Вненаучное знание и современный кризис научного ми

Вненаучное знание и современный кризис научного мировоззрения.

Дынич В.И., Ельяшевич М.А., Толкачев Е.А., Томильчик Л.М.

Журнал «Вопросы философии», 1994, № 12, стр.122-134.

Спектр оценок влияния вненаучного знания на научно-познавательный процесс имеет весьма сложную структуру, в которой, однако, явственно выделяются два полярных пика. С одной стороны – существенно негативная реакция значительной части естественнонаучного сообщества, с другой – неумеренно позитивная оценка ряда гуманитариев, видящих во вненаучном знании выход из «тупика», в который «завела» человечество традиционная наука. Вполне очевидно, что выработать взвешенную и обоснованную оценку феномена вненаучного знания можно только на основе последовательных методологических исследований. Их актуальность обусловлена также социальной значимостью проблемы.
Сегодня реализация многих научных проектов (космос, физика высоких энергий и т.п.) требует совокупных усилий ряда государств. Даже самые богатые страны не могут дальше увеличивать процент ассигнований на науку. Ярким примером в этом отношении является принятое США осенью 1993 г. решение о прекращении строительства суперускорителя элементарных частиц, причем в бюджете страны удалось изыскать лишь половину суммы, необходимой для консервации объекта.
В подобной ситуации вопросом о том, что такое наука и зачем она нужна, задается уже и рядовой налогоплательщик. В поисках ответа он наталкивается лишь на рассыпавшийся под ударом экологических катастроф миф о всесилии науки, в создании которого, к сожалению, принимали участие и ученые. Ситуация усугубляется ещё и тем, что всё возрастающая степень абстрактности теоретического научного знания увеличивает высоту и плотность барьера, разделяющего естественнонаучную и гуманитарную интеллигенцию. Поскольку именно последняя оказывает решающее воздействие через средства массовой информации на формирование общественного мнения, то неудивительно, что в массовом сознании закрепляются суррогатные представления о науке, её целях, методах и возможностях. В этом процессе важную, если не определяющую роль, играют представители так называемой альтернативной науки, умело использующие усиление мистических и антисциентистских настроений в обществе.
В результате резко возрастает вероятность принятия пагубных для общества стратегических решений не только по таким проблемам, как, например, экология или источники энергии, но и в области образования и духовного воспитания.
Данная работа не претендует на охват всего комплекса проблем, а посвящена, в основном, исследованию генезиса и динамики некоторых разновидностей вненаучного знания, а также поиску путей компенсирования и преодоления его негативного влияния на общественное сознание и в конечном счете – на саму науку.

Анормальное знание как естественный спутник познавательного процесса.

Как известно, термин «вненаучное знание» и его вариации – паранаука, лженаука и т.п. – не имеют общепризнанного однозначного смысла. Поэтому приступая к обсуждению проблемы генезиса, распространения и эволюции вненаучного знания, попытаемся прежде всего изложить наше понимание этого термина, а также определить основные методологические установки. Мы будем исходить из представления, согласно которому знание о мире запечатлевается и в общественном, и в индивидуальном сознании в двух взаимодополнительных формах: образной или иррациональной (эстетической, художественной, теологической) и рациональной или научной. Важно подчеркнуть, что такая двойственность расчленения восходит непосредственно к устройству человеческого мозга, имеющего, как известно, левое и правое полушария, «отвечающие» соответственно за рациональную и иррациональную обработку информации. Причем только наложение картин, возникающих в обоих полушариях, создает объемный образ реальности, позволяющий человеку ориентироваться в окружающем мире. Аналогичный вывод справедлив и в отношении общества, которое может динамично развиваться только тогда, когда в его культуре гармонично соединяются как научно-техническая, так и духовно-художественная ветви познания. Попытка расчленения культуры, доминирование рационального над иррациональным (или наоборот) можно уподобить операции рассечения мозолистого тела, соединяющего полушария мозга. Результат плачевен и в том, и в другом случае: человек теряет себя как личность, общество – деградирует. Примеры такой деградации в прошлом достаточно хорошо известны: «лысенковщина» в науке, «соцреализм» в искусстве. Сегодня маятник отклонился в противоположную (иррациональную) сторону, что, к сожалению, значительной частью общества воспринимается как прогресс, хотя в действительности следует говорить о новом витке деградации науки, искусства и культуры в целом. Характерные проявления этого процесса достаточно многообразны и очевидны: астрология вместо астрономии, эктрасенсорика вместо медицины, новоиспеченные культы – суеверия вместо религии и, наконец, массовая (поп-) культура вместо культуры.
Поэтому крайне важно выяснить конкретные механизмы формирования и динамики такого рода негативных процессов с целью их регулирования и по возможности компенсирования в общественном сознании.
В данной работе мы в основном сосредоточимся на анализе подобных явлений, сопровождающих процесс научной деятельности.
Поскольку каждый способ получения знания основан на искусственном (но неизбежном) расчленении единого мира, постольку любое знание принципиально неполно. Более того, ему можно придать замкнутый вид: оно имеет определенную предикативную силу лишь в рамках достаточно жестких требований к объекту и методу исследования. Соответствующие ограничения принято называть идеалами и нормами познания. Такого рода регулятивы вносятся в духовную культуру общества каждым видом человеческой деятельности. Переплавленные затем в «общем тигле», они порождают совокупность моральных и этических нормативов, формируют индивидуальные и групповые поведенческие стереотипы и, в конечном итоге, оказывают обратное влияние на нормы и идеалы творчества. Как справедливо отмечает В.С. Степин: «Транслируя накопленный социальный опыт, передавая его из поколения в поколение, универсалии культуры обеспечивают воспроизводство определенного образа социальной жизни и определенных типов личности» [1].
Динамика процесса возникновения и передачи системы категорий культуры весьма сложна и противоречива. В частности, она обладает нетривиальной временной структурой. Так, например, понятия раньше – позже в масштабах общественного и индивидуального (группового) сознания не только не совпадают, но и могут меняться местами. Простейший пример: причинно-следственное изложение научной концепции в учебнике, как правило, не отражает реальной «связи времен» в процессе породившей его исследовательской работы.
В контексте данной работы из всего многообразия особенностей этого процесса мы будем выделять лишь две. Первая из них связана с противоречием, возникающим в процессе познания (в основном, на стадии освоения нового материала), когда выявляется несоответствие между представлениями и нормами современного знания и категориальной сеткой, порожденной ценностными ориентациями предшествующих форм постижения мира человеком.
Вторая особенность возникает при первоначальных попытках согласования с универсалиями существующей культуры тех норм и идеалов конкретной профессиональной деятельности, которые освоены индивидуумом или группой.
Таким образом, легко выделяются три фазы. Первая из них связана с тем, что индивидуум в ходе освоения совокупности приемов и приобретения навыков определенного вида профессиональной (в частности – научной) деятельности преодолевает сложившиеся у него стереотипы обыденного сознания и в этом смысле отрицает своё обыденное Я. На втором этапе в процессе получения нового конкретного знания происходит закрепление в сознании (а скорее – в подсознании) индивидуума этих приемов и навыков в качестве естественных норм деятельности. Наконец, третья фаза характерна тем, что индивидуум вынужден преодолевать уже своё профессиональное Я, когда, пытаясь на базе имеющихся в его распоряжении познавательных средств некоторую новую для него предметную область, он сталкивается с необходимостью соотнесения усвоенных им регулятивов деятельности с системой категорий, на которых базируется культура в целом.
Ещё раз подчеркнем, что все три фазы могут быть одновременными для конкретной личности с точки зрения физического времени. Более того, если речь идет об активно действующем исследователе, то его рабочее время как раз складывается из продуцирования нового знания, освоения новой информации и осмысления роли и места его науки в системе культуры. Однако, оставляя пока в стороне возникающие при этом иногда весьма существенные интерференционные эффекты, посмотрим, насколько конструктивно выделение этих этапов с точки зрения исследования побочных явлений, сопровождающих процесс трансформации системы норм и идеалов. В этой связи нас, в первую очередь, будет интересовать возникновение и развитие анормального знания (АЗ). Подчеркнем, что данный термин не несёт никакой эмоциональной нагрузки, а лишь призван выделить ту часть знания, которая не соответствует той или иной принятой парадигме с её совокупностью норм и идеалов. Иными словами, термин «анормальный» не означает ничего, кроме того, что само знание либо способ его получения не соответствует тем нормам, которые считаются общепринятыми в науке на данном историческом этапе. Ниже мы проиллюстрируем это понятие на конкретных примерах. Однако хотелось бы сразу сказать, что по своему содержанию оно гораздо шире, чем то, которое подразумевается под обычно употребляемыми терминами паранаучное, лженаучное и т.п. знание, поскольку наряду с ними включает в себя и значительную часть научных результатов, в особенности тех, которые ведут к пересмотру ключевых положений конкретной науки. Именно такое объединение части научного и вненаучного знаний в рамках термина АЗ позволяет обеспечить объективный анализ и выявить наиболее характерные черты паразитных сателлитов науки.
В соответствии с изложенным мы будем подразделять АЗ на три типа:
1. АЗ, появляющееся в результате непримиримого для индивидуума (или группы индивидуумов) расхождения регулятивов «здравого смысла» с нормами и методами конкретной науки либо науки вообще;
2. АЗ, рождающееся внутри науки, в том числе и АЗ типа I, с той лишь разницей, что в роли здравого смысла в этом случае выступает господствующая научная парадигма;
3. АЗ, возникающее при попытках объединения норм и идеалов из принципиально различающихся (иррациональных и рациональных, духовных и предметных) форм человеческой деятельности.
Прежде чем перейти к конкретному обсуждению и анализу предложенной классификации, сделаем ряд замечаний общего характера.
Наиболее очевидна ситуация АЗI, которое целиком лежит вне науки, и знанием, собственно говоря, может именоваться весьма условно. Особенно внимательного анализа требует второй тип АЗ, поскольку именно он представляет собой наиболее ценный материал для исследования динамики норм и идеалов научного творчества. Кроме того, АЗII включает в себя наиболее трудно распознаваемые подделки под науку.
Тип III в определенные периоды может быть весьма социально опасен, поскольку непосредственно проецируется на общественное сознание, и его влияние многократно усиливается в периоды социальной и духовной нестабильности общества.
Важно отчетливо представить себе, что все три типа АЗ являются неизбежными спутниками познавательного процесса, и речь должна идти не об искоренении этих явлений, а лишь о формировании в общественном сознании правильного понимания их роли и места в культуре.
При применении предложенной классификации к анализу конкретных примеров мы будем опираться одновременно на «нормативность» метода и объекта исследования. Как известно [см. 2], объектом науки является научный факт, формируемый в результате особого рода практической деятельности специально обученных людей. Для его получения необходима логико-математическая обработка результатов наблюдений, которые сами по себе ещё не могут претендовать на статус фактов науки, так как содержат много случайных элементов и субъективных представлений.
Отметим также ещё одну особенность развиваемого подхода, которая состоит в том, что он позволяет прослеживать как временную, так и «межвидовую» эволюцию анормального знания.
В дальнейшем мы будем в основном рассматривать анормальное знание второго и третьего типов. Детальный же анализ феномена АЗI будет проведен в отдельной работе в силу определенной специфики контингента его носителей, особенностей их языка и стиля, а также внешних и внутренних мотиваций. Хотя в главном такой анализ вполне аналогичен проведенному в двух последующих параграфах.

Варианты динамики анормального знания, возникающего в науке.

Задача исследования особенностей анормального знания, возникающего внутри науки, имеет целый ряд аспектов, представляющих не только общетеоретический, но и прямой практический интерес. Одним из центральных здесь является вопрос о том, можно ли на основе изучения динамики АЗII сформулировать критерий ранней диагностики (желательно – на стадии постановки задачи) того типа знания, которое обречено остаться анормальным и быть отторгнутым наукой.
Хорошо известно, что наличие иммунного барьера представляет собой необходимое условие жизнеспособности любого организма. Не является в этом отношении исключением и система сложившегося научного знания. Наличие реакции отторжения в качестве типового первоначального отклика на появление любой принципиально новой научной концепции представляет собой общеизвестный факт, давно ставший достоянием околонаучного фольклора. Данное обстоятельство широко используется сторонниками и пропагандистами псевдонауки в качестве одного из главных контраргументов против критики в адрес околонаучных построений. Более того, подобная позиция имеет под собой известное основание, поскольку появление любой радикально новой идеи по существу представляет собой генерацию знания, анормального по отношению к сложившейся науке. Об этом, в частности, красноречиво свидетельствуют многочисленные примеры восприятия научным сообществом первоначальных вариантов ряда фундаментальных физических теорий, таких, как электродинамика Максвелла, квантовая теория, специальная теория относительности. В отдельных случаях может принимать весьма острые формы. Особенно показательна в этом отношении ситуация со знаменитой «трилогией» Н. Бора [3]. Достаточно привести характерные высказывания, сделанные в её адрес рядом известных ученых – современников Бора: «Если этот абсурд, который только что опубликовал Бор, верен, то я брошу карьеру физика» (О. Штерн, лето 1913 г.), «Работа Бора приводит меня в отчаяние: если формулу Бальмера можно получить таким путем, то я должен выбросить всю физику на свалку и сам отправиться туда же» (П. Эренфест, август 1913 г.) [Цит. по: 4, с. 6, 24-25], «Дикими и фантастическими» считали в это время боровские идеи в Геттингене [5].
Любопытно сравнивать эти высказывания с заголовком рецензии высокоавторитетных ученых на скандально известную книгу А.И. Вейника «Термодинамика» [6]: «Бред под видом науки» [7]. Обращает на себя внимание совпадение в обоих случаях не только общей тональности оценок, но в значительной мере даже их словесного выражения, хотя в первом случае речь идет о действительно эпохальном научном открытии, а во втором – о типичном образце анормального знания второго типа.
Отсюда видно, что наличие негативной реакции со стороны ученых на появление той или иной новации само по себе может рассматриваться лишь как свидетельство анормальности предлагаемой идеи, но не как признак, выводящий её за пределы научного знания. Тем более, что вопрос об адекватности самой реакции, а также степени обоснованности и авторитетности соответствующих экспертных оценок представляет собой достаточно тонкую и неоднозначную проблему, нуждающуюся в специальном дополнительном анализе. Поэтому представляется целесообразным опираться на более объективные критерии, которые позволяли бы осуществить в первом приближении разделение принципиально ненаучных и научных концепций на раннем этапе их становления.
В этой связи мы хотели бы прежде всего обратить внимание на одну важную и достаточно общую особенность процесса возникновения нового научного знания, которая может быть вполне отчетливо прослежена на весьма обширном историческом материале. Внимательное знакомство с историей признания научных открытий, появлением принципиально новых концепций, радикально изменяющих с течением времени лицо науки, показывает, что ученые получают «анормальные» результаты, как правило, в процессе «нормальных» исследований и крайне редко ставят перед собой «анормальные» цели.
Так, открытие кванта действия произошло в ходе решения М. Планком достаточно узкой по своей первоначальной постановке задачи о теоретическом расчете распределения энергии в спектре равновесного теплового излучения; специальная теория относительности была создана в процессе поиска самосогласованного решения комплекса конкретных задач, относящихся к оптике и электродинамике движущихся сред; «первотолчком» к построению боровской модели атома послужила необходимость согласовать те представления о структуре атома, которые диктовались физической интерпретацией знаменитых опытов Резерфорда, с хорошо подтвержденной экспериментально теорией энергетических потерь заряженных частиц в веществе, построенной самим Бором незадолго до этого. Примеры подобного рода можно без труда продолжить.
Ситуация с ненаучными концепциями в этом отношении диаметрально противоположна: они всегда формулируются вне связи с решением каких-либо реальных задач, существующих в той или иной конкретной области науки, а анормальные цели исследования декларируются здесь с самого начала1. Это заявки на построение новых всеобъемлющих теорий, претензии на альтернативное общепринятому объяснение известных научных фактов, предложения по корректировке хорошо установленных законов природы и т.п.
В качестве типичного примера можно сослаться хотя бы на того же Вейника, который целеполагающую основу своей деятельности определяет как «необходимость иметь достаточно общую (единую) исходную теорию природы, охватывающую все нужные формы движения материи» [6, с. 18]*.
Следующим важным тестом, позволяющим дифференцировать анормальное знание, является его проверка на принципиальную способность вписаться в систему существующих научных представлений. Как показывает анализ многочисленных примеров из истории физики, любая новая идея всегда проходит испытание на «приживаемость». Эта процедура фактически сводится к тому, чтобы, независимо от степени своей необычности и парадоксальности по существу («сумасшедшая идея»!), предложенная концепция допускала «оформление» (по крайней мере – на первых порах) в терминах теоретического аппарата, традиционного для данной области науки при непременном условии соблюдения принципа соответствия. Строго говоря, именно переформулировка идеи в терминах традиционного языка позволяет фактически выявить её реальную новизну и оригинальность (степень «безумности») и конструктивно применить принцип соответствия.
В качестве иллюстрации вновь обратимся к истории становления боровской модели атома и его спектров. Как отмеченная нами выше острота реакции на первоначальный вариант теории Бора со стороны одной группы ведущих ученых (О. Штерн, П. Эренфест, П. Эпштейн и др.), так и уклончиво-неопределенная позиция ряда признанных авторитетов2 (Э. Резерфорд, А. Эйнштейн, А. Зоммерфельд) были обусловлены не только тем, что постулаты Бора внешне выглядели как разрушение основ электродинамики (ускоренное и одновременно безызлучательное движение заряда в стационарных состояниях, независимость частоты излучения от собственной частоты связанного электрона). Не менее важно и то, что с точки зрения общепринятых в начале ХХ в. норм исследования, описание механической части модели Бора в терминах использованного им языка ещё не выглядело как результат решения корректно поставленной теоретической задачи3. В самом деле, в первом постулате утверждалось, что «динамическое равновесие системы в стационарных состояниях можно рассматривать с помощью обычной механики [3, с. 90]. С позиций сегодняшнего дня очевидно, что данное утверждение означает не что иное, как предположение о квантованности действия для финитного движения электрона в атоме. Однако для того, чтобы осознать и корректно сформулировать это, понадобилось три года (1913-1916) упорных поисков ряда ученых (В. Вильсон, Дж. Ишивара, А. Зоммерфельд, сам Н. Бор), пока, наконец, модель стационарных состояний не была описана Зоммерфельдом на языке аналитической механики систем с несколькими степенями свободы в терминах фазовых интегралов, величина которых могла принимать только дискретные значения, кратные постоянной Планка. Малость последней обеспечивала выполнение принципа соответствия, поскольку оставляла неизменными все следствия классической механики в тех областях, где она была хорошо экспериментально проверена.
С этого момента начинается продуктивное развитие теории Бора – Зоммерфельда и её многочисленных конкретных приложений.
Сформулированные выше критерии не претендуют на достаточность, но скорее всего являются необходимыми условиями превращения анормального знания в научное. Возникает естественный вопрос: какова судьба полуфеноменологических и теоретических построений постулативного характера, которые этим критериям не удовлетворяют? Здесь, на наш взгляд, возможны два основных варианта, различающиеся в основном по тому, что одни схемы совершают весь свой жизненный цикл, оставаясь в рамках науки, а другие вытесняются или выходят из неё благодаря внутренней логике своего развития. Первый из них проиллюстрируем на примере ещё одного эпизода периода становления квантовых представлений в физике.
Известно, что определенное время (приблизительно до 1920 г.) наряду с моделью атома Бора использовалась также модель Штарка [11], в рамках которой удавалось объяснить «полосатость» атомных спектров. Её существенным элементом было предположение о том, что некоторые свойства тормозного излучения электрона не описываются классической теорией. Наиболее яркое воплощение эта гипотеза нашла в работе Штарка о катодных лучах [12]. Однако тщательный анализ, проведенный всё тем же Зоммерфельдом, показал, что все свойства тормозного излучения, которые Штарк рассматривал как подтверждение квантовой гипотезы, находят естественное объяснение в рамках максвелловской электродинамики [см. об этом 13]. И хотя Штарк продолжал некоторое время настаивать на своем, интерес к его модели снизился, и со временем она стала не более чем фактом истории физики. Важно подчеркнуть, что при отстаивании своих взглядов Штарк, как и многие другие исследователи в сходных обстоятельствах, оставался на почве физики. Противоположная ситуация требует, как мы убедимся, тщательного анализа.
Ярким примером в этом отношении является «общая теория» Вейника, первоначально изложенная им в третьем издании учебного пособия «Термодинамика» [6] и претерпевшая дальнейшую эволюцию в монографиях «Термодинамическая пара» [14] и «Термодинамика реальных процессов» [15]. В сущности, она не удовлетворяет ни одному из сформулированных выше критериев. Анормальной является уже постановка проблемы – поиск единой теории всех форм движения от «микровращательной» до «обонятельной» и «вкусовой». При этом для всех без исключения систем любая наблюдаемая величина представляется в виде суммы однотипных выражений (произведение «обобщенного заряда» на «обобщенный потенциал»), каждое из которых относится к отдельной форме движения. Затем чисто аксиоматически вводится набор утверждений, определяющих основные «законы общей теории».
Мы не имеем возможности вдаваться здесь в детали проведенного нами и, к сожалению, лишь частичного опубликованного [16] подробного анализа* работ Вейника. Отметим только, что, как нетрудно показать, в рамках системы постулатов «общей теории» в принципе не учитываются эффекты запаздывания, отсутствуют ограничения измеримости, а также не могут быть применены методы статистического описания. Отсюда ясно, что постулативный базис «общей теории» в лучшем случае не противоречит аксиомам нерелятивистской классической динамики. Естественно, что при сравнении такой теории, выбранной в качестве эталона, с реальной системой физического знания, от последней будет отсекаться всё то, что выходит за рамки ньютоновской механики. Разумеется, механика Ньютона при этом уцелеет полностью, из термодинамики должна выпасть энтропия (по крайней мере будет отвергаться её статистический смысл), вне рамок схемы неизбежно окажется теория относительности (как специальная, так и общая) и квантовая теория. Вейник весьма убедительно демонстрирует безотказное действие этой нормативной функции своей теории. Последовательно сопоставляя выводы из предложенной им конструкции с основными разделами современной теоретической физики, он обнаруживает: «Классическая механика представляет собой единственный пример великолепно разработанной теории, детали и общие принципы которой не претерпевают никаких изменений или исправлений» [6, с. 422].
Разумеется, зафиксированное самим Вейником несоответствие между «общей теорией» и современной физикой свидетельствует о несостоятельности его теории. Однако Вейник находит дополнительные резервы её обоснования и развития на пути выхода за рамки научных норм и регулятивов. Подобный сценарий развития анормальных построений будет подробно рассмотрен ниже.

Замена науки анормальным знанием в массовой культуре.

Идеи и концепции АЗII, не удовлетворяющие критериям, сформулированным в предыдущем параграфе, как правило, отвергаются наукой, что, однако, не всегда означает прекращение их разработки, а самое главное – не исключает их дальнейшего, хотя и опосредованного, негативного влияния на развитие науки.
Здесь существенно, что вытесненное из науки АЗII стремится трансформироваться в АЗIII, поскольку начинает привлекать для обоснования своей истинности критерии из других сфер духовной и познавательной деятельности, в том числе и из религии, а также оперировать с явлениями обыденного опыта, не удовлетворяющими требованиям, предъявляемым к научному факту.
Остановимся на некоторых конкретных примерах, раскрывающих характерные черты такой эволюции анормального знания. Начнем с уже упоминавшейся нами концепции Вейника. На ранней стадии [6, 14] она представляла собой типичное АЗ второго типа, но впоследствии претерпела существенную трансформацию как по объекту, так и по методу исследования. Действительно, уже в аннотации к монографии «Термодинамика реальных процессов»  делается заявка на исследование явлений, объектов и категорий, которыми нормальная наука не оперирует: «Установлен факт существования сверхтонких миров и объектов, которые живут вне времени и пространства и взаимодействуют с нами по законам добра и зла. В новом свете предстают суть человека, свобода воли, цель жизни, мышление, память, сновидения, нарушения психики и интересующая всех проблема здоровья. Дается объяснение физического механизма так называемых аномальных явлений (парапсихология, полтергейст, НЛО и т.п.), показано, что все они суть некий единый феномен, порождаемый сверхтонким миром зла, который проникает в нас и манипулирует нашими сознанием и здоровьем».
Естественно, что получить подобные выводы, оставаясь в рамках научного метода, невозможно, поэтому Вейник провозглашает наступление нового этапа в развитии теоретического знания. В отличие от основных теорий современной физики, которые, по его мнению, относятся к «панпарадигмальному» периоду, общая теория теплоты соответствует монопарадигмальной науке, когда провозглашаются предельные мировоззренческие концепции, находящиеся на уровне философских обобщений и охватывающие все разнородные области знания [15]. Остается лишь «перекинуть мост от философских концепций к физическим и далее – к количественным принципам, или началам, которые теперь уже формулируются не методом индукции, путем обобщения опытных данных, как обычно, а методом дедукции, путем последовательной расшифровки физических концепций» [15, с. 27]*.
Таким образом, внутренняя логика Вейника, попытки наполнить её хоть каким-то новым «положительным» содержанием привели в конечном итоге к созданию ещё одного варианта «естествознания в мире духов».
Характерной деталью является и то, что Вейник как бы по инерции продолжает и в последней своей книге излагать результаты, относящиеся к АЗII, хотя совершенно очевидно, что центр его интересов переместился в сторону изучения «хронального поля», «сверхтонких плюс- и минус-фемтообъектов», воздействующих на человека при избрании им соответственно пути добра или зла. «Цель земной эволюции заключается именно в том, чтобы после смерти оставаться живым в сверхтонком фемтомире добра, памятуя о кратковременности земной стадии эволюции и о вечности сверхтонкого мира, ибо он существует вне времени и пространства [15, с. 558]. Своё сочинение он адресует не столько коллегам по науке, сколько «широкому кругу читателей, интересующихся этими вопросами», что подтверждается наличием многочисленных его выступлений рекламного характера в обычной и электронной прессе.
В сущности, на данном примере отчетливо проявляются все основные закономерности эволюции анормального знания, его перебазирования из сферы науки в область массовой культуры. Не имея возможности закрепиться в области конкретной науки из-за противоречия с хорошо проверенными опытными данными, анормальное знание пытается найти подтверждение в области аномальных явлений, которые в лучшем случае можно отнести к фактам обыденного опыта, а гораздо чаще – к аберрациям индивидуального или коллективного сознания. Описание же последних возможно только с привлечением категорий типа веры, добра и зла, что в свою очередь неизбежно ведет к неправомерному расширению научной парадигмы за счет «предельных мировоззренческих концепций», т.е. фактически к отказу от научного метода.
Универсальность данной логической цепочки подтверждается анализом любой сколько-нибудь разработанной анормальной концепции. Различия наблюдаются только в степени осознания автором своего выхода за рамки научного метода. Примером наиболее радикальных взглядов могут служить представления И.М. Когана [17, 18], который, предлагая естественнонаучное объяснение явлениям парапсихологии, отмечает, что традиционные для науки методы повышения достоверности, например, статистические, здесь оказываются малоэффективными, поэтому особо важное значение «наряду с формально-логическими подходами должны иметь методы психологические, неформализуемые и даже интуитивные». Признать правомерность их использования в науке, как отмечает Коган, чрезвычайно трудно, «но необходимо, поскольку овладение такими сторонами реальной жизни как, например, дальновидение, возможно только адекватными им средствами. Никакие другие пути, искусственно навязываемые и неадекватные этой области, привести к успеху не могут принципиально» [18, с. 64] (подчеркнуто нами. – авт.).
Естественно, что взамен «искусственно навязываемых», т.е. научных в стандартном понимании, методов предлагается новая «теория» статистической обработки эксперимента, о квинтэссенции которой дает представление следующая цитата: «...проведя всю серию из достаточно большого числа опытов (независимо от полученных результатов и не исключая никаких из них), на основании анализа (а не простого усреднения) всей совокупности результатов, следует выбрать наиболее информативные из них. Конечно, немалую роль при этом будут играть эвристические представления и даже интуиция исследователя» [17, с. 89] (подчеркнуто нами. – авт.).
Таким образом, в число критериев, определяющих достоверность экспериментального результата, вводится субъективный, точнее, иррационально-субъективный фактор, поскольку интуиция исследователя – понятие, которое не описывается рационально (по крайней мере – сегодня). В результате ученый превращается в некое подобие «демона» Максвелла, который в варианте Когана по своей доброй или злой воле разделяет результаты эксперимента на «чистые» и «нечистые».
Ещё дальше И.М. Когана идет в объединении рациональных и иррациональных регулятивов В.Н. Барыкин, автор известных лишь в узком кругу специалистов весьма претенциозных, хотя, как правило, ошибочных работ по классической макроскопической электродинамике, направленных против эйнштейновской СТО. Недавно появились его «Лекции по электродинамике и теории относительности без ограничения скорости» объемом свыше двухсот страниц. Чтобы дать представление об этом материале, стоит привести введение к нему полностью, сохраняя лексику автора: «Пришло время сказать СЛОВО о новых свойствах окружающего мира, открытых мною для анализа и опыта с надеждой на наше человеческое благоразумие.
Сейчас уже мы имеем основания полагать, что ограничение на скорость поля, принятое в начале века в электродинамике, является достаточным условием в неполной теории, однако оно не является необходимым. Этот факт подтвержден теперь рядом прямых и косвенных экспериментов. Каждому образованному человеку радостно слышать об этом, так как снято ещё одно ограничение на наши возможности.
Что позволило преодолеть модельный барьер, столь длительное время державший физическое мировоззрение в достаточно жестких рамках? Во-первых, конечно, стремление к полноте теории, так как в общепринятом стандартном варианте необоснованно были отброшены существенные физические факторы, описывающие инерцию электромагнитного поля. Во-вторых, обнаружение новой физической характеристики, названной отношением, обладающей свойством многофункциональности ввиду её общности и позволяющей описывать невозможное ранее: динамический механизм трансформации скорости движения источника излучения в частоту поля.
Главным итогом анализа явилось осознание многомерности пространства-времени, причем его «внешняя» и «внутренняя» части проявляются во всех известных явлениях распространения электромагнитного поля. Стандартная схема, в которой внешнее ньютоновское пространство-время объединено с внутренним пространством-временем – многообразием Минковского, не исчерпывает даже малой доли допустимых возможностей.
То тогда ВСЕ ОБЪЕКТЫ, в том числе и ЧЕЛОВЕК, исходно многомерны, имеют в пространстве «видимую» и «невидимую» части и живут по двум временам.
Впервые физика приходит к моделям, аналоги которых мы обнаруживаем как, например, в христианской концепции троицы, так и в идейных основах китайской гимнастики Цигун.
Пространственно-временная многомерность приводит к новой постановке проблемы ЖИЗНИ и БЕССМЕРТИЯ человека. Сохранение неживой материи сейчас может быть дополнено гипотезой о сохранении живого, об отсутствии резкой разделительной грани между неживым и живым миром.
Новая модель электромагнитных явлений приводит к предположению, что скорость гравитационного поля существенно больше скорости электромагнитного поля в вакууме. По-видимому, только на этой основе мы можем надеяться на установление информационного обмена между различными ЦИВИЛИЗАЦИЯМИ, сомневаться в наличии которых у нас нет достаточных оснований.
Я посчитал целесообразным, прежде всего с методологической точки зрения, сохранить историческую последовательность полученных мною результатов. Некоторые факты сознательно упрощены для удобства обыденного восприятия.
Надеюсь, что книга доставит удовольствие творческому уму, каждой личности, которая желает быть полноценной и сильной» [28, с. 3].
Естественно, мы не имеем возможности в данной работе подробно анализировать ту часть деятельности Барыкина, которая относится к АЗII. Скажем только, что, не желая признать ошибочность своей физической гипотезы, Барыкин, как и Вейник, последовательно обрывает одну за другой нити, связывающие его деятельность с научной. Он не может примирить свои построения с математикой, поэтому, как и Коган, предлагает её переделать: «Композиты – новые математические объекты в электродинамике» (лекция № 16). «Недостатки» рациональной логики выполняются тем, что «Библия наставляет науку» – подраздел лекции № 19 «К единству религии и науки». Отсутствие практических приложений компенсируется следующего типа рассуждениями: «Опыт свидетельствует, что каждый человек оставляет на Земле ДОБРО и ЗЛО. Они накапливаются и производят своё действие» (с. 210); «Создаются предпосылки для разрушения условной стены, разделяющей живой и неживой мир. Реальное их соотношение и влияние друг на друга может быть существенно иным, чем нам кажется из обычного четырехмерного физического опыта» (с. 211).
Трудно избавиться от впечатления, что одним из наиболее очевидных действий зла является почти полное совпадение отдельных позиций Вейника, Барыкина и Когана, а также многих других их единомышленников, упомянуть которых нет физической возможности.
Есть ещё одна объединяющая их черта, которая, по нашему глубокому убеждению, заслуживает специального обсуждения. Речь идет о том, что по мере трансформации АЗII и АЗIII наблюдается рост сочувствия и даже поддержки такого рода исследований, в том числе и со стороны профессиональных ученых. При этом один и тот же человек может жестко критиковать анормальное знание, возникающее в его области, и в то же время поддерживать аналогичные построения, как только они начинают излагаться в терминах «общечеловеческих ценностей». Действительно, как уже упоминалось, совершенно оккультная деятельность В.Н. Барыкина получила положительные отзывы достаточно авторитетных ученых, вследствие чего и была профинансирована Фондом фундаментальных исследований. Книги А.И. Вейника и И.М. Когана также имели вполне солидных научных рецензентов, хотя нельзя не отметить, что один из них – П.К. Ощепков – является автором анормальной концепции энергоинверсии [20]. Совершенно свежий пример такого рода: А.К. Манеев – автор печально известной монографии «К критике обоснования теории относительности» [21], посвященной опять-таки критике СТО А. Эйнштейна, долгие годы искавший онтологическое воплощение понятия материи как таковой, наконец, нашел его в атрибутивно не определенном биополе [22] и на этом основании был возведен в ранг «русского космиста» наряду с В.И. Вернадским, А.Л. Чижевским, К.Э. Циолковским и др. в статье С. Семеновой «Русский космизм», опубликованной в журнале «Свободная мысль» [23].
Однако отмеченный парадокс в значительной степени является кажущимся. Трансформируясь в третий тип, анормальное знание всё более превращается в явление массовой культуры. Соответственно при его оценке и восприятии даже у отдельных ученых-естественников «общекультурная» шкала ценностей превалирует над профессиональной. Что же касается значительно части гуманитарной интеллигенции, то она вообще воспринимает анормальное знание третьего типа как фундаментальную науку высшего уровня. Если учесть, что именно эти люди через средства массовой информации формируют общественное мнение, то создается реальная опасность того, что адекватные представления о науке, её методах и способе существования в общественном сознании будут замещены суррогатом анормального знания. К сожалению, изучению этого феномена не уделяется должного внимания. Отдельные возмущенные отклики ученых по поводу, например, астрологических «прогнозов» [24] не в состоянии переломить наметившуюся тенденцию. А тем временем инвазия анормального знания принимает угрожающие, если не сказать глобальные масштабы. Немногими осознается, что значительная часть так называемого экологического мышления в сущности базируется на анормальном знании. Конечно, многое из него постепенно нормализуется на уровне науки, но это уже не устранит тех предрассудков, которые сформированы в сознании обывателя. Практически не отслеживаются и не компенсируются колоссальные «выбросы» анормального знания «в массы», сопутствующие катастрофическим явлениям (землетрясения, аварии на АЭС и т.п.). Мы не будем касаться здесь весьма важного вопроса об экономическом ущербе, сопряженном с реализацией политических и экономических решений, основанных на рекомендациях псевдонауки. Отметим только, что естественное фиаско подобных решений наносит во многом непоправимый ущерб науке, создавая иллюзию её бессилия при решении важнейших задач, стоящих перед человечеством. Преодоление этих негативных тенденций возможно только совместными усилиями представителей рациональной и иррациональной ветвей познания. Следует осознать, что АЗ, становясь элементом массовой культуры, остается анормальным не только по отношению к науке, но и по отношению к религии и искусству.
Исследование проблемы влияния АЗ на массовое сознание находится в зачаточном состоянии. Поэтому трудно предложить комплексную систему конкретных рекомендаций по ограничению негативных последствий такого влияния. Однако совершенно ясно, что ситуация будет только усугубляться, если наряду с повышенным вниманием к гуманитарному уровню знаний у «физиков» не будет существенно пересмотрены учебные программы для «лириков» (а возможно и для «клириков»). Общество не должно допустить ситуации «Вавилонской башни», когда даже представители различных ветвей интеллектуальной элиты не в состоянии понять друг друга.

Есть ли альтернатива науке в культуросозидающем процессе?
Сравнительный анализ некоторых подхода к классификации
и оценке вненаучного знания.

К сожалению, описанный выше процесс вытеснения и подмены науки анормальным знанием не замыкается в рамках массовой культуры, а затрагивает и более глубинные культурные пласты. Более того, претензии анормального знания на особую роль в культуросозидающем процессе и соответственно «место под солнцем» при распределении ассигнований на исследовательские работы находят идеологическое обоснование и поддержку со стороны ряда представителей гуманитарной интеллигенции.
Для того, чтобы выявить его основные тенденции, приведем сравнительный анализ некоторых основных подходов к классификации и оценки роли альтернативного знания и сопоставим их с развиваемой в данной работе схемой.
К числу таких наиболее разработанных и универсальных относятся, например, подходы В.П. Филатова [25, 26] и Дж. Холтона [27], учитывающие историческую динамику вненаучного знания и его влияние на социокультурные процессы. Рассмотрим их подробнее.
В околонаучной сфере Филатов выделяет паранормальное знание, псевдонауку и девиантную науку. Прежде всего отметим, что использование термина «наука» для обозначения знания, которое (вообще, либо на данном этапе) научным не является, вызывает определенные возражения. На это можно было бы не обращать серьезного внимания, если бы употребление понятия «науки» объяснялось только отсутствием специально выработанной общепринятой терминологии. Ясно, однако, что выбор термина редко бывает случайным, и на этот раз использование таких словосочетаний, как народная наука, альтернативная наука и т.п. является следствием неадекватного представления о роли и месте науки в системе культуры. Действительно, справедливо отмечая изначально присущую науке ограниченность, невозможность полностью избежать негативных последствий при техническом воплощении её результатов, наконец, неосуществимость упований на чудодейственное решение наукой всех человеческих проблем, Филатов заключает, что «пик культуросозидающих возможностей науки уже пройден» [26, с. 340], «...она подтачивает гуманистические ценности, вытесняет традиционные формы жизни и культуры, приводит к расколу единой ранее культуры на две противостоящие друг другу сферы – научно-техническую и гуманитарную культуры» [26, с. 153]. Поэтому, с его точки зрения, вопрос об альтернативной науке в современном контексте – «это прежде всего вопрос о восполнении известной ограниченности нынешней науки» и «...о преодолении отчуждения науки от жизненного мира людей, о её совместимости с идеалами и ценностями гуманизма» [26, с. 154].
Здесь мы имеем дело с достаточно типичной позицией ученого-гуманитария конца ХХ в., остро переживающего неполноту картины мира, основанной только на гуманитарных знаниях и понимающего невозможность для себя сколько-нибудь полного освоения современных естественнонаучных представлений о мире, что воспринимается как противостояние, «раскол» «научно-технической» и «гуманитарной» культур. На самом же деле только сегодня, на очередном витке научно-технического прогресса, когда инструментарий науки и новейшие технические реализации её очередных достижений в лице компьютеров и прочих «умных» машин проникает в быт практически каждого человека, когда приборы и аппараты, действующие на принципах квантовой теории и специальной теории относительности, становятся повсеместными, когда осуществление научных проектов требует совместных усилий ряда государств, а может быть и всего человечества, наука и становится «культуросозидающей силой». Более того, её уже невозможно игнорировать в таком качестве. Не будет преувеличением сказать, что само существование человеческого рода в значительной мере зависит от того, насколько эффективно общественное сознание сможет игнорировать нормы и идеалы научного творчества, принципы построения научной картины мира с так называемыми общечеловеческими ценностями в рамках планетарной культуры.
Это сложный, характеризуемый многими обратными связями процесс, естественно, не может проходить безболезненно, без эффектов и осложнений. К ним, в частности, относятся и гуманитарно-консервативное отрицание «культуросозидающих возможностей науки» (своего рода современный «луддизм»), и попытки найти «третий путь», поднимая на щит «альтернативную» науку и т.д. Эти подходы, с нашей точки зрения, сами должны быть отнесены к анормальному знания третьего типа, возникающему в результате неоправданной экстраполяции ценностей и норм гуманитарного сознания в область анализа сугубо рациональных научных представлений.
Такие методологические установки, когда в один ряд ставится «здравый смысл» и научное знание [26, с. 154], когда альтернативным представлениям отводится при формировании картины мира более созидательная роль, чем науке, влекут за собой определенную непоследовательность предлагаемой Филатовым классификации вненаучного знания.
Это легко показать на примере паранормального – по Филатову – знания. Сюда он относит «учения о тайных природных силах и отношениях, скрывающихся за обычными, происходящими в пространстве и времени явлениями» [25, с. 161]. Это область мистических учений, спиритуализма, сюда также включаются «русский космизм», «диалектическая наука» (натурфилософия конца XVIII - начала XIX в. и попытки реконструкции науки на основе диалектико-материалистического метода, предпринимавшиеся в СССР в 20-30-е гг.), «критическая экология» – тип знания, формируемый в рамках социально-экологического движения и т.п. все эти концепции объединяются в одну группу, исходя из представлений о том, что сторонники паранормального знания считают методы науки грубыми и ограниченными, отдавая предпочтение мистическому созерцанию как высшей познавательной способности, позволяющей проникнуть в таинственные связи мира. Заметим, однако, что мистические учения и спиритуализм вообще нельзя относить к околонаучной сфере, если под ней понимать область представлений, по происхождению связанных с наукой или появляющихся как реакция на неё.
В натурфилософии вненаучной является та её часть, которая возникла как реакция на чрезмерное выпячивание какой-то одной научной модели мира в качестве базы для описания всего многообразия природных и социальных явлений. Очевидно, что приводимая в качестве примера паранормального знания спекулятивная натурфилософия XVIII-XIX вв. является именно таким учением, хотя, подчеркнем, она не имеет ничего общего с мистикой, которую следовало бы отнести к околорелигиозной – не рассматриваемой здесь – сфере.
Ещё более дифференцированно и осторожно должен решаться вопрос о принадлежности к паранормальному знанию концепций русского космизма, объединяющего как полуфантазии – полутеории ученых-самоучек (работы К.Э. Циолковского и А.Л. Чижевского), так и, например, детально разработанное учение о ноосфере В.И. Вернадского. Что касается попыток построения «диалектической науки» в СССР, то это типичный пример АЗIII по нашей классификации и в большей степени соответствует псевдонауке по классификации Филатова.
Систематизация по отношению к научному методу является, несомненно, сильной стороной классификации Филатова. Однако такой подход им не всегда выдерживается. Так, отличительным признаком псевдонауки Филатов считает имитацию научной деятельности: её сторонники «подчеркивают стремление пользоваться научным методом. Они собирают факты, выдвигают догадки и гипотезы, обосновывают их» [25, с. 162]. В то же время к типичным образцам псевдонауки он относит уфологию, популярные истории о снежном человеке, о чудовище с озера Лох-Несс и т.п. Легко видеть, что в данном случае классификация, в сущности, проводится не столько по методу, сколько по объекту исследования. В результате в число вненаучных попадают и научные разработки. Так, например, не все работы по НЛО являются псевдонаучными.
Что же касается вводимого Филатовым понятия девиантной науки, то характеризующие её признаки носят достаточно неопределенный характер. Более того, отнесение к девиантному знанию ряда крупных научных открытий основано на сугубо ретроспективном анализе, не учитывающем реальные исторические особенности их генезиса и становления.
Отличную от Филатова точку зрения на роль и место альтернативной науки занимает Холтон «Антинаука представляет собой... заявку на ясное, четкое, конструктивное и функциональное миропонимание, в рамках которого декларируется возможность «науки», весьма отличной от той, которая известна сегодня» [27, с. 33] и далее: «...историческое значение этого альтернативного миропонимания заключается ни в чем ином, как в том, чтобы отвергнуть, развенчать, преодолеть классическую западную науку в широком смысле этого понятия. Причем, преодоление и отрицание распространяется как на онтологические, так и на гносеологические основы и принципы науки».
Классификация вненаучного знания у Холтона формально менее разработана, чем у Филатова. Однако она учитывает ряд новых черт и особенностей современного вненаучного знания и его динамики, прежде всего – его социально-политическую окраску. Так, для Холтона псевдонаука – «бессмыслица, которая выдает себя за «альтернативную науку», но при этом служит удовлетворению определенных политических запросов и амбиций» [27, с. 28]. Сюда он включает астрологию, «науку» о паранормальных явлениях и т.п.
Далее Холтон выделяет «патологическую науку» – занятия людей, убежденных в том, что они творят подлинную науку, но на самом деле находящихся в плену своих болезненных фантазий и иллюзий. Отметим, что «патологическая наука», по Холтону, частично совпадает с АЗI, а частично представляет собой ещё один способ существования своевременно не вытесненного (иногда по объективным, но чаще по субъективным причинам) из науки АЗII. Пример такой патологии в её наиболее агрессивном варианте – «лысенковщина». Анализ некоторых других её разновидностей см. в [19].
И, наконец, Холтон выделяет «сциентизм», определяемый как чрезмерный энтузиазм веры в силу науки, выражающийся в навязывании вненаучным областям культуры научных методов и рецептов, непомерные претензии технократов, слепо уповающих на всесилие и чудотворство науки и техники, что, по мнению Холтона, проявилось в пропаганде «звездных войн». По нашей терминологии сциентизм – это часть АЗIII, а пример со «звездными войнами» представляет собой типичный выброс АЗII в массовое сознание, оказавший влияние на принятие государственных решений.
Определенная эмоциональность стиля Холтона, с нашей точки зрения, может привести к значительному сужению аудитории, способной воспринимать предлагаемые идеи. Кроме того, при этом закрепляются разные стартовые условия для анализа научных и вненаучных работ, что, являясь положительным фактом с точки зрения проверки на вписываемость соответствующей концепции в систему научного знания, тем не менее, малопродуктивно для исследования механизма возникновения АЗ. Принятая в нашей работе методика основывается на единообразном и непредубежденном подходе к анализу соответствующих текстов и документов. Однако в целом подход Холтона наиболее близок к нашему. Конечно, его установка на полное искоренение анормального знания является нереальной. В то же время мы полностью разделяем его тревогу по поводу того, что общество ещё не осознает опасности, которая кроется в неконтролируемом распространении анормального знания.
Нам хотелось бы думать, что данная работа есть определенный шаг на пути к консолидации интеллектуальных сил для решения этой проблемы.

Примечания.

1. Степин В.С. Философская антропология и философия науки. М., 1992. С.39.
2. Степин В.С., Елсуков А.Н. Методы научного познания. Минск, 1974.
3. Бор Н. Избранные научные труды. М., 1970. Т.1. С.84-148.
4. Явелов Б.Е., Френкель В.Я. Эйншейновский сборник 1980-1981. М., 1985. С.10-36.
5. Дынич В.И., Ельяшевич М.А., Томильчик Л.М. Минск: ИФ АН БССР / Препринт № 516, 1988.
6. Вейник А.И. Термодинамика, Минск, 1968.
7. Степанов Б.И., Федоров Ф.И. Бред под видом науки // Известия АН БССР, "Серия физ.-мат. наук", 1974, № 5. С.131-133.
8. Волькенштейн М.В. Трактат о лженауке // Химия и жизнь, 1975, № 10. С.73-79.
9. Волькенштейн М.В. О феномене псевдонауки // Природа, 1983, № 11. С.96-101.
10. Зоммерфельд А. Пути познания в физике. М., 1973.
11. Stark J. Phus. Zs. 1908, № 3. S.85-94.
12. Stark J. Phus. Zs. 1908, № 22. S.767-773.
13. Hermann A. The genesis of quantum theory: 1899-1913. Cambridge (Mass.), 1971.
14. Вейник А.И. Термодинамическая пара, Минск, 1973.
15. Вейник А.И. Термодинамика реальных процессов, Минск, 1991.
16. Ельяшевич М.А. Термодинамика по Вейнику, или всеобщая физическая теория // УФН, 1969, т. 98, вып.3. С.591-595.
17. Коган И.М. Прикладная теория информации. М., 1981.
18. Коган И.М. // Известия ВУЗов. Физика, 1992, № 3. С.48-64.
19. Леглер В.А. Наука, квазинаука, лженаука // Вопросы философии, 1993, № 2. С.49-55.
20. Ощепков П.К. Жизнь и мечта. М., 1967.
21. Манеев А.К. К критике обоснования теории относительности. Минск, 1960.
22. Манеев А.К. Философский анализ антиномий науки. Минск, 1974.
23. Семенова С. // Свободная мысль, 1992, № 17. С.81-97.
24. Болотовский Б.М. // Наука и жизнь, 1992, № 5-6. С.86-92.
25. Филатов В.П. Научное познание и мир человека. М., 1989.
26. Филатов В.П. Об идее альтернативной науки // Заблуждающийся разум? Многообразие вненаучного знания. М., 1990. С.150-174; Общая дискуссия // Там же. С.337-341.
27. Холтон Дж. // Вопросы философии, 1992, № 2. С.26-58.
28. Барыкин В.Н. Лекции по электродинамике и теории относительности без ограничения скорости. Минск, 1993.

Справка:

Дынич Валентина Ивановна, Белоруссия, кандидат физико-математических наук, доцент, проректор по научно-методической работе Республиканского института высшей школы  БГУ (РИВШ БГУ).

Ельяшевич Михаил Александрович (1908-1996), Белоруссия, доктор физико-математических наук (1944), академик АН БССР (1956). Основные труды по атомной и молекулярной спектроскопии. Сталинская премия СССР (1949, 1950), Ленинская премия (1966), Государственная премия Республики Беларусь (1992).
Ельяшевич М.А., «Термодинамика по Вейнику, или всеобщая физическая теория», журнал «Успехи физических наук» 1969, том 98, вып. 3, стр. 591-595.

Толкачев Евгений Аркадьевич (1945 г.р.), доктор физико-математических наук, профессор,
Институт интеллектуальных технологий.

Томильчик Лев Митрофанович (1931 г.р.), Белоруссия, доктор физико-математических наук (1979), профессор, член-корреспондент АН БССР по специальности "теоретическая физика" (1989). С 1957 года работает в Институте физики АН БССР. Академик-секретарь отделения природоведческих наук Белорусской академии образования. С 1963 по 1970 годы Ученый секретарь отделения физико-математических наук АН БССР. Более двадцати лет входит в состав ученых советов по защитам диссертаций. В последние 5 лет возглавляет совет по защите докторских диссертаций по теоретической физике и физике высоких энергий при Институте физики НАНБ.

Степин Вячеслав Семенович (1934 г.р.), Белоруссия, доктор философских наук (1975), академик РАН (1994). Окончил отделение философии исторического факультета Белорусского Государственного университета (1966), с 1959 - на преподавательской работе кафедры философии Белорусского Политехнического института, с 1974 - на кафедре философии гуманитарных факультетов Белорусского Государственного университета, с 1988 - директор Института философии РАН.
Степин B.C., «Наука и лженаука», журнал «Науковедение», 2000, № 1.

Коган Игорь Михайлович, кандидат педагогических наук, старший преподаватель Военной академии связи им. С.М. Буденного, Санкт-Петербург.

Барыкин Виктор Николаевич.
Барыкин В.Н. Новая физика света. Минск: ООО "Ковчег", 2003. 433 с.
Барыкин В.Н. Лекции по электродинамике и теории относительности без ограничения скорости, изд. 2-е, М.: Едиториал УРСС, 2004. 222 с.
Барыкин В.Н. Электродинамика Максвелла без относительности Эйнштейна, М.: Едиториал УРСС, 2005. 192 с.

Болотовский Борис Михайлович (1928 г.р.), доктор физико-математических наук, профессор, главный научный сотрудник Сектора взаимодействия радиоволн с плазмой Физического института им. П.Н. Лебедева Российской Академии Наук (ФИАН). Окончил физический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова (1950). Работает в ФИАНе с 1951 г. Специалист в электродинамике движущихся сред.

Ощепков Павел Кондратьевич (1908-1992), доктор технических наук, профессор, заслуженный деятель науки и техники РСФСР, заслуженный изобретатель РСФСР, создатель отечественного радиолокатора. ЭНИН - Общественный институт по проблеме энергетической инверсии, создан в Москве 25 октября 1967 года при Центральном правлении Научно-технического общества приборостроения.

Манеев Алексей Клементьевич. (1921 г.р.), доктор философских наук из института философии Белоруссии, специалист в области логики и философии естествознания. Одно из главных его достижений – развитие гипотезы биополевой сущности человека и континуально-полевой субстанции Мироздания.
Манеев А.К. К критике обоснования теории относительности, Минск.: изд. АН БССР, 1960. 84 с.
Манеев А.К. Философский анализ антиномий науки. Минск: Наука и техника, 1974. 221 с.
Манеев А.К. Проблема фундаментального уровня структурной организации материи: Информационные материалы. № 1. М.: Философское об-во СССР, 1980. С.47-48.
Манеев А.К. Субстанция, биопсиполе, бессмертие // Русский космизм (по материалам II и III Всесоюз. Федоровских чтений, 1989-1990 гг.). М., 1990. Ч. 1. С.94-96.
Манеев А.К. Гипотеза биополевой формации как субстрата жизни и психики человека // Русский космизм: Антология филос. мысли. М., 1993. C.354-366.

Отклик читателя.

Заглянем в не такое уж далекое прошлое. В 1968 году была опубликована «Термодинамика» А.И. Вейника. В следующем 1969 году книгу изъяли из библиотек и торгов Белоруссии, по приказу сверху сожгли, ученого отстранили от преподавательской деятельности, на совместном заседании Ученых советов трех институтов АН БССР (физики; физики твердого тела и полупроводников; физико-технического) с участием БПИ, МЭИ, МИСиС и др. «голосованием установили ложность» его теории и т.п.
Интересно, если бы в немецком Гёттингенском университете к малоизвестному Н. Бору отнеслись похожим образом, знал ли Бора кто сегодня, или он со своими идеями стал «не более чем фактом истории физики»?
В 1973 году вышла в свет монография А.И. Вейника «Термодинамическая пара». Околонаучные власти отреагировали немедленно с соответствующими спецэффектами.
Но вот новая любопытная ситуация. В 1991 году вышла «Термодинамика реальных процессов», а четверка белорусских умельцев спохватилась только через ТРИ года. Справка: до создания КРАНБЛИФ (комиссия РАН по борьбе с лженаукой и фальсификациями) остается ещё четыре года (11 ноября 1998 г.).
Что так запоздало взволновало трёх умников и одну умницу? Думаю, ответ прост. В 91-ом Союз развалился, науке перекрыли кислород (лишили достойного финансирования), рассыпалась монополия на допуск к СМИ, а тут ещё активизировались вольные конкуренты – «альтернативщики», подрывающие авторитет СТО, ОТО да квантовой механики. Вот и наступила пора продемонстрировать свою лояльность академическим властям и значимость для приоритетного финансирования. Сделать это можно, например, под видом беспокойства о «чистоте» науки, а заодно напомнить, что тот самый Вейник, которого четверть века назад все физики дружно затаптывали в грязь, может оказаться на коне. Вот тогда-то деньгам и авторитету настанет полный каюк. Так, по логике вещей, и родилась идея околонаучной статьи, где её добрая половина посвящена «критике» именно Вейника, ну и, для порядка, ещё двух-трёх «альтернативщиков».
Теперь посмотрим на убедительнейшие формулировки, которыми воспользовалась четверка умельцев для доказательства лженаучности теории Вейника:
а) сначала высказали свою обиду: «...из термодинамики должна выпасть энтропия (по крайней мере будет отвергаться её статистический смысл), вне рамок схемы неизбежно окажется теория относительности (как специальная, так и общая) и квантовая теория»;
б) «...типичном образце анормального знания второго типа...»;
в) «...она не удовлетворяет ни одному из сформулированных выше критериев. Анормальной является уже постановка проблемы – поиск единой теории всех форм движения...»
г) «Разумеется, зафиксированное самим Вейником несоответствие между «общей теорией» и современной физикой свидетельствует о несостоятельности его теории»;
д) «...делается заявка на исследование явлений, объектов и категорий, которыми нормальная наука не оперирует...»
Вот, собственно, и вся «конструктивность» критики теории Вейника спасателями науки от поругания основ физики. Узнаете советскую технику полемики «без права переписки»?
Для убедительности своих гадостей четверка умельцев изобрела несколько критериев «ранней диагностики (желательно – на стадии постановки задачи) того типа знания, которое обречено остаться анормальным и быть отторгнутым наукой»:
1. «Курочка по зернышку клюёт», по крайней мере должна, как все добросовестные клюющие, - «ученые получают «анормальные» результаты, как правило, в процессе «нормальных» исследований и крайне редко ставят перед собой «анормальные» цели». Пример обратного – Вейник.
2. Ненаучные концепции «всегда формулируются вне связи с решением каких-либо реальных задач, существующих в той или иной конкретной области науки». Пример - Вейник
3. «В чужой монастырь со своим уставом не ходят». Проверка новой идеи на принципиальную способность вписаться в систему существующих научных представлений, т.е. на «приживаемость». «Эта процедура фактически сводится к тому, чтобы, независимо от степени своей необычности и парадоксальности по существу («сумасшедшая идея»!), предложенная концепция допускала «оформление» (по крайней мере – на первых порах) в терминах теоретического аппарата, традиционного для данной области науки при непременном условии соблюдения принципа соответствия». Пример обратного – Вейник.
4. С принципом соответствия какая-то недоговорка. Наверное имелось ввиду стандартное утверждение, согласно которому новая теория, претендующая на более широкую область применимости, чем старая, должна включать последнюю как предельный случай.
По мнению четверки умельцев теория Вейника «не удовлетворяет ни одному из сформулированных выше критериев». Вот это уж откровенная ложь (!), да ещё с добавлением с бока припёка: «Отметим только, что, как нетрудно показать, в рамках системы постулатов «общей теории» в принципе не учитываются эффекты запаздывания, отсутствуют ограничения измеримости, а также не могут быть применены методы статистического описания».
А кто, собственно, сказал, что использованные критерии верны и достаточны? На дворе уже 2006 год, а КРАНБЛИФ так и не смог ничего толкового предложить по этому поводу. Белорусская четверка оказалась святее папы римского?
Позабавьтесь над следующей фразой: «Разумеется, зафиксированное самим Вейником несоответствие между «общей теорией» и современной физикой свидетельствует о несостоятельности его теории». Действительно, Вейник много чего предложил подправить в «современной физике» и, естественно, отразил в своих книгах. Но именно это как раз и «свидетельствует о несостоятельности его теории»! Вот так шулеры передергивают карты...
И на последок приведу ещё один интересный пассаж умельцев: «...внутренняя логика Вейника, попытки наполнить её хоть каким-то новым «положительным» содержанием привели в конечном итоге к созданию ещё одного варианта «естествознания в мире духов».» Именно Вейник, а не кто-нибудь из физиков или философов, впервые с помощью теории и экспериментов заглянул вглубь, за пределы микро- и наномира (мира полей), что никак не укладывается в головах «курочек»-физиков, приученных клевать по зёрнышку.
Ну, а вопросы, затронутые в последнем параграфе статьи я оставлю в стороне. Пусть
«ученые-гуманитарии» сами дают оценку заявлению четверки умельцев о том, что «гуманитарная интеллигенция» насквозь безмозглая и, если бы не физики, то не видать им «компьютеров и прочих «умных» машин», как своих ушей. И о том, что они должны с негодованием отвернуться от «альтернативщиков», а душой и кошельком прикипеть к физикам, т.к. «осуществление научных проектов требует совместных усилий ряда государств, а может быть и всего человечества».
По поводу одного из таких проектов А.И. Вейник как-то написал: «Нейтрино – это одна из наиболее грандиозных научных мистификаций века. Нейтрино наделили такими свойствами, которые практически невозможно обнаружить (чтобы с уверенностью поймать нейтрино, надо поставить один за другим 250000 земных шаров и стрелять в эту мишень), а затем для уловления несуществующего нейтрино начали применять хорошо освоенный в микрофизике метод «большого молотка»: не помогает экспериментальная установка весом 10 т, делают установку весом 100 т, не помогает и она – применяют установку в 1000 т и т.д.» [6, с. 389].