Диковинный сон приснился. В нём одиноко высился незнакомый дом, он светил огнями окон и нарушал тем согласие в ночи. Но необычность его не в этом. Объём здания, его мощь, даже этажность, невозможно было осознать. Размер не угадывался, поскольку дом все время изменялся и словно был живым. То он казался неказистой угловатой пятиэтажкой, но стоило изменить угол обзора, и вот он уже почти стрела небоскрёба. Этот дом тонущим Титаником мигал пустыми подслеповатыми окнами, шипел, пыхтел себе под нос, выворачивался углами и крышей. Невозможно было определить и время, эпоху происходящего. Дом парил во все времена, был вечным.
Окна его не влекли своей внутренней жизнью. В каждом болело и перемешивалось что-то своё. В том доме жили самодостаточные люди, они никогда не подходили к окнам, жили в одиночку, о чём то говорили там между собой, иногда даже что-то резко выкрикивали друг-другу, смешно размахивая руками, что-то требовали, иногда – ласкались, может быть пели, читали друг-другу стихи, но слов было не разобрать.
Я был им чужим.
***
На темной плохо убранной сцене городского хорового общества проходил вступительный экзамен. Там собрались вихрастые пареньки лет 7-10; возраст участников был заранее оговорён в объявлении в газете.
В газетке сулили качественное музыкальное образование всем зачисленным в тот хор, плюс, при наличии слуха, будут желающих обучать играть на пианино или баяне, на выбор. Также было обещано дополнительно, как выигравший фант, последующее участие в спектаклях на сцене местного оперного театрика, наравне со взрослыми артистами. Когда-то там блистал Шаляпин, но те времена давно прошли!
В помпезных декорациях, в бронзе, раскрашенной под золото, надлежало появление в «Князе Игоре», «Русалке» и других оперных постановках. Маячили возможные перспективы аплодисментов, гастрольные поездки, будущее почитание зрителей, возможные съёмки в телепередачах; словом манила почти богемная жизнь, другое измерение свободы, внимания, уважения и удачи. И желающие, разумеется, нашлись!
Утром мама испекла сыну на завтрак жаренных хрустящих беляшей, а сама отправилась на рынок, видимо за картошкой и прочим съестным. Мальчик не хотел опаздывать на экзамен, о котором знал только сам, завернул горячий комок жаренного теста в газету, засунул его во внутренний карман пальто и вышел на улицу. Он бодро бежал по тропинке среди сугробов, ступая в следы снегу.
Ещё вчерашним вечером смыкая сонные глаза на подушке, мальчик решил записаться в хор, по объявлению.
Он всегда пел. Мама выговаривала ему через стенку ванной – ты там не разливайся так, а заканчивай скорее, не один в доме живёшь! Однако мальчик продолжал наперекор, но совсем тихо, про себя, без слов. Мелодия всё равно вырывалась сквозь сомкнутые его губы и была слышна. От домашних обычно попадало! Вот и решил он попасть в артисты!
Маленький провинциальный город был на удивление неказист в разнообразии досуга. По заснеженным улицам с металлическим скрежетом передвигались мерзлые полупустые вагоны трамваев со злыми кондукторшами. Может их унижала до смешного низкая цена проезда в три копейки? Рассекая снег, трамваи проезжали мимо открытого стадиона, мимо бассейна, где участие в спортивной секции стоило денег. Это летом повсюду желтые пузатые бочки с дешевым газированным квасом, - целое сладкое счастье! А зимой город по медвежьи спал.
В самом центре города – краеведческий музей, там – в витринах – мумифицированные медведи с вытаращиными от испуга глазами, да ладные макеты игрушечных нефтяных вышек. Говорили, что благодаря этой нефти страна выиграла войну.
Совсем рядом, напротив, мемориальный дом-музей вождя революции. В самом начале прошлого века, находясь здесь в царской ссылке, вождь спал там под клетчатым одеялом на унылой железной койке в обнимку с нелюбимой женой. А может он долго не мог заснуть, ворочался, скрипел сомкнутыми железными пружинами кровати, потом вставал и прислонившись спиной к ещё горячей печке, жадно глотал большими глотками кипячёную воду из кружки, а потом стоял в чёрных семейных трусах у тёмного окна и смотрел на чужой город. В его глазах отражались редкие огни от преющих фонарей, за окном тихо шел снег, он жирными хлопьями кутал город, словно пытался напрочь всё засыпать, как пеплом вулкана. По узкой улице проехала тёмная повозка, за ней бежала маленькая собачонка. Она ответственно тявкала на всю округу.
Вождь в ту пору был ещё совсем молодой, почти безбородый и не лысый. Он несомненно вспоминал другой дом на берегу Волги, оставшихся там маму, папу, кучу сестёр, ещё он иногда вспоминал брата, которого казнил царь. Его он совсем плохо помнил и редко вспоминал. Вождь думал в ту ночь и о любви, но, вне сомнения, о революции. Правда, выбрал последнее.
Повозка давно исчезла, лишь в ночи угасал лай той маленькой собаки. Вот всё затихло. Он молча курил и думал о господстве капитала и скорой неизбежности смены режима.
А может вождь никогда и не курил, думая сохранить здоровье?
***
На улице серьёзный минус. Очень холодно. По скользкой дороге можно лишь бежать, чтобы совсем не замёрзнуть. Для тепла мальчик плотно закрыл рот шарфом, через него паром выдыхался теплый воздух, влага прилипла к теплому шарфу и примёрзла коркой. Ресницы тоже смёрзлись. В самое сердце ему отзывался через тонкую газету свёрток с горячим беляшом, через хруст газетной бумаги он теплом проникал внутрь.
Мальчик в чёрной шапке-ушанке спешил на экзамен по вокалу. Он уже миновал стадион и мемориал. Уныло, в такт шагам, рисовалась картина будущей жизни. После неминуемой службы в армии ожидало многообразие военных закрытых заводов - почтовых ящиков, где конвейер всегда ждал свежии трудовые руки; безработица отсутствовала напрочь! Несмотря на строгую секретность, весь город прекрасно знал о продукции этих предприятий.
Как вариант, в городе ещё имелась большая тюрьма, идти в которую совсем не хотелось! Так что хор как возможная перспектива туманного будущего ласкал слух.
Экзаменаторы, строгие чопорные бабушки в чёрных юбках и перекрученных капроновых чулках, решали в тот день ни много не мало – судьбу, направление целой будущей жизни робеющих претендентов.
Их собралась целое множество, они, как маленькое войско, сгруппировались, и ждали своего рокового часа прослушивания. Некоторых привели мамы или бабушки, как то отцов там явно не наблюдалось. Женщины в рядах пустых кресел расстёгивали верхнюю одежду детей, закутанные от мороза мальчики снимали с круглых голов потные, надетые под шапки для дополнительного тепла женские платки. Деревянные сидения в пустом темном зале громко хлопали, на что экзаменаторши дёргали плечами, подчас шипели, как гусыни, они прикладывали палец к губам, делали строгие неприступные лица и отстраненно смотрели на следующего претендента.
Громко зазвучал пыльный рояль. Рыжая неприступная экзаменаторша Зоя Львовна строго кивнула начинать. Она чувствовала себя вахтёром мира музыки и оттого тщательно оберегала этот круг от случайных связей. Завёрнутый в газете беляш интимно грел душу, руки смёрзлись. Ноги в валенках были напротив совсем теплые, лишь вязаные носки собрались от быстрой ходьбы, завернулись и, обнажили розовые пятки, так что на сцене мальчик оказался практически босиком.
То березка, то рябина,
куст ракиты над рекой,
край родной, навек любимый,
где найдешь ещё такой?
На большом портрете в центре сцены висела мутная черно-белая фотография вождя. Ленин сидит в кожаном кресле, в руках его скрючилась маленькая кошка. Она явно хочет скорее вырваться, но руки хозяина цепко держат её за тонкую шею. Вождь и котёнок внимательно слушают пение:
День за днём идут года
Зори новых поколений.
Но никто и никогда
Не забудет имя Ленин!
Протяжная заунывная песня постепенно овладела мальчиком, она неслась изнутри, отделялась от его кожи, глаз. Стоя под открытой крышкой черного рояля, он то и дело смотрел на портрет вождя на стене, на стоптанные туфли Зои Львовны, они ударяли в такт музыке, потом мальчик смотрел на колосники над сценой, затем взгляд опускался до сточенных половиц сцены, наверняка их затёрли ичиги артистов народного танца, которые репетировали здесь вечерами.
Звучала популярная песня, наверняка мальчик умом и не мог понять всего смысла звучащих слов, положенных на величавую мелодию. Эта мелодия широкой рекой наполнила зал хорового общества, овладела полностью сердцем поющего, от неё распространялся холодок между лопаток на спине, мотив передался и детям на хлопающих сидениях в зале, и строгим экзаменаторшам. А сидения практически перестали стучать!
Экзаменаторши на время забыли, что в холодном коридоре их ждут в хозяйственной сетке отмытые стеклянные молочные бутылки для последующей сдачи последних в магазин, где вечером очередь станет меньше. Они забыли и о протекающей крыше в доме, о выпивающем мерзавце-муже, о том, что до зарплаты осталось мало денег, а куриные яички враз исчезли с прилавков в магазинах, напоминая тем о грядущей пасхе.
И вновь продолжается бой!...
И сердцу тревожно в груди…
Этой мелодии невозможно было сопротивляться. Мальчик отнюдь не обладал громким голосом, но его пение подобно весеннему снегоходу на широкой реке, заставляло слышать.
Ленин всегда живой
Ленин всегда с тобой
В горе , надежде и радости….
И вновь окутывали бравурные аккорды. Звуки как-то сами затекали внутрь, масляно заполняли всего. Оттого хотелось громко петь, хотелось раствориться, самому стать нотой, и чтобы так продолжалось всегда.
Столетие назад на высоком берегу речушки Ленин стоял и смотрел на снегоход по широкой местной реке Белой. Громадные льдины текли по течению многоводной реки, они вдруг сталкивались, крошились, но не тонули, а двигались дальше. Крошечные чёрные крапинки людей, проснувшихся после зимы, высыпали на набережную внизу и радовались обновлению. Они кидались снежками, копошились, румяные дворовые девки громко пересмеивались, лузгали семечками, плевались, а парни им вторили, они втягивались в картузы и щурились на юном солнце весне. Каждая весна приносит обновление, а с собой надежду на новую, счастливую последующую жизнь..
Вождь мысленно прикидывал свою жизнь. Он вспоминал гимназию, которую закончил недавно, родной маленький Симбирск, а ещё он не мог думать о совпадениях, поскольку они ещё ждали его. и казнен. Но молодой директор гимназии, Александр Фёдорович, в силу неведомых самому причин, разрешил продолжить обучение Володи. Он не препятствовал и успешному окончанию, с большой медалью.
***
Есть какая то магия в хоровом пении. Это напоминает ходьбу строем. Легко и свободно идти вместе, общей скоростью, смотреть только в затылок человека впереди, плечо в плечо, даже стучать каблуками разом со всеми, удар в удар, идти и помнить, выйдешь из общего ритма – собьют, затопчут.
Есть такой анекдот. Поспорили однажды штатский и военный, кто из них умнее, и вот в момент, когда спор принял серьёзный оборот и голоса стали громче и жёстче, военный натужно закричал штатскому:
- Ну если вы такие умные, чтож строем не ходите?
Тетеньки что-то отмечали в своих тетрадках карандашом и приглашали следующих. Экзамен продолжался.