Анна-Луиза прилетела днем, и уже через два дня собиралась обратно в Сидней. Ее вызвали на завтрашнее заседание совета бюро. Видимо, вопросы с инвесторами были серьезные, иначе ее не стали бы беспокоить. Она не хотела сейчас думать об этом, завтра, все завтра выяснится. Гадать ни к чему. А сегодня вечером нужно прогуляться по городу, почувствовать, вспомнить все самое лучшее, что было здесь. Быть может тогда боль ее отпустит. Она и боялась этой встречи со своим прошлым, с тенями прошлого. И знала, что это необходимо сделать.
Анна давно не была дома. Небольшая квартирка на набережной Лиммат как будто застыла в ожидании хозяйки. В свой последний приезд сюда Анна убирала вещи Ника, аккуратно все сложила и спрятала подальше. Остались только фотографии, всего несколько снимков. Свои портреты она тоже собрала и спрятала, их было очень много. Ник развешивал их по всей квартире. Тогда она смеялась – обои “Анна-Луиза”. А сейчас, сидя в широком кресле возле окна, Анна перелистывала старый фотоальбом. Молодые еще родители, она сама совсем малышка, бабушка и дедушка. Дедушку она почти не видела, всего несколько раз за всю жизнь, он всегда был чем-то занят и приезжал редко. Единственное, что она помнила про деда – это сказку, которую он ей однажды рассказал. Про красные пуговицы. Непонятная сказка, но так запомнилась.
Одной маленькой прелестной девочке подарили очень красивое белое платье. Девочка обрадовалась, но ей очень захотелось на это белое платье пришить большие красные пуговицы. Все ее уговаривали, что не надо этого делать. Что она будет похожа на клоуна в цирке. Но девочке очень нравились клоуны, и она не видела в этом ничего плохого. Но таких пуговиц нигде не нашли. Не было их ни в огромных магазинах, ни в маленьких лавочках. И девочка загрустила. Даже заболела от такой грусти. Об этом узнал один человек. Он совсем не был добрый. Даже наоборот, ему все говорили, что у него каменное сердце. Ему не нравилось, что у него каменное сердце. Иногда он думал, что лучше бы у него вообще не было сердца, чем такое неправильное. Когда он узнал про заболевшую девочку, решил отдать ей свое каменное сердце. Оно ведь должно быть красным. Достал сердце, распилил его на кусочки, выточил кругляшки. Потом просверлил дырочки, как и должно быть на пуговицах. Когда он принес пуговицы девочке, она тут же выздоровела. И стала совсем счастливая. И носила свое белое платьице с клоунскими красными пуговицами. А человек жил дальше без сердца. И хотя он совсем не изменился, но теперь никто не решался назвать его безсердечным.
Анна с грустью вспомнила эту сказку. Очень в стиле деда. Похоже, он рассказывал про себя. Но она уже давно не маленькая девочка. Ей казалось, что уже лет с пятнадцати она чувствовала себя очень взрослой. Может быть взрослей, чем ее предки. Они покинули ее рано, ушли один за другим. И мама, и бабушка с дедом. Отец жив и здоров, но и его она редко видит. И в этот приезд им не удастся встретиться, вряд ли он сможет выбраться. А ей именно теперь хочется быть маленькой, прижаться к папиной коленке, пожаловаться. Поплакать даже. Ее привычка всегда быть взрослой, собранной, серьезной так мешала ей сейчас.
Скоро стемнеет. Пора. Позже она хотела еще зайти к подруге, если получится. Не стала звонить ей заранее. Сейчас она не хотела жить по расписанию и не хотела ни о чем договариваться, этот вечер слишком важен. Анна-Луиза достала свою зимнюю одежду, переоделась и вышла из дома. Поднялась вдоль набережной к плотине. Выпало немного снега, и его еще не успели затоптать окончательно. Она свернула к каналу, который отходил от реки отдельным рукавом. Пошла по тихим улочкам параллельно каналу, там они бродили с Ником. Очень много прогуливались вместе, разговаривали, смотрели друг на друга. Кажется, эти улочки насквозь пропитаны его присутствием. Сначала у нее даже закружилась голова от этого ощущения. И она старательно и осторожно вдыхала этот воздух, боялась, что он исчезнет. Она немного злилась на Ника, как он мог так ее оставить. Вот тут они поссорились однажды, возле маленькой лодочной станции. Здесь они не катались на лодках, этот канал казался слишком игрушечным, детским. Они обычно уезжали на озеро, на простор и свежий воздух. Мимо прошла шумная компания подростков. Они отчаянно веселились, и их голоса еще долго отчетливо было слышно на узкой каменной улице. Это ее немного вернуло в настоящее. А вот парк. Но Ника больше не было рядом. Он как будто растаял, и только деревья тихо шуршали и махали ветками. Как будто они прощались с ней – за него. Но это были просто деревья в парке. Как молчаливые сторожа, они отгораживали небольшое пространство покоя. Черные стволы и ветки четким узором завешивали ярко освещенные улицы. Здесь светился сейчас только снег. Анне нравилась эта темнота. Она успокаивала и прятала ее. Это было то, чего ей хотелось - спрятаться и успокоиться. Она шла медленно, очень медленно. Но и парк кончился. Всё когда-нибудь кончается. Анна чувствовала, что тяжелая боль ушла, осталась в этом парке, зацепилась за эти ветки и не преследует ее.
Она дошла до линии – границы света и тени. Вдохнула, шагнула через границу и быстрыми шагами отправилась на соседнюю улицу. Подруга жила совсем недалеко. Позвонив на ходу, она предложила ей выбраться в кафе ненадолго. Они встретились радостно, обнялись, и за глинтвейном и кофе долго рассказывали друг другу всякие мелочи, какие случаются каждый день.
Анна вслух пожалела, что не зашла сегодня в собор Фраумюнстер, не успела после самолета. Хотела картинки Шагала вспомнить. Но ее подружка удивилась – она не заходила внутрь уже лет пять, хотя каждый день проходила мимо. Ну что Шагал, он же всегда рядом. Как у многих столичных жителей, у нее эти экскурсии откладывались всегда на неопределенный срок. А Анна рассказывала о заброшенных пригородах Сиднея, о детском приюте. И о картинках, которые дети рисуют. Эти рисунки напоминали ей родной город, именно из-за этих витражей.
Уже ближе к полуночи, вернувшись домой, Анна вспомнила про альбом. Вот же он, альбом с фотографиями витражей. Она решила увезти его с собой. Обязательно покажет ребятишкам и подарит им.