Нюма Н. со своими откровениями. Главы 1 и 2

   
                Рисунок на обложке автора.               
               
               
                ЗНАМЯНИТИ ПЯТЮШЕСТВЕНИК
                или (если угодно) Нюма Н. со своими откровениями
               
                РОМАН
 
                (публикую: "от автора" плюс 1-ая и 2-ая главы из 12-ти)               

                От автора.

     Я знаю с раннего детства, что так делать некультурно и можно прослыть в обществе невоспитанным человеком, но всё же  покажите мне пальцем или, к примеру, газетой, как это интеллигентно делаю я, на того умника, который заявил вам, что я писатель. Никакой я не писатель и не собираюсь им становиться в наш век, когда количество писателей намного превосходит количество читателей. И вот ещё что любопытно: если ты  (ничего, что я перешёл на «ты»?) пишешь о себе, то это -  мемуары и ты можешь врать про себя всё, что тебе заблагорассудится, но если ты пишешь чистейшую правду о другом человеке, то это уже роман, а значит, на тебе лежит ответственность за достоверность, как на писателе-романисте. Громко сказано! А вот ещё одна мысль: хотя я не являюсь писателем, ты, тем не менее, являешься читателем, поэтому считаю своим долгом объяснить тебе, почему я решил написать эту книгу – первую и, возможно, единственную в своей жизни.
     Как уверял мой любимый писатель Сомерсет Моэм в своей книге «Подводя итоги», человек, написавший один - два романа, не является профессиональным писателем, на что я, боже упаси, вовсе и не претендую. Просто случилось так, что в далёкие советские годы я отдыхал в Литве, в курортном городке Друскининкай, и однажды поехал на экскурсию в Вильнюс. Нас сопровождал изумительный гид - Наум. От его рассказов вся наша группа попеременно то хохотала в голос, то плакала навзрыд. В конце экскурсии мы все от души поблагодарили Наума за полученное удовольствие, я же не постеснялся подойти к нему, как к «своему» человеку, и выразить от себя лично восторг от незабываемого дня, который он подарил нам, поинтересовавшись при этом, как он умудрился перелопатить и запомнить столько материала. К моему невероятному удивлению, он заявил, что правдой является лишь сама канва, а так как мелочи он запомнить всё равно не способен по определению, то эти подробности каждый раз приходится выдумывать экспромтом на ходу, и если я поеду с ним на эту же экскурсию в следующий раз, то скорее всего услышу истории в совершенно другой редакции. Я был поражён.
      - Так вам, Нюма, - говорю, - книги надо писать!
      Так мы познакомились, более того - дружим по сей день.  Впоследствии, сидя по вечерам у него дома, слушая всякие истории и поминутно хохоча, я ещё и ещё раз приходил к выводу, что всё это он просто обязан записать. Нюма категорически отказывался.
      - Слушай, если тебя так тяготит безделье, - как-то заявил он мне, - пиши сам, а у меня уже на это нет сил! Ты не помнишь случайно, что-то такое было у Игоря Губермана?
      - Думаю, что помню. У Губермана есть такое четверостишье:
    
     «Любил я книги, выпивку и женщин.
       И большего у бога не просил.
       Теперь азарт мой возрастом уменьшен.
       Теперь уже на книги нету сил».

     - Вот-вот! Это стихотворение я и имел в виду.
     - Но он писал о чтении книг.
     - А об их писании - тем более. 

      Вот вам и ответ на вопрос: «Как я докатился до того, что стал «писателем»?». Поэтому читателя, желающего высмотреть в моей будущей книге недочёты в области стиля, языка, построения фраз и сюжетов, прошу не уподобляться сидящему на диване с кружкой пива и вывалившему из трусов огромный живот футбольному болельщику, у которого со временем создаётся ощущение, что он и сам давно является опытным, профессиональным футболистом. Ибо каждый индивидуум, впервые берущийся за перо или клавиатуру (что не суть важно), начинает ощущать себя собакой, которая, как известно, всё понимает, но иногда, пытаясь по-человечески высказаться, лишь жалобно скулит. Кстати, о собаках. Уж и не знаю, каким боком следующая мысль имеет отношение к вышесказанному, но кем-то была отмечена большая удача, что собака не умеет разговаривать, в противном случае мы потеряли бы последнего друга. Надеюсь, что Науму это не грозит.
      Но не будем отвлекаться. Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что зря берусь описывать то, что можно воспринять только в личном общении с Нюмой, не сводя глаз с его на удивление живой физиономии. Ведёт он своё повествование как бы просто и обычно, непечатные выражения, которые он иногда себе позволяет, лично меня ничуть не смущают, ибо произносятся без злобы, уместно и  в тему. Вообще, именно чувство уместности чего-либо – изумительное свойство человеческой деликатности и такта. Каждый готов подписаться под очевидным фактом, что неуместно расхаживать голым (или в плавках) с веером в руке по фойе театра среди собравшейся публики, но не каждому приходит в голову неуместность костюма и галстука для человека, сидящего на скамье в бане, среди моющихся обнажённых граждан с шайками. Усилим контрастность написанной картины объявленным в бане «женским днём» и заменим «обнажённых граждан» - «обнажёнными гражданками». Ну-ну! А теперь попробуем всё это понять, переварить и в дальнейшем не обвинять автора в минимальном употреблении, а, отнюдь, не злоупотреблении, ненормативной лексикой.
     Снова отвлёкся! Пора бы начать избавляться от этой привычки. Так вернёмся к Нюме. Почти всегда он начинает повествование с анекдота, припасённого на любой случай, и порой любит спутать слово. Человек он достаточно образованный, поэтому не дай вам бог в этот момент его поправить, так как делает он это всегда умышленно. Может, к примеру, назвать Англию «туманным альбиносом» (вместо «Туманного Альбиона») или гитлеровский план « Барбаросса» назвать планом  «Альбатроса», а также считает вполне допустимым, употребляя слово «прострация», выбросить из него неудобную для выговаривания букву «т». Попробуйте быстро выговорить четыре-пять раз подряд, не глядя на текст, скороговорку: «Еду я по выбоине,  из выбоины не выеду я»… Итак, убеждаемся, что в комнате кроме вас никого нет, не подсматриваем…. Жду…. И что у вас вышло?.. Ну, а он и мучиться не станет: с первого же раза и без всяких скороговорок назовёт выбоину – выебеной (а заодно и колдобину – колдоёбиной). Генеалогическое дерево он называет, естественно, «гинекологическим». И вот ещё что. Он не может терпеть, и здесь я с ним полностью солидарен, употребление пословиц и крылатых выражений в чистом, так сказать, виде. Считает это полной тупостью, пошлостью и догматизмом. Началось это ещё с тех давних пор, когда в одном из анекдотов был подвергнут остроумной редакции ряд выражений. Помню, к примеру, во фразе: «Ночью все кошки серы» - буква «ы» была заменена на «ут». А во фразе Чацкого из «Горя от ума»: «Свежо предание, но верится с трудом», слово «предание» было заменено на «питание», а буква «в» в слове «верится» заменялась соответственно на «с». Отчасти новую редакцию пословиц он придумывает сам, часть где-то прочел, услышал или выудил из Интернета, кое-что подкинул ему я, ибо, как говорят в наше время: «Электрик от пассатижей недалеко падает» (Нюма бы сказал ещё и так: «Яблоки от лошади недалеко падают»).
     Всё это мне теперь предстоит вам пересказать. Страшно, а что делать?..
     В классической литературе было принято подробно описывать внешность героя произведения, то есть настолько подробно, что описание это могло занять страницу (у Л.Толстого или Ф.Достоевского), а часто и больше.Современные авторы упростили эту процедуру, просто находя нужный типаж среди людей, хорошо всем известных. Читаем, к примеру: « Герой моего романа был удивительно похож, да что там похож – копия артиста Евгения Леонова, только худой, высокий, с раскосыми глазами, копной белокурых волос на голове, подстриженными  светлыми усами и в очках без оправы».  По аналогии представлю вам своего героя: вы хорошо помните Алена Делона – так вот Нюма его диаметральная противоположность. Представили? Ну и, слава богу! А теперь серьёзно: Нюма – копия Миши Жванецкого и без всяких «только». Просто близнецы. Более того, манера разговаривать, ужимки, нетерпение к тем, кто не сразу его понимает, точно как у Михал Михалыча. Нюмина мама, когда показывали выступление Жванецкого, с полной уверенностью кричала: «Нюмочка, быстро беги сюда, тебя снова показывают по телевизору!». Повторяю, родная мать путала! На улице, если кто-нибудь начинал восторженно смотреть на него, разинув рот, Нюма говорил: «Это не я!», после чего прохожий, узнав Мишу Жванецкого ещё и по голосу, начинал, как курица, хлопать крыльями по карманам своего пиджака в поисках бумаги и ручки для автографа…    
     В отличие от Соломона Волкова, пользовавшегося для написания своих замечательных «Диалогов с Иосифом Бродским» магнитофоном, преследуя цель достичь максимальной точности изложения, это же делал и Бруно Монсенжон для книги «Рихтер», я, наоборот, собираюсь в меру своих сил подвергнуть рассказы Наума литературной обработке, естественно сохраняя при этом все подробности текста, слова и даже интонации, оставшиеся в моей памяти, на которую мне грех жаловаться. И, возможно, само по себе неплохо то, что не лично Наум станет автором своих воспоминаний, ибо по утверждению Поля Гзелля, автора «Бесед Анатоля Франса»: «Превосходство знаменитых людей чаще узнаётся в непосредственной и свободной игре их мысли (а не в обработанных ими произведениях). В том, под чем они и не думают ставить своё имя…». Ну вот, понесло, понесло. Вы бы видели, какую при этом серьёзную морду я изобразил… 
     Ну и последнее. Чтобы моё произведение смотрелось более-менее цельным, а не простым набором историй из жизни Наума, я решил  ограничиться лишь описанием случаев, связанных с туризмом, путешествиями, командировками – словом,  пребыванием вне дома. Сам я не бог весть какой турист. Я всегда соглашался с Сергеем Довлатовым,который писал в своём «Заповеднике»: «Есть что-то ущербное в нумизматах, филателистах и заядлых путешественниках…. Не люблю я восторженных созерцателей. И не очень доверяю их восторгам. Любовь к берёзам развивается как суррогат патриотизма…». Однако путешествовать одно, а слушать истории путешественника-любителя Нюмы – совсем другое, тут я получал неподдельное удовольствие.
     Поэтому от души желаю своему дорогому читателю максимально расслабиться, что уже ценно в наше тревожное время.
                Искренне ваш Б.Б.
               
               
                Глава 1. Как Нюме не удалось стать  «белым человеком».               

     «Нет ни одного гадкого слова, которое не было бы дано еврею в качестве фамилии»… Вот только не нужно сразу же умничать и поднимать шум, что, мол, этой фразой начинается «Светлая личность» Ильфа – Петрова. Об этом, наверное, я знаю и без вас. Но хочу объясниться. Во-первых, у Ильфа написано не «еврею», а «человеку», то есть лично я имею в виду частный случай. Во-вторых, Ильф использовал эту гениальную фразу явно вне всякой связи с употреблёнными в «Светлой личности» фамилиями героев (Филюрин, Баранович, Бабский, Иоаннопольский и т.п. – и где здесь, хочу вас спросить, гадкие слова?). В-третьих, так хочется красиво и ярко начать свой роман, тем более, что к моим героям, заметьте, реальным героям, эта фраза подходит просто невероятно. То есть так подходит, что хочется даже предупредить педантов пропустить эту главу и сразу начать со второй, ибо в этой главе, хотя я в ней ничего не выдумал, будут попадаться словечки, способные потревожить их ранимый слух…. Надеюсь, педанты уже открыли начало второй главы. Мы же с читателями, обладающими более крепкими нервами, отправимся в дебри Нюминой биографии. Итак…
     Нюма спокойно и даже гордо всё своё детство нёс звучную фамилию - Немнихер. Наум Яковлевич Немнихер. Он спокойно жил, не ощущая в своей прекрасной фамилии никакого подвоха, но как-то в шестом классе учительница, заметив, что Нюма отвлёкся, очень громко и как-то по слогам выкрикнула: «Не-мни-хер!», что прозвучало как: «Вынь руку из кармана!». Тут Нюма обратил внимание, что добрая половина мальчиков класса, включая и его самого, после этого слова (или вернее будет сказать – этих слов), вынула руку из-под парты. В этот момент он понял, что его замечательная фамилия не так уж безобидна, как казалось ему раньше. Это стало его мучить, терзать, а позже идея избавиться от «неприличной» фамилии превратилась в идею фикс. Дело усугублялось ещё тем, что Нюма действительно имел такую привычку, которая, судя по фамилии, начиналась с праотцев и передалась от отца к сыну, из поколения в поколение на генетическом (Нюма говорил: «на гинекологическом») уровне. Наум Яковлевич, нужно признаться, с честью хранил верность этой традиции…
      Но вернёмся к фамилии. Целый год Нюма страдал в одиночестве, стесняясь обратиться с этой проблемой к отцу. Потом он случайно узнал, что при получении паспорта он вправе выбрать фамилию матери. Это его успокоило, но ненадолго. Его мать тоже была Немнихер. Но зачем мать взяла фамилию отца?! Однако трагедия усиливалась. Выяснилось, что фамилия мамы до замужества была – вы будете смеяться – Анакойхер! И надо же было ей повстречать такого жениха! Сначала мама наотрез отказалась после свадьбы взять фамилию мужа и, несмотря на свою интеллигентность, заявляла: «Хер на хер менять – только время терять!». (Кстати, отмечу в скобках, от автора, что недавно, клянусь, в израильском телефонном справочнике обнаружил некоего жителя Тель-Авива с фамилией Арон Хернахер, а также Цилю Захер из Ашдода и сразу несколько Похеров (возможно, родственников) из разных городов. Так что Немнихеры зря обижаются на судьбу и гневят нашего справедливого бога). Однако Нюмина мама позже всё же поменяла фамилию, опасаясь, что гои, смеясь над  Нюмочкой, будут выпытывать у него фамилию мамы, но тут-то и обнаружится, что она такая же. Однако гои каким-то образом всё же  узнали её девичью фамилию и всё равно смеялись над Нюмочкой дважды.
     Кстати, по чистой случайности, я знаю, как аналогичное прозрение наступило у Нюминого отца Яши. История потрясающая! Это было старое поколение, и Яков Немнихер жил, гордясь своей фамилией, не до тринадцати лет, как Нюма, а аж до семнадцати. Заодно должен отметить, что представители сегодняшнего, испорченного, поколения уже в первом классе (!), услышав эту фамилию, падают на пол, выкручиваясь в конвульсиях от смеха.
     Так вот. Семья Яши переехала в Киев, и он пошёл доучиваться последний год (10 класс) в украинскую школу. Уже на следующий день он, абсолютно не видя причины, получил какую-то длинную, сложно выговариваемую кличку: «Яшка – Нэтэрэбыпыпку». И только через несколько дней Яша догадался, что эти хохлятские юноши не только живо разобрались в этимологии его фамилии, но и перевели её на украинский язык. Что потрясало его особо, хлопчики, называя его так, никогда над этим не смеялись и даже не улыбались…
      Однако вернёмся к Нюме. В какой-то момент он настолько мечтал распрощаться с «Немнихером», что твёрдо решил: когда вырастет - женится на первой попавшейся девушке, лишь бы та обладала приличной фамилией, которую он и присвоит себе. Был случай, когда такая нашлась. Он познакомил её с отцом и шепнул ему на ухо её звучную фамилию, шедшую, видимо, ещё от русских дворян. Папа Яша, сморщив свой увесистый нос, глянул на «невесту» и изрёк:
     « Хороша фамилия. Жаль, морда кобылья!»…
     - А как же любовь? – поинтересовался Нюма.
     - А как ты определил, что влюблён в неё? По лакмусовой бумажке, что ли?  И куда ты её при этом засунул?..

     Когда Науму исполнилось 16 лет, он пошёл в РОВД заказывать паспорт. К тому времени он с радостью выяснил, что его бабушка по отцовской линии имела очень даже приличную фамилию – Вайсман. Наконец-то я заживу как «белый человек», мечтал Нюма, имея в виду перевод фамилии Вайсман с идиша на русский. Бабушкин документ, который он достал из-под земли, согревал сердце.
      Капитан милиции, начальник РОВД, встретил его и его идею не слишком приветливо, можно сказать – холодно встретил и как-то даже ехидно.
     - Сменить фамилию? – удивился мордатый капитан, - Что, выгодно приобрёл подержанную надгробную плиту? – задал он до жути странный вопрос. - Или, может быть, заменить тебе фамилию, к примеру, на Мнихер, - грубо пошутил он, - Так сказать в приказном порядке! Впрочем, капитан тут же заявил, что в упор не видит ничего «криминального» в фамилии Немнихер, тем более не находит  повода её менять. Нюма в сердцах всё же положил на стол заранее приготовленное заявление, на которое капитан тут же, не задумываясь, наложил резолюцию:  «Отказать. Чудак» (вместо Ч стояла М). Нюма дрожащими руками взял заявление и, шатаясь, вышел из кабинета, ошарашенный наглостью этого мерзкого антисемита в погонах. Как сквозь сон он услышал вопрос секретаря: «Так что? Дал вам добро капитан М-дак или нет?»   
     - Так это его фамилия? – выкатил удивлённые глаза одуревший Нюма. – Бог ты мой, - подумал он, - живёт себе спокойно и абсолютно не стесняется! Он взглянул на листок: даже слово капитан перед своей, с позволения сказать, фамилией не поставил!.. Нет-нет, товарищ сержант, никаких фамилий я больше не меняю!
     Боже, как всё-таки были правы Ильф и Петров, когда утверждали, что  «нет ни одного гадкого слова, которое не было бы дано человеку в качестве фамилии…». Нет, не еврею, а именно «человеку»!..
               
                *************
    
     - Так ты, я вижу, уже с тетрадью и ручкой, - Нюма зашёл из кухни в зал в прекрасном расположении духа и с дежурным бутербродом в руке: он не страдал булимией, он ею гордился!
     - Да вот, решил кое-что конспектировать, - попытался оправдаться я, - и так уже столько упущено, ведь ты же повторять не будешь?! - с надеждой добавил я полувопросительно, полуутвердительно.
     - Не буду, - отечески успокоил он меня, - вспоминай сам, а если что забыл – спросишь или приврёшь. Что-нибудь получается? Хоть пару страничек накрапал?
     - Только начал, про твою фамилию. В основном пока выходит сплошной мат.
     - Да-а… Вечная проблема с этими фамилиями и именами. Вспоминается хороший анекдот советских времён, когда в паспортный стол (дело было в социалистической Чехословакии) вламывается человек и требует, чтобы ему поменяли имя.
     - Вообще-то, имён мы не меняем, - разъяснил ему начальник стола, - а, кстати, как вас зовут?
     - Густав Какашка!
     Присутствующие громко расхохотались.
     - Ну, хорошо. Пожалуй, в данном случае можно заменить, а как бы вы хотели?
     - Да мне всё равно, ну, например, Ян Какашка. (В те времена Генеральным секретарём компартии ЧССР был Густав Гусак).
     Я от души посмеялся.
     - Правда, это не совсем тот случай, - сказал я сквозь смех, - Густав пытался поменять имя по политическим, так сказать, убеждениям.
     - Не скажи, - прервал меня Нюма, - я собрался сменить  фамилию отчасти и оттого, что всегда находился со своим отцом по разные стороны баррикад. Он был ведущим профессором ЦПШ…
     - Профессором?! - я был в шоке, - Церковно-приходской школы?!
     - Ну не ЦПШ, так ВПШ – Высшей партийной школы, - не понимай всё так буквально. Он был заядлым коммунистом, возможно, потому, что по гороскопу его знаком зодиака был «Большевик», ибо родился он 25 октября 1917 года (по старому стилю). Нет, он терпеть не мог СССР, советскую власть и всех коммунистов, начиная с классиков Марксизма-Дебилизма, однако всё это, как говорится, на кухне. На улицу он выходил уже «Красным Профессором» (у него, между прочим, была учёная степень фельдшера юридических наук…. Ладно, доктора, чтоб тебе понятней было), непреклонным борцом за торжество Ленинских идей. Кстати, был он лысым, с бородкой и усами, как у Ленина. Его папу, то есть моего дедушку, звали Ильёй. Отца звали, соответственно, Яков Ильич. Он, по-моему, очень гордился своим отчеством. Как-то, в более поздние годы, я нарисовал на листе ватмана плакат (Нюма неплохо рисует), где изобразил три головы в профиль: В.И.Ленин, Л.И. Брежнев, Я.И.Немнихер, и назвал этот плакат «Три Ильича». Сначала он долго и молча, по-ленински прищурясь, с удовольствием разглядывал плакат, но потом, опомнившись, сорвал его со стены и порвал шедевр на  мелкие кусочки. «Издеваешься, - прошептал он, - да я из этой страны на карачках бы убежал!». Однако никуда и никогда он убегать не пытался, выражение же это повторял с завидной регулярностью, отчего   впоследствии я присвоил ему титул: «Чемпион мира в беге на карачках».
     - Мы вот с тобой говорили об именах и фамилиях. Так вот не только в фамилии, но и в имени моего отца был подвох. Дело в том, что его папу, моего деда, звали не совсем Ильёй. А было у него, как у некоторых евреев в те времена, двойное имя Илья-Ицк. Точнее Илья-Ицк Моисеевич. Соответственно и отца моего, о чём было отмечено в паспорте, звали не Яков Ильич, а Яков Илья-Ицкович. Этот факт тщательно скрывался, ибо это приближало отца ещё ближе к евреям, что плохо, в то время как отчество Ильич  приближало его  к коммунистам, что хорошо. Я же старался ещё плотнее влить его в ряды родной Коммунистической партии, поэтому называл его в разное время – Яков Илья-ВЦИКович, Яков Илья-ЦКкович и даже как-то раз додумался до Якова Ильи-ЦККПССовича…
               
                ****************************

     Вынужден, однако, воспользоваться терпением читателя и сообщить ещё пару сведений  о Нюме. Сегодня он, равно как и я, живёт в Израиле. Скопив за долгие годы деньжат, он по случаю приобрёл в Баварии квартиру. Миленькая такая квартирка в симпатичном немецком городке с названием Eben. Городок маленький, и на русских картах его нет, не знаю уж, как перевели бы это название российские картографы, возможно, Эбэн или Эбен, но я, чтобы не менять каждый раз кириллицу на латиницу и назад, переведу название по буквам и назову его так, как называют немцы – Eben (здесь и далее пишу латиницей, т.к. кириллицей не пропускает модератор).
     Итак, прикупил он в Ebenе квартирку и торчит там с тех пор каждое лето, как на даче. А недалеко от Ebenа, в славном местечке Солигорске (по-ихнему Зальцбурге), живёт его сын Моня  – мучает народный еврейский инструмент (скрипку) в местном оркестре «Моцартеум». Фактически знаменитый австрийский оркестр «Моцартеум» является еврейским народным ансамблем, так как состоит он сплошь из евреев, играющих на народных  еврейских инструментах. И если даже кто-то не был евреем изначально, то после стольких лет игры на скрипке он стал им автоматически.
     Как-то раз Нюму и Моню встретил на улице коллега Мони – русскоязычный еврей – скрипач, тоже бывший житель Киева. Познакомившись с папой - Нюмой, он вежливо справился и о матери.
     - Мама сейчас в Ebenе, - откровенно признался Моня.
     С тех пор, когда этот киевлянин с кем-то идёт по городу и встречает Моню, он издалека представляет его своим знакомым, никогда не забывая при этом напомнить, что у того в Ebenе мать. И долго ещё слышатся удаляющиеся возгласы:
«В Ebenе мать, в Ebenе мать…», перемешивающиеся с его гомерическим хохотом.
     Но я, кажется, отвлёкся, а пора бы уже переходить к обещанному рассказу…
 
     Минутку, минутку! Чуть было не забыл рассказать ещё об одной важной вещи.  Насчёт названия романа. Так что ещё немножко придётся потерпеть…. Ой, ой, к чему эти возмущения, мой дорогой читатель. Откуда ты знаешь такие неприличные слова, ведь мы же с тобой интеллигентные люди. Так давай договоримся  никуда не спешить и никуда не бежать. Я сижу в кресле и пишу, а ты сидишь в другом кресле и читаешь. Так чего нам должно быть плохо? Постепенно дойдём до всего. Прежде чем куда-то нестись, нужно сто раз подумать. Успеешь. Никуда не нужно торопиться…. Ты ученый, старший научный сотрудник с огромным лбом, плавно переходящим в лысину. Еврей. А что поделаешь? И с  тебя, к примеру, срывают новую ондатровую шапку и убегают. Так что же делать: бежать, догонять, нестись? Будем корчить из себя воина–афганца, спецназовца? Правда, в тебе 185 см росту! Но ведь это только до тех пор, пока ты не спрыгнул с 30-ти сантиметровой табуретки. А не лучше ли подумать и медленно, чтобы не дай бог не упасть, пойти в диаметрально противоположную сторону, на ходу повязывая на голову шарф, чтобы не простудиться и не подхватить менингит. Для чего?! Чтоб тебя снова не догнали и не забрали всего остального. Ладно, ладно – беги, догоняй, несись. Но ты же его всё равно никогда не догонишь. Или ты на минутку Валерий Борзов, двукратный чемпион олимпийских игр в беге на 100 метров? Нет? Хорошо, предположим чисто гипотетически, что ты его, не приведи господь, догнал, а он под прямым углом резко свернул в подворотню. А ты упал на повороте, поскользнувшись на гладких подошвах новых австрийских сапожек, растянув себе голеностоп, сломав шейку бедра, позвоночник, и бильярдным ударом обнаженной лысины об обледеневший асфальт заработал сотрясение мозга…
     Слава Богу! Тебе таки крупно повезло, что всё так удачно окончилось! Но ведь  могло и не повезти. Сапожки могли подвести тебя в самый неподходящий момент, и ты мог не поскользнуться. И тогда ты тоже забегаешь в подворотню. И видишь там своего обидчика в своей же шапке. И вглядываешься в сумерках в его морду, обнаружив убийственное сходство этой морды с рожей Шарикова в исполнении артиста Владимира Толоконникова в булгаковском «Собачьем сердце». А рядом с ним стоит ещё три беспородных Шарикова с точно такими же пьяными, небритыми и не слишком интеллектуальными мордами. И видно сразу, что вся эта собачья стая уже прочла переписку Энгельса с Каутским, не согласна с обоими, и считает, что нужно «взять всё и поделить». А ты всё тот же лысый учёный…. И ты сжимаешь в кармане финской замшевой куртки,… нет, не гранату, оставь эти ваши дурацкие боевики, не пистолет и даже не кастет, а кошелёк с зарплатой. А под замшевой курткой - пиджак, а там, в кармане, дорогой паркер и сотовый телефон, а на пальце обручальное кольцо. Плюс  галстук – идеальная удавка. И ты как-то сразу начинаешь понимать Михаила Жванецкого, сообразившего, что «одна голова хорошо, а с туловищем – лучше».
     Но у нас весёлый роман, а не фильм ужасов, так что прокрутим плёнку назад: ни за кем мы не бежали, и шапки с нас не срывали по той простой причине, что у нас её нет. Её украли много лет назад в гардеробе, а другой мы не достали. Но после всех этих виртуальных кошмаров у нас хватит теперь ума никуда больше не нестись, а спокойно, хладнокровно и без возмущений прочесть лишнюю страницу – две, не строя из себя Омоновца, отряд которого, ликвидировав поле конопли площадью в 1 гектар, объявил себя дивизией и отправился в космос воевать с покемонами…
     Так вот, что касается названия романа. Учитывая личность Нюмы, хотелось бы оглоушить читателя этаким неординарным названьицем. А это не так просто, как тебе может показаться. И тут я вспомнил, как много лет назад Наум предложил мне
разгадать «грузинский» ребус. Он набросал на листочке следующие рисунки: флаг, нитки, 5Х6, веник, крест, топор и большой топор (колун). Завершала строчку буква «б».
     - Прочти, - предложил он мне.
     Я для приличия подумал пару секунд и тут же сдался.
     - Ладно, - согласился он, - прочтём вместе. Что это?
     - Флаг.
     - Знамя, - поправил он, - далее – нити, потом 5Х6, т.е. пятью шесть, веник…. Итак, что у нас выходит, - и он прочёл ребус с сильным грузинским акцентом (попробуйте и вы): «Знамя-нити пятю-шест-веник Крест-топор Колун-б».
     В те времена я пришёл в восторг от этого ребуса и, вспомнив о нём сейчас, решил посоветоваться с Нюмой, не назвать ли мне по аналогии в том же духе и мою книгу.
     - Не советую, - ответил он, - учитывая специфику моей фамилии, как ты не крути, а последним рисунком в ребусе всё равно будет нечто неприличное.
     - Тогда я ограничусь первыми двумя словами, - решил я для себя, - и если Нюма в моём опусе не будет выглядеть, как сейчас говорят, «путешественником в понятии», то заранее беру вину на себя, ибо он таки вечно несущийся бог знает куда заядлый турист и неугомонный путешественник, а его кумирами по сей день являются герои Жюля Верна – Сайрес Смит и ему подобные…
     Ну, а теперь, почему бы и нам не понестись вслед за ним.
     Ой, кстати, чуть было не забыл…
     Да ладно, шучу!   
       
               
                Глава 2.  В Ebenском РОВД.

     Надеюсь, читатель не будет требовать от меня хронологической последовательности в изложении материала: о чём вспомню сначала – о том и поведаю. И как раз сейчас я хочу рассказать поистине страшную историю  едва ли не самого свежего приключения, произошедшего с Нюмой и Моней в Германии практически прошлым летом. Почему страшную? Тут всему виной полное незнание немецкого языка Нюмой и жуткая манера изъясняться Ebenского (второе «е» на «ё» менять не надо – именно Ebenского, с ударением на первую букву)  милиционера – ГИБДДэшника (по ихнему полицая).   Помню, рассказывал мне Наум эту жуткую историю жарким ноябрьским днём, какие часто случаются в Израиле. Они с женой вернулись с озера, плотно пообедали, что не мешало ему продолжать трапезу, поставив перед собой огромную миску с орехами и сухофруктами.
     - Только мы прилетели из Израиля и добрались утром в Eben, как сын объявляет, что уже сегодня вечером мы идём в театр на генеральную репетицию его оркестра, - начал Нюма. - О, говорю, с корабля – на бал! А успеем, спрашиваю, на велосипедах покататься?..
     Тут Нюма остановился, увидев, что я добродушно улыбаюсь.
     - Чего такого я сказал? – удивился он.
     - Просто, Нюмочка, впервые с начала нашего многолетнего знакомства услышал от тебя пословицу в, так сказать, девственном виде.
     - Услышал?! От меня?! – оскорбился он, - Типун тебе на твой великий и могучий русский язык! Когда и что я сказал?
     - Ну, как же? Только что, про корабль! – возмутился я. Улыбка постепенно линяла с моего лица.
     - Ну, нет. Это тебе померещилось. У меня и в мыслях никакого корабля не было, а сказал я (он выговорил по слогам): « О, скоро, бля, на бал! А покататься на велосипедах успеем?». Так что ты на меня не наговаривай.
     Я понял, что снова попал, как лох, на его очередную шутку…   
     Однако к истории. Мне придётся  рассказать её от третьего лица. Почему? Прочитав, поймёте сами.
     Дело было так. Отец с сыном, о чём уже объявлялось, поехали покататься на велосипедах. Но тут перед ними возникла проблема, даже не проблема, а натуральное физическое препятствие: для того, чтобы попасть на шоссе, им нужно было всего лишь перейти железную дорогу. Нет, не разъезд Москва-сортировочная, а так, три пути: туда, назад и так называемый «Ленинский тупик». В обе стороны, насколько видел глаз, никаких переходов и вообще людей не наблюдалось. На тупиковой ветке стоял тепловоз, внутри которого сидел машинист, вряд ли еврей, судя по профессии.
     Недолго думая, родственники, таща на себе велосипеды, заковыляли напрямик через пути. Удивлённый немец-машинист поднял, было, руку, мол, нельзя, запрещено(!), но Нюма, по старой советской привычке, тоже вскинул руку, мол, салют, мол, всё в порядке, отец…. Но ведь это Германия, и это немец…. Говоря короче, путешествие их длилось не более минуты, и, когда они вылезли на парапет, их уже ждала полицейская машина с мигалкой и два злобных полицейских в форме СС, как показалось Нюме. Он неудачно сбросил с плеча велосипед, немного поцарапав при этом руку.
     Несчастный Нюма, от испуга будучи уверенный в том, что смесь литовского, русского и иврита и есть немецкий язык, безрезультатно пытался оправдаться перед непреклонными блюстителями порядка. Тем не менее, через десять минут они уже находились в коридоре местного РОВД. Их велосипеды, так же как и они сами, были арестованы. По коридору разгуливали немцы в форме. Порой они здоровались друг с другом, и Нюме казалось, что они говорят друг другу: «Хайль Гитлер!» с характерным выбрасыванием руки. Нюме захотелось повеситься. Наконец, через полчаса, которые Нюма расценил не иначе, как фашистский психологический трюк по уничтожению воли человека, их завели в кабинет.
     Допрос шёл, как нетрудно догадаться, на немецком языке. Злобная морда следователя по теории Чезаре Ломброзо «Типы преступников» изумительно подходила к серии портретов «Душегубы».
    Вёлся допрос, нужно отметить, с пристрастием. Тон был абсолютно жутким. Невольно вспоминались самые дебильные фильмы о фашистах. Нюма, естественно, в отличие от Мони, ничего не понимал…
    - Зи фэрштэен ви эс геферлих ист?! (Вы понимаете, насколько это опасно?!) – в седьмой раз злобно прокричал немец.
     Единственно знакомым Нюме словом во фразе было бесконечно повторяющееся рефреном: « Фэрштэен?»
     - «Понимаешь», сволочь! – догадался Нюма, о чём идёт речь, - А чего, собственно, здесь непонятного? Ищешь, гад, повод, чтобы меня поставить к стенке…
     Считаю своим долгом ненадолго прервать тяжёлые Нюмины мысли и поведать читателю о том, что происходило на самом деле. Полицай, безусловно, не собирался никого «расстреливать», а наоборот, пытался объяснить, насколько опасны такие прогулки по путям. Но говорил он жёстко, к чему располагает само звучание немецкого языка, Нюма же понимал лишь отдельные слова вне всякого контекста, с ужасом глядя на брызжущего слюной немца, и в отчаянии делал весьма неверные, постепенно уничтожающие его выводы. Поцарапанная рука болела.
     Наконец, эсэсовец «слез» с фразы с «фэрштэеном» и в первый раз прокричал: «Ди цюге фарэн шнэль!» (Поезда идут быстро!). – Шнэль! Шнэль! – бесконечно повторял он. Нюма находился в предобморочном состоянии. Он уже решил встать и пойти, куда погонят, но тут исподлобья посмотрел на сына и был поражен, что тот никуда идти не собирается, тем более идти «быстро». Моня сидел и слушал довольно спокойно. Вот это выдержка, - гордо позавидовал Нюма. - Мал клоп, да вонюч, - нежно и ласково подумал он о сыне.
     Тут немчура совсем разошёлся и злобно проскрипел:
     - Ер хат ди хэндэ хох гехальтен! (Он держал руки вверху! – полицай, видимо, имел в виду машиниста).
     - «Хэндэ хох, хэндэ хох», - с ужасом повторял в уме Нюма, начав, было, медленно поднимать руки, - Неужели расстреляет прямо здесь, в кабинете?!
     Моня тем временем рук не поднял и как бы даже не собирался этого делать.
     - А может быть, эта сволочь обращается лично ко мне? – пришло Нюме в голову. - Или, допустим, я чего-то не понимаю, но ведь «хэндэ хох!» - это «руки вверх!», или я совсем спятил. Он потрогал свою исцарапанную руку и тут же открыл рот от ужаса, так как оборзевший вконец немец прошипел ему прямо в лицо:
     - Эс, эс хальт! (Это, это заживёт!).
     - Без стеснения славить СС, - с уверенностью решил Нюма, - может только человек, собирающийся «убрать» живых свидетелей. Теперь Нюме всё было ясно. Его жизнь, видимо, вышла на финишную прямую. Следующая фраза немца окончательно утвердила правильность его предположения. Фашист, правда, сказал её с какой-то грустью, но Нюма её уже ждал.
     - Зи махэн унзэрэ гуте эрциюнг КАПУТ! (Вы портите наше доброе воспитание!).
    - Капут, конечно, капут! Смотри, какую жалость он изобразил на своей наглой роже! Я так и думал, я ни секунды не сомневался, - Нюма был почти спокоен, он смело смотрел смерти в глаза, хотя отсутствующие волосы и шевелились на его голове.
     Но тут произошло невообразимое. Его родной сынок преспокойно встал (сердце Нюмы сжалось и почти остановилось) и … душевно пожал руку немцу.
     - Пойдём, папа, - прозаично обратился он к Нюме.
     - А как же расстрел?! - Нюма с трудом встал на ватные, трясущиеся ноги.
     - Временно откладывается!