава Богам.
Отряд Ратного приблизился к племени. Иван, натянув поводья, принялся рассматривать выставленные полукругом повозки и плывущих через реку людей. Попались?! Вот так так! А Светлый что здесь делает? Губы сами вытянулись в трубочку. И вдруг, откинувшись, он громко захохотал, да так, что конь задергал ушами. «Ах, Светлый, ну дает! - Ха-ха-ха! - Переправиться захотели, шакалы? Ну-ну… - Давно он так не смеялся». Оглядевшись, поманил рукой соцких и принялся давать наказы:
- Я здесь остаюсь, а вы зайдете слева. Центр не закрывать. Спрячетесь, чтоб ни слышно, ни видно вас не было. Как их конники подойдут, пропустите, ну а если вас заметят - головы поотрываю и яйца тоже. Не краснейте, не краснейте… А ты, Лучник, стрелков по флангам раскинь, пусть ждут команды. - И добавил тише: - По реке пока не стрелять.
Иван заметил недоуменный взгляд Лучника, но объяснять про неповинных женщин и детей не стал: негоже это, мало того - вредно. Разворачиваться и атаковать номадов сходу тожь не хотел. Нужны они лишние потери? И те, что есть, велики. Да и подходящая вражья конница могла ударить сзади. «Дожмем, а переправятся - на то воля Божья», - подумал он и, глянув на ожидающих последнего слова соцких, закончил:
- Запомните, воеводы мои, флаг вверх - залп, качну - сомкнуться, труба трубит - вперед. Все поняли? А че тогда стоите истуканами? Давай, пошел!
Двинулись в степь конники Бражника и Гривны. За ними с набитыми стрелами колчанами и с луками в руках потрусили пешие стрелки.
Ратный выдохнул и повернулся к Копью:
- Пошли три десятки конных в степь: пусть закроют капкан, чтобы ни один ихний оттуда не выскочил и своих о засаде не предупредил. Да, и передай - в полон никого не брать, кончать на месте.
На взмыленных лошадях прибыли двое гонцов от Резвого. Доложили, что косолапых догнали и сели им на хвост. Что косолапые недалече, крутят и, не разберешь, куда направляются.
- Не разберешь куда? - усмехнулся Иван. - Это нам хорошо известно. И, дай Бог, найти им правильную дорогу.
Войска встали на позиции. Ратный взял за древко флаг, поднял его высоко. Предвкушая месть за утреннее поражение, улыбнулся:
- Знатная будет охота!