Конец ватаги
Пока мергены Таргына под руководством братьев Трубниковых вязали широкий плот, бай Баимбет распоряжался в ауле. Аульчане с привычной сноровкой разобрали юрты, сложили каркасы и скатали войлочное покрытие своих жилищ. Дюжие жигиты перетаскали весь скарб к берегу озера и надули большие бурдюки из бычьих шкур.
Связав кожаные шары крест-накрест, жигиты спустили их на зыбучую поверхность болотины, из решетчатых крыльев юрт и войлочных покрывал сделали настил. Братья Трубниковы молча наблюдали – их впечатлило старинное искусство кайсак-кереев. Потом Маркел нарушил молчание:
- Зачем тогда мы плот делали?
- А мы на него сначала скот, а потом ясырь поместим, - объяснил Баимбет.
- Где ж ты его набрал? Навродь бы некого…
- Ясырь сам к нам идет.
- Да кто это?
– Те, которые вас догоняют. Среди вас, сары-орысов, разные люди попадаются. Вы, к примеру, не приносите зла. А этот прислужник вашего ага султана Гагарина - общий враг.
- Истину молвишь, степной боярин. Сколько нам вреда от таких варнаков, - вздохнул Маркел. - Не столько службу государеву правят, сколько кругом вредят.
- Я вот припоминаю, - встрял в беседу младший Трубников. – как мы во осаде договаривались с Намгалом, а этот Киркин его науськивал на наших полковых.
- Ты откуль знаешь? – изумился Маркел.
- Дак он сам опосля бахвалился, - простодушно ответил Максим.
- Вот откелева ветры подували, - протянул Маркел.- А мы-то с Афоней Зыбиным все гадали, как да почто. То там, то тут малые уроны случались. Ну, пущай появится, отольется отпоется ему по полной мерке.
Тем временем жигиты и подпрягшиеся к ним мергены изготовили еще два плавучих островка на бурдючных поплавках. Люди со скарбом отплыли к острову на поплавках, скот раза два переправили на бревнах, а потом пригнали плот обратно. Оставшийся в перелеске отряд жигитов, мергенов и двух казаков попрятался в засаде.
И как только переправа закончилась, в бор въехала киркинская ватага. Варнаки и раньше посели бы, да лошади их были негодящиеся. Нагоняя Трубниковых, седоки совсем загнали кляч с потресканными копытами и опухшими бабками. Ватага недовольно загомонила: вот, мол, сбил ты нас, анафема, в свой поход бесовский…
Киркин прикрикнул на всех:
- А ну, заткнули свои пасти вонючие! Службу забыли?
Из ватаги вышел вперед могучий детина с дремучей, по самые глаза, бородищей:
- Мы тут на воле. Это ты на своей службе, дак и служи. Ты чего наобещал, пес поганый? Где оно, твое Аксу-Беловодье? Мы что, пешком туда пойдем?
Киркин дрогнул, мотнул башкой, и с нее слетел бараний калмыцкий треух. Обнажилась проплешина среди чернявой волосни на затылке и темени.
- Э, братва, да он ишшо и клейменый! – обратился детин к ватаге. – Не быть тому, чтобы чалдон нерчинский честным народом помыкал!
Трубниковы в своей скрадке все отлично видели и слышали. Углядев, что ватага готова на бунт супротив своего вожака, Маркел посчитал возможным выйти наружу. Толкнув брата – выходи, мол! – Маркел подал знак Таргынову отряду, чтоб не оказывали себя и молча таились, а сам в сопровождении Максима смело вышел навстречу ватаге.
Завидев офицеров, с которыми вместе были в осаде, ватажный народец зашумел вразнобой. Трубниковых не то чтобы уважали, но считали казачинами неподдельными. Минька Киркин, успев поднять с земли и надеть треух, злобно оскалился:
- Вот они, вяжи их! Свезем к губернатору, он всех одарит и наградит!
- Но, но, осади назад, прихвостень княжий! Не за дело царское ты ратуешь, на грабеж польстился и честных людей обманом сюда заманил! Так ли говорю? – обратился офицер к ватаге.
- Да уж так, - прогудел волохатый детина. – Мы-то все, - обвел он ручищей ватагу, - места приискать затеяли, где можно мирно и вольно, без притеснениев хозяйствовать. Калмыки, вишь, воспрепятствовали, к смерти принуждали, да Господь, – при этом слове детина перекрестился, - не допустил. А теперича этот гагаринский прикормыш над нами на вышку лезет…
- Не слушайте их, - завизжал Киркин, - энтот Маркел казну государеву упёр. Хватайте и вяжите его!
- Это уж ваши счеты меж собою, - выступил из ватаги перед всеми седатый, но крепкий мужичок. – Нам с имя не с руки вожкаться. Айда сами энту Беловодью искать. Руки-ноги целы, еду добудем, а места найдем – сами свою жизню сладим.
Маркелу Трубникову был на руку сей разлад между Киркиным и ватагой.
- Люди добрый, - сказал он, - сдается мне, путь к Беловодью через эту мшару пролегает. Мы тут как раз плот спроворили, хотели сами сплавать. Устуавем вам перву череду.
Ватага довольно загалдела, и все принялись спускаться к плоту. Как только последний ватажник спустился и ступил на бревна, как из кустовой поросли попрыгали туда же мергены и жигиты во главе с Таргыном. Размахивая жердями, они погнали плот на остров, отталкиваясь от дна.
А Киркин очутился лицом к лицу с теми, кого хотел убить чужими руками и ограбить. Он резво крутанулся на месте, как по команде «кругом» и припустил по поляне к лесу. Добежать не успел – путь ему пересекли конные калмыки, достигшие в этот час сосновой стены ленточного бора.
Они слезли с седел, насторожили свои копья на Миньку и замкнули его в круг. УКиркин затрепыхался, растопырил свои короткопалые пятерни и стал тыкать им в сторону Трубниковых:
- Их, вон их берите, они первые враги контайшины! У их есть ваше…
Договорить Киркин не успел – калмыцкий нойон огрел его по голове плетью с камнем, вплетенным в конец ремней, свитых в тугую косицу. Минька сложился и сел на землю. Треух лишь ослабил силу удара. Но и этого хватило – из носа Киркина хлынула красная юшка, и Минька захлюпал кровью, пуская алые пузыри.
- Где самоцвет, ворюга?
- Нету у меня… вон они… - стал икать со страху Киркин.
- Не отдашь? Ну, гляди!
Калмык подошел к своему коню и извлек из дорожной сумы небольшой лыковыц коробок. Их него он вынул птицу – сову-сплюшку – погорготал над нею по-совиному и напустил на Трубниковых. Сова облетела братьев, поочередно конув их шапки т подлетела к Миньке. Сев ему на голову, сова потеребила треух за правое ухо и прострекотала что-то свое хозяину.
Нойон двинул плетью в сторону Киркина и зыркнул на своих воинов. Двое подошли к Миньке, сорвали шапку и подали предводителю. Калмык вынул из треуха зеленый прозрачный камешек. На скуластом лице отразилось удовлетворение. Нойон двинул плетью в сторону болотины. Те же два воина подхватили Киркина, подтащили его к обрыву и скинули вниз. Только и было, что плеснулась грязь. Не обращая внимания на Трубниковых, калмыки ускакали туда же, откуда явились.
От озера к океану
Братья, оставшись одни, почувствовали облегчение. В бор идти уже не было нужды. От пережитого у обоих заурчало под ложечкой.
- Ну, братка, ты герой, и я герой, штаны с дырой, - подбодрил старший Трубников младшего.
- Угу. Без драки, да в забияки. Давай-ко, братка, варгань костерок, я слазаю в гнезда за яйцами. Напекем и поедим. Заодно у белок орехов да шишковых зерен позычу.
Пока один ладил кострище, другой без промедления надыбал яиц и лузгачки, надергал кореньев солодки, дикой капустки и черемши, усохшего зверобоя и тимьяна и снес к биваку. Маркел доспел и в другом – наставил силков на еле заметных заячьих тропках. Максиму он указал родничок, бивший из-под земли в зарослях шипишки.
И снова братья жмурились от удовольствия, попивая травяной настой. Потом, дождавшись, когда изжарится тушка матерого зайца, они сдобрили мясо кореньями и всласть нажевались походного жаркого, не забыв приложиться к чудом сохранившейся пляшке с первачом.
Отмерив себе по пригоршне орехов и сосновой семянки, они накидали под себя вереска и разлеглись на солнечном припеке и вели беседу, забавляя рот и зубы лузганьем.
- А чего это калмыки так с Минькой обошлись? – спросил Максим брата.
- Смекаю я, братка, что сей упокоенный во многих наших бедах повинен. И что я в плен попал, и что караван, что шел нам в помощь, калмыки захватили – то его работа была.
- А ить правда, ведь как странно он в крепости появился, с калмыцкой стороны.
- Вот-вот, и опосля как раз караван захватили, с едой, оружием и шведскими пушечниками-мастерами. Сносился порченый с неприятелем, доносил им. А вредить велел ему князюшка Гагарин, чтобы Бухгольца очернить.
Дак чего калмыки расправу учинили над своим друзьяком?
- Наказали они Миньку, сам видел за что. Тот камушек зеленый есть медный изумруд.
- Так что ж? Мы ведь тут и бирюзу находили, и другие приятные цветом камешки рассыпные, - отозвался Максим, прожевывая ядрышки шишек. – За это ж нас никто не преследовал.
- Это добро больше кайсаки ценят. Их самоцветы им для лечения да обрядности потребны, - объяснил Маркел. – А изумруд у калмыков для их святынь служит. Они и в свои пропускные пластинки - пайцзы – камень вставляют.
- А на кой им? Камень, он камень и есть. Был бы алатырь горючий, так это стоящее дело.
- У кажной народности свои причуды, - усмехнулся Маркел. – Как я в ихних краях побывал, так слыхал от мастеров, что медный изумруд как бы взор внутрь человека открывает. Погляди скрозь камень на кого-нибудь – и все помыслы откроются, и некоторой темноты альбо светлоты душа увидится. И силу свою камень сей являет только тому, кто найдет его на земле или в подарок получит. А ворованное ничем не явит себя.
- Сколь удивительные дела творятся на белом свете, - вздохнул Максим. – А чего насмотримся там, на востоке, когда до моря-окияна достигнем?!
- Горазд ты, братка, упоминать вовремя, - порадовался старший за младшего. – А и правда, разлеглись тут, чисто медведи опосля спячки. Пора и в путь налаживаться.
У берега раздался легкий свист. Братья приподнялись и поглядели. Снизу от болотины взлетел на ветку аркан, а по нему взобрался молодой бай.
- Кым, тамыр, подгребай к нам, - позвал Таргына Маркел. – Угостись-ка зайчатинкой, да вина-зелена хлебни.
Таргын не утрудил себя отказом, присел к братьям рядом и умял оставшуюся часть тушки. Но запил привычным для себя кобыльим молоком.
- Ну, как там, на острове-то? – полюбопытствовал Максим.
- Все хорошо, тамаша. Пусть живут, скот пасут, свой акбидай растят. Им оттуда не вовек уйти.
- Вот тебе и Беловодье! Совсем как тюрьма!
- Зачем турма? – удивился Таргын. – Люди хотели, люди получили. Надоест, так отец прочтет заклятие. Остров тут же их отправит в другое место.
- А вот это уже совсем к нашей нужде. Может, твой отец нас отправит туда, куда мы собрались?
- А пожить на острове не хотите? – осторожно спросил Таргын.
- Нет, нам чем дальше отсюда, тем лучше.
- Тогда ничего, можно, - с облегчением сказал Таргын.
Маркел заподозрил неладное и потребовал:
- А ну, скажи, почему так лучше?
- Тебе скажу. Ты многими тайнами владеешь и никому еще не выдал. И нашу тайну-жабык не откроешь. Те, кто на остров попадают, шибко быстро живут.
Это как же? – поразился Трубников.
- Ну, быстро старые становятся. Остров силу жизни забирает, потому там и вечное лето.
- А как же твой аул? Тоже так же?
- Они уже возвращаются. И потом – они на берегу побыли и озерной водой умылись. Это от старости защищает.
- Так что ж ты тем людям не велел озерной водой умываться. Они ж там поумирают.
- Нет, - сказал Таргын. – они как почувствуют зов Дерева, войдут в его дупло Унгир-Агаш и взлетят.
- А потом вылетят наружу?
- Нет. Они как бы испарятся, отдадут силу жизни.
- Но ты ж там был, в дупло заходил?
- Был, заходил. Но я не жить туда попал, а спасался. Если остров защищает, его сила по-другому действует.
Послышался шум. Накинув арканы на сучья сосен, стоящих над болотиной, в перелесок выбрались один за другим кайсаки Баимбетова аула. Сам Баимбет уже присел к костру.
- Давай, угощай отца, - шикнул Маркел Таргыну.
Тот мигом выдернул из-под халата чистое полотенце-орамал и почтительно подал на нем отцу жареного мяса с лесной приправой. Бай отведал, одобрительно почмокал и запил кумысом из турсучка.
- Почтенный, - обратился Маркел к Баимбету, - ты говорят, можешь отправить кого ни попадя туда, куда он пожелает?
- Это не я, это сила острова делает. А вам не надо на остров?
- Не, не, не, - поспешил упредить его Маркел. – на восход солнца, чтобы калмыков немирных миновать. Туда, где земля кончается и начинается большая вода.
- Тогда сядьте туда, где вы прятались.
Баимбет созвал старейшин и снова рассадил их возле кустов. Трубниковы в укрытии услышали бормотание, и веки их смежились сами собой. Позже, открыв глаза, они не усомнились в силе острова. Прожив остаток жизни в сухопутных и морских странствиях, братья Трубниковы умеренно тратили свой золотой запас и втихомолку благословляли кайсацкого бая и никогда никому не говорили о своем чудесном перемещении.