Есть дела поважнее, двести пик, например.
Их дозоp показался на рассвете у опушки небольшой рощи за ручьем. Всадники покрутились, поглядели на дымящиеся руины, на наш просыпающийся лагерь и пропали, и вернулись снова. Мы видели их весь день, то приближающихся к нашей медленной колонне, то отстающих где-то у горизонта, и их присутствие причиняло мне некоторое беспокойство. Они, конечно, посчитали наших раненых, и мертвых, и способных держать оружие, и поняли, что превосходят нас числом. Они лучше знали местность, по которой лежал наш путь, и праведный гнев за безвинно постадавшую Дубровку призывал их к возмездию. Особенно с учетом численного превосходства. Вот разобъют эти оборванцы мою хваленую дружину, то-то будет начало для моих переговоров с князем Борой. Особенно если и меня самого прибъют сгоряча. Но это им удастся наврядли. Так, самый простой выход, удрать верхом, бросив пешую сотню на верную погибель. Придет же такое в голову. Выход второй: навязать им бой,где важнее не число, а умение, не дать им самим выбрать время и место. Легче сказать, чем сделать. Но я все же вертел головой, да думал, все лучше, чем вспомигать о том, что лежало на соломе в одной из телег, так замедляющих наше передвижение. Я подозвал к себе Фоста, тот поравнялся со мной, и я увидел его левую руку на перевязи и нехороший, воспаленный ожог на лице и на шее. На мой несвязный вопрос: "Что думаешь, сотник?" он ответил: "Думаю, князь, будут они ночью атаковать. Как раз перед рассветом."
Я и сам бы так сделал. А прежде увел бы лошадей.
К вечеру путь нам преградил неширокий, но глубокий овраг с крутыми откосами и чуть заметным пересохшим ручьем на дне. Мы повернули к западу, оставив овраг справа. Мне такая перемена не слишком нравилась, я не помнил этого оврага на пути в Дубровку. Хотя, если придется нам стать здесь лагерем, то хоть с одной стороны будем защищены неплохо. День выдался жарким, люди устали, и я уж жалел, что не поехали вдоль реки, где прохладнее и полно воды для лошадей, когда вступили мы на неширокий луг, по правую сторону которого лежал тот же овраг, несколько сузившийся, но все равно непроходимый, а слева поднималась каменистая гряда, поросшая жестким густым кустарником. Я даже присвистнул от удивления. Вот она, хорошо защищенная позиция. Легко превращаемая в капкан, смертельную мышеловку. Я видел несколько возможностей поймать и уничтожить здесь словенскую дружину. Я надеялся, что светлая голова, командующая русичскими голодранцами, мыслит с тем же полетом. Я скомандовал остановку и с небольшим отрядом поскакал вперед, посмотреть где кончается гряда. Она оказалась длинной, но чем дальше, тем более пологими становились ее склоны, и я понял – пройти можно.
Мы стали лагерем, загородив телегами западную сторону луга и там же оставили лошадей. Чтобы до них добраться, русичам пришлось бы или пройти через весь лагерь, или убрать телеги, ни то, ни другое тайно не сделаешь, хорошо. На всякий случай послал двоих парней помоложе проверить овраг. Оказалось, что пройти через него нельзя, на что я и надеялся. Тоже хорошо.
У моего костра собрались все десятники. Мне показалось, что их слишком мало и не всех я знал в лицо. Старый князь всегда говорил, что сила дружины определяется по самому наихудшему десятнику. Мало ли что он говорил. Что-то слишком часть стал я думать о нем, не в нем дело. Последний бой Ратобора, вот что привело меня на этот луг и от судьбы не уйдешь.
"Русичи могут атаковать нас этой ночью. Наша позиция и хороша и дурна. Отсидеться здесь не удастся. Всадникам здесь развернуться негде. Их больше, они крепости не брали, должны быть свежими, отдохнувшими, раненых нет у них. Если стена пойдет на стену, то могут нас и побить, хотя никто из них не достоин кольчуги ваши чистить. Выход один – хитрость. Еще затемно отряд всадников выйдет из лагеря на запад. Задача первая: убрать телеги, пропустить конницу и поставить телеги назад. Всадники обойдут гряду и приготовятся ударить русичей в тыл. Их поведу я. Пеший отряд займет оборону в середине лагеря. Задача вторая: затянуть русичей поглубже, не дать им разбежаться, занять их боем всех до единого. Стоять, держать оборону."
Настало время назвать второго воеводу. Фост, никакой уже не нарядный и не красивый, поднял ко мне красное лицо.
"Фост. Тебе с твоею рукой в пешем строю делать нечего. Поедешь со мной."
"Твоя воля, князь," - проскрипел Фост недовольно. Больно ты горд, сотник. Все, нет у меня больше сотников. Значит пеший отряд поведет десятник. И я уж знал который именно.
Он подался вперед, выглядывая из-за Фоста и Сороки, наклонился к костру так близко, что я подумал: сейчас подпалит себе волосы. Его глаза – два черных пятна на холсте. Две чаши, плыхающие огнем.
"Князь..." Что ты медлишь, Волоша? Ведь знал, чем дело кончится. Как только увидел этот узкий луг – знал. Или даже раньше, когда рассказывал о гибели сына.
"Княже, дозволь мне..." А может, когда увидел на его лице некую печать, хорошо тебе известную.
"Князь..." Один раз ты уже его спрятал, и что же? Так и будешь держать его за чужими спинами?
"Дозволь!" От судьбы не уйдешь.
"Хорошо, Хендар, принимай пеший отряд."
Недовольно закряхтел Сорока, по сути старший и более опытный десятник, ну да ничего, переживет. На всех не угодишь. Такие все стали нервные, да гордые.
Еще некоторое время поговорили, разобрали людей. Я взял себе всего пять десятков, ничего, справлюсь, да большей коннице и развернуться негде. Халиб отобрал себе с десяток лучших лучников и все стрелы, какие только мог найти. Стали устраиваться на ночлег, все разошлись, а я задержал Хендара. Мы прошлись с ним по лагерю, поглядели на овраг, на крутой склон.
"Станешь вот здесь, - я выбрал место примерно посередине луга, где земля казалась ровной, полого спускающейся к востоку. Хендар кивнул: "Да, княже." Он и сам знал, где ему становиться.
"Желательно, чтобы все они зашли за гряду, так что тебе придется отступить... - мы прошли к концу лагеря, - но не дальше, чем до сюда. Видишь, вон камень торчит, как жало у пики. Как досюда дошел – стой намертво, понял? А не то они прорвутся и все тогда пропало."
"Да, князь. Мы справимся, не сомневайся."
"Да знаю я, что справишься! - я начинал злиться, так некстати пришлись эти русичские бродяги, так глупо все выходило. И за подмогой я не послал, быть мне битому по собственной глупости, да гордости. - Иначе бы не поставил тебя. Но ты имей в виду, нам еще Алаборг брать. Быть порубленным этим сбродом не велика честь. Вперед не лезь, стой в цепи, обороняйся. Понял?"
"Да, княже, конечно, - он выглядел немного удивленным. Раздражение кислой отрыжкой подступало к горлу. Мы подошли к моему шатру. - Отдыхай, княже. Я посторожу."
"Иди, без тебя найдется кому посторожить. Ступай!"
Он кивнул, поспешно пошел прочь, шагая легко и бесшумно.
В шатре было душно, жарко, пыльно. Я лег у входа, растянулся на плаще. Комар звенел над ухом, что-то щекотало шею, уснешь тут. Стар я уже, валяться на земле, как собака. Вон город есть, палаты, так и спи себе в палатах, грей бока, пусть молодые скачут по всяким помойкам...
Разбудили меня, как я и велел, как только зашла луна. Ко мне привели пятерых дозорных, которых я отослал с простой задачей – найти русичский отряд и дать мне знать о его передвижении. Малый помог мне надеть кольчугу, подал пояс с мечами. Я прошел в конец лагеря, туда, где стояли оседланные кони и двигались смазанные накануне телеги, от которых уже тянуло сладким. В полной темноте мы выехали из лагеря, медленным шагом двинулись вдоль гряды. Я думал о том, что идем мы не совсем бесшумно. Что враг, должно быть, следит за нами сейчас и перебъет наши невеликие отряды поодиночке, я бы и сам так сделал. Что весь этот Дубровский поход выходил сплошным недоразумением, а с точки зрения моего военного искусства – стыд и позор, и больше ничего. Однако мы продвигались вперед, никто на нас не нападал, и неестественная тишина окружала нас.
Чтобы перейти гряду нам пришлось спешиться и вести коней в поводу, а на хребте Халиб и десяток его лучников оставили нас. Я только тогда перевел дух, когда мы снова спустились на пологую равнину, пересеченную нами вчера. Так же медленно и осторожно мы двинулись назад, в обход гряды, в обход, как хотелось бы верить, двухсот русичских пик.
Теперь оставалось только ждать. Небо на востоке посветлело, и звезды померкли, когда вернулся один из моих разведчиков, быстрый и невысокий, совсем молодой парень, и, взявшись за стремя зашептал горячо: "Идут, княже!"
"Все двести?"
"Не знаю, не считал, но идут одним отрядом."
"Хорошо, молодец ты. Как звать тебя?"
"Фролом, княже."
"Пожалую тебя, Фрол, как вернемся."
"Спасибо, князь. Там еще двое остались, смотрят, да двое в лагерь вернулись."
Парню, видимо, не очень хотелось идти в атаку, ну и не надо, другой у него дар, и я отослал его прочь, с заданием.
Стоять и просто так ждать не входит в мои таланты. Конь начал приплясывать подо мной, видимо зараженный моим нетерпением. Ничего, бестолочь, выучишься, так станешь не хуже моего вишневого. Я представил себе Хендара, стоящего в цепи, конечно впереди и в самом центре, в драгоценной Хватовой кольчуге. Такой убор делал его выгодным трофеем, почетным и ценным призом. В любой битве теперь лучшие из наших врагов станут искать с ним встречи, чтобы одной смертью сразу добыть себе и славу, и богатство. Готов ли он к такому? Готов. Как он просил меня отдать ему отряд вчера! Как хочется ему искупить вину, да отомстить за Хвата. Как близко мне это и понятно.
Наконец, тишина треснула, распалась на куски, на крики и грохот и звон, понятные и простые голоса битвы. Шум доносился издалека, перекатываясь волнами, взвинчивая нервы, и кто-то из моих всадников уже двигался вперед и я заревел: "Стоять! Ждать моей команды! Держать строй!" Я ждал сигнала, ждал когда весь вражеский отряд ступит на луг, ждал здесь, за грядой, пока русичи убивали моих людей, превосходя их числом вдвое. Скорее бы, боги, скорее бы! И я, конечно, тоже буду впереди и в центре, и мы их разобъем и выживем, лишь бы скорее!
Над каменистым гребнем, впереди и слева, поднялось небольшое облако дыма, едва заметное в полутьме, задрожало, потянулось к небу, снова расстелилось... Пора!
"Дружина, вперед! За Хвата! За Словенск!" - мы двинулись вперед, неторопливой размеренной рысью. В полном боевом порядке. Мечи еще в ножнах, и не взяты в руки щиты. Мы не спешим. Мы идем, и земля дрожит под копытами наших коней. Испуганная птица выпорхнула из темнеющих кустов и с криком устремилась к серому небу, а мы шли, все быстрее, и уже видели впереди конец гряды и шрам оврага, и мир становился светлее и обретал краски, боги! может быть в последний раз!
"К бою! Держать строй! Вперед!"
Мечи выходили из ножен, и снимались с седел щиты. Мы поворачивали широкой дугой, переходя в карьер, захлебываясь ветром и пылью, и звуками боя, и солнце вставало за нашей спиной может быть в последний раз, когда я, наконец, увидел врагов. Ощетинившихся пиками, теснящих пеший наш отряд. Разворачивающихся к нам навстречу, смыкающих черные круглые щиты. Увидел пики, нацеленные в груди наших коней, которых нельзя уже остановить, даже убив, боги, как нас мало! Как здорово! Вперед!
Мы не слышали как засвистели стрелы Халибовых лучников, но били они хорошо и точно, и русичская цепь уже не встречала нас стеною сомкнутых щитов, а смешалась в кучу дерева, железа и растерянной человечьей плоти, когда мы ударили их со всей неистовой яростью и с радостной, бьющей через край, ненавистью. Строй наш, конечно, рассыпался, но мы прорубались вперед и негде было развернуться на узком лугу, и некуда бежать. Я пригнулся к шее коня, пропуская летящую в меня пику, подставил свой щит под удар другой и, повернувшись, рассек спину безоружного русича, и люди передо мною расступались. И тогда я увидел, как на другом конце невеликого нашего поля точно так же расходится людской поток перед воином в варяжьем шлеме и с намалеванным на щите черным глазом, и услышал его боевой крик, хорошо мне знакомый, но все равно непонятный.
"Дружина! - заорал я, перекрывая шум. - Бери пленных! По осьмушке за голову!" И доорался, пика ударила моего коня в грудь. Мне удалось удержаться в седле, но конь уже шел боком и его передние ноги подгибались. Я спрыгнул на землю. Точно как Хват вчера! Только некому было встать рядом со мною, и на какой-то момент я оказался окруженным русичскими пиками. Но я зарубил двоих, и русичи отступили передо мной. Время было упущено, атаковавший меня воин упал с пикой в спине, двое словенских всадников поровнялись со мной, и я увидел, что бой наш заканчивается.
Конечно, мы не могли порубить всех. Я видел, как люди прыгали в овраг, оказавшийсе не таким уж убийственным. Пытающимся взобраться по крутому откосу повезло меньше, они оказались слишком хорошими мишенями, и дружинники поднимали пики, бросали их вслед бегущим русичам, и многие попадали в цель. Мы взяли около двух десятков пленников и только один русич, в богатом оружии и с гривой черных вьющихся волос, метался по кругу, как пойманный медведь, и еще держал в руках меч. Очень мне захотелось с ним сразиться, просто до боли в зубах, но что-то удерживало меня, что-то неуместное для княжеского достоинства было в этом русиче, дурная порода, подлая кровь... Я медлил и, конечно, Хендар ступил вперед и взглянул на меня, словно спрашивая позволения, и я кивнул ему. И сразу пожалел, сложил руки на поясе и крикнул ему:
"Эй, Хендар! Он нужен мне живым!"
Тот кивнул и снял шлем, дурень набитый, и бросил на землю щит. Дважды дурень. Убить мало. Красуется, как девка, просто стыдно. Едва я успел додумать такую обидную для Хендара мысль, как все было кончено, так быстро, что никто и удивиться не успел. И ничего он не красовался, а просто бросился в ноги устремившемуся навстречу русичу, а когда тот грохнулся на землю, ударил его по макушке рукоятью меча. Просто и обидно, ко всеобщему разочарованию. Песни о таком поединке не сложишь, даже самой короткой. Я подошел к нему, хлопнул по плечу:
"Цел?"
"Да, князь."
"Хорошо, Хендар, молодец. Заслужил осьмушку за него," - я рассмеялся, указав на приходящего в себя русича, а Хендар улыбнулся углоками губ и стал вязать пленного.
Вот порода варяжья, холодная кровь, думал я, сонно покачиваясь в седле. Мы уже были в словенских землях и остановились ненадолго в новой нашей крепости, прозванной Репей, хотя было у нее и другое, какое-нибудь красивое имя, может быть "Орлиное гнездо," что-нибудь гордое и благородное, да как-то не прижилось, и все тут. Репей, одно слово, даром что хорошая башня, да с насыпью и с палисадом. Там мы оставили раненых, хоть многие все же предпочли продолжать путь. Конечно, если кто-то ждет тебя дома, подумал я и вспомнил Оану.
Хендар, как обычно, ехал последним, а черноволосый пленник шел за ним на веревке. Оба выглядели одинаково хмуро и зло, и мне стало совестно за свое неуместное веселье. Чему тут радоваться? Сколько людей положено, чтобы только смачнее плюнуть русичскому пьянице в морду? Один Хват чего стоит. Все так, но обрадовался я другому. Тому, что лицо Хендара, пусть мрачное и угрюмое, не было уже расплывчатым и далеким.
Смерть отступила от него, вот мне и полегчало.
Часть 10
http://www.proza.ru/2012/01/10/481