Долго покупали бархатные алые пуговицы. Уральская весной ты принес в безлюдный неясный музей холодные фруктовые тюльпаны. Молчали. Думали. Обсуждали стоимость квадрата кафеля. Я тебя сшила зашила рот измазала правый рукав. У тебя уже завиваются волосы. Съели пули. Положили в ящик, оставим до понедельника: рисковать, вдруг никто не найдет.
Я с тобой потанцую, расщеплю битрейты в этот трастовый день солдаты не вышли в бани. Подавился ядом знакомый клерк. Поляки и французы. Мне вообще кажется что ты с Украины. По улице Белинского банки закрылись на безубыточный бойкот.
Я молюсь по-славянски на латыни, за кражу за всех твоих фотографических снобов богов. Ты целуешь, целуешь ты откусываешь, ты обрываешь я не найду синоним, я не стану умнее от всех этих несвежих взглядов распустившихся астр.
Наденем самые серые кофты друг на друга, самым уступчивым шарфом спрячем в горле сухие комки. Выйдем в люди, возьмемся за руки намастэ проскрипим, что-то кому-то прошепчем про сову и про хищного филина.
Мамы благословили. Развязали руки. Развязали войну. Мы пролили первую быструю кровь на снег в парке культуры и отдыха. Я разбила лоб, ты разбил хрусталь. Говоришь, что олени в этом сезоне словно сошли с ума.
Сошли с икон, - я высушу спирт в бинтах хирургических ожогов и травм. Я тебе носовой платок испачканный белым вином с яростью всучу и уеду в метро смотреть на новые созвездия побережья Годара.