СНЫ
Алексей Алгер
В эту ночь, первую ночь в чужом доме Хобо спал мало и чутко. Посторонних звуков было даже поменьше, чем в его старом, таком обжитом доме, где все его любили, и он всех любил. А, когда надо, жалел: влажным теплым своим языком вылизывал лица хозяев, когда они печалились. С особой нежностью лизал порез или ушиб. Он всегда безошибочно, находил ноющее или саднящее место и тогда его усердию не было границ.
Он стал настоящим членом семьи, заняв в ней свое место, благодаря любви, преданности и могучему инстинкту – непременно быть полезным хозяевам.
Многим ли из нашего с вами окружения, господа, присущи подобные инстинкты?
Ну, полизаться - это еще куда ни шло, а вот преданность, порядочность, любовь… Раритет-с, милостивые государи.
Он всегда различал тех, кто приходил в этот его дом. К одним мчался, радостно повизгивая и в знак особого расположения к гостю, встречал его в прихожей, приветствовал, вставая на задние лапы, а передними - упирался в грудь или в живот, это уж по росту.
А иных встречал рычанием. Потом укладывался под стол в гостиной и следил за беседой между хозяевами и визитерами, переводя взор своих выразительных глаз с длиннющими черными ресницами с хозяев на их гостей.
Так вот, звуков, шорохов разных было явно меньше, но почти все, что воспринимали чуткие собачьи уши и еще более чуткий нос, волновало его, тревожило. Нет, конечно, не пугало, чего бояться, ведь обоняние и слух у него отменные, да и клыки не как у японского пинчера или у этой его даже не подружки (дурочка ведь) болонки Джины, которая при первых их встречах от избытка чувств писалась, пискляво потявкивала и просилась “на ручки” к хозяйке.
Сколько их у него было этих знакомых, приятелей, дружков. И недруг был, даже враг – бультерьер Кинг. Хобо, собственно говоря, не имел никаких претензий к этому злобному и жестокому выродку. Но сам этот буль проявлял исступленную агрессивность в отношении всего, что шевелится. Эта его беззаветная и безотчетная злоба была предметом гордости его хозяина, а быть может, даже делала того счастливым.
Говорят, что некоторые собаки, со временем, приобретают черты внешнего сходства со своими хозяевами. В данном случае, ни о каком таком подобии речи нет, но натуры у буля и его хозяина были схожи: обоим доставляло радость видеть, как кто-то страдает от причиняемой ими боли. Не зря, не зря говорится: мы в ответе за тех, кого приручили. И в этом случае натяжки нет. Ведь хозяин этого четвероногого монстра сам был злобным и жестоким зверем. С подлинным наслаждением он вспоминал времена, когда служил в КГБ.
- Прикинь, - рассказывал он с широкой улыбкой, - я на этих мешках дерьма удары, какие угодно удары отрабатываю, а мне - офицерское жалованье не хилое, пайки там разные, медальку к празднику или за выслугу лет…
Что еще смущало деликатного и понятливого Хобо, так это некий разлад в окружающей обстановке. Ведь он лежал на таком знакомом ковре, хранившем запахи и его собственные, и хозяев. Ну, конечно же, это тот самый ковер, на котором он грыз сухари, печенья, а иногда и кое-что поизысканнее, под удивленными взглядами посетителей того, родного дома.
А дома-то и не было. Комната другая, весь дом и мир запахов другие. Не враждебные, но другие, чужие. А все свое осталось где-то в ином месте.
Да, ковер был свой, домашний, обжитой, а все остальное было… Нет, не опасным, но и не своим.
Вот и мучился Хобо, пес добрый, понятливый, на новом месте, хоть и на родном ковре. Вздрагивал во сне, совершенно по-человечьи глубоко вздыхал, видел во сне то хозяйку среднюю и самую любимую, как они с ней гуляют в парке, каждый уголок которого так хорошо знаком и многократно им помечен. А то хозяйку первую и самую юную, которой вскоре после начала их дружбы пришлось его оставить, но он до сих пор верил, что она к нему вернется. Хотя уже целых девять лет прошло, для собаки - вечность…
Был Хобо по-собачьи счастлив (не считая отъезда молодой хозяйки), достиг зрелого собачьего возраста. Живи да радуйся. Ан, нет.
Уже несколько дней наблюдал он такое, чего здесь, на его территории никогда не бывало. Мебель переставлялась, частью – выносилась из дома. Хобо поначалу даже рычал на чужих дядек, выносивших диван, стулья, шкафы. А потом, сообразив, что все происходит с позволения его хозяев, рычать перестал.
Хозяева хорошо знакомые ему вещи переставляли с места на место, что-то упаковывали. Деликатный Хобо лишь перемещался по изменившейся квартире, стараясь не путаться у людей под ногами.
И вот настал день, когда инстинкт, помноженный на врожденную сообразительность, подсказал ему, что в этом доме остается провести ему одну только ночь. Когда хозяин улегся в свою кровать, Хобо устроился с ним рядом, прямо в постели. Никогда прежде не позволял он себе ничего подобного. Так и пролежали они всю ночь бок о бок.
Утром хозяин надел на него ошейник с поводком, и он впервые не зарычал, хоть и не любил эту процедуру. Они вышли из дома и направились к автомобилю, на котором подъехал к их дому приятель хозяина. Расположились на заднем сидении. Хозяин гладил его, почесывал за ушами. А потом прильнул к нему, обнял за шею и стал как-то странно вздрагивать. В ответ Хобо стал лизать его щеки, почувствовав языком незнакомую соленую жидкость на лице хозяина.
Если бы собаки могли понимать человеческую речь, Хобо мог бы услышать:
- Потерпи, дорогой, вот мы осмотримся, устроимся…Сами, видишь, брат, жизнь свою ломаем… На Украине говорят, Хобка: паны дерутся, а у холопов чубы летят. Вот и хозяева твои, милый, летят в неизвестность.
Отвезли его, с ковром бельгийским и провиантом на первое время, к добрым людям.
Сергей, его новый хозяин, несколькими днями раньше бурно протестовал:
- Что, такого золотого пса усыплять? Не позволю!
Уже на чужбине стало известно, что наш Хобо стал отцом девятерых щенков…
В стране, из которой многие уже уехали, а эмиграционный процесс с начала прошлого столетия то затихал, то резко усиливался, все ее вожди были мечеными. Трудно каждого из них признать харизматическим, но приметным – несомненно: картавость у - Первого, пышные усы у - Второго, верного ученика и последователя, риторические изыски, веселившие всю планету еще одного из этого ряда деятелей.
Трое последних нарекли себя президентами и тоже каждый со своим приколом, как говорят современные молодые люди. И хотя самый последний и ныне действующий президент страны, из которой народ уезжал и продолжает уезжать (кроме родившихся в этой стране, как сказал Сатирик, по убеждению), наиболее неброский, он этой-то своей неприметностью и выделяется.
Первый президент назначил себя сам.
Второй в бескомпромиссной схватке низверг первого, и сам стал президентом страны, которая во время битвы за власть перестала быть гигантской империей.
В одночасье миллионы людей очутились в ближнем, по отношению к метрополии, зарубежье, в государствах- осколках великой и вечной, казалось бы, империи.
И началось великое переселение. Бывшие подданные теперь уже бывшей империи взбудоражились, словно муравьи в растревоженном муравейнике, и засеменили кто куда. Кто - в метрополию, которая не больно-то их и привечала, а кто и в зарубежье дальнее.
Заметно было, однако, что территориальные и демографические потери Президента номер два, если и огорчали, то не слишком, и он президентствовал себе, ну почти что царил. Когда не болел, конечно, и не перебирал …с демократией.
Президент-два, свалив предшественника, загодя стал подыскивать себе преемника, в чем и преуспел. Как говорится, и волки выть не смеют, и пастух надежный.
Все президенты - всего лишь люди и они, как и Хобо, видят сны. Действующий президент, говорят, спит без сновидений – ему это на прежней службе не полагалось, вот и привык. Да и блюдет себя – крепче спишь, дольше живешь.
Но первые-то два - сновидючие. А со снами ведь как? Что днем на уме, то ночью – на экране не вполне бодрствующего подсознания.
Сон первого президента.
Зрелая весна. Весенний ветерок то прохладой обдаст, то вместе с солнышком приласкает лицо, голову. Знаменитую на весь мир голову! Ну а как же, ни у одного другого президента мира нет такой отметины на лобно-теменной части благородного вида черепа. Фиолетовая отметина и не маленькая, и формы причудливой, можно сказать не ординарной – контурами напоминает фиорд где-нибудь в Норвегии или на Вуоксе.
Весна, свежесть, возрождение, птички заливаются трелями и щебетанием. Южная окраина его обширной империи, его империи. Парадиз! Сам он едет на тракторе из слоновой кости с инкрустациями из чистого золота.
И до такой степени он счастлив, уж так счастлив! Не весенней благодатью, не видом плодородной (в принципе) почвы, не птичьей рапсодией. А счастлив он тем, что знает (кому положено, проверили и доложили): ни у одного другого президента нет трактора из настоящей слоновой кости, чистым золотом высшей пробы инкрустированной!
Да уж, что хорошо, то хорошо! Однако деятельная натура президента номер один не удовольствуется обладанием чудо-трактором. Уже настала пора коровник перестроить в ягнятник, а завод по производству тутовой водки, да всяких там плодово-ягодных изделий и вовсе надо закрыть, а на его месте создать линию по производству колготок. Дел невпроворот! Стоит только на;чать…
Сон второго президента
Президентская государственная дача. Этих дач у президента несколько и приятно ему осознавать, что все они в безраздельной его собственности, а содержит их государство. Ясное дело, ведь президент, хоть и экс.
Дача большая, ели выстроились во дворе и за оградой, словно солдаты из роты почетного караула. Президент сегодня велел подать обед в бильярдную. По душе ему эта зала, обшитая красным деревом. В камине уютно потрескивают березовые дрова. Каминная доска из двух сортов мрамора – итальянского и кокандского, кокандский - не хуже, хоть и во много раз дешевле.
Белоснежная шевелюра идеально расчесана и уложена, на президенте свежая до крахмального хруста голубоватая сорочка, тонкий, но очень теплый пуловер из исландской, знамо дело, шерсти, туфли лакированные лодочкой из лучших сортов испанской кожи, даже у самого Хуана Карлоса нет таких, у Иглесиаса-младшего – имеются, он в них в сауну ходит.
Президент обедает. Он любит обедать один, обозревая просторный двор своей роскошной дачи, благо бильярдная расположена на втором этаже и почти весь двор и все, что в нем происходит, хорошо просматривается.
Котлеты из телятинки нежнейшей сегодня отменно хороши, и картошечка, соломкой жареная, и грибочки маринованные - лепота!
Но пуще вкуснятины этой, сладостно наблюдать президенту за действиями дворника. На дворе стылая осень и тот, бедолага, катит уже пятнадцатую тачку с порыжелой, жухлой листвой. Дворник знает, что хозяин любит порядок и требует неукоснительности во всем. И не дай Бог, его прогневать!
Закатив за угол массивного здания очередную тачку, дворник, тяжело дыша, стаскивает с головы форменный меховой треух и вытирает им крупные капли, как алмазы, усеявшие его темя и лоб, на которых расположена фиолетовая отметина, формой напоминающая причудливые контуры фиорда, словно где-то в Норвегии или на Вуоксе.
Мюнхен, весна 2004.