Маг вывел их из зала, не говоря ни слова. Минут двадцать Йен и компания просто следовали за ним, молча, не спрашивали, куда теперь он их ведёт, казалось, что Маг просто прогуливался по палубам и забыл о своих экскурсантах. Каждый был погружён в свои мысли, но все думали об одном: о той трагедии, что пережил Маг и экипаж, служивший на борту.
Эл знал историю гораздо лучше своих друзей и то, о чём поведал Маг, не было для него чем-то новым. Эл знал, сколько людей погибло в тот день, на какой минуте борт пробило взрывом, сколько галлонов воды было потеряно, каков был ущерб. Он знал эту трагедию поминутно, как и другие известные и не очень крушения и столкновения кораблей класса «пионеров». Он знал, как назывались суда, какие имели габариты и водоизмещение, сколько на них работало человек, знал имена всех капитанов, пилотов и техников. Эл знал, какие отдавались приказы в тех или иных ситуация. Всё что он знал, хранилось в архивах Космического агентства, всё, что он знал, Эл когда-то прочёл и запомнил. Обо всём этом он рассказывал на своих лекциях студентам из года в год, но до этого момента, ни разу не задумался о том, что всё, что он знал, лишь цифры и сухие факты. Маг помог ему понять гораздо больше, помог увидеть это не как исторический эпизод, а как человеческую трагедию, помог прочувствовать её на себе. Этого всегда не хватало Элу, как говорил в своё время его наставник: «Быть историком не значит наизусть знать исторические факты, словно наблюдая со стороны. Быть историком – значит пропускать каждый исторический факт через себя и видеть в нём ни столько события сколько людей действующих и поддающихся влиянию внутри этих событий».
Команда беззвучно брела за Магом по палубе, и Эл всё больше погружался в воспоминания о своём наставнике. Каждый закутался в мир собственных мыслей, отгородившись от внешнего, тем неожиданней зазвучал голос Мага:
- Это произошло, когда сэр Энтони Малькольм уже стал главным техником. Однажды он собрал совещание высших и средних чинов экипажа. Что меня не мало удивило ведь при номинальном праве собирать экстренные совещания старшие техники им не пользовались ни до Энтони, ни после (Честно говоря, не уверен, что некоторые главные техники знали о таком праве). Но ещё большие меня удивило, что они провели совещание абсолютно закрыто, даже от меня. Для того что бы провести его не нужен был какой-нибудь секретный протокол программы, просто Энтони попросил меня «не подглядывать». Конечно, я уважил это желание, потому что уважал своих друзей. Поэтому не могу показать вам запись этого разговора, но его результат оказался, гораздо интересней. Сэр Мальком предложил мне обрести собственный «образ», собственное лицо. Для моего удобства общения с людьми и их со мной. Это было лучшим подарком – ходить среди них и разговаривать с ними наравне, глаза в глаза как один из них. Пусть это была бы иллюзия, но такая настоящая. Разумеется, я согласился. Однако возникли следующие вопросы: Каким я должен быть? Как я должен выглядеть? У меня не было никаких представлений о том, какие хочу глаза, какие волосы, рост, форму носа, высоту скул и так далее, и так далее. Посему доверился вкусу экипажа, точнее женской его половине. Прежде всего, они настаивали, что мой образ должен быть именно мужского пола, мужская половина экипажа не возражала, а я остался в ожидании, как ребёнок в предвкушении подарка на день рождения.
Дамы долго спорили, дамы спорили до хрипоты, пока не пришли к выводу, что можно не изобретать велосипед, а просто взять самое лучшее, что когда-либо существовало и собрать воедино. Они взяли изображения ста самых идеальных, с точки зрения математики привлекательности, мужчин и собрали из них портрет. Вышло неплохо, даже очень, учитывая, что все мужчины экипажа, которым представили на суд получившийся образ, были восхищены, а некоторые те, что моложе и раскованней признались, что могли бы влюбиться в меня, если бы я выглядел так. В общем, экипаж проголосовал единогласно, оставался только мой голос.
Я, конечно, понимал что этот образ, придуманный ими действительно совершенен – в нём было заложено идеальное математически выверенное «золотое сечение» во всех чертах и деталях. Мне не хотелось обижать своих друзей отказом, ведь они так старались, но дамы были категоричны: что бы, ни решил экипаж, моё слово являлось единственным для них значимым. Всматриваясь в этот портрет, я не видел себя таким. Не знаю почему, но мне кажется, я чувствовал, что это не моё лицо, что оно на меня настоящего не похоже, что это вовсе не я. Нужно было бы это как-то объяснить, ведь это не каприз, но они сказали, что я не должен оправдывать своё решение. Одно то, что я отказался от созданного ими портрета, опираясь на свои чувства уже было для них наградой.
Сэр Малькольм сказал мне тогда: «Знаешь, что, братишка? Оставь программу создания образа у себя. Положи её в долгий ящик до поры. А когда ты поймёшь, когда почувствуешь, что нашёл себя в ключи её и ты обретёшь облик». Всё это дало мне пищу для размышлений.
А размышлял я довольно долго.
Пока на мой борт ни взошла Она! Саманта Элизабет Грей! Эта женщина! Ох, эта женщина вдохновила меня! Эта женщина облекла меня в мой истинный лик, когда я мог сказать: «Да! Да, это я!».
Разве не забавно, что идею обо мне создал мужчина (конструктор-инженер), а женщина создала мой образ. Облик идеально подходящий именно для меня, для моего сознания, а может быть для души. Ели вы верите, в существование души у старых кораблей.
Сэмми взошла на борт в должности второго помощника капитана, её перевели с корабля поменьше и значительно моложе, который уже не принадлежал к когорте «пионеров». Для Саманты было шоком, что корабль разговаривает с ней и ведёт себя, как живой человек, но она быстро привыкла и мы подружились. К тому времени, когда Саманта доросла до звания капитана, акценты в политики Космофлота сместились.
Что-то не то произошло во вселенной.
Исследования космического пространства, звёзд и планет занимали лишь десять процентов нашего времени в перерывах между круизами «по местам боевой славы» для туристов. Члены экипажа чувствовали себя как пластмассовые солдатики, созданные для развлечения, обречённые не участвовать в настоящих сражениях. А я чувствовал, как превращаюсь в паромную переправу или трамвайчик, едущий по одному и тому же маршруту круг за кругом день за днём. Ни кто не жаловался, но капитан видела наше уныние. А ещё она была художницей, как вы уже догадались, но раньше она хранила все свои произведения у себя в каюте.
Она хранила полотна у себя ровно до того дня, когда однажды утром экипаж вышел из кают на палубы и увидел её работы. Это были пейзажи тех мест, где мы когда-то побывали и тех, где побывала Саманта до её перевода на борт. Это были пейзажи планет с поверхности и на орбите, это были «городские зарисовки» – внутри космических станций. Это были портреты тех людей, которых мы встречали: простых колонистов и важных послов, наших друзей и коллег с других кораблей. Целая палуба была увешена портретами капитанов, инженеров-техников, врачей, пилотов и рядовых сотрудников экипажа тех, что служили здесь годы, десятки лет назад, вплоть до самого первого экипажа и тех, что служили вовремя командования Саманты.
Экипаж увидел всё это великолепие однажды утром и просветлел. Им по-прежнему приходилось строить из себя услужливых стюардов круизного лайнера перед туристами, но теперь это их не беспокоило, не угнетало. Теперь они путешествовали лишь по волнам памяти, всматриваясь в пейзажи планет, где когда-то всего лишь взяли пробы грунта, воды и воздуха. Такие путешествия лучшее, что у них было на тот момент.
Спустя неделю Саманта сказала мне, что есть одна картина, которую она не знает куда повесить, и ей просто необходим мой совет. Как только она показала полотно, как говорят люди: «У меня перехватило дыхание».
Маг прикрыл глаза, из динамиков донеслась аудио запись разговора.
- Знаешь это необычный портрет, когда рисовала его, думала о тебе. Но не думала о том, как ты мог бы выглядеть, я думала просто о тебе, о том, как мы познакомились, о том, как ты помогал мне множество раз, о том, что чувствую когда разговариваю с тобой, о том, что чувствую когда слышу твой голос. Думала о том кто ты для меня, для всех нас. Рисуя, я чувствовала, будто нахожусь в трансе и только когда закончила, увидела что получилось. Скажи мне что думаешь, Маг?
- Это. … Это я!
- Ты? – она немного замешкалась. – Ты … уверен?
- Да.
Запись выключилась и Маг продолжил:
- Мне хотелось сказать больше о том, как я благодарен, но у меня не было слов достойных Сэм и её поступка. Я включил программу, которую хранил в самом дальнем углу архива. И уже через минуту предстал передней в этом облике. Она тогда сказала что это лучше, чем все цветастые слова благодарности. Саманта Элизабет Грей – мой Леонардо, мой Рафаэль, мой Модильяни.