- СЛЕДУЮЩИЙ! – Послышалось из-за двери, и я вошел в кабинет врача.
- Доктор! – начал я прямо с порога. – У меня к вам неотложное дело, срочное. Помогите, прошу…
- Прошу вас, милейший, проходите и садитесь, что вы как истукан замерли у двери, - отреагировал пожилой интеллигентный человек в белом халате за белым столом, стоящим у такого же цвета стены комнаты, и с добрым понимающим взглядом поверх толстых линзовых очков, - что же с вами такое стряслось? Руки, ноги целы. Голова и язык на месте. Видимых повреждений нет…
Я сел на стул прямо напротив него. Его взгляд внушал полное доверие, как и повиновение.
- Доктор, я не могу… любить. – выстрелил я сходу.
- …?
- Да! То есть, нет, вернее - в плане чувствовать, ощущать сердцем, страдать, болеть любовью…
- Болеть любовью… так, так, так… - задумался он. – Хм, молодой человек, а вы уверены, что
зашли в тот кабинет. Я не психолог, не терапевт, не сексолог или нарколог, наконец, – я
простой кардиолог, и, как понимаю, кардиограмму мы здесь снимать не будем...
- Ну да, да! Я и подумал, что все мои проблемы связаны с сердцем, которое отвечает за это
чувство.
- С сердечной мышцей, то есть? А я-то думал, старый таракан, что любовь рождается в голове
или еще глубже – в душе. Ан, вон как… И что же, мил человек, вы знаете о том самом чувстве?
– посмотрел он поверх своих толстых очков с улыбкой.
- Любовь – начал я – это вулкан, всепоглощающий и сжигающий все на своем пути – лава. Бурлящая и страстная. Океан – тихий и спокойный, ранним летним утром, безбрежный, ласковый… Нежное полуденное солнце, оранжевый неповторимый закат… Это – звездная ночь, сверкающая синими яркими огоньками – бриллиантами для той, одной, единственной… Это – поздняя осень с шуршащим листопадом под ногами и монотонно стучащим прохладным дождем… Это – переливающийся кувшин со спасительной влагой… - я не унимался – Это спокойное дыхание рядом, от которого радостно до слез, это и слезы радости от каждой новой нашей встречи. Или щемящее волнение в сердце – то есть мышце, по-вашему – когда она просыпается рядом или бежит с тобой по песочному берегу моря, или слушает музыкальные гаммы дождя, или провожает закат… Это - ее бесконечно глубокие глаза и заботливый благодарный взгляд, это ее мягкие руки, запах – только ее запах – волос, тела, вкус горячих губ, ток по всему телу от прикосновения, обморок от ее наготы… Это – ревность и боль, когда она не рядом, ощущение невосполнимой потери и страдание, если причиняешь обиду. И радость прощения, и ощущение общего, не отмеренного никем, будущего…
- Да… И вы, милейший, говорите, что не знаете, что такое любовь? Не лгите мне, старику…
- Нет. Я лишь могу передать это словами, мыслями, но не собственными ощущениями. В моем сердце не живет любовь, оно не способно замирать, учащенно стучать, когда я, так сказать, пытаюсь строить отношения… Доктор, дайте что ли какое-то лекарство, шокотерапию или операцию сделайте, но помогите, хотя… глупости говорю…
- Так…так. Ну, сердце, поверьте, тут не причем. Случай, прямо скажем, не уникальный, когда не любят. Но вы интересный экземпляр. – Он вдумчиво посмотрел на меня. – Живут люди и с более простыми представлениями об этом, но любят, и взаимно, и счастливы по-своему. И главное, не мучают себя и других…
- У меня была женщина, или… женщины. Которые мне готовы были дать всё, но я… не умел это взять. И ответно не мог дать подобных чувств. Мы расставались. Я или боялся, или просто не мог понять, что я должен отдавать, в моем сердце не было столько тепла… или чувства, или смелости.
- А вы сами хотели ей это дать? – старик посмотрел на меня более внимательно и изучающее.
- Не знаю… А как это?
- Вот!
- Да что – вот? Дело в ней, во мне, атрофированности моих чувств, эгоизме, цинизме, болезни, наконец. Ну не молчите, док?
После некоторой паузы мой спаситель произнес:
- Я сделаю вам предложение. Выбирайте сами. – Он нагнулся к ящику стола и что-то достал из его глубины. Ампула! - Я сделаю вам укол, прямой в сердечную мышцу, и оно, ваше сердце, …успокоится. Перестанет болеть и мучить вас, страдать и любить – так же не сможет, не будет волновать вас при новой встрече, как, впрочем, и сейчас. И мыслей у вас беспокойных возникать больше не будет. Или… - он на секундочку замолчал, - или ничего не буду делать, живите как живете, в сомнениях, переживаниях, неуверенности, отчаянии. Что вы выберите?
Я крепко задумался, провалившись куда-то внутрь своих мироощущений. Казалось, прошло минут десять-пятнадцать, прежде чем я произнес с уловимой им обреченностью:
- Пожалуй, второе. Все-таки будет хотя бы надежда.
- Вот! Вот это и требовалось доказать. Живите и надейтесь, молодой человек, Надежда это всё. Пока она есть, существует и все остальное, пускай и недостижимое сейчас. В том числе и ваше исцеление. И дай бог, чтобы на вашем пути встретилась та единственная, которая сумела бы зажечь ваши спящие чувства, или, как вы сказали, услышать вместе с вами звуки тихого утреннего океана, заметить красоту звездной ночи... Дай бог, чтобы вы своими страданиями и слепым отчаянием не спугнули её, не проспали тот самый миг прилива, который порождает в сердце ощущение обладания, и оно, учащенно гоняя кровь, станет созвучно возвышенной любовью душе. Идите, милейший, и пригласите СЛЕДУЮЩЕГО… - он улыбнулся мне на прощание поверх массивных чудных очков. – Да, совсем забыл – вот, старый таракан, – любовь ощутить это, так сказать, пиррова победа и еще далеко не все. Над ней работать надо. Это тяжкий труд, милейший! – И снова уткнулся в свой журнал.
«Странный он какой-то, этот доктор, – подумал я про себя. – «И чем помог-то?» – И побрел по длинному полупустому коридору заведения, совершенно забыв о следующем больном. Лифт почему-то не работал, я спустился пешком по пожарной лестнице с седьмого этажа и через задний выход вышел на бурлящую машинами улицу. Что-то заставило меня оглянуться назад: на медной вывеске покинутого мной здания было выгравировано «Институт психических расстройств». Я пожал плечами и нырнул в метро.