«День не задался», – подумал Ёжик.
На самом деле он мог сказать это ещё рано утром. Скорее очень рано, а правильней ночью или даже вчерашним вечером, когда он только собирался засыпать.
Но вчерашний-то день наоборот, очень даже задался: и слизняков поел достаточно и нашёл большую дохлую лягушку, она была совсем свежей и вовсе не дохлой, а погибла, и без всякой высокопарности типа «Пала смертью храбрых», правильней «Пала смертью глупых». Нет, не очень хорошо, не такие лягушки глупые, чтобы так их оскорблять! Наверное, лучше всего «Пала смертью наивных», уверенная, что лес для животных: была молодой и неопытной.
То, что молодой, Ёжик понял, наслаждаясь нежной вкусной лягушатинкой.
А почему неопытной?
«Двуногие совсем оборзели!» – Ёжик аж запыхтел от возмущения. Оно конечно понятно, когда идёт охота: главным образом, честный поединок между охотником и будущей добычей, хотя, никогда неохота (что за беда, ‘идёт охота’, потом ‘неохота’), давайте по-другому, нет желания оказаться в роли добычи, пусть и будущей, какое-то отчаяние в этом звучит… мда… и ещё безысходность. Но когда охота вырождается в грязную игру, и правила этой игры, грязной игры, придумывает тот, кто выбрал себе роль охотника, становится обидно не только потенциальной добыче, но и случайным зрителям или свидетелям. И не поворачивается уже язык, чтобы добычу назвать ‘добычей’: в голове возникает другое слово, отдающее жалостью и безнадёжностью – ‘жертва’!
А если к тому же эту добычу убили да и бросили, то это и не добыча подавно. Смысл слова ‘добыча’ в том, чтобы добыть и использовать по назначению.
А какое назначение в том, чтобы убить ради куража? Мерзость одна!
Правда, Ёжику скорее всего слово ‘мерзость’ в голову не приходило, когда он, похрустывая косточками, торопливо поглощал свежатинку. Но то, что двуногие совсем оборзели, было ясно каждому обитателю этого леса. А погибшая лягушка была тому очередным подтверждением: она была раздавлена одним из огромных вонючих мерзких лязгающих чудищ, на которых двуногие любили передвигаться по лесу.
Одно дело, когда это были широкие, опять же вонючие тропы двуногих… Тут Ёжик перестал есть и подумал: «А давно я к ближайшей тропе двуногих не ходил».
В этих тропах, хоть они и отвратительно воняли, была несомненная польза: если не выходить на тропу, как делали некоторые слишком смелые, а правильней, слишком глупые, и хорошо, что дураки встречаются повсюду, то можно было всегда некоторыми из этих дураков очень даже неплохо закусить, а можно было и очень хорошо и очень долго закусывать, в течение нескольких дней, и не закусывать, а набивать брюхо (это когда дураком оказывался заяц, а один раз это была даже лиса). Тут Ёжик совсем перестал есть и задумался: «Ну, с зайцами всё понятно: мозги за ногами не успевают часто, особенно когда с испугу или в марте, как мне один знакомый заяц рассказывал. А вот лиса? Эта подлая хитрюга как так налетела на свою погибель? Видать, была одна единственная дура в семейке, которая благоденствует в нашем лесу! Вот и добегалась. Да нет! Не могла она быть такой дурой! А почему и не могла? – тут Ёжику в голову пришла мысль, которая доказывала, что ежей можно отнести к разряду мудрецов-философов, – Так видать провинилась, что лишилась разума. А кто её мог разума лишить? Или что? Мухоморы лисы не едят. Может, попробовала? А зачем?» Ёжик посопел, не нашёл ответа и вспомнил про недоеденную лягушку, руководствуясь принципом ‘Думать и отвечать на вопросы следует после того, когда решены самые насущные проблемы’, а самой насущной проблемой было доедание лягвы: ведь не ежам ловить этих быстрых незаметных амфибий. Тут Ёжик вздохнул и мечтательно вспомнил чудных головастиков, которых очень легко выбирать в мелких, почти пересохших лужах. Лучше любого самого большого слизняка! Такие нежные и вкусные!
Ёжик быстро дохрумкал остатками лягушки и отправился спать, счастливо сопя от сознания сытости и мечтая, чтобы следующий день принёс такую же чудную еду.
Он недолго потоптался в своём домике, устраиваясь поудобней, всхрапнул, ложась, и закрыл глаза.
Вот тут-то всё и началось! То, что выбивает из колеи любого! Кошмарная ночь непрерывной борьбы с врагом, когда даже охотник, который горд от осознания того, что он находится на вершине пищевой пирамиды, горестно и разочарованно осознаёт, что он, если и не в основании этой пирамиды, т.е. когда каждый видит в тебе добычу, и обоснованно видит, и пытается поступать соответствующим образом, начиная на тебя охоту, но уже и не на этой самой вершине. Да, низвергаться с вершины пирамиды больно! Не менее больно, даже если оказаться ниже, почувствовать на своих плечах или спине кого-то уверенного… а когда это не плечи, а подмышки и уши! «Зараза! Что ж так больно кусается?» – Ёжик тщётно пытался дотянуться зубами до зазудевшего пупка. Третья попытка оказалась относительно успешной: маленький враг быстро забегал во рту. Пришлось сделать несколько безуспешных кусательно-жующих движений, сопровождавшихся азартными сопением и фырканьем, пронизанными торжеством. Есть! Раскусил! «Что? – удивился Ёжик – Муравей? Не может быть!»
Но это был муравей: Ёжик систематически наведывался к соседнему муравейнику полакомиться его обитателями. Он так до с их пор и не пришёл к выводу, что же ему нравится больше: нежные муравьиные яйца (личинки) или бросающиеся на их защиту муравьи, этакие кисленькие хрустящие конфетки.
«Да, – мрачно подумал Ёжик – Придётся вылезать! Как же эти мерзавцы меня достали! И как же они сюда добрались? Выследили после моего последнего застолья и решили устроить новое застолье, но только поменявшись со мной ролями? Едомый стал едящим! Чего это пришло в голову?» Ёжик даже приостановился от такой мудрой мысли, вылезая в негодовании из норы: «Родители такому не учили. Значит, врождённая мудрость», – и он продолжил своё движение. Вечерняя роса уже пала, было прохладно и отнюдь не уютно. Какой уж тут освежающий сон и заслуженный отдых, когда постоянно приходится унимать дрожь!
Рассвело. И Ёжик полез в дом разбираться с непрошеными гостями.
Но разборки не получилось: первое, что он сделал, так это начал интервентов поедать, т.к. после холодной ночи был голоден как землеройка. А зол он был, наверное, как десяток землероек! Он хватал муравьёв, раскусывал и глотал, хватал, раскусывал и глотал, но их количество не убывало: они прямо неиссякаемым ручьём били из стены. Ёжик скоро понял, что он проиграл не только это сражение, второе, если ночную схватку считать первым, но и в войне он терпит полное поражение: территория останется за превосходящими силами противника, и единственная положительная вещь во всём в этом – лишнее место, куда можно ходить подкрепляться. «Подкрепляться? Какой вздор!» – пришло на ум. От этой кислятины без питательных муравьиных яиц ещё больше захотелось есть!
«Да! День не задался! Хотя? А может ещё не всё потеряно?» – и Ёжик вспомнил, как двуногие, изгиляясь над ним, натыкали с идиотским лошадиным ржанием в его колючки дымящиеся вонючие белые штучки похожие на палочки. После чего ему пришлось, когда его отпустили, вываляться в луже, чтобы затушить огонь, но штучки так и остались в колючках, и продолжали жутко вонять. Но когда Ёжик вернулся домой, из дома прямо шеренгой ринулись клопы, клещи, блохи, которые тоже умели портить хозяину кровь, правда, не так сильно и эффективно, как эта дружная братия! А ещё побежало незнамо что, о существовании чего в своём доме Ёжик и не догадывался!
После этого открытия, наведываясь к тропе двуногих, Ёжик стал систематически, когда захребетники начинали ощутимо донимать, накалывал на колючки одну-две белые штучки и относил их домой, т. к. тяжелый дух последних постепенно ослабевал и паразиты на это реагировали радостным возвращением.
Итак, в путь! «Я этим рыжим гадам покажу! Насую в их дырку побольше этих вонючек! Посмотрим ещё, чья возьмет!» – счастливо засопел Ёжик, уверенный, что возьмёт именно его.
Утро было туманным, стало намного прохладней, чем было ночью, и так влажно, что Ёжик прямо-таки плыл в росе, замёрзнув окончательно, не говоря уж о том, что подхлёстнутый съеденными муравьями аппетит перерос в саднящее чувство голода, которое раззадоривало боевой дух и ярость: «Ну, паскуды, держитесь! Наслаждайтесь последними минутами своей легко доставшейся славы!»