25.
Сокол наш отлетался.
- Это сколько ж можно ещё ждать, товарищ майор? Не отдыхамши-то? – задал Алейнику вопрос Борька Попов, когда попросил он об этом. В конце совещания. Учил нас учил, как надо технику приводить в порядок после Ладоги. И вопросов ждал в связи с этим. Так нет же. Вечно эти двухгодичники вылезут с претензиями. Ведь вот кадровые молчат. Хотя им тоже в отпуск может хочется. Да не может быть, а наверняка. Потому как глухо зароптали все. Однако не членораздельно. Дескать тебя, Попович, мы поддерживаем, но лезть на рожон – увольте.
Алейник выпялился на Боба. Пожевал губами, переваривая услышанное. Ответил, как говорится, вскользь:
- А идите со своими отпусками, знаете куда? Мне приказано – я и сижу. С вашими пистолями самому отпуска не видать.
- И что? Можно жаловаться вышестоящему? – поинтересовался самый из всех смелый Пелипенок.
- Тебе, комбат, в портянку – и под подушку. Целее будешь. А этим, - командир мотанул головой в Попова, - хоть в Кремль. Хоть самому Всевышнему.
Закончилось совещание. Отрубил все тактико-технические вопросы и ответы Борька Попов. Борец за правое дело.
- Да-а…, - протяжно Белоус нам посочувствовал. – Без солнца и витаминов можно захиреть. Мне это не грозит. Я уже отгулял. А у вас могут начаться последствия. Необратимые.
- Прав ты, старичок, ой, прав. Я уже. Только не захирел, а ох…л. И не только витамины, ой не только. Не могу об этом. Не только говорить, но и думать. Возбуждаюсь. – Смахнул Гринька скупую выстраданную слезинку.
- Надо, братцы, писать. В какую-нибудь инстанцию, - продолжил наш лидер Борька, - только в какую?
- Ты в Москве бывал, - вопросил я утвердительно Белоуса, - на экзекуции. Может присоветуешь чего?
- Вот. Уже и поумнели. Ещё немного – и мозги ваши подешевеют, - съёрничал каким-то странным образом Миха.
- Это чего ж ты городишь? – заинтересовался Попович.
- А драться не полезете? – на всякий случай решил узнать советчик наш новоиспечённый.
- Это исключительно по поводу недолива, - сострил Гринька и заржал, очень этим довольный.
- В былой моей части анекдот один чмур озвучил: «В магазине для людоедов на прилавке – мозги. Инженерские – копейки. Работяг дороже. Безумно дорогие – офицеров. Тут наш помпа предвкушает: потому, дескать, они самые умные. А рассказчик так заканчивает: нет, чтоб кило мозгов набрать, чертову уйму офицеров надо угробить». Вот и проистёк у нас инцидент.
- Ты эту хрень Дуднику расскажи. Вот он тебе достойно концовку скроит, - вставил Попович, - а нам, где тут смысл?
- Раз писать удумали, я и говорю, что поумнели шибко. Решитесь – скажу кому. Только меня, чур, не выдавать. Не хочется чего-то ехать дослуживать ещё куда дальше. На Новую Землю, к примеру. Мне здесь понравилось. С вами не соскучишься.
Так Белоус подвёл черту. Решили собраться завтра в воскресенье. Может в Доме офицеров. В буфете.
С нами действительно скучать не приходилось. Звучит это несколько кощунственно, да уж, что есть, того не отнимешь.
Ночью глубокой поднял нас с Борисом вестовой. Меня срочно вызывали в штаб. Причём странно: майор Дудник. У гонца глаза квадратные. На вопрос: «Что случилось?» - мычит, головой мотает.
Борька снова захрапел. Я поплёлся в часть. У КПП «газон» чужой стоит. Дежурный – капитан Айкин. Застенчивый комбат.
- Кому без меня не служится? – спрашиваю квёлого Айкина.
- Я не знаю, - заторможенно тянет Айкин. – Привезли Феркесина. Странный какой-то он. В рубахе. Иди в штаб. Тебя Дудников требует.
«Феркес. В рубашке. А в штанах? Или без?» - ночью, со сна, в голове или путаница, или мы действительно учудили опять чего-то.
На крыльце штаба Дудник меня захватил. Был непривычно озабочен и серьёзен. И как обухом мне по башке:
- Соколенко погиб. Иди сюда.
Затащил меня в кабинетик. Я рот открыл. Спросить: что, как, когда? Он мне пятернёй его буквально и захлопнул. Зашептал практически:
- На мотоцикле разбился. Да и не разбился вовсе. Не понять ничего. С Феркесиным ехали. У того ни царапины. Сейчас допрашивают. Тебя вызывают. Ты с ними не пил?
Сказать, что я ох…л – так это, как ни слова не вымолвить.
- С кем это с ними? – спрашиваю в прострации.
- Да с майорами обоими и с Мальцом. Он где-то в Печенге, вроде, болтается.
Как под наркозом, еле соображая:
- У продавщицы своей…, а? Нет. Не пил вчера вовсе. Мы вчера про отпуска…, - и осёкся, понимая, что ни к месту. А в голове просвистело: «Они-то теперь, отпуски наши, накрылись».
- Ладно идём. Велели тебя…, - не закончив, вытолкал меня Дудник в коридор. «Чего меня? Расстрелять? Это чего ж ещё должно случиться, чтоб действительно меня…»,
- не успел я додумать. Налетел в коридоре на меня прокурор. «Свойский». Ещё совсем, будто вчера, обмывали «Урал» Сокола». И на тебе!
- Привели? Пойдём, поговорим с твоим другом. Лучшим, - совершенно бесчувственно бросил он мне.
«Действительно, - посетовал я на свою мягкотелость, - вчера надо пить с корешом, а завтра… А впрочем, какой он мне к едрене фене кореш. Или я ему?»
В кабинете они расположились командирском. В который раз за эту ночь обомлел: Феркес в исподней рубахе, в галифе и сапогах, вымазанный в грязи, с разодранной щекой сидел на стуле, у стены. Весь какой-то бесформенный. Неузнаваемый. Когда я вошёл, он заплетающимся языком, стеная, причитал:
- Не мог, ёой-ей, ну, никак не мог я, вытащить его, в грязи это, ноги скользят, Сокол-то, он, а? Хрипит…
Пьян был – в дупель. Или притворялся? Увидел меня – замычал:
- А, во…, лейтенант. Не даст соврать. Я ж тебя хотел на должность. Не Павлюка этого…, а Сокола, о-ой, а Сокола-то, как я любил и уважал…
В кабинете главным сидел моряк. Кап-два. Незнакомый армейский старлей. «Свойский» был третьим. Значит у них очередная пересменка.
Кап-два Феркесу:
- Помолчите.
Дальше мне:
- Пили с ними вчера? Вечером.
- Нет. Никак нет.
- Лейтенанта Мальского вечером видели?
- Нет. Не видал. Только утром, на разводе.
- Соколенко хорошо водил мотоцикл?
- Да, вроде. Говорил, с детства.
- Пьяным ездил?
- По-моему, никогда. Очень осторожно водил. Да…
Феркес заголосил:
- Да, гнал он, сильно гнал. Я ему…
- А, ну, помолчи! – рявкнул «свойский». – Продолжай, - это уже мне.
- Майор и вообще-то пил очень мало. Мы с ним в Коле, за три месяца, пару пива всего. Я там с другом, и то…, в «Арктике»… .
«Свойский» без тени улыбки:
- Знаем. «Офицер ПВО…, в канаве».
«Ну, ёшкин кот, выходит, кругом прав Мишаня. Да, Неужто, больше им пасти некого?»
Кап-два продолжил:
- На склад, смотреть пустые ячейки, кто вас позвал: Феркесин или Павлюк?
- Павлюк. Он сказал, что приказал начштаба. Феркесин то есть.
- Кто бирку обрезал?
- Павлюк, конечно. Не я же. Я и ойкнуть не успел.
Феркес за сердце схватился, стал воздух ртом хватать, чуть со стула не упал. Им занялся армейский старлей. Довольно грубовато. Подошёл «свойский». Подержал его за шею. Помял, вроде как.
- Идите. Не отлучайтесь далеко никуда, - сказал кап-два.
Хотел уточнить, на счёт этого «далеко». Решил, что не стоит. Уже выхожу, а кап-два наверное специально. Ехидно так:
- А что майор Феркесин действительно думал вас на артвооружение поставить?
Не хотелось в тот момент ничего вспоминать. Но вопрос задан. Органами. Под утро. А я был почти уверен, что Феркес прикидывается. И пьяным, и припадочным. Отвечаю почти громко, чтоб он услышал:
- Мне эта должность была до лампочки. А майор ударился наверное сильно. В грязь, падая, всё перепутал.
На крыльцо вышел. Закурил. Как всё произошло, я ещё не знал. Но потрясён был значительнее, чем в тот вечер. Когда всё это началось. Тогда круглые сутки светило солнце. Сейчас надвигалась зима. Было неимоверно тоскливо.
- Пойдём глянем его сумку, - увлёк меня с крыльца штаба Дудник. – Не думаю, что он может тут с какого бока причастен быть, но – не помешает.
- Малёк-то? – искренне удивился я, - Да мы с ним вместе прибыли, шинель евонную дважды урезали, не-е. Я сам, конечно, не из умников, но у Малька каши манной в голове поболе будет.
- С чего вдруг пили вместе? До этого ни разу, а тут – нате вам. – Дудник резко остановился. Перед входом в казарму. Во взводе Дудник оставил сумку Малька. Из дежурки перенесли, где он её вечером оставил. С утра собирался в Заполярный.
- Да как он разбился-то? Вы хоть знаете чего? – взмолился я.
Дудник продолжил, загибая пальцы:
- Сокол и с Феркесиным раньше не пил. «Урал» обмывали, помнишь? Ни его, ни Мальца не позвал. Раз. Он и вообще его не очень-то. Иногда приговаривал: «Уж я не спортсмен, но и боксёров с такой гладкой надменной рожей не видал». Не жаловал штабиста нашего. Два. А тут, поддав, с ним, на ночь-глядя не укладывается. Три. И куда? На «Спутник». В эту гору долбаную!...
- Это там, где я СПО поперёк дороги поставил? – обомлел я жутко.
- Там, там где-то, - продолжил майор, тоскливо глядя в темноте, на светлеющее небо.
- С его слов. Сокол тормознул, занесло, полетели под откос. Феркесин из люльки вылетел. Ему хоть бы что. А нашего майора придавило. Прямо бензобаком. Сокол хрипел, ворочался. А он, хиленький наш, не мог перевернуть «Урал». В грязи он, вишь, буксовал копытами. Бля…на!
- И что он дальше-то сделал? – просто заскулил я.
- В том и дело! – почти зашипел в бессильной ярости Дудник. – Пошёл обратно. В Печенгу! В Дом офицеров. К дежурному. «Спутник» в двух шагах, а он – в Печенгу.
- Да, как же это, а? – не укладывалось в голове совершенно.
- Пьян был сильно. Так твердит. – Дудник дёрнул меня за рукав. – Идём глянем. Быстро. Скоро уж командир прибыть должен. Прихварнул он. С вечера.
В сумке у Малька ничего плохого не было. Это несколько обрадовало А чего могло там быть? Толком и выразить майор затруднялся. Так, на всякий пожарный.
Меня днём больше не «таскали». За всех других принялись. Кто под руку попадался. Такое складывалось впечатление. Феркеса, правда, куда-то увезли.
Поздно вечером посыльный опять бежит В штаб, к командиру.
Захожу. Алейник смурной – дальше некуда. На меня глаз не поднял. Замполит Коробок сжался, красным носиком шмыгает. Дудник, в конец замотанный, мне сообщает:
- Майора Соколенко хоронить на родине будем. Завтра-послезавтра отправим. Как вагон подадут. Ты поедешь. Как представитель части. Больше некому.
Стою оглушенный. Не знаю, что и спросить.
Алейник в тоске, через силу, на меня не глядя:
- Да. Вот Дудников только тебя отправлять согласен. Ну и пускай. Это его обязанность.
- Так я что? – смог выдавить с трудом. – С это? Поеду с телом, что ли?
- Нет. Тело отдельно, ты отдельно. – Дудник сморщился в досаде. – Тьфу-ты, Господи, как говорить приходится. Иди. Будь готов. Всё объясню. Завтра.
Побрёл домой. С Борькой чаю попили.
Не помню я тогда, как и уснул.