Паук и теория всеобщего счастья

 
Его уважали за усидчивость, аккуратность, мастерство.
Притаившись часами сидел в своем пыльном углу. Внешне был спокоен; не двигался. Но внутри его творилось такое, что и вообразить было трудно! Годами не покидала его мелкая дрожь и тревожные мысли будоражили мелкий мозг.
Конечно же, его ни на секунду не покидало чувство долга, а именно выжидать очередную жертву. Хотя, упоминание об очередности жертв было бы некстати, так как он, во-первых, давно сбился со счета их, а во-вторых, по всем признакам наступили тяжелые времена.
Говоря так мы разумеем то, что паук сидел не евши очень давно. Его то и дело клонило ко сну. Грань между снами и явью стиралась и было невозможно определить уже – в каком мире он существует.
Особенно досаждали сцены счастливого детства. Он просыпался в поту и обнаруживал слезы на очах.
Да, он стал чаще плакать.
— Уж не к старости ли? – думал косматый паучище.
Иногда казалось мохнатому что присущий ему радостный и жестокий темперамент его смягчался некстати под влиянием сентиментальных настроений, накатывавшихся невпопад приступами до спазмов, до лихорадки…
— Ах, очень некстати все это!
Ах, как некстати! – с досадою восклицал паук, попирая тем самым святая святых – веленье Инстинкта жрать и плодиться.
 Но однажды ему, все-таки, попался на ужин завалящий тощий комар.
Надо было видеть с какою бодростью он выбросил словно катапультой тело свое по сигналу дребезжащих тенет. В мановение ока он оказался у жертвы.
— Раз, два! Бракабрыкабра – он произнес свое магическое заклинание. Затем жадно вгрызся комару в голову и стал сосать… Но удовольствие его длилось лишь какой-то миг, не более. Комар, видно было, перед тем как попасться ему в сеть, сам довольно долго не ел, вернее сказать, не сосал.
— Ах, нещасный кровосос, не из-за желания ли покончить собой, рухнул ты сломя голову в мою сеть?
Надо сказать, такие сумасброды тоже, случалось, попадались на зуб. Пока паук был молод, он все ел без разбору, но со временем такие вот самоубийцы стали ему отвратительны.
— Что с них взять? Одни крылья да длинные невкусные ноги – так думал паук с опытом. И он оставил остатки комара полуголодный… Сидя в паучьей конуре он с досадою и некоторым сожалением думал о комарах.
— Вот если бы достигнуть гармонии чтобы все летало, ползало, висело и кружилось вечно счастливо, сыто и привольно?
Паук стал чаще уходить в себя, верней – проваливаться в свою конуру с единой думой о безоговорочном счастье всех насекомых. О его странном поведении поползли угрюмые слухи… Однако в вынужденном безделии своем он решился выработать из собственного ума такую вот теорию вопреки укладу бытия. Безусловно начисто бесперспективную ибо неосуществимую – это ему неумолимо подсказывал опыт практика. Почему не может педант и аккуратист позволить себе власть побезумствовать? Надо ведь хоть чем-нибудь тешить себя! В хитросплетениях его ума вырастала вычурно забавная теорийка. Между тем, слухи о безумстве паука наводняли тучами округу. Теория же его вопреки разуму насекомых заключалась в единственном представлении об некоем идеальном мире, где все сосут сколько кто может… Подобно сказке теория выходила даже привлекательной, но из паучьего ума не выходило и то, что, все-таки, эта теория существовала где-то до него.
— Не могла не существовать! – так заключал паук-теоретик.
Инстинктивно он предпочитал отталкиваться от классиков марксизма-ленинизма. Однако было не в досуг разленившемуся паучищу доискиваться источников подобной теории.
— Ах какая архи-фикс-идейка! – повторял он бегая взад-вперед в беспамятстве по своей воронке.
— Это ж надо было выдумать такое – полное безоговорочное счастье всех насекомых…
Дело было к ночи. Паук вскочил в переполохе. Он было подумал что это попалась таки, наконец, жирная муха. Сеть продолжала содрогаться после мощнейшего толчка. Привычно словно катапультой он выбросил мускулистое бронированное тело навстречу…
Но что он увидел? Гигантская труба лежала поперек сети и неприятно дымила. Конечно же это был огарок сигареты, брошенный уходящим силуэтом циклопа-пешехода. Более того, он заметил язычок пламени, уже лизавший старые добрые сети.
— Кошмар – завопил паук и в ужасе воздел лапы над головой.
Он бросился бежать с перепугу. Вскоре остановился передохнуть, оглянулся и увидел свой дом охваченный пламенем.
— Куда теперь идти? – он побрел восвояси.
— Ах, некстати это, как некстати! – думал паук и побрел уныло, как-то вдруг сгорбившись, обуреваемый мещанскими страхами.
От былой осаждавшей его ум теории не осталось и следа.
                1992
omingalev@rambler.ru