До самого Словенска о нашем плане не говорилось ничего, я не хотел рисковать. Но мы с Хватом прожили бок о бок всю жизнь и научились мыслить одинаково, даже не сговариваясь. Я лишний раз убедился в этом, слушая его на северной заставе, где я собрал лучших своих людей, обманом выманив их из города. Очень я боялся шпионов и потому собрал самых верных: Евфимуса, само собой, Хвата, Халиба, Лидула, Карна и третьего моего сотника по имени Фост. Все у меня шиворот на выворот, трех сотен дружины нет, зато есть три сотника. А охранял нас, на приличном, впрочем, расстоянии, десяток Хендара, повеселевшего и за два дня как-будто поправившегося.
"Если угодно князю воевать Альдейгу в этом году, то нужно созывать ополчение прямо сейчас. Потому что осенью они созовут свое. А сейчас, как только снег стает, послать по всем вотчинам со списком, сколько с кого положено. Закончить кампанию к посеву."
Хват говорил коротко, в такт похлопывал ладонью по столу. Угощения на столе не было, я не хотел брать с собой слуг. Я ничего не говорил, но с Хватом был согласен.
"А пойдут?" - засомневался Фост. Из всех моих сотников он был самым пригожим и молодым, лет, наверное, тридцати. Он жил в городе с женой и с детьми, и оттого имел вид нарядный и ухоженный, вон и ворот у него шит цветной ниткой.
"Пойдут, - предположил Карн. - Время в деревнях сейчас голодное, лишние рты ни к чему. Добыча к тому же."
"Евфимус, скольких мы вооружить можем?" - спросил я, хотя и сам знал приблизительно.
"Значит так. На две сотни оружия у нас есть. Это в добавок к дружине, само собой. Я полагаю, сотня господина Карна вооружена?" Карн молча кивнул. Хитрый леший греческий. Я еще жив, а Карн ему уже господин. "Дальше. Железо у нас есть, хоть и не очень много. Можем начать делать пики прямо сейчас. Думаю, через месяц сможем воооружить четыре сотни."
"Месяц – много. Нет у нас месяца, - вмешался я. На самом деле раньше чем через месяц мы все равно не выберемся, но кого не погоняют тот и не везет. - Что скажете про город?" - я смотрел на Хвата, и он ответил мне первым:
"С реки город не укреплен почти что никак. Наверное, сотню можно разместить на ладьи?"
"Нет, пол-сотни, не больше."
Есть смысл в варяжьем обычае держать воинов-гребцов. Надо об этом подумать.
Так продолжалось до самого вечера, и вернулись мы в Словенск уже в темноте. А на следующее утро Карн уехал в Завережье, и отправились в путь отряды, каждый со своим маршрутом, собирать ополчение. Три кузницы принялись за пики, да ободья для щитов, потянулись к лесу обозы за деревом, а за стенами города принялись обустраивать лагерь для ополчения. Первые люди начали прибывать уже на третий день. Евфимус отрядил своих помощников записывать всех ополченцев, греческие вирши пришлось отложить до лучших времен. Вскоре вернулся и Карн с сотней своих воинов, вооруженных не хуже моих собственных, хотя и не так хорошо обученных. Ладьи сновали по реке, привозили людей десятками. Сколачивались из ополченцев сотни и ставились над ними старые наиболее опытные воины, слабляя тем самым дружину. Очень это хлопотно, командовать ополчением, никогда такого не любил. Тут свои хитрости нужны. Во-первых, еды нужно много. Весь Словенск провонялся жратвой, ну и понятно еще чем, это уж обязятельно. Подарки нашего ополчения плыли по Мутной в Альдейгу в размерах впечатляющих. Во-вторых, умный Евфимус посылал в лагерь своих людей травить у костров байки о богатой добыче. Люди слушали охотно. Но мы должны были спешить, чтобы наше ополчение, подкормленное и прильщенное Альдейгиными богатствами, все же не разбрелось. И я оказался прав, не прошло и месяца, как набралось у нас шесть сотен ополченцев, да две – словенских дружинников, да сотня Карна, и все это не считая остающихся в городе, на Белой Реке и в прочих крепостях, которых у меня теперь шесть.
Конечно, все никогда не бывает готово. Последние пики еще не вышли из кузни, еще везли по реке с юга вяленую рыбу, и что-то было еще со щитами, но я уже решил – завтра выступаем. Можно еще год сидеть, а все равно какая-нибудь ерунда приключится, если не со щитами, то с подковами или еще с чем. Весь город кипел, как котел над огнем, грузили последнюю еду, покупали на рынке последний припас, его же продавали, на капище нельзя было пробиться. Я поймал там Карна, отвел его в сторону, сказал твердо:
"Карн. Приказ тебе. Остаться в Словенске. Дам тебе три десятка дружины. Назначь за себя кого сочтешь нужным."
Тот, конечно, так и обмер, а я ему, не давая придти в себя, сказал:
"Сам знаешь, детей у меня нет. Наследника нет, понимаешь? Если я не вернусь, ты должен выжить. Должен быть в городе. Да отстоять его, если что."
Так я ему сказал, а сам подумал, ну все, хана тебе Волоша, получишь пику помеж лопаток от соратников твоего наследничка.
Карн глядел растерянно: "Ты еще молод, князь. У тебя будет еще наследник."
"Может и будет, но сейчас ты мой наследник, Карн. Я и Евфимусу это сказал и Хвату, они пообещали присягнуть тебе на верность. А раз они это сделают, то другие поступят так же. - Может мне еще и курган над собою насыпать? - Найдешь меня в палатах, представишь своего сотника. Все, ступай!"
В путь выходили рано утром, еще до рассвета. Оана глядела на меня какими-то безумными глазами и за все утро не сказала ни слова.
"Не бойся. Ничего со мной не сделается," - сказал я ей, наверное, в десятый раз, и она прижалась щекой к моему плечу. Я погладил ее худую спину, она выгнулась под моей ладонью, как кошка. Эдак никогда не уйдешь. Жениться мне на тебе, что ли? Наследники опять же. Но нет, не могу. Какое приданое ты мне принесешь, Тимеровская княжна? Сколько пик за тобою, земли какие, крепости? То же.
"Прощай!" - я поцеловал ее в губы и вышел во двор, где уже дожидался меня новый мой конь, не такой хороший как прежний, вишневый, да ничего, как нибудь справлюсь. Где звенело железо, стучали копыта и ветер разворачивал мой флаг с черным мечом и красной змеей. Мы выехали за ворота и, оглянувшись, я увидел длинную серую змею, обтекающую холм – мое войско. Вот она, змея, а меч висит у меня на поясе, и никогда я еще не вел в бой столько людей. Врядли в Альдейге найдется сейчас больше четырех сотен дружины. Наш будет город. А вернее его не будет вообще. Боги мои, славные, жестокие, добрые, коварные, спасибо, что дожил я до этого дня.
Мы шли вдоль реки, не слишком быстро, а по реке плыли Перун да Лада, и еще пол-сотни воинов разместились на наших черных судах.
Через два дня мы встретили первых разведчиков, появившихся пооддаль, на опушке леса. Халиб с десятком всадников бросился за ними в догонку и вроде бы даже кого-то убил, но получалось, что в Альдейге о нашем походе скоро узнают. Пусть. Тысячу воинов не подведешь под стены незамеченными. Наши костры видны за день пути. Хорошо было сидеть за таким костром с Евфимусом и Хватом, хорошо было слышать, как стучат копыта по подмерзшей за ночь земле и жить каждый день, как последний, и глядеть, как поднимается солнце, как в первый раз. У меня всегда так бывало, перед каждым боем, даже спина не болела.
Несколько раз видел Хендара, который, по-видимому, ходил у Хвата в любимчиках и глядел на него преданными, внимательными глазами, прямо как сторожевой пес. Я даже завидовал немного Хвату и однажды, уже под самыми стенами вражеского города, ненароком завел с ним разговор о новом его десятнике. Вопреки моим подозрениям, Хват не очень хвалил варяга: "Как тебе сказать, княже... Какой-то он всем чужой. О себе ничего не рассказывает, "да," "нет," "здрасьте," "до свиданья," вот и вся беседа. Холодная кровь, варяжская."
Мне стало обидно за Хендара. Подумаешь, неразговорчив. Что он, зазывала на ярмарке, чтоб приставать ко всем со своими хохмами? Вслух сказал: "Пустое, Любомир. Я дружину не для бесед держу. У меня для этого песельники заведены. Дело делает?"
"Преотлично. На мечах – чудо как хорош становится. Смотри, княже, побъет тебя в этом году."
На это мы, конечно, посмеялись и я заметил:
"Ну ничего. Не каждый может всем внушать обожание, как ты, Любомир." Или как Ратобор. Того любили все.
"Да, верно," - легко согласился Хват. "Если дело свое знает и за чужие спины не прячется, да людей бережет, то будут его почитать, даже и безо всякой любви. Как тебя, к примеру, князь."
Снова мы посмеялись, а потом я спросил уже серьезно:
"А можно ли ему верить, Любомир?" зная, что уже верю ему, без всяких сомнений, но все же обрадовался, когда Хват ответил:
"Да, князь, думаю что можно. Он, может и не самый распрекрасный человек, но по-моему верный."
"Ну, так позови его сюда, есть у меня одна мысль."
Хендар вскоре подъехал, наклонил голову:"Князь..." как равный, право.
"Давай отъедем," - мы и вправду взяли вправо, к самой реке. - Вот что, Хендар, есть у меня одно затруднение. Мои Альдейговы шпионы пропали. Не знаю, то ли попались, то ли измена, но встречи со мною они не ищут. Мне, однако, хотелось бы знать сколько войска в городе. Город мы возьмем все одно, но желательно людей сберечь. Что скажешь?"
Хендар нахмурился, помолчал, подумал. Сказал:
"Надо подойти с реки. Так проще. Я смогу. Один пойду."
Дурень ты, Хват, хоть и умный человек. Парню трудно говорить на чужом-то языке, а ты хочешь, чтоб он тебе байки травил.
Я разослал разъезды во все концы. Вокруг городских стен запылали костры, всадники скакали вдоль реки, и Хендар присоединился к одному из таких отрядов. Я подошел, положил руку ему на плечо, заглянул ему в лицо. Ну что за волчья манера не глядеть в глаза? Право, дикие эти варяги, хуже степняков.
Слушай, Хендар, ты вернись мне живым, понял? Что не так – удирай. Не сможешь удрать – сдавайся в плен. Кричи, мол, князь за тебя большой выкуп даст. А я тебя вызволю, не сомневайся. Понял?"
"Да, князь. Я удру. Удеру," - исправился Хендар, легко вскочил в седло, свистнул, десяток всадников пропал в темноте. А я вернулся к своему костру, ждать. Рядом присел Хват, заговорил. Мне его слушать не хотелось, но я понимал, что он тоже переживает и оттого нуждается в беседе. Так что я помалкивал, и велел принести нам меду, а Хват все повторял одно и то же.
"В Альдейге варягов пруд пруди. Говорят, варяги ее и построили, кстати и похоже, уж больно скучно да серо. И князя зовут Труан, что за имя такое? Не наше и не русичское даже. И дома ставят эдакие длинные, чисто в Алаборге..."
Я уж и слушать перестал. Потом вдруг, сам себе удивляясь, спросил:
"Любомир, а ты Ратобора помнишь?"
Вот тогда он замолчал. И хорошо, можно послушать, как трещит костер и плеснуло что-то в реке, наверное большая рыбина.
"Как же не помнить. Такой был парень, один на свете. Ни с кем не сравню."
Ты, значит, не сравнишь. А я вот все время сравниваю. Всеми любимого, обласканного судьбой княжьего сына с варяжским пленником, угрюмым да безродным.
"Ладно, Любомир, раз ты уж тут сидишь, - и сплавить тебя нет никакой возможности, - то посторожи, а я посплю пока."
Я растянулся на сложенной возле костра попоне. В шатер, поставленный в десяти шагах, идти не хотелось, а приятно было смотреть, как дым поднимается к черному небу, и выглядывают из облаков неяркие редкие звезды. Наверное, я задремал и приснилось мне, что земля дрожит подо мной и, просыпаясь я подумал: кто-то идет, а Хват, вставая, уже тянул из ножен кинжал. Из темноты выступили трое – два воина вели закутанную в плащ фигуру, Хендар! Он сбросил плащ с мокрой головы, кивнул: "Княз." Под плащом он был совершенно голым, и зубы его стучали.
"Садись, давай, к костру, - я дал ему нагретое место на попоне, махнул стражу прочь, сунул ему кружку с медом: - Пей!"
Он сел, поджав под себя босые ноги, плащ оттопырился, натянувшись на острых коленях.
"Князь, нет войска в городе."
"Как, нет?"- не понял я.
"Совсем! - он сделал большие глаза и энергично закивал мокрой головой. Достал из-под плаща большую руку, стал загибать длинные пальцы, - Я - на пристань. Стража – два человека," он показал два пальца.
Я понял, кивнул: "Мало," и он согласился: "Очень мало. Дальше. Я – по улице. Патруля нет. Кабак закрыт. Я на конюшню. Двенадцать лошадей, князь. Двенадцать!"
Он снова сделал паузу, хлебнул из кружки, прикрывая от удовольствия глаза, продолжил:
"Я в барак. Стража – четыре человека." - Тоже мало, понятно. - Я на крышу. Они заметили, погнались, - он досадливо сморщился. - Я двоих порубил и - в реку."
"Не ранен?" - спохватился я, и он замотал головой:
"Нет. Нет войска, - и добавил вдруг серьезно: - Плохо."
"Да, Хендар, плохо," - если войска нет в Альдейге оно может быть только в одном месте, и думать мне о том не хотелось. - Ты иди одевайся, да возвращайся сюда."
Он торопливо кивнул, покрутился, не зная куда поставить кружку, пропал в темноте, бесшумно ступая босыми ногами по подмерзшей за ночь земле.
"Ну что, Любомир, слышал?"
"Надо спешить, князь."
"Иди, буди свою сотню.Да пошли мне горниста."
Небо бледнело на востоке, да утренний туман плыл над рекой, когда над спящим лагерем утробно взревел рог, и, словно дожидаясь этой команды, ворота города отворились и выпустили отряд в двадцать, примерно, всадников. Мы дали им время впечатлиться размахом словенского лагеря, спешиться да разложить на земле подарки, а уж потом поехали им навстречу неторопливым шагом.
Мы с Хватом, да Фост с Лидулом ехали впереди, а позади нас еще с десяток всадников, и среди них Хендар. Пусть друзья знают: я к нему благоволю. Пусть враги видят: есть и у меня на службе варяги. Сколько- не важно, а захочу, так найму сотни.
Мы подъехали к разложенным на земле коврам с грудами подарков, и я сразу понял и оценил их щедрость. В стоящем напротив меня альдейгце я узнал приземистого купчину, и краска бросилась мне в лицо.
"Где ваш князь?" - спросил я грозно, будто и сам не знал.
"Благородный Волоша, князь Словенский, - пропел приятным голосом высокий и сухощавый посол. - Князь Альдейгский Труан шлет привет и наилучшие пожелания и свое сожаление о неслучившейся встрече – князя нет в городе. Но я его племянник, звать меня Фарлаф, и я имею удовольствие предложить тебе, княже, и твоим соратникам эти скромные подарки."
Я молча смотрел Фарлафу прямо в переносицу. Он помялся немного и продолжил: "Если князю будет угодно оставить город невредимым мы, в свою очередь, обязуемся ежегодно выплачивать Словенску разумную дань. - Я по-прежнему молчал. Конь Фарлафа захрипел и нервно переступил тонкими жилистыми ногами. После паузы Фарлаф продолжил: - Размеры оной дани мы можем обсудить в любое угодное князю время, хоть даже и сейчас. Если князь и его благородные сотоварищи окажут нам честь проследовать в покорившийся вам город."
Очень хорошие условия сдачи, и можно было бы их принять. Если бы я не знал, что Труаново войско шагает сейчас на Словенск, а значит никто никому никакой дани платить не собирается. Тянешь время, Фарлаф, да пытаешься сберечь город. Все одно, не в дани дело. Не нужен мне ваш город. Наконец я заговорил:
"Подарки ваши беру. За них даю вам время – до восхода. Бегите. На рассвете мое войско входит в город. Никому из оставшихся жителей ничего не обещаю. Все."
Повернул коня и поехал. И Альдейгские послы устремились в город, да с примерной поспешностью.
Я отдал сотникам простой приказ: город ваш. Все, что в городе – ваше. Все, кроме княжьего дворца, охраняемого моей дружиной.
Ворота оставались открытыми, когда мы, все же немного запоздавшись, вошли в город. Хват ехал рядом и я ему говорил:
"Не волнуйся про добычу. Там во дворце всего много, я поделюсь, не обижу. Ты своим скажи, чтобы они ничего не брали."
"Конечно, князь. Они ничего не возьмут," - я этому не верил, но не слишком переживал, не в добыче дело.
"Мы остаться не можем. Как только распорядимся, сразу поедем в Словенск."
На самом деле выехали мы уже после полудня. В Альдейге осталось ополчение, да пешая сотня Фоста, и я молился, чтобы он справился. И боялся, что мы опоздаем и на месте Словенска найдем руины.
Мы возвращались по другой дороге, более короткой, не повторяющей изгибы реки. К ночи мы подъехали к деревне, разграбленной альдейгским войском. Еды в деревне не оказалось совсем. За пол-каравая хлеба немолодой кузнец рассказал мне о войске, прошедшем через деревню три дня назад. Следующим утром, уже сидя в седле, я сказал селянам о том, что еще одно войско пройдет через них вскорости и все желающие могут к нему присоединиться, за добычей и наградой. Я чувствовал себя в ответе за обреченную на голодную смерть деревню. Моя теперь земля, мои люди. Моя земля, на которой путь прошедшего перед нами войска лежал гадким шрамом. К следующему вечеру двенадцать всадников отстали, ждать мы не могли никого. Я не знал скольких я приведу в Словенск. Если таковой еще существует. Ночевали под открытым небом, под мелким холодным дождем. К утру дождь усилился, дорога размокла и лошадиные копыта скользили в грязи. Двигаться так же быстро мы уже не могли. Хват посылал вперед разъезды. Один из них повел Хендар, я узнал его по шлему и по плащу, тому самому, что дал ему в начале зимы. Проехали еще одну деревню, на сей раз словенскую, где пожилые закутанные в лохмотья женщины копались в черных остовах сожженных хат. При нашем приближении они разбежались, но одну из них все же удалось поймать и распросить. Войско прошло через деревню два дня назад, значит мы их догоняли. Но дождь лил не переставая, всадники отставали, и ждать их мы не могли. Однажды мне показалось, что отстал Хендар. Мы продолжали путь, и вскоре я увидел его в самом хвосте Хватовых бойцов.
Что это он все сзади жмется? Я никогда не видел его в бою, уличная потасовка, конечно, не в счет. Что если окажется он трусом? Вот и в плен сдался в Алаборге. И я решил тогда: если будет он трусом, то на следующем нашем поединке я его убъю. За то, что обманул меня, заставив увидеть сходство там, где его не было и в помине. За горькое, глубокое разочарование, принести которое могут только дети. Как и самый болезненный стыд. А заодно уж и за то, что моя нецелая спина пронзала меня раскаленными прутьями от задницы и до затылка при каждом движении моего коня, злосчастной скотины с припадочным, рваным шагом, никакого сравнения с моим вишневым. Одно только утешало в невеселом нашем пути: через пелену дождя, через плотные тучи пылало, покрывалось багровым заревом северное небо, а значит гибла Альдейга, стираемая с лица земли моим ополчением.
Всему приходит конец. В один вечер посланый вперед дозор вернулся с известием – виден Словенск впереди, а вокруг него лагерь неприятеля. И я сразу решил прорываться к городу. Если дадим себя обнаружить, нас окружат и уничтожат. Единственное наше спасение я видел в неожиданности и скорости нашего прорыва.
И мы помчали вперед, пришпоривая измученных коней, сквозь дождь, льющий сплошной стеной, с криком и ревом рога, почти в полной темноте, вперед, вверх по холму, к воротам, которые, боги! боги! должны были открыться нам навстречу. Ворота открылись вовремя, мы промчались через сонный лагерь, и Хендар, словно беспощадный дух смерти, летел впереди всех, и факел пылал в его левой руке, а в правой тускло блестел меч. Так я гордился им тогда, что ничего вокруг не замечал, кроме неяркого света его факела, чудом не гаснувшего под дождем.
Мы ворвались во двор за воротами, и оказалось нас чуть больше полутора сотен. Оана выбежала под дождь и прижалась лицом к моему грязному сапогу. Я уже привыкал к ее несдержанности и даже находил ее лестной. Выбежал обрадованный Карн и назвал меня отцом и спасителем, из чего я заключил, что дела в городе плохи. Даже не заходя в палаты пошел с Карном обходить наши несерьезные, в два роста стены. Карн между тем рассказал, что труаново войско стояло в осаде уже второй день, здорово мы их нагнали! и состояло примерно из шести сотен, три из которых конных. Мне показалось, что Карн преувеличивает. На стенах стояли кто попало, женщины, подростки, подмастерья с топорами, рогатинами и охотничьими луками. Им на смену поднимались на платформы мои дружинники, мокрые насквозь, заляпанные грязью, черные от усталости. Озолочу, думал я о них, в ноги поклонюсь, каждому в отдельности.
"У нас тут свое ополчение," - усмехнулся Карн.
"Спасибо тебе, Карн. Иного не ожидал от тебя," - соврал я пристыженно.
"Да, вчера посольство приходило, княже. Хотим, дескать, с князем говорить. Я им говорю: князь в отъезде, заходите когда вернется. Покрутились, опять пришли: сдавай, говорят, город и ступай себе с миром. Будешь Альдейге дань платить, какая тебе разница. А я им: такого указания, чтобы город сдавать, мне не давали. А насчет дани, то это еще неизвестно кто кому платить будет. - И тут же спохватившись, добавил, - Ну, это я так, для важности им сказал: неизвестно, и все."
"Ты у меня наипервейший герой, Карн, - сказал я ему правдиво. - Мы в Альдейге большую добычу взяли, я поделюсь с тобой. И от дани тебя освобожу на пять лет, если боги позволят нам город удержать."
И тогда он спросил меня о самом главном:
"А что, остальное войско скоро ли подойдет?" и я ему ответил:
"Скоро, Карн. Недолго осталось ждать," хотя и сам не был в этом уверен.
Я вернулся в свои покои далеко за полночь. Оана поднялась мне навстречу. Я сел на лавку, прислонился спиной к стене, прикрыл глаза.
"Сейчас, сейчас, Любавушка. Дай мне посидеть чуток..."
В полу-дреме я слышал, как расстегнулся, сполз с бедер тяжелый пояс, упал на пол мокрый плащ, стекли с ног сапоги, подняв руки, позволил снять с себя кольчугу. Я слышал ее дыхание. Хорошо...
Часть 6
http://www.proza.ru/2012/01/07/696