5. Бобка

               
    Сороковые, так и хочется сказать роковые, годы 20го века несли с собой вал событий. Страна восстанавливалась, многое строилось заново. Отца направили на строительство ТЭЦ в Н.Туру. На удивление всех членов семьи ему выделили, как сказали бы сейчас коттедж, маленький финский, сборно-щитовой двухкомнатный домик под красной черепичной крышей. По тем временам – роскошное жильё: не мало строителей  жило в бараках, снимали углы в частных домах старого города. Задняя стена дома стала отваливаться от двух соседних в первую же зиму: то ли грунт заиграл, то ли фундамент повело, то ли по принципу русского авось собрали дом. Стену подпёрли снаружи бревном – жить было можно. Дом стоял метрах в 50 от лагеря для заключённых. Два ряда колючей проволоки, между ними ходил часовой, другой сидел на вышке. В лагере было несколько собак. Мы могли наблюдать, что происходит на территории зоны. Один из конвоиров  выходил на дежурство с овчаркой. Уши у неё висели, причём по-разному. У одного чуть кончик повис, другое повисло до половины: может, порода не удалась, может, были обморожены. Морозы в те годы на Урале стояли жестокие.
    Отношение конвоира к псу было недружеское. Он грубо помыкал собакой, дёргал резко поводок, кричал на животное, иногда концом поводка замахивался на него. Пёс обычно понуро опускал морду, но было видно со стороны, что он скалил зубы. Мы, дети, не боялись подходить к проволоке близко. С разрешения конвоиров бросали собакам кости, оставшиеся от супа или холодца. Собаки тут же принимались грызть их. Я старалась, чтобы подарочек достался той, которую обижал конвоир. Я звала пса Бобка. 
    Однажды ночью вся семья проснулась от выстрела. Стреляли в зоне. Наш малыш Бельчик, которого мы привезли с собой на новое место жительства из Н.Тагила, залаял. Мы не включали свет, затаились. Дело было весной. Снег сошёл. Родители   шептались, что, видимо, пользуясь тёплой погодой, из зоны сбежали заключенные. Мы приникли к окнам,  но в темноте не увидели никакого движения. Хотели уже снова укладываться спать, но тихое, жалобное поскуливание остановило нас. Папа приоткрыл дверь из сеней на крыльцо. В образовавшуюся щель на брюхе вполз известный нам всем Бобка.  Он положил морду на лапы и остался лежать в сенях. Когда рассвело мы увидели, что пёс ранен. Что произошло в зоне, мы узнали на следующий день от охранника, который стоял на вышке. Пёс всё-таки не выдержал издевательств конвоира и напал на него. Тот, защищаясь,  выстрелил, ранил собаку. В темноте Бобка скрылся, наверное, пролез под проволокой и приполз к нам. Отец переговорил с начальником зоны,и тот разрешил нам оставить раненого пса.
    Отец с мамой выходили Бобку.  Брат построил конуру, протянул проволоку, посадили Бобку на цепь, и у нас появился настоящий охранник дома. На ночь Бобку спускали с цепи, и он бегал по двору, иногда убегал за ограду, на свободу. Утром он всегда был на месте. Однажды, уходя на работу рано утром, отец увидел картину, от которой не на шутку разволновался. У крыльца сидел Бобка, а перед ним лежал окровавленный баран средних размеров. 
    Пёс помахивал хвостом, видимо, предлагая хозяину добычу  –  плату за доброе отношение. Неужели он отбил от стада барана, как волк, зарезал его, приволок  к дому, остаётся только гадать. Пришлось отцу убрать добычу за сарай. Вечером он освежевал барана. Шкуру высушили, а мясом угостили посаженного на цепь сторожевого пса. Больше его на свободу не отпускали, избегали неприятностей. Бобка радостным повизгиванием встречал по вечерам возвращающегося с работы хозяина.  Пёс всегда был на посту, а в сенях под ногами долго лежала тёплая овечья шкура.