Мой дядя по линии отца, Тойво Андреевич, мужик был роста невысокого, но крепок в плечах. Украшающая гранитный подбородок волевая ямка, вкупе с серыми упрямыми глазами, выявляла натуру сильную, духовитую, твердую. На расправу дядя был скор и крут, на руку тяжел. Пощады нe к близким, нe к недругам не знал. Добавьте к этому неуемную задиристость. Ума был практического, крестьянского. Знал что надо, как надо и главное,- умел. Матершинник был страшный, и тоже умел. Выражал свою мысль забористо, но доходчиво, чем немало меня поражал, вызывая немое восхищение квалифицированным языком в пору моего мальчишества, когда я приезжал к нему в Сибирь с далекого Поволжья. Что, кстати, я с успехом перенял от него и пользуюсь по сей день легко и непринужденно, не вызывая ни разу в обществе недоразумений и конфликтов на этот счет за долгую свою жизнь. Мой рост и отбитые кулаки вряд ли тому причина, ибо есть люди покрепче.
Было у дяди две дочери и сын. Та, о которой пойдет речь, моя сестра, была тогда пятнадцатилетней, красивой девушкой, блондинкой, слегка рыжевато – золотистого оттенка. Звали ее Эльвирой. В Сибири в те времена жили хорошо. Денег лишних не было, но хватало на все про все. Квартира, дача, машина в наличии имелись. Определенный доход семья имела с дачи. В тот год малины уродилось как никогда. После подсчета доходов, получив должную сумму, Эльвира, подойдя к отцу, попросилась впервые съездить одной в Ленинград, к своей старой тетушке. Дядя без лишних слов благословил на поездку свою доченьку и та, упаковав свою новую сумку, пошла покупать билеты на самолет. Заодно решили отправить с ней и подружку.
Утром девочки попрощались с мамами, сели в папины Жигули, «копейку», и поехали. Дорогой девочки были в ударе, хохотали беспричинно и дурачились. Потом переключили внимание на машины со счастливыми номерами. Завидев номер с двумя пятерками, били друг друга в ладони, крича : пять, пять! – моя удача! другая вторила – семь, семь! Удар в ладоши – моя удача! Так и доехали. Вышли из машины радостные, - летим одни, свободные как ветер. И тут дядюшка мой закрывает дверцу, да как хлопнет в ладони, громко, с размаху, так, что окна задребезжали в здании вокзала аэропорта: «Б…дь! Моя удача! А где сумка?!»
Эльвира знала, отец никогда не повернет назад ни в словах, ни в деле. Съездила... в глазах начинали закипать слезы и вдруг, из подошедшего автобуса «Братск – Аэропорт» вышла Эльвирина мама. С сумкой в руках.
Фраза, брошенная в сердцах Тойво Андреевичем, стала крылатой и в минуты, когда случался какой – либо казус, раздавался непременный хлопок в ладони, с последующим: « Б…дь! Моя удача! А где сумка!?»
Дядя умер, а фраза осталась. Сестры мои стали замечательными матерями, и брат, слава Богу, жив и здоров к своим преклонным годам.
январь, 2011