Годок

               

  ДЕНЬ В ДЕНЬ

Мой дед по отцу Петр Петрович Кузнецов родился 21 декабря 1879 года. До 20-х годов прошлого века этот факт ровно ничего не значил, но  после смерти В. И. Ленина на политическом небосклоне  Советской России взошла  новая яркая звезда: у всех на слуху стало имя Генерального секретаря ЦК ВКП(б) И. В. Сталина. В декабре 1929 года отмечалось его 50-летие, была опубликована биография нового вождя, и дедушка с приятным удивлением узнал, что родился с Иосифом Виссарионовичем день в день, в один и тот же год. На деревенском лексиконе таких людей звали “годками”, и с тех пор мой дед только так и называл Сталина — уважительно, как бы с заглавной буквы: Годок.
К тому времени уже и в глухих уголках люди узнали, что такое радио. Сначала громкоговорители вешали на столбах — как правило, возле сельсовета или правления колхоза, рядом с клубом… А потом и в дома  колхозников провели радиосеть, у людей появились радиоприемники. На них смотрели, как на чудо, вечерами после работы возле приёмника собирались всей семьей, да ещё и соседи приходили “Москву послушать”, обсудить столичные новости.
Нечасто, в основном по праздничным дням, выступал товарищ Сталин. По свидетельству старожилов, голос у него был глуховатый, негромкий, но люди вслушивались в каждое слово. И если, не дай Бог, кто-нибудь в эту минуту  имел дерзость слово  молвить, закашляться или как-то иначе нарушить благоговейную тишину в избе, дед мой стучал кулаком по столу и грозным шёпотом вещал: “Ти-ха!.. Годок говорит!”

  СБЕЖАЛ ОТ БЕЛЫХ

По счастью, никто в большом семействе деда не пострадал от репрессий тридцатых годов, хотя мог бы. И в первую очередь сам дед. Простой крестьянин, глава многодетной семьи, он не участвовал ни в одной из революций, по возрасту и как отец восьмерых детей не был мобилизован  ни в царскую армию в годы мировой войны, ни в Красную в годы гражданской. Но когда колчаковцы в 1919 году отступали из Пермской губернии, они в принудительном порядке забирали по одной подводе с ездовым от каждой “многолошадной семьи”.
У дедушки было две лошади (на две десятины земли) и, чтобы не рисковать сыновьями, он сам отправился ездовым на своей подводе. Белые заставили его взять с собой пару мешков муки для отступающих бойцов («вернёмся, отдадим с лихвой!»),  овса и сено для своих лошадей.
 Как рассказывала моя бабушка, прожившая без малого 90 лет, Петр Петрович вернулся через три дня — без поклажи, но сохранив и лошадь, и подводу.
О том, что происходило в эти дни, он никогда никому не рассказывал и грозно отмахивался, когда лезли с расспросами. Бабка могла только предположить, что не просто так сбежал он от белых. На каждой подводе ехал вооружённый солдат. Куда он делся и почему отпустил деда — эту тайну Петрович унёс с собой в могилу.
Но в 1937 — 1938 годах даже  трёхдневное пребывание в стане врага могло оказаться роковым: и не за такое судили, приговаривали к высшей мере или длительным срокам ГУЛага. Бог миловал.  Видимо, не нашлось в селе человека, способного «заложить» властям моего деда.

  В КУЛАКИ ХОТЕЛИ ЗАПИСАТЬ

Кстати, двух лошадей семья держала вплоть до коллективизации, и однажды бедные животные едва не стали причиной беды, но уже со стороны красных, а не белых. В конце 20-х началось массовое раскулачивание, и “пара гнедых” рассматривалась как признак зажиточности. К деду пришли описывать имущество. А семья к тому времени разрослась  до 12 человек: тут и старая бабка, и первые внуки…
 А в соседях жили бобыли — бездетные муж и жена, на двоих — одна лошадь. Вместе с комбедовцами сосед-бобыль тоже пришёл раскулачивать моего деда.
— И ты здесь? – искренне удивился Пётр Петрович. – Пришёл порадоваться на горе ближнего своего?
— А не будешь жировать! – ехидно ответил сосед. – Развёл табун, понимаешь…
Комбедовцы, оглядывая скудное жильё Кузнецовых, прислушивались: что-то ответит хозяин большой семьи?
— Вы прикиньте, кто из нас богаче, — сказал им дед. — У него по пол-лошади на человека, а у нас — по одной шестой…
Прикинули комитетчики, почесали затылки и согласились с доводами деда. Против арифметики не пойдёшь.
 А вскоре в “Правде” вышла статья Сталина “Головокружение от успехов”.
— Ай, молодец Годок! — нахваливал дед статью. — Будто про меня сказал… Это надо же — в кулаки хотели записать! Да  у нас три тулупа на всю семью. Нашли богатеев!

   ВОЙНА ПОЩАДИЛА СЫНОВЕЙ

Когда началась Великая Отечественная  война, дедушке шёл уже седьмой десяток, но его сыновья все ушли на фронт. А батя мой, служивший на Балтике, там же и встретил начало войны, вместе со всеми отражал массовый налёт вражеской авиации на Кронштадт уже в июне 1941 года.
А здесь, в тылу, вся тяжелая работа на колхозных полях легла на плечи женщин, стариков, подростков. Дед трудился на равных со всеми, жадно слушал сводки Совинформбюро и ни на минуту ни разу не усомнился в нашей победе. Даже тогда, когда немцы стояли под Москвой, Пётр Петрович был уверен: там, где Сталин, поражения быть не может.
— Слыхали? Парад был на Красной площади. Годок мой речь говорил. Пока он в Москве, ничего с ней не случится! — стучал кулаком мой дед.
Так и вышло.
 К великому счастью старика, все его сыновья вернулись живыми, хотя и ранило их не раз, а младший, дядя Петя, прошёл все круги ада в немецком плену.
В 1947-м из Вены прибыл на побывку и мой отец, к концу войны воевавший в составе Черноморской и Дунайской флотилий. Радости старика  не было предела. Одно огорчало его: никто из детей не видел “живого Сталина”.
— Как же так, сынки? — спрашивал дед. — Ведь он же и в Крыму был в 45-м, и в Германии… Разминулись вы с Годком моим?
— Разминулись, батя.

    ВСЛЕД ЗА СТАЛИНЫМ

В старости дедушка работал пожарным: дежурил на каланче. С неё вся деревня, как на ладони, и летом в дощатой будке благодать, но в морозные вьюжные зимы – не очень.
В январе 1953 года он сильно простудился и слёг. Всё, что полагается сельской медициной, было испробовано на нём: и баня, и мёд, и малина, и горячая русская печь… Ничего не помогало.
5 марта по радио передали печальную весть: умер Сталин. По воспоминаниям бабушки, дед изменился в лице и впервые за свою взрослую жизнь заплакал. Ни когда колчаковцы его забирали, ни когда свои раскулачить хотели, ни слезинки не пролил мой дед, а тут лежал, и горько бежали они по его морщинистым щекам. Потом насухо вытер слёзы и твёрдым голосом сказал:
— Ну вот и всё! Годок помер, пора и мне…
Через две недели дедушки не стало. Совсем ненамного пережил он человека, родившегося с ним в один год, в один день. Годка своего.

      ДВА ВОЖДЯ

А давняя мечта его “увидеть Сталина” в какой-то степени сбылась — глазами детей и внуков. В середине 50-х отца перевели с Северного флота на Балтику, мы всей семьёй побывали в Москве и первым делом, конечно же, пошли на Красную площадь, в Мавзолей.
Мне было лет семь; детская память сохранила лишь обрывки воспоминаний, но довольно яркие.
Помню, что мы долго и медленно продвигались в очереди самых разных, но молчаливых людей. Отец держал меня за руку, и всякий раз, когда мне хотелось спросить что-нибудь, порезвиться, строго грозил пальцем. Но вот мы дошли до главной двери, здесь с двух сторон стояли солдаты с карабинами и казались не живыми: не шелохнутся, ни мигнут. Помню, что отец, который тоже был в парадном мундире, при всех орденах, вошёл в святую дверь с особым благоговением.
Потом мы спускались вниз, и вот они — великие и вечно живые!
Ленин и Сталин лежали рядом,  в большом стеклянном кубе. Про первого что говорить? Каждый может спуститься и поглядеть. Иное дело Сталин. Тело его покоилось в Мавзолее считанные годы, да и то, в период «всенародного осуждения культа личности», вход в Мавзолей стал доступен немногим. Без преувеличения могу сказать, что нам в этом отношении крупно повезло.
Тело Сталина было облачено в светлый парадный мундир, на котором ярко горели золотые пуговицы (говорят, перед выносом генералиссимуса из Мавзолея их срезали и заменили латунными). Запомнились седые усы “второго вождя”, более естественный, чем у первого, цвет лица. Вообще Иосиф Виссарионович выглядел “более живым”, хотя и более старым, чем Владимир Ильич.
Представляю, как счастлив был бы дед, окажись он на нашем месте. Видеть Годка (пусть даже и в гробу) – жизни не жалко!
Вот такая небольшая история.
У меня совершенно не было намерения дать оценку деятельности Сталина. Боже избавь! Но сегодня, спустя десятилетия, невольно вспомнилось  это давнее семейное предание. Мой мудрый деревенский дед и его «Годок» из Мавзолея.
 
Юрий КУЗНЕЦОВ-АРБЕКОВ