СНЫ 01

Доктор Дэвил

Я часто просыпаюсь по ночам. Меня не мучает совесть, у меня нет дел, требующих долгого ночного обдумывания, мне не о чем мечтать – все это несбывочно. Летом и зимой, ранней весной и холодной осенью, сразу после полуночи, только стоит уснуть, под утро, когда сны обрывочны и когда уже не хочешь спать  --  я всегда просыпаюсь без причины. Меня никто не будит – меня некому будить, я обречен вести холостое сосуществование с самим собой, воспоминания не омрачают мне жизнь  --  я не люблю вспоминать то, что прошло, да и не могу порой. Я часто просыпаюсь по ночам.
Я пытался спать днем, я даже стал на некоторое время совой, ходил ночью по пустой квартире, пил кофе, читал книги, слушал чужую музыку, насвистывал, напевал, строил планы на будущее, которого нет и не может быть.
Я часто вижу по ночам один и тот же сон. Он повторяется с завидным постоянством и начинает порой мне надоедать. Снежная пустыня, ночь, легкая прохлада касается меня своим легким безучастным крылом и несется мимо, над головой долго и неприкаянно кружит белая птица. Передо мной – дверь.  Я стою некоторое время на морозе, оглядываю пространство, заполненное молчанием, синевой сугробов и невесомым блеском, изредка поглядывая на дверь, будто ожидаю подвоха с ее стороны. И точно, дверь открывается, но не в мою сторону, хотя все говорит наоборот. Из-за двери высовывается волчья морда, серая, дикая, потом волк протискивается целиком, дверь распахивается, волк идет по небесной голубизне сверкающих льдинок, идет тяжело, скользко, угрюмо смотрит в мою сторону черными ободками глаз. Светит далекая и большая желтая луна, каждый след  волка хорошо виден: глубокий, размашистый след, всегда мокрый, блестящий тающим снегом, очень четкий след, все видно до малейшей черточки, до отпечатка когтя. Всегда, на пятом или шестом шаге – я никогда не считал, но всегда знаю наверняка, волк  останавливается, стоит некоторое время, пронзительно глядя в душу и, вдруг, словно кто окликнул его, разворачивается и идет в обратную сторону, идет неспешно, вдруг дергается всем телом, приседает, оборачивается, скорбно и с укором смотрит на меня; и вдруг он уже мчит через сугробы. Следы всех четырех лап наполнены кровью, наполнены до краев красной блестящей в свете луны кровью. Я всегда боюсь этого сна, потому что знаю, что этот зверь всегда рядом, всегда возле, всегда за спиной, и стоит обернуться, как я снова увижу его укоряющий взгляд.  Меня охватывает чувство глубочайшей вины. Странно, но одновременно я жду этого сна, будто провидения. Мне хочется разглядеть все до самых мелочей, все запомнить, чтоб понять: почему волк оборачивается, чего он хочет, чего он ждет от меня? Почему он пришел сюда? Почему и кем он ранен? Почему убегает? Что он делал в доме, которого на самом деле и нет – просто дверь посреди сугробов? Чего он бессловно требует от меня? Почему я чувствую себя виноватым?
Волк уходит все дальше, оставляя после себя недоумение и обиду, заполняя пространство между нами, все увеличивающееся, враждебностью и напряжением, почти видимым в морозном воздухе. Его глаза глядят мне в душу, переворачивая в ней все. Смутная тревога посещает меня, я хочу догнать его, заглянуть еще раз ему в глаза, попросить прощения.
Много раз я пытался подойти к двери, заглянуть в нее, зайти в невидимый  мне дом. Или выйти? Я тщетно пытаюсь вспомнить это место, но в моей жизни было холодно и много снега всегда. И каждый раз, едва проснувшись, я понимаю, что все так же далек ото всех ответов, как и вчера и много дней назад.
Вот и в этот раз я протягиваю руку к двери, пытаюсь сделать шаг, и сон привычно обрывается. Неумолимая реальность надвигается на меня, краски ранее сонного мира обретают четкость, я вижу свое незамысловатое жилище, серое и скучное ночью, а впрочем, и всегда, как только на него обращается мой взгляд.
Вопрос стоит у меня в голове как большой вопросительный знак. Чего ждет волк, обернувшись? То ли боится пули в спину, то ли ждет удара палкой, то ли это просто животный инстинкт – смотреть в глаза врагу. А может, он хочет, чтоб его позвали, или это жест прощания?
Я смутно понимаю, что каким-то образом имею отношение к этому волку, это говорят мне его глаза. Так смотрят на далеко ушедшее хорошее, или НЕ ОЧЕНЬ. На хорошее тем, что прошло, или ушедшее потому, что хорошее? Во всяком случае, мне становится не по себе, когда я пытаюсь оглянуться так, как волк. Странное чувство охватывает меня. Угрызения совести, непонятной, или пока непонятой природы, словно виноват, сильно виноват и не знаешь, что делать. В эту ночь я опять не сплю.
ВЕРВОЛЬФ
Снова сон: над головой привычно парит белая птица, песок ослепительно сверкает, впереди – холмы и барханы, под ногами – зыбкое облачко тени. Солнце до того яркое, что тень под ногами кажется светлее песка. Отражаясь от песчинок, свет, колючий и горячий, режет глаза. Я слышу шорох впереди. Предо мной ворота ада. Предо мною – дверь. Такая привычная по прошлым снам, знакомая, но абсолютно неуместная в этом царстве белого света и колючего песка. По привычке я некоторое время жду появления волка, потом соображаю, что волку здесь взяться неоткуда и осторожно, ведя автоматом по сторонам, выхожу в дверь. В любой момент из-за стены может выскочить, вылететь, напасть неведомое,  в воздухе отчетливо пахнет опасностью и тревогой.  Потому я стараюсь быть предельно осторожным. Источником шороха может быть обыкновенный варан, или  змея, или уж самый обыкновенный наемник.
Я выгнул шею лебедем и заглянул автоматом за угол. Громкий хруст и короткая автоматная очередь, чисто механически производимая мной. Варан скользя по стене в судорогах, которые должны быть истолкованы как предсмертные конвульсии, бьет хвостом и попадает мне по лицу. Уязвленный, я бью его прикладом и вижу, как он трансформируется, становится больше и опаснее. Вот уже на меня глядит человек, закутанный в черное, только глаза видны. Я плавно подаюсь вперед, будто идя по грудь в воде. Страшно и холодно. Песок, ослепительно белый и режущий глаза ветер. Яркое желтое солнце, но очень холодно.
Я не помню ничего, кроме глаз. Пронзительные, с черными ободками. Почему-то не хочется умирать, хотя я знаю, что это всего лишь сон и ничего на самом деле со мной не произойдет. Сам еще не понимая своего движения, я протягиваю ему автомат. За спиной громко кричит белая птица. Я ее не вижу, но кроме нее кричать здесь некому. От неожиданности я дергаюсь и неосторожно нажимаю на курок. Человек в черном не успевает отклониться. Я очень хочу, чтоб он спасся, но прекрасно понимаю, что ему не избежать прямого попадания. Я очень хочу поговорить с ним, но всего лишь ловлю его тень рукой. Тень привычно песком скользит сквозь пальцы и исчезает вместе со своим владельцем.
Далеко в голубом мареве неба то возникает, то пропадает белая птица. Сделав движение вперед я просыпаюсь.
ДОРОГА ПАУКА
Я снова просыпаюсь в холодном поту. Еще не очнувшись ото сна я начинаю вспоминать. В голову лезут посторонние мысли, чуждые образы заполняют мой мозг. Как бы со стороны  вижу себя большим пауком, ползущим по тонкой, едва видной паутинке. И тут меня прорывает словами, которые не могли не придти ко мне в мой усталый от ночных кошмаров мозг. Я говорю и говорю, обращаясь то к стене, то к потолку, говорю долго, временами срываясь на крик, замолкая, пока не выплесну все слова, возникающие в моем сознании: «Думаете, легко идти дорогой, которую не знаешь, направлением, которого не видно, слушать зовущий еле слышно голос, цепляться за тончайшую нить, готовую оборваться в любой момент; нить, которая напоминает паутинку, а ты – паук, и одновременно – жертва? Нить – это твой путь, с которого уже не свернешь – ты не приспособлен к другой жизни, ты не выживешь в другой среде, потому что твоя эволюция завершилась. Ты – лучший. Нить – это твой способ жить. С ней ты ешь, ходишь, оберегаешься. Ты держишься за нее, когда  тонешь, тебе некуда бежать от нее, она – твое спасение, она – твое проклятие. И ты – жертва, липкая паутинка держит тебя за ноги,  чтоб ты не мог свернуть, не смог шагнуть мимо. Она бережет тебя, внушая собственную значимость, лишает тебя воли. И все твои мысли навеяны ею. Она обеспечивает твое существование и держит тебя в своем плену, не позволяя свободно решать, вынуждая не прерывать размеренный ход жизни. Ты – ее жизнь. Ты порождаешь ее, чтоб она всю жизнь держала тебя на коротком поводке, чтоб всю жизнь она нежно душила своими липкими объятьями сотворившее ее тело. Ты отчаянный ловкий охотник, живущий своей, иллюзорной свободой. Ты знаешь, что где-нибудь на другом конце твоей цепи бьется очередная жертва»