Рано утром прибыла делегация от князя Труана, бывшего Альдейгского, а ныне бездомного. Всадники подъехали к воротам, помахали пикой с привязанной к древку белой тряпицей. Я выслал им навстречу Евфимуса с охраной. Они долго стояли под дождем, кивали и качали головами, для виду разворачивались, будто прочь, возвращались, все как положено. Наконец, Евфимус вернулся и поднялся ко мне на галерею над воротами.
"Князь Труан просит о встрече, княже. Договорились о страже в десять воинов. Все сдадут оружие за воротами. Труану позволено будет оставить при себе меч. Также я позволил всем ехать по городу верхом. Как скажешь, князь?"
"Ничего, хорошо," - переговоры велись по определенным правилам, и предложенные Евфимусом условия оказывали больше чести засранцу Труану, чем тот заслуживал, но я никогда не придавал значения такой ерунде. Какая разница кто что сказал и кто на чем ехал, если на каждого словена приходится по четыре альдейгца? "Будем встречать их в палатах."
Я велел подавать еды, какой угодно, лишь бы побольше, да подогнать людей на улицу, встречать вражьего князя. Пусть думает что мы можем состариться в его осаде. Я встал ему навстречу, радушно повел руками: "Князь Труан, сердечно рад видеть тебя здоровым. Присаживайся, угощайся. И люди твои – желанные гости за моим столом. - Нарядные слуги стояли вдоль стен, дружины набилось десятка с два, для впечатления. Я еще подумал, может песельников позвать... - Что привело благородного князя в Словенск?" - и тот как будто даже удивился глупости моего вопроса. Ничего не поделаешь, таковы правила.
"Стало нам известно, князь Волоша, что ты учинил разгром в Альдейге, очень для нас огорчительный."
Как тут не огорчиться, был город, да сплыл. Ты, Труан, еще не представляешь глубины своего огорчения. Я улыбнулся в бороду:
"Одно мне, князь, непонятно, как это наши два немалые войска сумели разойтись на сравнительно небольшом пространстве?"
Тут уж он улыбнулся, как будто щель прорезалась на бледном лице. И я подумал, что меня, похоже, провели. По крайней мере попытались.
"Вот что я тебе скажу, княже. Боги были ко мне добры и с их помощью удалось мне взять богатую добычу. Могу с тобой поделиться. Города тебе не взять, но беспокойства ты мне причиняешь немало. Подумай. У нас – крыша над головой, вы мокнете под дождем. У нас еды невпроворот, колодцы хорошие. Что вы едите и пьете, про то я даже думать не хочу. Бери от меня выкуп да иди себе прочь."
Все зависело от того, знал ли он, что идти ему, собственно говоря, уже некуда. Вижу я твою судьбу, Труанка, мыкаться тебе по крепостям. Мой гость вдруг глянул на меня как-то странно. Неужели он умеет волноваться? Спросил, медленно подбирая слова:
"У меня в городе осталась жена с детьми. Должны были, конечно, уйти, но не знаю успели ли."
Ты дурак, князь Труан. Сказал бы я тебе, что они у меня в подвале, на цепи сидят. Если б не был сам еще большим дураком
"Я не видел их в Альдейге, князь. Видимо, ушли."
Труан закрыл глаза, пошевелил губами, видимо помолился. Даже и у такого опарыша бледного и то наследники есть, как это ему удалось? Божья милось в лице какого-нибудь пригожего дружинника, не иначе.
"Ладно, князь," - заговорил Труан. - Дань мне платить не станешь?"
"Нет, этого не могу. Но выкуп за город дам."
Он вдруг посмотрел мне прямо в глаза, даже через стол перегнулся, и прошипел с похвальной ненавистью:
"Желаю, чтоб города твоего не было. Совсем!"
"Тут одного желания мало. Впрочем, у тебя вон и войско есть, какое-никакое. Давай, княже, штурмуй. А как наскучит, или, к примеру, в тепле посидеть захочется, приходи опять, поговорим."
Я встал и все поднялись следом. Альдейгский князь вышел, прямой как палка, застучали во дворе копыта. Я сказал Хвату и Лидулу:
"Сейчас пойдут на штурм. Всех людей на стены, даже самых распоследних."
И штурм начался.
Сначала в нас полетели горящие стрелы, по такой погоде совершенно бесполезные и даже, как-будто, смешные. Наши лучники, бъющие со стен, были в лучшей позиции, и стрелы их летели дальше и первые альдейгцы пролили кровь под Словенском. Затем на смешные наши стены понесли лестницы, причем сразу с нескольких сторон. Большинство из них, конечно, скинули вниз, но по некоторым из них, со стороны, противоположной реке, поднялись все же труановы дружинники, и бой закипел уже в городе, на рыночной площади. Нам удалось окружить и порубить вошедших в город. Я видел, как Хват бил щитом в лицо забирающегося на стену, а Хендар, прикрывая его спину, дрался сразу с двумя альдейгцами, и стрела торчала из его черного доспеха в правой лопатке.
Первый удар удалось отразить. Враг отступил со своими лестницами и дурацкими стрелами, но ясно было одно, города нам не удержать. Двести воинов на стенах, а сколько под стенами? Пять сотен? Шесть? Даже такой засранец, как князь Труан должен справиться.
На рынке мы взяли пленного, варяжского вида, с перерезанной ногой. Рану стянули потуже, и привели пленного в барак, куда я позвал Евфимуса в переводчики. Хотел позвать Хендара, да передумал, а вернее пожалел его. Пришел Халиб с плетью, пощелкал, погасил узловатым хвостом свечу, варяг глядел безучастно. Таким же оставалось его лицо, когда плеть сняла первый лоскут кожи с его плеча. Вопрос у меня был всего один: что знают а лагере об Альдейге, но варяг молчал, кряхтел Халиб, и темные брызги летели из-под плети. А с улицы между тем донесся шум и крик, заревел рог, и мой допрос превратился в бесполезную трату времени. Я снял с пояса кинжал, коснулся лезвием варягова горла, бросил: "Переводи, Евфимус," и, склонившись к врагу, вцепился в его нечесаную гриву.
"Я сейчас перережу тебе глотку. И ты сдохнешь, как свинья. Как раб, на коленях, со связанными руками. - Что-то переменилось в белесых глазах пленника и я продолжил. - Или ты скажешь мне про Альдейгу, а я развяжу тебе руки и дам тебе меч. Чтобы ты умер как мужчина. Как воин. Идет?"
С трудом разлепив пересохшие губы, враг пробормотал: ,,ja,,
Я разрезал веревки на его руках и поднял его с колен. "Говори!"
Варяг забормотал что-то и Евфимус перевел:
"Говорят, ты разграбил город и поставил там свой гарнизон. Говорят, князь Труан теперь твой данник. Если только он не возьмет Словенска. Но он его возьмет обязательно. Дальше тебе незачем, князь. Ругается."
Понятное дело. Только некогда мне с пленными развлекаться.
"Дайте ему меч!" - приказал я, вытаскивая из ножен свой, и едва его ладонь обхватила рукоять поданного ему меча, я перерезал ему горло. Залил кровью пол. Плохо, некрасиво.
Плохо, людей не хватало.
В тот день мы отбили пять штурмов. Каждый раз враг прорывался за стены. И каждый раз, в лабиринте перегороженных бревнами улиц, на узких дворах, у мокрых стен, мы останавливали атаку, отбрасывали врага, все с большим трудом. Последний штурм отбили уже в темноте. И я понял, что город падет. Завтра, а может и сегодня ночью. Стоявший рядом со мной боец вдруг опустился на колени, потом на четвереньки, его мучительно рвало. Мне захотелось оказаться где-нибудь далеко отсюда, может быть в заново отстроенной Белорецкой крепости, где пахнет свежей сосновой древесиной, и плещется в тишине река. Вот она, моя первая ошибка. К лешему дурацкую крепость, на кой она мне сдалась. Из города потянулись тени, люди несли дружинникам еду, пар поднимался над глиняными горшками. Воины укладывались под стены, прямо на землю, где платформы кое-как прикрывали их от дождя. Рядом со мною появился Малый, протянул кружку с пахучим горячим медом. Я подумал, что буду пьян с одной кружки.
"Пойди, Малый, разыщи мне моих сотников."
Мне тоже хотелось растянуться прямо на земле, но этого я сделать, конечно, не мог.
Первым подошел Лидул, за ним и Хват с Сорокой и с Хендаром. Одежда последнего пропиталась кровью.
"Так, что делать будем, други?"
"Послать дозор, посмотреть где наше войско," - предложил Лидул.
"Снарядить отряд, может с десяток, надрать им задницы, чтоб не дремали в лагере," - откликнулся Хват.
Это можно сделать.
"Кто пойдет?" - спросил я и Хендар сразу вызвался:
"Дозволь мне, князь!"
Про разведчиков я ничего не говорил. Потому что уже послал пятерых, еще прошлой ночью.
"Хорошо, - ответил я. - Найди себе людей с десяток. Скажи, что я дам по четверти серебра на каждого."
И снова затрубил рог и послышались крики и грохот, будто Перунова молния ударила в стену у реки.
"Иди, иди! - велел я Хендару. - Без тебя как-нибудь отбъемся."
"Выведи людей через калитку за конюшней," - дал ему хороший совет Хват, и Хендер исчез в темноте.
А мы побежали к восточной стене и увидели, что часть частокола обрушилась, и в пролом лезли альдейгцы, а наши лучники стреляли им в спины с уцелевшей части стены. Место для прорыва они выбрали неудачно, узкие улицы, выходящие к разрушенной стене, были перегорожены телегами, тачками, всяким домашних хламом, и началась тяжелая, вязкая, тесная бойня, в которой негде развернуться, и не видно уже где свои, а где чужие. Все новые захватчики лезли в проем, карабкались через трупы, погибали, пронзенные стрелами, сраженные мечами, но и нас оставалось все меньше. Боги, за что караете! Нет Альдейги, не будет и Словенска.
Выскочивший передо мной враг не был даже одет в кольчугу, драная стеганка висела на нем клочьями, и я разрубил его от плеча до бедра. Мой меч увяз в его теле и я, пытаясь освободить свой клинок, наступил на мертвого, уперся ногой в скользкое и мягкое, и тут же опрокинулся на бок от страшного удара в голову. Шлем, к счастью, выдержал, ударивший меня воин с пронзительным криком повалился на меня с чьим-то клинком в пояснице, я завилял, как червь, пытаясь выползти из-под его тела, и понял что не могу, нет у меня больше сил, все пропало, я умру прямо здесь и сейчас, и падения своего города не увижу. Ну и ладно. Ну и к лешему это все, города, крепости, данников, да кровь, да боль, бесконечную вину, тяжкие грехи и непростительные ошибки, к лешему! Но кто-то сбросил с меня мертвое тело, поднял меня на ноги, и я увидел, словно в дрожащем мареве, что битва еще кипит вокруг. Безумная ярость ударила в голову, как хмель, и я закричал, бросаясь навстречу воину с Альдейгским синим щитом. К лешему! Иди, иди сюда, мразь, блевотина собачья!
Место вокруг меня очистилось, я двинулся вперед, и мой клинок выл и искал жертву. Тогда я заметил, что никто уже не лезет в пролом, но на другом конце вражеского лагеря, там, где Словенский холм спускается к лесу, где совсем недавно мы порубили варягов конунга Карла, разгорался пожар, невозможный под таким дождем, слышались крики, звeнела сталь и трубил рог. Мы получили передышку.
Мы побросали тела погибших за стену и кое-как прикрыли проем поваленными бревнами, да всем, что попалось под руку. А вражий лагерь все кипел, огни разгорались, гасли и вспыхивали снова, а ночь уже сменилась утренним серым светом, когда мои ноги вдруг подогнулись, как тряпичные, и я грузно сел на землю. Меня собрались было отвести в палаты, но я приказал, чтобы доставили меня на галерею над воротами, и правильно сделал. Потому что отряд, примерно в два десятка всадников, преследуемый другим, много большим, появился на дороге, ведущей к воротам, и я заорал дурным голосом: "Отворяй!", а Халиб, стоявший рядом со мной, стал посылать стрелы в преследователей со скоростью невообразимой. Последним, въехавшим во двор воином, был Хендар, тут же развернувшийся в сторону закрывающихся за ним ворот. А я еще думал почему он вечно едет последним. Да чтобы лучше видеть свой отряд, старый ты дурень!
Я спустился во двор. Во рту горчило, горячо и нервно стучало в висках. Хендар стоял, положив руку на седло, увидев меня ахнул беззвучно, но я махнул рукой: "Пустое, что ты?" и он улыбнулся радостно, указывая на отряд:
"Наши, князь! Что отстали. В лесу прятались!"
"Потери велики?"
Он оглядел свой отряд, подумал, ответил: "Четверо, князь."
"Ладно. Хорошо сделано, Хендарка. Иди, отдыхай."
Я уже повернул прочь, когда увидел, краем глаза, как он, все еще держась за край седла, стал медленно оседать на землю. Я не успел его подхватить, это сделали другие, стоящие рядом.
"Что? - рявкнул я ему в лицо. Казалось, больше я и сказать ничего не мог: - Что?.."
"Пустяки, князь, - ответил он тихо, роняя голову на плечо, - Нога змлела..."
Его понесли в больничный барак, и по земле следом за ним тянулся темный след. Я хотел пойти следом и не смог. И даже обрадовался, когда у ворот затрубили в рог.
"Это кто еще?" - крикнул я Халибу. Тот ответил с галереи: "Сам князь пожаловал."
У него получилось "пожалвал," и дурацкое слово засело у меня в голове, пока я спешно оттирал кровь c лица полой мокрого плаща.
"Вели всем спешиться и оставить оружие. Всадникам в город дороги нет."
Они вошли во двор. Князь шел впереди и, поровнявшись со мной, оказался высоким, моего почти роста. Какое-то время он глядел на меня молча, с холодной, едва сдерживаемой яростью в белых прозрачных глазах, потом, наконец, заговорил:
"Князь, я нынче получил известие из Альдейги."
Моя очередь: "Откуда, князь? Я, должно быть, ослышался."
Он еще побелел лицом, не представлял я что такое возможно, и заговорил медленно, через силу:
"Твое войско разрушило мой город. Все, ради чего я жил, что создавалось моими предками, что берег я для своих детей, все пало жертвою твоего дикого сброда."
"Князь Труан, - перебил я его. - У тебя ко мне дело или ты пришел пожаловаться на судьбу-злодейку? Последнее – лишнее. У меня у самого не все ладится. Вот, спина болит. Стену у реки чинить надо, да руки не доходят. Может, пособишь по-соседски?"
Я думал, он меня ударит. Как бы я этого хотел! Ведь на поединок он не пойдет, засранец, ни за что.
"У меня в Альдейге оставалась жена, дочь, да два сына."
Вот это больно, князь, это ты хорошо попал.
"Мне стало известно, что ты дал им время уйти. Я ценю красивый жест и хочу ответить тем же: даю тебе время выслать из города твою семью. Или что там у тебя нынче таковою считается! - Не смог отказать себе в удовольствии, гад, даже румянец на щеках появился, какой-то желтый. - Сам ты, однако, должен остаться! Я повешу тебя на воротах."
"Смотрю, у тебя на меня большие планы, князь. Правда, для этого ворота надо еще иметь. Но ладно, над твоим милостивым предложением я подумаю, может и воспользуюсь твоей любезностью."
"Время тебе - до восхода солнца," - так же сказал, как и я в Альдейге.
Я кивнул, указал бровями на ворота, все, спасибо за приятную беседу. Не дожидаясь его ухода, вскочил в седло и велел Карну ехать рядом. Мы ехали к палатам. Я очень старался его уговорить:
"Карн, я тебя прошу. Как друга. Хочешь, в пояс тебе поклонюсь или на колени встану, только выслушай."
Он сразу: "Княже, я не поеду!"
Умный, черт. Убивать таких умных. Что и сделают вскорости Труановы люди.
"Я не за тебя пекусь, поверь. Мне нужно Оану спасти. Она только от Белорецка ожила. Увези ее в Завережье. Ее и Хендара. Он ранен. В конце концов ты мне клятву давал, должен повиноваться мне. Нет, слушай, я дам тебе золота. Много золота, все, что у меня есть. На кой оно мне теперь? Ты будешь платить дань Труану, как мне платил, вот и вся разница. Сколько у тебя людей в Завережье? Сотня? Хватит!"
"Десяток, может, старых да хворых," - ответил Карн спокойно. Я чуть из седла не вывалился:
"Как так? Что ты?"
"Я послал за своею сотней в первый же день осады. Должна быть сегодня или может завтра утром. И в Белорецк послал с приказом явиться всем, до последнего ключника. - На меня он не глядел, смотрел в небо, уже совсем светлое, весеннее. - Не бывать Белорецку без Словенска, княже, и Завережью не бывать. Все здесь решается, сейчас."
Я молчал, пристыженный и оглушенный, подавленный неожиданным величием своего данника, потрясенный его преданностью, полной, без остатка. За такое мне нечем отплатить тебе, Карн.
Дождь прекратился, и запахло весной, оттаявшей землей и травой, еще не пробившейся на свет. Небо над рекой окрасилось розовым, ветер подул с севера и принес запах гари.
Мгновения тишины, перед тем, как у южной стены затрубил рог, опускались на измученный город, как лучи весеннего солнца. А когда солнце взошло начался штурм. Казалось, все Труаново войско полезло на стены. Им удалось войти в город сразу с нескольких сторон, а также разрушить южную стену, пролом в которой мы завалили бревнами, разобрав стоявшую рядом баню. Впрочем, вскоре нам пришлось раскидать эти бревна, чтобы впустить в город Карнову сотню. Они дождались следующего штурма и полетели вверх по холму, низко пригнувшись к лошадиным шеям. Я разглядел флажки на их пиках – наш же словенский меч со змеей, а под ним ржаные колосья. Вот такой герб изобрел себе Карн. А я ему еще коня жалел. Да бери хоть всех, за такой герб, да за сотню румяных, здоровых, рвущихся в бой молодцов.
Очень они вовремя явились, даже солнце на небе выглянуло. Я велел выкатить во двор перед бараком бочку моего наилучшего десятилетнего меда, а с кухни принесли бадью похлебки, и веселая рыжая девчонка разливала ее по мискам и пересмеивалась с дружиной совсем не по-детски. Мы смогли отправить в больничный барак раненых – как там Хендар? – да дать передышку людям, стоявшим на стенах второй день, прежде чем снова полетели в нас горящие стрелы, гаснувш в отсыревших крышах и бревнах. Последовавший за тем штурм мы отбили легко, даже через стены никто не перешел. Потом наступил вечер, и я пошел все-таки навестить Хендара. Даже не знаю как это получилось, просто шел себе человек по своим делам, а оглянулся и увидел вокруг себя на лавках, а то и просто на полу раненых людей. Хендара я разыскал с трудом. Он лежал на полу, возле стены, и свет туда не доставал, но я все же разглядел его бледное, осунувшееся лицо. Он то ли спал, то ли лежал без памяти, но дышал ровно и глубоко, и жара у него не было. Я коснулся его щеки, надо же, колючая. Вот и у Ратоборки тоже... Кто-то несильно, но настойчиво толкал меня в плечо. Я поднял голову и увидел в темноте бабу-лекариху, поджарую старуху, одетую во все черное, чистая смерть, да и только.
"Не гневайся, князь, отдых ему нужен, - закаркала она, все так же подталкивая меня вон. - Уж вечером его воевода приходил, ругался очень, а ему нельзя, он кровью сильно истек. Спать ему теперь, да лежать по-тихому, так-то. Не гневайся."
Ну я и побрел прочь. Не спорить же с чертовой вороной.
Ночь выдалась трудная. Альдейгцы штурмовали стены как будто без перерыва, Халиб сказал, что стрелы кончились, и где-то уже занимался пожар. Без Карновой сотни не выстоять бы нам ни за что. Но утро все же наступило, пожар удалось погасить, а мы все еще стояли на стенах, и враг еще не вошел в город. Беда случилась в ту ночь с Белорецким гарнизоном. Они решили пробиться в город вдоль реки, но были остановлены, окружены и перебиты все до одного. Мы видели со стен как вспыхнул бой у реки, но штурм не прекращался, и некого было послать своим на помощь. А под утро ко мне привели пробравшихся в город разведчиков с вестью о словенском войске. Моем войске, спешившем на помощь. Подходившем к городу с севера, как раз со стороны проклятого Труанова лагеря. Лагеря, копошившегося, как змеиное гнездо. Там складывали шатры, бегали люди, вели коней, и, судя по всему, штурмовать больше не собирались.
Я велел трубить сбор, и на площади перед палатами сказал речь, короткую и не слишком красивую, но доходчивую, в том смысле, что не выпустим врага и отомстим за погибших товарищей. Воины глядели друг на друга, и еще не верили в свое спасение, не готовые принять жизнь вместо твердо обещанной смерти. Мы прошли по городу, к воротам. Мы стали ждать.
Сначала показалось, будто дымом затянуло горизонт. Потом земля задрожала, будто от грома. А затем тысячеголосый крик поднялся над Словенском и я, казалось, орал громче всех.
Всего около двух сотен выехало нас за ворота, примерно вдвое меньше, чем врагов. Мы пронеслись через опустевший лагерь, стараясь держаться вместе и все же рассыпаясь по рассеченной равнине, вниз, к подножию словенского холма, туда, где волна нашего ополчения захлестывала цепь сомкнутых альдейгских щитов. "Строй! Держать!" - орал рядом со мною Халиб, "Словенск!" - ревел Хват где-то справа, ближе к реке, "Вперед!" - надсаживался Карн, "Бей!" - мой голос доносился словно издали, я охрип и все равно орал что-то безумное.
Кто-то успел повернуться к нам и принять смерть в лицо, кто-то пал под копытами наших лошадей, кому-то удалось уйти. Но большинство из тех, кто пришел штурмовать Словенские стены, под этими стенами и осталось.
Полторы тысячи воинов сошлись в тот день на берегу Мутной реки, лицом к лицу, железом в щит, и все было в этой битве. Мелкая трусость и большая отвага, ярость и гнев, страх и боль, и божественная искра хмельного боевого восторга, делающая воина бесстрашным и неуязвимым. И все было как всегда, раскалывались щиты под ударами стали, спасала кольчуга, клинок рассекал плоть со звуком глухим и влажным, и мчалась по полю боя потерявшая всадника лошадь. И, конечно, была в этой битве победа, без этого никак нельзя. Наша справедливая, полная, неоспоримая победа смешалась с густым и горьким отчаянием гибнущего альдейгского войска.
Как-то в результата всего этого, простого и понятного, я оказался в положении неприятном и затруднительном. А именно, я оказался обладателем нескольких десятков пленников. Связанные по рукам и раздетые до белья они стояли во дворе за воротами. Все они были разные, и все глядели на меня одинаково.
"Кто велел?" - прошипел я случившемуся рядом Фосту.
"Так, княже, не было приказа не брать. Сдавались, что делать?"
Все ждут приказа. Куда мне их, в Альдейгу? Извините, нет больше Альдейги, вот как случилось.
Встав перед сложным выбором, я всегда предпочитал решение пусть более трудное, но не ведущее к обременительным последствиям. Мой отец определял подобный выбор так: лучше быть плохим в начале, чем обязанным в конце. Именно такой случай, подумал я, и уж вдох сделал, чтобы отдать приказ. А они стояли передо мной, молодые и не очень, вихрастые и лысеющие, высокие, коренастые, раненые в большинстве... И я вдруг понял, что именно так стоял и мой Хендарка и глядел на человека, державшего в руках его жизнь, такими же вот больными, пронзительными глазами. Воздух, предназначенный для приказа, обернулся вздохом.
"Так, Фост. Твои пленники. Веди в сарай, поставь стражу. Пошли на кухню за едой, скажи – я велел. Пошли за лекарихой. Пристроим их к делу."
Я обернулся к пленникам: "Один попробует бежать – всех повешу на воротах. Один забуянит – всех велю драть плетьми."
В их лица я старался не смотреть, столько там было всeго.
Часть 7
http://www.proza.ru/2012/01/08/745