Штрихи к биографии Кайсына Кулиева

Михаил Лезинский
Милые, живите и не мерьте
То, что вам измерить не дано ,
А бессмертье, это после смерти ,
Если вам бессмертье суждено…
                Кайсын Кулиев


 Кайсын Шуваевич Кули;ев  (1917 — 1985) — балкарский советский поэт. Народный поэт Кабардино-Балкарской АССР (1967). Лауреат Ленинской (1990 — посмертно) и Государственной премии СССР (1974).

Гитлеровцы еще находились в Севастополе , но со стороны Мекензиевых гор уже доносились прицельные залпы «Катюш» , а с Балаклавского направления били орудия и земля вздыбливалась от бомбовых ударов: 51-я армия готовилась к штурму Сапун-горы.
«Виллис, на котором ехал корреспондент фронтовой многотиражки 51-й армии « Сын Отечества » Кайсын Кулиев, объезжал бесчисленные воронки от рвущихся снарядов, приближаясь к горе, ощетинившейся дотами и дзотами.

Сам Кайсын Кулиев в своем автобиографическом очерке напишет так:

«… .Пули сыпались на землю с низкорослых деревьев как град. Это было на Мекензиевых горах... Утром следующего дня я был ранен... Отвезли меня в симферопольский госпиталь. Так: я расстался с «Сыном Отечества».
Но раньше  симферопольского  госпиталя , был полевой  и из боя  на руках  его вынес   Алим Кешоков , тоже поэт, земляк-чегемец, боевой друг и кабардинский брат. Нес на спине до самого полевого санузла ..
 В симферопольском госпитале Кайсын узнал , что его народ депортировали в Среднюю Азию. Когда Командующий 51-й армией Герой Советского Союза Я;ков Григо;рьевич Кре;йзер принес ему прямо к больничной койке орден ,  Кайсын спросил: «А завтра не придете его отбирать?». Голос генерала дрогнул: « Нет, не придем ».

В марте 1944 года балкарцев выселили из родных мест. Весть , не укладывающаяся в голову …
Боевой офицер я поэт Кайсын Кулиев разделил трагедию своего народа , хотя лично ему было разрешено проживать в Кабардино-Балкарии.

Кайсын Кулиев — поэт не только небольшого народа, но и всего мира. Чингиз Айтматов в предисловии к его стихам писал:

«...Испытать все... Сам Кайсын , как раненый камень — неизменный символ его поэзии мог сказать о себе: «Я всё выдержал». В этом «всё» — суровая биография времени, народа и человека, через чье сердце прошли жгучие токи великих и трагических событий истории, но не испепелили его, а закалили, пробудили в нем ответное мужество и достоинство...»

« Я счастлив тем ,  что в тяжелых условиях не махнул рукой на жизнь, не разуверился в ней. Мне оставались дорогими снежные вершины, и примятая трава у дороги, поэзия Пушкина и музыка Бетховена... Как хорошо, что никогда я не проклинал саму жизнь и не считал ее никчемной».

Так «ответил»  Чингизу Айтматову  Кайсын Кулиев .
Хоронили Кайсына 6 июля, в день рождения его любимого Александра Пушкина. Хоронили тут же, в Чегеме , во дворе отчего дома. Шёл дождб  -  природа оплакивала СВОЕГО ПОЭТА . В последний путь  Кайсына Шуваевича   друзья, поэты и писатели , приезавшие со всех концов Советского Союза. К Ивану Драчу подошел какой-то местный пиит:
- Знаете , Кайсына хоронят во дворе его дома, а ведь по нашим обычаям во дворе хоронят конокрадов и самоубийц, тех, кого нельзя хоронить на общем кладбище ..
Иван Драч ответил мгновенно ,  взглянув на завистника  ненавидящим взглядом:
-  Кайсын  есть конокрад , он увёл лучшего Пегаса Кабардино-Балкарии».
 
Прости , Кайсын Шуваевич , за то, что тебе, одному из освободителей Севастополя, досталась такая жестокая судьба! Прости !.. Хотя мертвые не внемлют ни словам , ни поступкам — все же прости: прости , ради живых.


ИЗ ПЕРЕПИСКИ
 Борис Пастернак – Кайсыну Кулиеву. 10 августа 1953
 Дорогой мой Кайсын!
Спасибо за письмо. Я Вам отвечу коротко и второпях, потому что после инфаркта, который перенес, незаконченные работы, которыми я занят, стали еще неотложнее и времени у меня еще меньше, чем прежде.
Не падайте духом, мужайтесь. Избавление придет обязательно, хотя я сам ждал, что оно наступит раньше. Но и для меня пока ничего не изменилось, и мое время не наступило еще, и я не знаю, доживу ли до него.
Я давно сказал Вам, что очень люблю Вас и верю в Вас. Эта вера не прошла у меня. Я всем про Вас рассказываю. После Есенина я только в одном Павле Васильеве*! находил такие черты цельности, предназначения и отмеченности , как в Вас.
…Доверяйтесь самому светлому и сильному в себе, Кайсын , самому дальнобойному, не боясь расстояний и трудностей, куда оно Вас занесет, и не считаясь с распространенными представлениями, какими бы проверенными и неопровержимыми они ни казались.
Я много хотел Вам сказать сегодня, Кайсын, и мог сделать это только очень скомканно и , наверное , неудачно. Но повторить в другой раз я этого не смогу…
Ваш Б. Пастернак
(Павел Николаевич Васильев (1910–1937) – советский поэт, был расстрелян)
СТИХИ КАЙСЫНА КУЛИЕВА
ДВА ГОЛОСА В ГОРАХ

— Твердят, что здесь погрязло все во зле,
Издревле здесь жестокость почиталась!

— Неправда, здесь, как на любой земле,
Ценили сострадание и жалость.

— Что ж было свято в давние года
Для этих гор, для здешнего народа?

— Здесь было и осталось навсегда:
Священны хлеб, работа и свобода!

— Здесь, говорят, сражались племена,
Чем кровь врага, вода была дороже!

— Здесь знали: кровь людей у всех красна,
Хоть разны боги их и цвет их кожи!

— Чужую жизнь никто здесь не ценил,
Здесь кровь текла, как в половодье реки!

— Неправда, тот, кто кровь чужую лил,
Презренен был и проклят был навеки!

— Не здесь ли Прометея Зевс карал,
Цепями к скалам приковав когда-то?

— Быть может, здесь, но ни одна из скал
В жестокости богов не виновата!

1967


* * *

Крестьянин в шубе, пестрой от заплат,
Кто не обманывал тебя, мой брат?

И царь, и господин, и генерал,
Кто, бедняка, тебя не обирал?

Кто от твоих щедрот добра не брал,
Кто твой последний скот не угонял?

Кто дом твой, хлев не предавал огню?
Кто не сжигал посев твой на корню?

Любой, кто властью был, кто был богат,
И мед твой пил, и ел твой виноград!

Кто хоть немного был тебя сильней,
Топтал твой хлеб копытами коней.

И лишь земля одна была как мать,
И не могла она тебя предать.

В ней находил ты испокон веков
И первый хлеб свой, и последний кров.

Ее трава, и камень, и вода
Тебя не обманули никогда.

В ней все твое — и боль твоя, и страх,
И трещины, как на твоих руках.

И камень гор ее, ее могил
Подобен твоему терпенью был,

И понимал ты в час беды любой:
Нет у земли вины перед тобой.

Пусть хлеба ты с земли не собирал,—
Ты небо клял, а землю ты не клял.

1967

* * *

Когда на меня навалилась беда
И шел я по отчему краю,
«Отдай свою боль мне»,— сказала вода,
По горному склону стекая.

Сказала мне высь: «Обернись к небесам,
И в сердце растает тревога».
«Спокойно иди, я тебя не предам!» —
Тихонько шуршала дорога.

«Взгляни на мои голубые снега»,—
Чуть слышно гора мне шептала.
«Приляг на траву»,— поманили луга.
Прилег я, и легче мне стало.

И стало все просто, и понял я вдруг —
Иного не надо мне рая,—
А только б дорога, да речка, да луг,
Да небо родимого края,

1967

* * *

На мир смотрите добрыми глазами,
Чтоб добрым было слово, добрым труд.
Пусть дураки сочтут вас дураками,
Злодеи малодушными сочтут.

Нам, людям, лишь добро приносит счастье.
Оно в конце сильнее зла всегда;
Погибнет в яме волк с кровавой пастью,
Пожар погасят ветер и вода.

Пусть у глупца спокойней жизнь и краше,
Пусть в жизни сам злодей не знает зла,
Добро вовеки будет богом нашим,
Ему — молитва наша и хвала.

1966

* * *

Мне часто чудится одно и то же:
Дым и разрывы вижу я во сне,
А после, утром, мне еще дороже
Трава на склоне, иглы на сосне.

И я молю, пусть будет в мире этом,
Где свершено так много черных дел,
Орех орехом и рассвет рассветом,
Подсолнух желт, и снег исконно бел.

Я только человек, и слаб мой голос,
Но повторяет тихий голос мой:
«Пусть колосом вовеки будет колос,
Весна весною и зима зимой!»

Пока над миром нашим солнце светит,
Пусть он живет в разумности своей.
Необходимо все на белом свете:
Трава и камень, слон и муравей.

И кровь пусть только в зарослях кизила
Стекает с алых ягод вдоль ствола.
Отцам детей оставьте, милым — милых,
Низине — соловья, горе — орла.

Над садом, над пустыней ли убогой
Пусть не займется пламя в черный час,
Не смейтесь, люди, над моей тревогой,
Я видел все — тревожусь я за вас.

И хоть мне не предвидеть: будешь кто ты,
Последний в мире истинный поэт,
Но, как поэт и первый и двухсотый,
Ты будешь, знаю, славить жизнь и свет.

1966

* * *

Давайте звать забор забором,
Давайте называть всегда
Хлеб хлебом и горою гору,
На воду говорить: «Вода».

Пусть на земле ничто не ново,
И все слова избиты сплошь.
В начале мира было слово,
Но слово правды, а не ложь.

Любое слово нам покорно,
Бывало всяко на веку,
Но звать не черным то, что черно,
Невыносимо языку.

Пусть палочку седлают дети,
Как скакуна, что с них возьмешь.
Пусть скачут, пусть на белом свете
Лишь эта существует ложь.

1966

* * *

Не ради славы пишут кровью,
Без платы конь летит вперед,
Пока его не остановят
Или пока не упадет.
Мгновенна слава все равно,
Как ветер, что стучит в окно.

Без платы соловей весною
Поет, всему земному рад,
Течет река и поле поит,
За это не прося наград.
Жизнь — истина, а слава — вздор,
От ветра гаснущий костер.

Без платы зацветают дали
Цветами каждую весну,
Белеют горы, хоть регалий
Им не дают за белизну.
Жизнь — истина, а слава — прах,
Снег, на день выпавший в горах.

Тот не бесславен, не бездарен,
Кто без корысти спину гнул,
Кто камню теплоты прибавил,
Жизнь в слово мертвое вдохнул.
А слава — эхо среди скал,
Звук повторился и пропал.

1966