Начав просматривать строчки, предлагаемые Вашему, читатель, вниманию, Вы пробегаете взглядом по буквам, что ещё не несут тех образов и эмоций, в ожидании которых, собственно, Вы и вовлеклись в процесс чтения, - напротив, Вы замечаете, что тот, кто сложил из слов предложения, взялся ни с того, ни с его упоминать Вас и Ваше внимание, не желая обращаться непосредственно к тому, чем заниматься он, собственно, обязан – вести рассказ.
Негожее поведение автора, чрезмерно отдающее оригинальничанием и позёрством, пресечено – им самим же – скромное и недолгое повествование начинается.
София... Нет, пожалуй, не стоит, рассказывая о ком-то, упоминать имя, которое не по нраву самому герою истории, ибо так делают лишь когда желают представить изображаемого в неблаговидном свете, - наша же задача иная, а потому станем вспоминать имя то, что нравится самой героине нашего рассказа, – Соня... Познакомилась с Геннадием Петровичем в месте, что трудно назвать романтичным, подходящим для начинания дел души и сердца, напротив, здесь, в Залоговом управлении – вотчине бренных купюр и денежной зависимости, где думается исключительно о растратах, затратах и прочих мытарствах, трудно было даже вообразить возможность первого свидания – двух душ, что тяготились одиночеством, что тянулись к нежности и привязанности.
Геннадий Петрович ощущал свой возраст не в полном соответствии с признаниями паспортных листов – несмотря на прошедшие годы, он оставался для самого себя, как и прежде, молодым и даже немного юным – возраста точь-в-точь Сониного. Она же, в противность, чувствовала в себе опыт и усталость лет, что, как казалось, миновали, сгинув в ушедшей молодости и зрелости, приблизившись к многоопытной старости, и хоть документы, как и свечи на Дне рождения, говорили об обратном, Соня чувствовала себя ровесницей Геннадия Петровича – быть может, даже обладательницей возраста более значимого.
Прерывая неспешное движение моего неловкого слога, в рассказ врываются герои повествования - в первую очередь, громкими словами, во вторую – резкими жестикуляциями - читатель поначалу слышит прочитанное, лишь после его начинает видеть:
- Нет, нет, я хочу тебе в этом признаться, - Соня берёт Геннадия Петровича за руку, смотрит не на него, а куда-то в сторону - может, на тянущиеся, неспешные облака? или на потрёпанную ветрами и временами фетровую шляпу своего спутника?
- Сонечка, может, не стоит? Ты меня пугаешь...
- Слушай. Я давно хочу рассказать тебе об этом. Почти с того дня, как мы познакомились. Да, уже два года...
«Где же обещанные выкрики и жестикуляции?» - спросить это должен не только нетерпеливый читатель, но и всякий, пропутешествовавший своим взглядом до этих строк – и, вне всякого сомнения, выказывая свою претензию, он будет прав, а потому ситуация исправляется, начинает следовать тому плану, что был изначально озвучен самим автором.
- Когда мы повстречались в Залоговом управлении, я закладывала своё Кольцо Любви, именно то, что мне досталось от матери, а той – от бабушки! – собравшись с духом, с силами, со злобой на саму себя, выпаливает Соня, изломав линию своих рук так, что они начинают походить на кусок колючей проволоки.
- И... - заметно, что Геннадий Петрович не просто растерян – его закрытые глаза свидетельствуют о том, что он потерян, даже испуган. – Ты же... Его выкупила после? Как?! Не...
- Нет! Зачем бы я начинала тебе рассказывать об этом?! – Соня только что перешла на крик, но голос её уже сипит, она уже охрипла. – Его кто-то в тот же день купил! И... И я во власти того, в чьих руках моё кольцо! Я его хотела выкупить обратно, я же не думала... Мне нужны были деньги! Очень! Для мамы! – Соня, растеряв свой голос вовсе, выдыхая лишь хрип и дрожь, замолкает.
Как ни странно, несмотря на первую – порывистую, пронзительную - реакцию на слова Сони, Геннадий Петрович теперь почти спокоен, почти так же ласков, как и обычно:
- Соня... Но мы же любим друг друга вне зависимости от Кольца... Так ведь? Так? Что нам оно?.. Кто нам в силах помешать?.. Кто?
Соня смотрит на Геннадия Петровича пристально и долго, поначалу, как кажется, с толикой сомнения, после же – с росинкой слезы:
- Это... Именно это я и хотела от тебя услышать... Спасибо тебе, любимый...
Всё. На сём месте моего нескладного анекдота всякий, настроенный романтично, вдохновенно, - солидный ли господин то будет, или юная барышня – пусть распрощается со строками, что сопровождали его последние несколько минут, пусть чтение закончит. Конец.
Для всех же прочих рассказ продолжится.
Должно быть, Соня рано или поздно узнает о странном увлечении своего возлюбленного – потерей станет это для неё, разочарованием или просто равнодушным кивком головы, ибо имеется вероятность, что чувства её к тому времени остынут, - бог знает... – будущее промозгло и туманно, будущее непроницаемо. Так или иначе, во мне отчего-то живёт уверенность, что Соня всё же прознает об увлечении Геннадия Петровича – пытливый ум, природная наблюдательность станут в этом деле её подмогой.
«Да не томи ж!» - вскрикнет особо несдержанный читатель.
Соне однажды станет известно, что Геннадий Петрович был именно тем человеком, что купил Кольцо Любви, принадлежащее когда-то ей; что именно потому меж ними возникли чувственные взаимоотношения; что была она с момента их знакомства полностью во власти своего будущего мужа; что сцена изумления в ответ на её рассказ о заложенном кольце Геннадием Петровичем была исполнена мастерски – с возгласом и наигранной оторопью.
Если к роковому моменту, когда правда приоткроет свой занавес, любовь Сони будет жива, узнанные ею обстоятельства - их с Геннадием Петровичем знакомства - мало что изменят, потому как многие человеческие чувства – и не только взращенные Амуром – на редкость крепки, коль время даёт им возможность укорениться. Если, как принято выражаться в народе, не приключается одно «но».
Но... Как было объявлено выше – рано или поздно Соня всё же прознает об УВЛЕЧЕНИИ своего супруга, о дурной и негожей его страстишке... О некрасивом пустяке и нелепом хобби - частенько рассматривать, изучать и любить свою коллекцию – Колец Любви.