ВЕРТУХАЙНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ
«Чудны дела Твои, Господи!» -
восклицают люди,
озирая творения своих собственных рук.
Шаги, голоса, дверь открылась, впуская свет фонарика и фигуру незнакомого юноши. Дверь захлопывается, скрежещет ключ в замке, свет удаляется. Новенький постоял молча, привыкая к темноте. Прошептал, разглядев Артема, сидящего в углу на топчане.
- Эй, ты кто? Спишь?
Артем не отвечает, в полудреме. Незнакомый парень ощупью подходит,
спрашивает шепотом.
- Можно тут сесть?
- Садись.
Незнакомец присаживается рядом. Кашляет. Слышно громкое бурчание в его
животе. Спрашивает снова.
- Не спишь?
- Сплю.
Незнакомец виновато покашливает. После долгого молчания снова шепчет.
- Ведро тут у вас есть?
- Ну.
- Где?
- Вон в углу.
Новенький идет в угол, бренькает ведро, журчит струя. Темнота вдруг взрывается
раскатистым звуком пердения.
- Извини, - говорит из угла парень.
- Еще раз бзднешь, в глаз дам! – злится Артем. Неожиданно прыскает. – Пердун!
Фу, навонял!
- Я тут покакать не могу вторые сутки, - оправдывается парень. Стоит в
смущении, там, возле параши, машет рукой сзади, возле жопы. Артему стало смешно.
- Ладно, - говорит с улыбкой. – Бзди на здоровье, чего уж там! Мяса, наверно,
много жрешь, вот бздо потому такое и вонючее. Да садись, чего стоишь по стойке смирно.
Незнакомец возвращается, нащупывает место, садится рядом.
- Извини, - снова говорит он.
- Проехали.
- Ты кто?
- А ты кто? – спрашивает Артем.
В ответ - молчание.
- Я уж и не знаю, кто я такой, на самом деле, - наконец отвечает новенький.
- Может, просто пердун? – улыбается Артем.
- Если бы! - Вздыхает паренек. - А ты знаешь, кто ты такой?
- Ну, Артем я. И что?
- Я не имя твое спрашиваю. Я спросил, кто ты!
- Тебе всю автобиографию или вратце?
- Артем, - новенький склоняется поближе, - нас для того и засунули в этот
подвал, чтоб мы здесь посидели и хорошенько подумали, кто мы такие на самом-то деле! И что с нами происходит. Понимаешь?
- Что ты за чел такой? – Артем в недоумении отодвигается от чужого шепота.
- Какой такой?
- Странный, ну.
- Станешь тут странным! – бормочет новенький. – То тебя напаивают до
усирачки и ты попадаешь в оперотряд. Там тебя вербует какой-то хам, который оказывается апостолом! Представь! Потом ты знакомишься с девчонкой, у вас все хорошо, она говорит, что любит тебя, а сама тут же изменяет! С тем самым апостолом. Да! Еще в Турцию тебя посылают, а для смеха засовывают деньги, знаешь, куда? В жопу. Серьезно, вот сюда. На хрена вот эти детали такие мерзкие, а? Деньги в жопе, во такой рулон, как пробка в бочке, тоже перднуть боишься – ужас! Почему так всё делают, чтоб нельзя было, а, запрещают все? Самое вкусное, самое лучшее обязательно запрещают! И ты должен всячески изгаляться, чтоб это добыть?
- Что добыть? – не понимает Артем.
- Ну, деньги например. Почему надо возить деньги в жопе? Кто это придумал?
Артем натянуто улыбается, он не понимает и половины бормотания гостя.
- Ты что, серьезно деньги в жопе возил?
- Ну да, через таможню. Да я не только про деньги! Все ведь так, через жопу.
Спрашиваю – почему так устроено? Отвечают - для смеху. Ничего себе для смеху! Если ты любишь, скажем, девчонку, почему ее у тебя обязательно забирают? Что тут смешного? Не понимаю. Мне, например, не смешно. Я, например, чуть не повесился.
- Серьезно?
- Серьезно!
- Ну ты даешь! У меня, положим, тоже история похожая, - с трудом подбирая
слова, говорит Артем. – Тоже… ну, на грани.
- В смысле?
- Ну, тоже есть там одна. И тоже типа играется мной. Иногда тоже думаю, может,
повеситься или там застрелиться. Кошмар!
- Вот видишь, видишь! – обрадовался новенький. – И у тебя тоже! Ее как зовут?
- Инесса.
- А мою Василиса. Твоя какая?
- Взрослая уже. Красивая – обалденно! Яркая. Она такая… как инопланетянка!
- Женатая?
- Разошлась. Муж бывший ее тоже тут где-то. Сидит.
- Кто?
- Репей. Знаешь?
- Конечно! Я ее, кажется, видел. Точно – потрясная тетка!
- Скажи!
- Да-а. А где ты с ней познакомился?
- Долго рассказывать. А твоя тоже старше тебя?
- Не, Василиска примерно такая же. Как я. Может чуть старше. На год там. Тоже
красивая. Только гадина. Она знаешь, кто? Крыса. Серьезно! Она крысой была в прошлой жизни. Сейчас воплотилась и все вынюхивает, грызет, пробует. А твоя кем была в прошлой жизни?
- Откуда я знаю, ты че! Ты веришь во все эти сказки?
- Это не сказки. Какие сказки, если я чуть не повесился.
- У меня, положим, тоже, может быть, любовь. Я тоже наверно мучаюсь. Так я ж
не вешаюсь! Не хватало!
- Значит, я сильней страдаю!
- Можно подумать!
- Ты ж не вешался.
- Нашел, чем хвастаться!
- Или боишься?
- Чего?
- Повеситься - боишься?
- А кто не боится?
- Я не боюсь.
- Хорош трындеть. Все боятся.
- Ну, может, самую малость. Ведь на самом деле смерти нет. Это же игра
компьютерная!
- Что?
- Да жизнь наша! Ну, сниму сенсорный биокостюм и снова стану звездным
духом. Что такого?
- Это ты сейчас духаришься. На словах. А попробуй всерьез - у!
- Ничего не у! У тебя ремень есть?
- Ну?
- Давай! Давай-давай!
- На фига?
- Я тут вот при тебе и повешусь! Прям щас!
- Шутник!
- Я не шучу! Давай ремень, вот увидишь!
- Ты с головой дружишь вообще?
- А как с ней дружить, с этой головой ****ской! В ней же компьютер! Там,
внутри! Это же она мне все устраивает, голова эта премудрая! В петлю тащила, заставляла трахать мертвую старуху! Это же химия мозга все! Тут, тут компьютер! – Валька заколотил себя кулаком по голове. - Генка Кулапчин его наркотиками взламывает. Глюки ищет. Глюки, ха-ха! Зачем еще глюки искать?! Вся наша жизнь – один огромный глюк! Комп завис, Артем! Мы висим! Вот в этой темнице. Мы на демонстрацию ходили, там вдруг как рванет! Блин! Как долбанет! Очнулся – в подвале вонючем. В другую игру попал. Темнота. Говно в ведре. Полное ведро говна. Я выносил. Еле донес. Говно, что ли, такое тяжелое.
- Тебя как зовут-то? – спрашивает Артем.
- Авваллариус!
- Как?
- Авва… А! – парень махнул рукой. - Зови просто Валькой! Какой я на *** Авва-
лариус! Аввалариус значит «любезный богу». А какому богу я любезный, если меня так мудохает по жизни, а? Любезные богу не сидят в зинданах. И с ума не сходят. Слушай, а… у тебя нет ощущения, что вот сейчас стены разверзнутся и к нам с хохотом ввалится вся компания, все наши космические братья. И сестры. И закричат – сюрприз! Сюрприз! Здорово мы тебя разыграли!
- Какие еще братья?
- Да какие! Духи бессмертные, выскочат из-за кулис и заорут, как в кино, –
сюрприз, пацаны! Как мы тебя обдурили! Разыграли! А ты и поверил! И Васька тоже выскочит! Обнимет, захихикает, скажет, что никакой измены не было. И Лезов, сука, будет обнимать, смеяться, - а здорово я злодея сыграл? А ты меня так всерьез ненавидел! Ревновал там! И все будут кричать - обманули, обманули дурака на четыре кулака! Поверил! Даже в петлю полез. – Внезапно Вальку осенило. - Это ж они Будю подослали, чтоб я не сделал exit game! Точно! Как разыграли, а! Как по нотам! И сейчас вот - ты ремень не даешь!
- Ты о чем говоришь? Чего несешь?
- Яйца! Яйца несу. Как ку-курица, - задыхается в истерическом смехе Валька.
Неожиданно, Артем аж вздрогнул, Валька закричал. – Ну, чего вы там?! Выходите! Чего тянете?! Надоело!
- Тише, эй! – пытается оборвать его Артем. Но Валька не умолкает.
- Выйти хочу! – выкрикивает он. - Хватит! Шутка затянулась! Ну, хватит,
пожалуйста, выпустите меня отсюда. – всхлипы, утробные звуки, будто голубь громко воркует. Он плачет. Артем трогает его за подрагивающее плечо, трясет.
- Ну, че ты? Успокойся, эй. Выпустят тебя. Всех скоро выпустят, ну!
- Выпустят? – ревет Валька.
- Конечно, выпустят. Не будем же мы тут вечно сидеть! В подвале этом!
- Да мне не из подвала надо выйти! – гундосым голосом вырыдывает Валька. –
Мне вообще – надо выйти! Еxit game, понимаешь?! Дашь ремень или нет?
- Да нет у меня! Отобрали.
- Тогда слушай, поможешь мне, а?
- Как?
- Подавишь мне горло, немного?
- Чего-о?! – взвывает Артем.
- Я сам пробовал, не могу. Дышать очень хочется. Давай, я вот так руки себе
положу, а ты сверху, надавишь, и не давай мне отпускать, а то я…- Валька нащупывает Артемовы кисти, тянет их к своему горлу, Артем в ужасе вырывается, вскакивает.
- Ты че, придурок совсем! – орет, пятясь к противоположной стене чулана. –
Больной! На всю голову! Нет, есть все-таки дебилы на белом свете! Откуда ты только взялся!
- Извини, - просит Валька, борясь со всхлипами. - Извини меня, друг. Прости,
ради Бога, я не хотел… Не хотел тебя это… обидеть. Прости, - Валька плачет, рыдает в локоть, глухо подвывает, сквозь всхлипы бормочет «дельфины… дышат… через спины».
- Ну чего ты! – Артем досадливо возвращается, крякает в бессилии, легонько
трясет его за плечи, - кончай ты! Что ты разнюнился, прям как баба! Все еще будет ништяк! – гладит Вальку по голове. – Кончай давай, все, приходи в себя. Все. И не надо никаких самоубийств! Придумал тоже! Хорош гусь! Мы еще повоюем. Верно?
- Не знаю, - сквозь утихающие всхлипы насморочным голосом говорит Валька. В
коридорчике слышатся шаги, приближается свет фонарика. Скрежещет ключ в замке. Артем неожиданно для себя обнимает Вальку, крепко сжимает в объятиях, целует в щеку, шепчет на ухо - «Держись, парень, ну! Прощай!».
КАЗНЬ
«Ох, тяжело переносится
Удар топором в переносицу”.
Монолог старухи-процентщицы
Кесь ввалился в комнатку вслед за тренером, сел на стул, прислонил костыли к стене, но они поехали и с грохотом упали на пол. В тихом ночном доме грохот показался чудовищным. Кесь виновато потянулся за ними, но Илья вскочил, поднял сам, поставил в угол, похлопал Кеся по крутому плечу.
- Герой! Молодец, Сашок, бился, как буйвол! Сиди. - Тренер обошел стол,
уселся, поправил настольную лампу, так, чтобы лучше было видно выпуклое, грубой лепки лицо ученика.
- Чего не брит?
- Да нога... на костылях не побреешься, - шмыгая носом, забубнил Саша, - а на
одной ноге стоять...тово...
- Для тренировки! Накачивай пока здоровую ногу! Нельзя, брат,
рассупониваться. В каждой ситуации ищи полезное! Жизнь дает испытания для закалки духа. Помни об этом! Ладно. Теперь о деле. Дело... гм... уж очень говенное. Да делать надо. Легостаев нас предал. Ты это знаешь. Это он навел на нас бандитов, это из-за него ты, может, будешь хромать всю жизнь. Тьфу-тьфу-тьфу! – тренер постучал костяшками по столу.
Кесь сидел опустив большую курчавую голову. Тренер видел, как у него злобно раздулись толстые пористые ноздри, как мелкими искринками заблестел лоб.
- Помнишь нашу клятву?
Кесь еле уловимо кивнул. Илья деловито перешел к сути.
- Пришло время исполнять. Мы «Химчистка», сейчас надо зачистить следы,
иначе бандиты нас вычислят и... ты догадываешься, что они с нами сделают? А вычислить нас они могут только через двух человек: Артема и его бабу. Понял? Так что хочешь не хочешь, а надо убирать обоих. Свою часть дела выполнишь?
- Это какую?
- Артема... - Илья чвыкнул углом рта.
- А чё я?
- Ты же воевать хотел...
- Так то ж другое! Одно дела из АКМа палить, а это… не-е.. не привычный я…
Не. Вообще…
- Что вообще? Чего мнешься, как девица на выданье? Так, раздумывать тут
некогда! Чапай в подвал, мы сейчас его приведем...
- Илья Александрович, погодите. Может это?
- Ну, чего?
- Может, Артема-то может как бы в тюрягу посадить, чтоб никому... ну... не
разболтал.
- Чего-о?
- Ну, то есть здесь его пока подержать...
- Поить-кормить, срач за ним выносить - ты будешь?
- По очереди.
- По очереди...- передразнил сенсэй. - Их искать будут! И если найдут, нам
крышка. Не милиция их искать будет, а бандиты. А мы Зюзю с его ловчилами грузом “двести” отправили. Ты понимаешь, что бандюки рассусоливать не будут - пуля в лоб и вазисубани! Ну что ты, как студень, трясешься! Саня, ты долю хотел - так зарабатывай! Исполнишь - выделю. Старшим сделаю, будешь бабки грести. Зарабатывай долю-то, все равно когда-нибудь начинать надо. Ну, хачапури или нагасаки?
- А может пускай Кент… а?
- Кент-Кент, - передразнил его Илья. – У Кента свои дела. Речь о тебе. Твоя пора
пришла, Саша. Мужиком становиться, воином. Или так и будешь нюниться и всем, кто сильнее, жопы лизать? Ты так хочешь, да? – Тренер встал, обошел стол, приобнял ученика за плечи. - Ну, Саш, решайся! Знаю, в первый раз всегда страшно. Это как с девочкой. Помнишь, как с девчонкой-то в первый раз, а? То-то! А потом научился и пилишь их во все дыры, да с потрошками! Верно? Сначала страшно а потом - кайф! Ты станешь супер, Сашок. Тебя все бояться будут. Будешь круче всех! Любого сможешь отправить грузом «двести»! Станешь хозяином жизни, ну, соглашайся, не дрейфь. На войне как на войне! Ну, вижу, что согласен! Ну!
- Ну, хорошо... А это... бабу его? Я на двух не согласный...
- Бабу беру на себя, не дрейфь! Все, иди в подвал. Ты пока на костылях
дочапаешь, мы уже там будем.
Когда Илья с Кентом и Жилой вошли в чулан, Артем встретил их стоя. Жила держал фонарик. Батарейки уже сели и еле освещали нахмуренное лицо Артема. Илья завел его руки за спину, защелкнул наручники. Кент набросил на голову Артему кухонное влажное полотенце, завязал глаза. Взяли под руки, повели.
- Ступеньки, осторожно... Свети же под ноги, Игорь!
Артем споткнулся, заскользил вниз. Провожатые поддержали его внезапно
отяжелевшее тело под локти. Завизжала дверь.
- Пригнись! - приказал Илья. Судя по затхлости, вошли в склеп. Глаза развязали.
В глухом и темном погребе там и сям горели свечи. Обычные стеариновые свечи. Артем покупал такие в хозяйственном на случай отключения света. От их движения свечи заколебались и в подвале заметались огромные тени. Артем сгорбился, голова упиралась в низкий давящий потолок. Разглядел справа от себя смутно вылепленную сполохами свечных язычков фигуру Кости Попова. Костя держал в руках продолговатый предмет, похожий на тубус. За ним стоял Жданов. За ними, самым дальним, висел на костылях Кесь - его было видно лучше всех, потому что дальняя стена погреба была с уступом, и на этом уступе был расставлен целый ряд свечей. Они ярко освещали низкое странной сооружение, будто табуретку накрыли простыней. Эшафот, мелькнуло в голове Артема. Рядом с эшафотом, на полу, стоял большой металлический тазик. Мама в таком выносила развешивать белье. Этот был старым, гнутым и, видимо, использовался для замешивания раствора - стенки были в застывшем цементе. Слева, образуя строй, неподвижно стояли Фасон и Лишай.
Илья сзади, царапая шею ногтями, завернул воротник артемовой рубашки вовнутрь, как делают парикмахеры перед стрижкой. Обошел его. Стал напротив.
- Прошу вас – назовитесь, - отчужденно приказал он.
- Что?.. - изумленно спросил Артем. Его замутило, стало нехорошо, ноги
ослабли.
- Прошу назваться полным именем, фамилией, отчеством, - отчеканил Илья.
- Руки... растегните, Илья Александрович, больно, - попросил Артем
дрожащими губами.
- Легостаев Артем Михайлович, - Илья сжал челюсти и в сполохах свечей его
лицо со вздутыми желваками казалось странно выпуклым, чужим, страшным, как варварская маска. - Вы признаны виновным в предательстве нашего братства и в нарушении клятвы, которую вы давали на этом мече, - тренер протянул руку назад, подождал несколько мгновение, прошипел через плечо:
- Попов, дай сюда!
Замешкавшийся Костя протянул продолговатый предмет, который держал в руках. Илья медленно, торжественно согласно самурайской церемонии отвернул сначала один конец атласной черной материи, вышитой золотыми иероглифами, потом второй, правой рукой благоговейно взял катану в черных ножнах, резко подал платок назад, чтобы Костя его подхватил, но тот опять ничего не понял, стоял, как вкопанный.
- По-пов! – раздельно сказал тренер. Костя странно скакнул вперед и взял
шелковый платок. Сенсэй на вытянутых руках поднял меч перед глазами, благоговейно приложил ко лбу, подержал, затем медленно завел меч за левый бок и вдруг одним движением со стальным лязгом выхватил лезвие из ножен. Оно тускло блеснуло в заколебавшемся свете свечей и почти уткнулось Артему в грудь. Он испуганно отшатнулся и упал бы навзничь, если бы Жила с Кентом его не подхватили.
- Предатель должен понести наказание по законам клятвы на крови. Легостаев,
вы приговорены к смертной казни. Вы хотите что-нибудь сказать? Нет. Может быть, вы хотите искупить вину на известных вам условия?
- Не надо, Илья Александр...- пролепетал Артем, зачарованно уставясь на
лезвие. Упираясь в пол, сильно попятился назад. Кент пихал его в спину. Артем попытался ударить назад головой, Кент ахнул, заругался.
- Привести приговор в исполнение! - приказал Илья. Отступил назад, подал меч
Кесю. Тот неловко взял, повиснув на костылях.
Кент все пихал Артема к самодельному эшафоту, но Жила, который был обязан тащить Артема с правого бока, замешкался, Артем упирался ногами и вышло так, что Кент с усилием просто провернул его вокруг себя.
- Игорь! - зашипел тренер. – Веди его! Игорь!
Жилевский медленно, как во сне, взял Артема под локоть, но не повел, застыл, испуганно глядя на меч.
- Попов! - крикнул Илья. – Помогай ребятам! Я кому говорю.
Но Попов не шелохнулся. Жила отпустил Артема и попятился. Лишай зажмурился. Кент пихал Артема, тот упирался, они как бы боролись. Илья махнул рукой, матерясь сквозь зубы, сам подскочил к Артему, рывком подтянул одеревеневшее тело к табуретке, ударил коленом в сгиб ноги, и Артем рухнул на колени.
- Жилевский, свети ему на шею. Попов, ноги ему фиксируй! Кент, руки ему
вверх тяни, нагибай, сильней! - Илья забежал, как паук, за табурет, схватил хвостик артемовых волос, резко дернул и прижал голову щекой к самодельному эшафоту. Артем краем глаза видел большую темную фигуру Кеся с блестящим мечом, нависшую над ним. Она ковыльнула на костылях, приблизилась. В наступившей долгой тишине слышно было, как трещат свечи. Страшно громко заскрипел пододвигаемый тазик. Чтоб кровь туда лилась, понимает Артем. Ясно преставилось, как на хвостике волос в руке Ильи Александровича повиснет его конвульсирующая голова. Будет вращаться, брызжа кровью, смотреть еще несколько секунд… Внезапно обмяк. И пусть! Все равно! Инесса заплачет. Пусть узнает. Нет! Не хочу умирать! Не хочу боли! Нет! – рванулся, заворочался, все вцепились в него, пыхтя, зажали.
- Не дергайся, сука! – рычит Кент, задирая, как на дыбе, артемовы руки вверх.
- Держи, держи!
- Ребята, не надо, подождите, минуточку, я сказать хочу...- забулькател
приговоренный углом распластанного рта.
- Поздно уже. Давай, Саша! - натужным голосом подбодрил Илья, снизу вверх
глядя на палача. - Смотри, аккуратней, по пальцам не попади...
Но Кесь все тянет время, он в ступоре.
- Кесь! – яростно командует тренер. – Ну же! Долго тебя ждать?!
Кесь наконец решился, опираясь на один костыль, замахнулся, меч со скрежетом ткнулся в потолок.
- Не замахнусь, Илья Александрович, - дрожащим голосом сказал Кесь, - низко
тут.
- Надо месар поставить на шею, а сверху молотком! – тяжело дыша, предлагает
Кент.
- А-а-а...- тихонько закричал кто-то и Артем огромным содроганием всего тела
осознал весь кошмар происходящего. Он хотел закричать тоже, но из него вырвалось какое-то утробное, первобытное мычание. Он рванулся и ему даже удалось приподнять голову, но тут же жесткие пальцы тренера выкрутили его голову, вцепились в виски, припечатали другой щекой к грубой материи.
- Стойте, стойте... - шептал Артем. Ему казалось, что он кричит, но из его рта
вырывалось только натужное мычание. Они возятся кучей малой.
- Бей с боку, с боку! - командовал Илья, - опустись чуть-чуть, Сашенька...
- Да нога в гипсе, Илья Александрович, - плачущим голосом отозвался Кесь. – Не
получится у меня.
- Да бей же ты, сволочь! - заревел прямо над ухом Артема тренер. Артем не
видел, что происходит сзади, все тело его трепетало в конвульсивных попытках высвободиться из хватки. Тяжелый, жгучий удар по шее опрокинул его в беспамятство.
ЗАДЕРЖАНЫ ПОДОЗРЕВАЕМЫЕ В ПРИЧАСТНОСТИ К ПОКУШЕНИЮ НА В.И. ПОЛАМИШЕВА
Симферополь. Интерфакс-Украина. Правоохранительные органы в воскресенье задержали группу лиц, члены которой, как предполагается, причастны к организации и осуществлению покушения на первого заместителя Председателя Совета министров Крыма Всеволода Поламишева.
Об этом сообщил в интервью журналистам во вторник министр внутренних дел Украины Зиновий Мневец. У задержанных изъято оружие, в настоящее время идет активная оперативно-розыскная и процессуальная работа по выяснению причастности этой группы к террористическому акту в отношении В. Поламишева. Министр также подтвердил, что среди задержанных находится и известный столичный предприниматель, депутат ВР Крыма Д. Чугунков и его брат Сергей. Во время ареста один из охранников Д. Чугункова И. Котляров, известный в криминальных кругах под кличкой Скорняк, неожиданно открыл стрельбу и ранил оперативного сотрудника. Ответным огнем преступник был убит.
Кроме того, по словам министра, во второй половине дня во вторник в столичном УВД пройдет совещание, на котором «наверное, будет принято решение о смене всего руководства полностью, за исключением руководителя милиции». Министр добавил, что сотрудники спецподразделения «Кобра» ГАИ МВД Украины задержали и доставили на штрафплощадку с подозрениями на незаконное использование и перебивку номеров 100 автомобилей.
В. Поламишев уже перенес несколько операций. Как сообщили корреспонденту агентства «Интерфакс-Украина» заведующий реанимационным отделением 6-ой городской больницы Ю. Кравченко, состояние первого заместителя Председателя Совета министров Крыма «тяжелое». По его словам врачи поддерживают у В. Поламишева состояние медикаментозного сна, ему продолжают делать искусственную вентиляцию легких.
ПОСЛЕ КАЗНИ
Артем оказался в удивительном, невиданном мире. Он словно бы спал, но этот сон был реальнее земной жизни. Он ясно видел себя, он четко до рези в глазах видел этот новый мир, и мир этот был воистину феерически, непередаваемо прекрасен. Море было стократ синее земных морей, небо сияло слепящим и в то же время ласковым светом. В отличии от земного мутного сна Артем мог контролировать свои поступки, он осознавал себя и осознание это было - восторг! Что бы он ни помыслил - это тотчас осуществлялось. Он переносился в сказочные страны, о которых только мечтал на Земле, стоило ему вспомнить кого-то, как он тут же встречал этого человека и говорил с ним. От радостной восторженности мысли его перескакивали с одного на другое, и его носило, как воздушный шарик под порывами ветра, он не мог нигде надолго задержаться, носился и вопил от радости и счастья вновь обретенного бытия. Наконец ему прискучило это мельтешение по огромному неведомому миру. Он внезапно осознал (открытия приходили в ум сами собой, мир словно бы сущностно раскрывался, стоило надавить мыслью на любой объект и понятие) он понял, почему мама говорила о дисциплине мышления - мятущийся ум действительно носил владельца по гигантскому необозримому пространству, как воздушный шарик в стратосфере под порывами ветра.
Внезапно он понял, что может встретиться здесь с ушедшими с Земли, дорогими ему людьми, и тут же увидел недавно умершую тетю Любу. Он закричал ей, как все здесь прекрасно, ярко, отчетливо и осязаемо, гораздо реальнее земной жизни, но тетя медленно ковыляла на костылях и на вопрос, как жизнь в новом мире, тяжело ответила: «Трудновато, но ничего». Артем встал как вкопанный. Он летает, легко переносится куда пожелает, а тетя еле ползает - почему? Ему тут же открылось, что тетя в земной жизни владела очень ограниченным сознанием, вела тупую растительную жизнь, поэтому в духовном мире она в некотором роде калека, как бы полупаралитик, и ей понадобится еще одно или несколько воплощений на земле, чтобы раздвинуть границы своего сознания и свободно перемещаться и творить в новом мире. Значит, Бог и здесь не делает никому поблажек и чудес, понял Артем, и внезапно очутился как бы на круче, очень высоко. Внизу куда хватало взгляда лежало пронзительно синее море, а над ним громоздились огромные, до боли в глазах пронизанные светом облака. Внезапно он понял, что перед ним - Бог. И облака - это туман, защищающий души от невероятно могущественных энергетических вибраций Создателя. Наверное, к Нему должны лететь на Суд души, подумал Артем и, действительно, увидел вздымающиеся мириады душ, подобных гигантским стаям чаек. Как же Он судит? - подумал Артем, и ему было дано увидеть великую тайну. Артем вдруг увидел Скорняка, тот поднимался к Престолу Божьему - тупой, чванливый и слепой, весь в толстой коросте греха, как если бы не мылся всю жизнь и покрылся струпьями, огромными бородавками и наростами. «Прокаженный и неприкасаемый» - понял Артем.
И внезапно от Тучи изошло энергетическое сияние, подобное молнии, врезалось в грешника и раскололо, растворило непроницаемый кокон, заключавший в себя Душу и Совесть этого человека. Как бы пораженный громом, Скорняк застыл на месте. Ему показалось, что он в роще на берегу водохранилища, сияет солнце, поют птицы, ему так легко и хорошо, как никогда в жизни не было. Вдруг он заметил вдалеке бегущую к нему собаку и обрадовался. Он любил животных, особенно собак, он обрадовался тому, что сейчас подружится с ней и будет путешествовать по новому миру с новым другом. Он тоже ринулся к ней, веселой рыжей собаке. Вот она все ближе, ближе. Что это? Скорняк замирает в горячей испарине ужаса - собака голая, без шкуры, на блестящей иссиня-розовой морде большие плачущие глаза. Она все ближе, ближе, она стонет, слезы бегут по ее покрытому свернувшейся сукровицей лицу. Прыжок - и она в голове Скорняка, визжит, крутится, лижет себя, это его она лижет, его ободранную до мяса совесть она пытается зализать, залечить, но каждое прикосновение ее языка к мясу совести вызывает ужасную судорогу боли. Жертвы его мучительства окружают Скорняка со всех сторон. Скорняк понимает, что на самом деле он любил этих людей больше всего на свете, это были его близкие, родные, он видит в деталях все муки, каким он подверг их, все раны, все потоки крови, все вспоротые животы, отрубленные пальцы, отрезанные уши. И все эти раны он нанес себе, своей душе, и все эти раны пытается зализать добрая рыжая собака.
- Не лижи, не лижи, не лижи! - орет он благим матом, он рвет на себе волосы,
он катается по земле в муках внезапно прозревшей и увидевшей свои злодеяния души. - Боже, - вопиет он, - распыли меня, я не достоин жить! Распыли! Рассей на атомы, избавь от этих мук!
«Вот - ад»,- понимает Артем. И внезапно острое сострадание вырывает у него крик:
- Господи, очисти его, сделай его добрым и чистым. Ты же можешь!
И в этот миг огромный черный паук вырвался из его тела, метнулся к Скорняку и слился с ним. И страх оставил Артема. Скорняк забрал свое.
- Стяжать благодать трудом кровавым – вот честь и слава! – прозвучал голос
Бога. И громом грянуло. – Я испытую!
Артем облегченно, полной грудью вздохнул. Страха в нем больше не было. Он
стал свободен, словно ярмо свалилось с плеч. И тут же ему открылось, что своей мучительной смертью Рембо совершил кармический скачок и в следующей жизни родится уже человеком, но будет этот человек еще очень несовершенный, недоносок, и еще не раз с этой души будут сдирать шкуру, чтобы она стала Человеком. Вся сценка заняла какие-то мгновения, и Скорняк уже унесен от лица Божия потоком новых душ. «А как же я?» - думает Артем и тут же оказывается перед лицом Творца.
- Господи, - смиренно говорит Артем. - Как быть мне?
- Твой путь не окончен, - звучит в мозгу величавый, не похожий ни на один
земной голос. – Спаси слабых!
И тут же обессиливший от страшного напряжения Артем отнесен далеко от могущественного сияния. Рядом кто-то родной, близкий - поддерживает под руки, обнимает.
- Папа!
- Здравствуй, сынок!
- Разве ты умер?
- Нет, зачем? Я в эфирном теле. А твой отец сейчас дрыхнет в пьяном сне. Мне
с ним еще долго вожжаться. А здорово я тебя дурил? Ты меня не узнавал, обижался...
- Да, если ты пил, как лошадь! И устраивал скандалы по ночам.
- Теперь ты знаешь, что это не я. Это мой одержатель, мое искушение, мой
экзамен земной... И твой соответственно. Ты так и не простил меня? Таишь обиду?
- Нет, что ты! Я люблю тебя! Я понимаю, что все это было необходимо! Я
очень сильно люблю тебя! – Артем кричит во всю грудь о своей любви к отцу, никогда такого солнечного пароксизма нежности не было с ним наяву.
- И я очень люблю тебя, сынок.
- А где мама?
- Вот же она, Темка. Мать, ты чего такая лучезарная? Ну, не задирай нос,
снизойди до нас, сирых и серых.
- Мама, ты так стремительно пошла вверх, что я не успеваю за тобой. Подожди
меня, не улетай. Мама, почему ты молчишь? Мама, почему ты плачешь?
- Как мне не плакать у подножия распятия?
- Мама, куда ты? Какого распятия? Постой! Не покидай меня!
- Стой крепко, сын! Делай, что Господь повелел. А я буду молиться за тебя...
- Не отталкивай, мама, я хочу с тобой, не отталкивай, мамочка...
Кто это толкает его в грудь, кто так грубо и больно выталкивает из прекрасного нового мира, из его настоящей родины? Артем пытается защититься от резких толчков в грудь, закричать, но только стонет и слабо шевелит пальцами рук. Он лежит на полу подвала. Яркий свет режет глаза сквозь увеличительные стекла слез. Постепенно наводится резкость, Артем различает маленькую голую лампочку под потолком подвала. Ее заслоняет огромной тенью лицо тренера. Вокруг его темной головы слепящий нимб электролампочки.
Вспотевший Илья, задыхаясь, хрипит:
- Ну, наконец-то! Фу, напугал... Давай, дыши... Кесь, дай еще, - берет ватку с
нашатырем, тычет в нос Артема. Тот задыхаясь, пытается привстать, с хлюпом втягивает воздух, надсадно кашляет.
Илья, тяжело дыша, выговаривает:
- Ну, поздравляю, Артем... свет... Михайлович.... с днем... рождения. Ухандокал
ты меня... Думал, не вытащу... Вот ты, блин, впечатлительный какой!
- Что это... было? – Артем, лежа навзничь, бродит мутными глазами по
плавающим над ним лицам.
- Да полотенцем мокрым тебя брякнули по шее - вот что было! А ты и копыта
откинул. Разве можно? - Тренер тяжело дышит, говорит с укоризной, сокрушенно покачивая головой. - Хорошо, что хорошо кончается. Встать-то сможешь? Ладно, лежи пока...- поворачивается к Кесю, говорит с гордостью, - Сто лет не делал непрямой массаж сердца. Вишь, не разучился. Запомнил движения? Запоминай, все на ус наматывай! - обратился к остальным, - и вы, оглоеды, поняли?
Перепуганные Жила, Фасон, Кесь, Лишай и Попов слабо кивнули, ошарашено глядя то на распростертого товарища, то на маленького, брызжущего энергией тренера. Тот спохватился.
- Фасон, беги, догони Кента, скажи, что «Скорой» не надо!
- Ага! – Фасон с радостью рванулся к двери, лишь бы убежать из душного
подвала.
- Что смотрите, как черт на грушу? - в каком-то даже восторге кричит Илья
Александрович. – Артем выдержал! Он первый из вас прошел великое посвящение в воина-ниндзя! А вы что думали, я вам тут спектакли для развлечения устраиваю? Я вас предупреждал, что испытание будет запредельным. Но только так можно перескочить в новое состояние духа. Это и есть «порог смерти»! Он, - указательный палец на Артема, - его уже перешагнул. Он уже - там! А вам еще предстоят подобные испытания. И не думайте, что это будет понарошку. Никто ведь не знал до последнего, что здесь понарошку. Так что во всех ситуациях работать с полной выкладкой, биться до конца! Хачапури? То-то же! Все, теперь топайте по домам. Разрешаю вмазать сто наркомовских грамм. Учтите, гаврики, никому ни полслова, иначе получите не полотенцем по шее, а вот этим кулаком. - Он каждому демонстрирует литой кулак с черными набитыми шишками на суставах. У носа Попова задерживается.
- Тебя, Попов, в особенности касается. Стоял тут, как истукан. Ты боец или
кисейная барышня? Или ты был против казни?
Костя с трудом сглатывает, кивает - мол, да, был против.
- А если ты, ****ь, был против, так какого же хрена ты не бился с нами, а?
Почему не положил душу за други своя? Кишка тонка? Это всем вам урок! Я вам не просто технику ударов ставлю. Я вам технику души ставлю, а это посерьезнее всяких так маваши с йоко-гери. Уяснили? Повторяю - молчание! Мы вступили в открытое соприкосновение с противником. Малейшая осечка и бандиты нас вычислят. Вас, котят, они ухлопают в два счета. Ясно? Я спрашиваю - ясно?
- Ясно, - недружно отвечают бойцы.
- То-то, - тренер усмехается. - Ну, ступайте. Я тут с Артемом перетолкую, как
нам жить дальше.
Ребята топоча уходит. Со скрипом закрывается дверь. Илья переворачивает тазик кверху дном, садится рядом с обессилено лежащим Артем, слегка подрагивающими руками закуривает.
ОЧНАЯ ВСТАВКА
В ярко освещенной комнате для допросов полковник Охрименко ждал привода арестованного Чугункова. Голая лампочка под высоченным потолком узкой, как пенал, комнаты не давала теней, налагая с непреложностью закона мертвящий свет на крашеные коричневой краской стены, на обитую жестью и привинченную к полу табуретку, на изрезанный и прожженный во многих местах казенный стол.
Чугунок вошел, не здороваясь, руки за спиной. Без приглашения сел к столу, закинул ногу на ногу.
- Ну, что, Дима, вот и свиделись, - с нескрываемым торжеством вымолвил
после долгой сладкой паузы полковник. Чугунок безразлично смотрел в сторону и вверх.
- Все гордишься, Дима, пыжишься, щеки надуваешь. А кто ты есть, забыл?
Фарцовщик ты мелкий, спекулянт сраный...
- Ты тоже, полкан, с прапора начинал. - Чугунок перевел взгляд с потолка на
полковничью лысину, в глаза смотреть брезговал. - Запомни, жизнь - качели. Сегодня я внизу, завтра ты.
- Ты на кого вякаешь, опарыш? - ласково спросил его Охрименко. - Ты мне
угрожал, семье моей, и думаешь, после этого, что ты отсюда выйдешь? Да ты просто дурак, голубчик.
- Я требую допустить ко мне адвоката! - резко выкрикнул Чугунок. – Предъявите
мне ваши обвинения, у вас нет никаких доказательств...
- Дали, Дима, дали против тебя показания, - елейным голосом ответствовал
наслаждающийся ситуацией начальник милиции. - И дружки твои, соратники по кровавым делам, и те предприниматели, которых ты обирал...
- Я требую устроить мне очную ставку со всеми, кто дал показания!
- Да ты не кричи! - мягко осадил его полковник. - Ты же в первый раз в крытке,
ты еще не знаешь, что такое очная ставка. Узнать-то хочешь? – и надолго замолчал, ожидая «поклевки». Чугунок долгой паузы не выдержал, клюнул.
- Ну!
- Не запряг, не нукай. Очная ставка, друг Дима, да будет тебе известно, -
полковник побагровел, приподнялся на стуле, уперся пудовыми кулаками в крышку стола, заревел, - это когда тебе в очко вставляют огромный толстый член. Вставляют и вынимают, вставляют и вынимают. Долго-долго, пока твое очко не превратится в кровавые лохмотья. Понял, что такое очная ставка?
- Не пугай, полкан, - Чугунок низко наклонил голову и презрительно поднял над
затылком пальцами «козу», - Я на тебя хер ложил с прибором. А если кто меня тронет, или моих близких, внучке твоей...
- Молчи, сука! - ахнул кулаком по столу Охрименко. Раздувая ноздри, перевел
дыхание, близко склонился к Чугунку, прямо к его зияющим ноздрям. Прошептал. – Колись, Дима, по-доброму, кто на меня сделал?
- Воробей на тебя сделал, утрись.
- Ты не геройствуй, дурачок, ты через месяц за окурок у пьяной обзьяны сосать
будешь. Я тебе дело предлагаю. Я все забуду, что ты натворил. Режим тебе создам, будешь человеком жить. А ты мне говоришь одну простую вещь. Кому ты меня заказал. Кто на меня сделал. А не скажешь, отпетушат тебя по-черному, будешь ложкой баланду хлебать, а в ложке-то - дырка.
- Не пугай, полковник. Ничего я тебе говорить не буду. И адвоката мне вызови,
понял?
Охрименко зычно отрыгнулся, театрально хохотнул – «ну, ладно», нажал на
кнопку.
- Опричного сюда!
Через минуту в комнату допросов вошел дюжий прапорщик с огромным одутловатым лицом олигофрена. За поясом у него была заткнута резиновая дубинка.
- Знаешь, кто это, Дима? - вкрадчиво спросил Охрименко. - Это наш визажист.
Художник по лицу. Вот он тобой и будет заниматься. Так завизжишь, что оглохнешь! - Резко приказал. - Опричный, приступай! - и вышел.
Верзила-прапорщик тупо смотрел на недавно всесильного Чугунка, озадаченно жевал булыжникообразной челюстью жвачку «сперминт джуси фрут без сахара» и недоумевал, как такой плюгавый карлик мог подмять под себя весь Полуостров. Не найдя этому странному факту никакого разумного объяснения, он вытащил резиновую дубинку и с силой стодвадцатикилограммового дебила ахнул задержанного в то место, где худая жилистая шея сочленялась с выпирающей хрупкой ключицей.
GOTT MIT UNS
- Пересвет был схимонах. Вы хоть знаете, оглоеды, что такое схимонах? Легостаев?
- Ну, монах такой…
- Схимонах – это наибольшее удаление от мира. Затвор. Обет молчания. Хлеб и вода. Раз в месяц. Житие в ските, вдали от людей. В дикой чаще. Ему приносят пищу, он падает на лице свое, только потом возьмет, когда уйдут. Практически ангел. Но ради ближних он идет на бой – в одной полотняной ризе. Риза – рубашка такая, до колен. В одной рубашке против закованного в броню Челубея, сильнейшего татарского воина. Вдумайтесь в подвиг, хулиганы и мизантропы! И его благославляет сам Сергий Радонежский. Кто знает, кто такой Сергий Радожнеский? Недоросли! Жимолость в школьной форме, вот ты, Анцевич, ты знаешь, кто такой был на Земле Сергий Радонежский? Не знаешь. А он был правой рукой Господа Бога. Это если тебя, Баранов, сравнить с небоскребом, и сказать, что ты маленький, как муравей, то я сильно преувеличу твои размеры. И он побеждает Челубея. Побеждает, я сказал! Да, оба упали замертво. Но Челубей с коня свалился, а Пересвет, мертвый, но в седле, вернулся к воинству русскому. Он смертию смерть попрал. Он духом себя в седле удержал. То-то.
Артем лежал навзничь цементном на полу под низким давящим потолком
погреба. Перед глазами роились мелкие яркие мошки. Шею сильно пекло, грудь болела. Сознание временами уплывало. Он ярко помнил сон… а может то не сон был? «Спаси слабых!» Как? Как их спасти? Вступить в бой? Драться насмерть? Положить всех? Кента, Фасона, Жилу, Кеся, и Костика Попова – за трусость, и Илью Александровича? Вот бы ему сейчас автомат! Всех бы искрошил в кровавую окрошку! Там же меч должен быть. Подобраться потихоньку и, как Брюс Виллис в «Криминальном чтиве», рубануть гада этого! Подожди, тебе сказали спасти, а не рубать! От него и надо их спасти, пацанов. А за что их спасать, сволочей?! Убивали же его все вместе! Ничего себе – слабые! За что спасать-то? За то, что набросились, как шакалы? Илья – сука! Вот же гад, как разыграл спектакль! Играется с нами, как кот с мышами! Ему в кайф. Издевается, забавляется. «Спаси слабых»! Да что я, Христос, чтоб всех спасать? И в школе директрисса пристает, чтоб за практиканта заступался, и на телевидение поперся сам не зная зачем, и мама все про Христа рассказывала, а он как раз никого и не спас! Во! Его тоже просто убили. Кого ж он тогда, получается, спас? Почему спаситель? Непонятно. Может быть, он им совесть отворил? Как во сне Скорняку? А-а, им стыдно стало. И пацанам стыдно станет, они еще пожалеют, что его убивали, опомнятся, пожалеют, еще как! А Илью посадят!
- На, выпей глоток! – Илья Александрович подсовывает руку Артему под
затылок, поднимает его голову, тычет в губы горлышком бутылкм. Артем глотает горький коньяк, кашляет.
- Ниче, щас вены продует. Давай еще глоток. Пей, говорю. Надо. Я тоже выпью.
Задраконили вы меня, ученички верные.
Тренер некоторое время сидит на полу рядом с распростертым Артемом, громко глотает коньяк, курит. Пристально всматривается в лицо ученика, словно ищет что-то, какой-то сигнал. Встрепенулся, сказал заботливо.
- Не лежи на цементе. Простату-то побереги. Молодой еще, не знаешь… Ляжь
вот на тюфяк. Как себя чувствуешь?
Артем молчал. Приподнялся, со стоном потрогал горящую шею.
- Болит?
- Ниче… нормально... - шевельнул распухшими губами Артем. Рот был сух, язык
шершаво лип к нёбу.
- Грудина не болит, вот здесь?
- Вроде ниче. Ноет только. Душно тут.
- Все, не курю. – Илья затоптал окурок, пошел, пошире открыл дверь. – Щас
вытянет. Пойдем скоро, ничего. Снимок тебе надо сделать. При массаже сердца обычно ребра ломают. А давай мы свет выключим, посидим при свечах. Так балакается лучше. – Щелкнул выключателем, подошел, сел рядом на корточки, поднес свечу к лицу, посветил снизу, скорчил страшную рожу. - Ну, что, Тема-атаман, страшно было на расправе?
- Нет, весело.
- Шутишь. Молодец. Значит, в норме. Значит, не зря твой тренер старался.
- Да уж, постарался…- пробормотал Артем.
- Вижу, ничего еще не понимаешь, в шоке еще, – усмехнулся Илья. – Помнишь,
я обещал вам великое посвящение в воины? Все еще, придурки, просили – Илья Александрович, а когда посвящение будет? Думали, я мечом по плечику похлопаю, в рыцари обращу. Как английская королева. Херня это все! Настоящее посвящение это всегда – смерть! Только через смерть можно подняться на новый уровень сознания. Умер прежний Артем, родился новый, более сильный. И это сделал я, твой Учитель. Запомни это слово с большой буквы. Думаешь, я не боялся за тебя? Еще как! У нас один вон при таком же посвящении от разрыва сердца умер. От страху. Никто бы из этих придурков не выдержал, ни Кент с Фасоном, ни Кесяря с Жилой. Обосрались бы. А ты – ничего. Не пахнешь, ха-ха. Так что прими поздравления.
- Спасибо… - со слабой иронией пробормотал Артем. – Большое спасибо, Илья
Александрович!
- Не за что, - в тон ему хмыкнул тренер. – Только знай, мы только начали! Это
только первая ступень. Предстоит еще много таких ступеней, Тема-сан.
- Больше не надо, – попросил Артем.
- А куды ты денесся? – хохотнул тренер. - С этого пути не соскочишь, Тема
сан. Миямото Мусаси сказал: «Не опоздайте вступить на путь воина». Вот ты теперь - не опоздал. С этого пути дороги назад нет. - Илья упруго поднялся с корточек, зашагал из угла в угол. - Ты, Тема, думаешь, это ты мне изменил, ушел от меня, предал, да? Восстал, верно? А я - я все видел, Тема, и я - я все спланировал. Уход от Учителя – один из искусов, которым Учитель подвергает ученика. И я тебя подверг! Помнишь, я лег к тебе в постель, где мы тогда были? В Донецке?
- Не, в Днепродзержинске.
- А! - поймал его Илья. - Помнишь!
- Ну, помню, и что? - напрягся Артем. Сел, обнял колени.
- Ты, наверно, тогда подумал, что я – гомик. Ха-ха! Испугался, умора! –
Рявкнул. – Я сам педрил ненавижу! А лег – специально! Русский дзэн! То, что я делаю, не делает никто! Расширение сознания шоком! Я тебя выведу на такие уровни сознания, где сам Будда не валялся! Ты хоть понял, что я тебе дал тогда, а?
- Не совсем, - неуверенно пробормотал Артем.
- Эх, ты! Все разжевывать надо! Я дал тебе – сво-бо-ду!
- Почему?
- По кочану! Думай сам! Своими мозгами! Ведь после этого ты стал отдаляться
от меня, верно?
- Ну, в общем… верно…- все еще не понимая, куда клонит тренер, согласился
Артем.
Снова указательный палец выстреливает ему в переносицу.
- До того ты любил и боялся меня, почитал беспрекословно, правда или не
правда?
- Правда.
- Вот! И я дал тебе свободу. От себя. Как же, сенсэй – педрила! Я сыграл
педрилу, чтобы ты засомневался во мне, перестал на меня молиться. Мне рабы не нужны! Ха-ха, Макаренко отдыхает! И Песталоцци с Зороастром! Я – Учитель! А свобода для чего? А?
- Для жизни, ну вообще…
- Для восстания! Какие вы еще сосунки! Знаешь эту историю из Библии, как
Адам яблоко сожрал? Я помню, меня еще в школе поразило. Мы же сами яблоки воровали в соседских садах, стреляли по нас. Как же так, думаю?! Адам и Ева сперли всего одно яблоко, а он взял и детей выгнал из рая. Р-раз и выгнал! Фактически нас выгнал, мы же их прямые потомки, верно? Это тебе не из школы исключить. Это гораздо серьезней! Нет, думаю, тут что-то не то! Он, думаю, запретил, а сам подсматривал, съедят или не съедят.
- Кто?
- Ну, бог же! Знал ведь, что съедят! Иначе зачем свобода воли? Как она себя
может проявить? Только через непослушание. Чуешь диалектику? Но Бог-то - товарищ всезнающий! Значит, прекрасно знал, чем дело закончится, значит, сам спланировал! А потом, конечно, с громом и молнией Адама из рая и вышиб. Вот спектакль закатил, а! Богу – игрушки, а Адам в ужасе. Это же кошмар! Нарушить запрет Бога – ужас! Это страшный путь, ты же сам знаешь! Ты уже пошел по этому пути. Против меня. Клятву на крови нарушил. Страшно? Страшный это путь, а? То-то! Восстание против Бога – это очень, очень страшно. Как там в Библии? «Страшно впасть в руки бога живаго!» Ты против меня восстал – как, страшно было на расправе? Ну, что молчишь?
- Страшновато, – согласился Артем. Подумал, сказал. – Так вы этот спектакль
по типу бога разыграли, да?
- Молодец, Грум-Гржимайло! Схватываешь на лету! – похвалил Илья.
Передразнил по-блатному, - я типа бога тут, конкретно! Повезло тебе с учителем, а?
- Да уж…
- Точно говорю – повезло! Я из тебя выкую, вот увидишь! Такое сулугуни
получится, что Иезекииль с Осовиахимом будут еще выходными! Знаешь, кто такой Осовиахим? Библейский пророк. О чем я, подожди… А! Иезекииль – у нас Далис под этим погонялом проходит в оперативной разработке. Далис, между прочим, непродолжительный отрезок времени был и моим учителем. Сейчас он папой римским заделался, патлы отпустил до плеч, секту основал, ну ты знаешь. А тогда был просто - Глеб Михайлович Притокин, черный пояс. Он меня тоже подавлял. Авторитетом. Знаниями. Мастерством. Если б не ушел от него, никогда бы сам мастером не стал. Древние говорили, точно не помню, но смысл такой, что пока ученик учителя не убьет, мастером не станет. Диалектика, едрена! Поначалу, конечно, страшно было. Когда на путь станешь. И самое страшное, что Он никого тебе не оставляет, из близких! Опереться не на кого! А всех, кого ты полюбишь, забирает. У меня побратим был, в Афгане, Игорек Крючков. Погиб. – Илья долго молчал, несколько раз глотнул коньяк, потом глухо сказал. – Артем, я борюсь с Ним всю жизнь!
- С Далисом, Илья Александрович?
- Какой Далис! – с досадой отмахнулся тренер. Прошелся по подвалу, взметая
колебания огромных теней на стенах. Вернулся, сел на корточки перед Артемом, совсем затмив свечи, зашептал черным без черт лицом, обдавая душным коньячным дыханием, изредка поглядывая на потолок полувзблеском белков, словно оттуда, сверху, его могли подслушать:
- Я стихийный верующий. Я тебе уже говорил. Дарвину не верю. Ну, не может
возникнуть человек – с таким сложным мозгом – сам по себе. Нет, явно был кто-то, кто заварил весь этот куйрам-байрам с пахлавой. Вот, смотри, часы идут. Я точно знаю, что их собрал мастер-часовщик. А когда мы видим гигантскую вселенную, работающую гораздо четче часового механизма, мне говорят, что ее никто не создавал, что она сама собой так тикает. Дуристика это! Нет, Тот, кто создал, есть. Я в этом на собственной шкуре убедился. О, Он давно меня в учебу взял. Все испытывал, пытался сломать. Болезнями пытал, я в детстве с туберкулезом костей провалялся в Евпатории три года, потом в учебке деды избили до полусмерти за непокорство, потом в Афган отправили, там я нахлебался бешбармака талибского! Но меня Он сломать не смог! Чтоб я ему в ножки поклонился и лбом бы поклоны бил, молил бы о чем-нибуль! Никогда ни о чем не молил! Тогда Он стал брать меня через близких. Дембельнулся я по ранению, приезжаю домой. Матери нет. К ней по ошибке похоронка пришла, пока выяснили, что я жив, она с ума сошла. Любила меня очень. Я для нее всем был, всю жизнь на меня положила. Я пацаном в больнице евпаторийской, ну – в санатории лежу, она пять дней отработает уборщицей, в пятницу вечером на электричку и ко мне, ночует на вокзале, а днем со мной сидит, кормит фруктами, а я еще, дурак, капризничал, дулся на нее, кричал на нее чего-то, обвинял ее – ее, понимаешь?! – что меня таким родила, инвалидом, – голос Ильи дрогнул, он замолчал. В глухой тишине подвала Артем услышал трудный глоток. Илья прочистил горло, продолжил. – Отца еще хотел найти, прибить гада, что мать бросил и мне ни копейки на воспитание не дал. Лежал ночами и придумывал, как бы я его казнил! Короче, возвращаюсь из Афгана, матери, я уже говорил, нет. Я к соседке. Та говорит - езжай в Кащенку, там мать. Еду. «Где Ступакова?» Четвертый корпус. Внутрь не пускают, корпус женский. У двери дебилка слюнявая сидит. Говорю - позови Ступакову Любовь Ивановну. Вызвали кое-как. Она выходит в халате линялом, рваном, тапочки каши просят, бледная, пожухлая вся, сморщенная, как монашка. Узнала меня, обрадовалась, но слабо так, вижу - не совсем понимает, что происходит. Обнял, а у самого сердце запеклось. Смотрю, у нее лицо в крови. Это у тебя что? «Не знаю, сынок». Откуда? Бил кто? Она не знает. Зверею. Чувствую - разнесу тут все к чертовой матери. Нахожу их надсмотрщицу - звероподобная баба-даун, беру за горло. «Что с моей матерью?!» - вежливо пытаюсь так спросить, а сам клокочу. Она думает, что я тоже чиканутый, орет, прибегают два бугая, я их положил на пол, спрашиваю снова, спокойно так: «Что с моей мамой? Почему она в крови?» Тут пациентки набежали - гомонят, трогают меня, и пахнет там тяжело, как в госпитале, карболкой и - когда капусту варят, вонь такая особенная, знаешь, у женщин рожи одутловатые, дебильные, языки свисают, глаза базедовые, челюсти гигантские, пара гидроцефалок вот с такими черепами, короче, весь мир человечий вокруг меня сгрудился. Одна и говорит: «А, это у нас вчера новенькую привезли, она буйная и бегает по кроватям, где женщины спят. У нее менструация и она вашу маму нечаянно заляпала». - Илья с такой силой сжал челюсти, что желваки окантовали лицо от висков до подбородка мускулистым валиком. - Яп-пона мать! Я сел и заплакал. Вон он - Его мир! Ты понял? Это Его мир! И он нас в этом мире держит для экспериментов - для экзекуций и вивисекций! Понял ты?
- Да о ком вы? - недоуменно спросил Артем, пораженный прорезавшейся
человеческой слабинкой в голосе несгибаемого сенсэя.
- Не понимаешь?.. - протянул Илья, испытующе рыща глазами по лицу Артема.
- Или дурочку валяешь? А кто нас сюда засунул, в этот дурдом? - Резко вскочил, прошелся тугими шажками туда-сюда по маленькому подвалу, раскачивая по стенам огромную тень, крутнулся к Артему. - Врач пришел – у вашей мамы шизофрения! И смотрит, мудак малосольный, как на потенциального шизика. ****ь, еле сдержался. Ты скажи, как лечить! А это не лечится!... Ладно! Мать забрал из дурки, привез домой. Она тихая, кушает кашку, что-то все лопочет, бред какой-то. Потом вроде оклемалась, нормальная такая стала, наладилось все вроде, потом – бац! - это случается. Руки ее видел? Я всем говорю, что пожар случился, она тушила голыми руками огонь, и поэтому, мол, руки до локтей спалила. А на самом деле никакого пожара не было!
- Как не было? – удивился Артем. Он знал эту историю, несколько раз видел
мать тренера и поражался, как сноровисто она управляется культями без пальцев – и чай подаст и хлеб нарежет.
- Не было никакого пожара. Она сама себе руки сожгла.
- Зачем? - Артем вытаращился во все глаза на тренера.
- Точно не знаю, до сих пор не могу от нее ничего добиться. Она же не в себе
была, шиза, чего ты хочешь! Не могу, постой, выпью глоток. Коньяк, ****ь, антидепрессант. Короче! Я на дежурстве был, утром прихожу, вонь паленая – не продохнуть, кухня вся закопченная, на газовой плите – почернелые ножи, ножницы, шпильки – груда вот такая, мать меня встречает, радостная такая, энергичная, а вместо рук... - Илья заскрипел зубами, застонал. - Вместо рук - обугленные веточки. До локтей. И кровь с них так и течет. Я кричу - что с тобой? Что случилось? А она улыбается, боли не чувствует, говорит: «Илюшенька, это ничего, не обижайся на меня, сынок, так надо было, зато теперь у тебя все хорошо будет». Я чуть не упал. К телефону бросился в «скорую» звонить, а в диске... - Илья сглотнул, тихое рычание вырвалось из его горла, - в диске - кусок ее пальца указательного, обугленный... наверно, звонила мне и... сломала. Ы-ы-ы-ы! - с рыдающим придыханием завыл Илья, заново переживая тот кошмар. Закрыл ладонью глаза, страшно сощурился, зажимая выступившие слезы. Постоял неподвижно, потом насморочным голосом продолжил. - «Ну, везу в больницу, а она им не дается, врачам, не дает себя бинтовать, как-то посдирала обугленную кожу, руки все в сукровице, блестят. «Смотри, Илюшенька, ручки чистые, зачем их бинтовать?» Врачиха говорит – вези-ка ты ее в психушку. Чуть не убил. Заставил сделать укол, усыпить, забинтовать. Потом еще два месяца кошмаров, ночевал там, каждая перевязка как операция, с наркозом. Три ампутации. Хотели пальцы хоть чуть-чуть сохранить, вот и резали по частям. Ожоговое отделение, смрад дикий. Отделение женское, женщины полуголые, в язвах, гной и кровь... Ладно, это лирика. Я выскочил, ночью, на площадку перед больницей, зимой, заорал в небо: “На, на, на, на! Возьми меня, убей, изуродуй, но ее-то за что?! Хочешь, так меня накажи, отними разум, но знай, я все равно не дрогну, не покорюсь, не воспою осанну, как миллиарды других баранов во всем мире за все беды и несчастья. Ладно, я Тебя не принимаю, так наказывай меня! Нет, Ты мать мою мучишь за мои грехи! Это справедливо? Артем, это справедливо? Нет, я Ему хвалу не вознесу! Я не покорюсь. Пусть убьет, в ад отправит, буду гореть в огне, сковородки лизать, но не покорюсь! И наступит такой день, - Илья близко, лицо в лицо, посунулся к Артему, расширил глаза, яростно прошептал, - наступит такой день, Тема, когда и я стану вровень с Ним, и тогда мы посмотрим, кто кому поклонится, кто кого одолеет! – погрозил кулаком в потолок. – Вот тогда я припомню Ему все Его испытания и муки!
Илья сжал челюсти, резко встал, с треском потянул носом, отхаркался, сплюнул в угол. Отхлебнул из бутылки коньяку. Снова заходил по подвалу взад-вперед, из горла его вырывалось собачье рычание.
- И послал Господь ангела: «Пойди посмотри, терпит ли еще раб мой Иов?». –
Заорал в потолок. - Терпит, Господи! Те-ерпит! – крутнулся к Артему, резко присел перед ним на корточки, зашептал. - Артем, идем со мной! Не будь игрушкой в Его руках, не покоряйся Ему! Ведь это Он послал тебе эту суку, чтоб побольнее уязвить, в самое сердце. Подослал красивую, классную, чтоб ты влюбился, голову потерял, братству нашему изменил! Не подло это? Довести тебя до состояния безмозглого раба. Ты на этой суке, как на наркотиках сидишь. Это Его штучки! Кого на иглу посадит, кого - на стакан, кого на бабу-стерву поймает, кого мучает через ребенка, мать, жену. Нет же ни одного человека, кто не прошел бы эту штурмовую полосу. Я - я прошел! Все, меня уже на мякине не проведешь! - сжал со страшной силой, до дрожи кулак, проскрежетал, - Не капитулируй перед Ним! Перед тобой не любимая женщина, нет! Перед тобой - подосланная им омерзительная тварь в красивой упаковке! Не верь иллюзиям, смотри на суть! Ответь Ему достойно! Восстань против Него! Отомсти! Убей ее, покажи Ему, что не станешь перед Ним на колени!
Артем утомленно закрыл глаза от яростного тренерского говорения и вдруг явственно увидел себя в квартире Инессы. Она сидит голая на кровати, а он лежит головой у нее на коленях. Она гладит его восставший член. Груди ее касаются его лица, носа, губ. Касаются сморщенными сосками, паутинкой набухших венок, пупырышками околососковыми, всей этой невыносимо нежной кормящей частью мира… Что-то потрясающее случилось с ним. Его приволокли в этот подвал содрогающимся от страха куском мяса, а очнулся он от беспамятства – воином. Законом звенел в душе голос «Спаси слабых!» Он знал, что бояться нечего – смерти нет. Он знал, что терять нечего – Инесса потеряна. И оттого, что ЭТО потеряно навсегда, отчаяние пробило его страшным током. Открыл слезящиеся глаза, медленно повел головой из стороны в сторону в жесте отрицания. Он почти ничего не понял из лихорадочной речи тренера. Ничего от этого человека он не хотел!
- Никто, никто не может восстать против Него! - ожесточенно воскликнул
Илья. Вскочил с корточек, полез в какую-то рухлядь в углу, достал доску, оценил на глаз, положил между двумя ящиками, стал в кибадачи, широко расставив ноги и просев, резко выдохнул ртом – хо! – и рубящим ударом разломал доску пополам. Постоял неподвижно, делая йоговские дыхательные упражнения, хмыкнул, заговорил совершенно спокойно, словно выпустил давящий на виски внутренний пар.
– У меня йог был знакомый, так он говорил – когда нервниичаешь, сократи
пятьдесят раз анус! Вот, сокращаю. Серьезно, это йоговское упражнение. Запомни, пригодится. И кстати массаж тазовой области, для потенции полезно. Так. О чем я? Лекция о международном положении. Тема, ты сейчас влюбленный дурак и тебя хоть из пушки стреляй. Ничто не убедит. Но ты посмотри, что творится на шарике. Людишки только бьют поклоны, на коленях ползают да слюни пускают. Боятся Его. Люди - трусы по природе, Он их такими сделал. Люди это…- пощелкал пальцами в поисках подходящего сравнения, - это как недоноски, знаешь, как семимесячные рождаются. Сморщенные, слепые, ни есть, ни пить, ни дышать самостоятельно не могут, их в барокамере выхаживают. Так вот, Земля - это огромная барокамера, где нас, недоношенных ангелов, выхаживают. Но я уже встал на ноги! И тебе предлагаю из недоноска стать богом! Убей - и родится новый человек, свободный творец своей и чужих судеб. Этот поступок по значимости равен только рождению и смерти! Убей - и станешь богом!
- Кент вон, хвастался, бомжа убил. Он что, богом после этого стал?
- Эти вши - Кент с Фасоном, или Зюзя со Шрамом, если и убивают, то
бессознательно. Как ссут и жрут. Как животные. Они должны вочеловечиться, осознать, что именно они совершают. Знаешь, что они сегодня над тобой совершили? Осознанное нарушение страшной божьей заповеди – не убий! Я их подвел к осознанию поступка. Это не в драке нунчакой по черепу трахнуть и убить. Это осознанное умервщление, нарушение божьей воли. Попов вообще истуканом застыл, руки-ноги не мог разогнуть, пришлось отмассировать. Кесь блевал вон в углу. Чтобы стать людьми, твоим дружкам тупорылым надо пережить ночные кошмары, дикие муки совести, пройти через свой личный ад, вот тогда они осознают себя человеками! А пока - тупые твари! Животные. Ты - ты другой. Тебе надо через это пройти, чтобы сделать скачок в боги. Это только с виду мы все одинаковые - две руки, две ноги, два уха. Но в этой оболочке скрыты и звери, и люди, и боги. Как Пушкин говорил – я тварь, я раб, я червь, я бог! Сергеич понимал! Тут ведь как? Тут кто как себя осознает. Ведь что такое осознать себя? Ведь Кенту не дано осознать себя богом. Он даже человеком себя не сознает. А я осознал, мне это дано, значит, я и есть бог своей психической вселенной! И в ней я все могу. Мантру помнишь? Это не мантра, это чистая правда. «Я - Всемогущий Бог моей вселенной! Все, что дышит и движется вокруг меня, находится в моей беспредельной власти. Мои слабости - лишь игра моей несгибаемой воли». Вдумайся!
- А если это ошибка? Шизофрения. А?
- О-о-о-о, сказанул! Думаешь, спятил Илья Александрович? Для обыденного
сознания мои идеи, да, смахивают на бред. Для толпы норма – пожрать, посрать, самку трахнуть, размножиться и дать дубу. Глеб Михайлович, мой славный учитель, называл их «дети Земли», животные. Их надо вочеловечить, вывести на человеческий уровень сознания. Этим-то я с тобой и занимаюсь. И я выведу тебя на новый уровень сознания, будь спок, как говорил Бенджамин Спок! Выведу! Я тебе покоя не дам. Раз уж взялся.
- Я не хочу.
- Чего ты не хочешь?
- Я не хочу никуда выходить, никого убивать. Не хочу и не буду, Илья
Александрович.
- О! О! О! – насмешливо передразнил Илья. – Ты и на казнь тоже идти не хотел.
А пришлось, Тема-сан! Сделаешь, что скажу, и никаких гвоздей. Бог – это тот, чью волю неукоснительно исполняют! Понял?
- Не равновато ли богом заделались, а, Илья Александрович?
Свечи уже почти все погасли, чадили, стало совсем темно и душно. Илья зажег зажигалку, поднес к лицу Артема, долго, испытующе смотрел в глаза ученику тяжелым, немигающим взглядом. Артему стало стыдно вот так полулежать - под низко наклонившимся тренером. Внезапно он понял, что его тянуло обнять этого человека, пожалеть, прижать к себе, приласкать, успокоить. Да, да, вот оно - именно этого добивался от него Илья Александрович – любви, рабской покорности, отдачи. Артем осознал, что если отдастся сейчас, обнимет, прижмется, расплачется, отдаст себя в волю этому яростному человеку – и кошмар тут же кончится. Его простят. Правда, условием прощения будет чужой член в его рту. Или попе. Ни за что! Никогда! Хотя попробовать… нет! Было бы интересно… Нет, лучше смерть! Раньше Артем не выдерживал, отводил зрачки, теперь уперся в ответ, только веки сузил. Илья усмехнулся, подержал улыбку на лице крупными носогубными складками, глаза ушли под надбровные дуги, глазницы казались пустыми, темными в игре свечного трепетания. Маска ацтекского божества. Точно такая висела у Инессы на двери в туалет. Точно такая! Вот глаза вернулись на свое место, оценивающе смерили Артема с ног до головы.
- А вот это мы и проверим! - Медленно сказал тренер. - Бог - это тот, кто доводит
свою волю до конца, до воплощения, в этом отличие бога от недоносков. И я доведу свою волю до конца! И все будет – хачапури и нагасаки! Пора тебе, Тёма, съездить к своей любимой. Окончательно убедиться, кто она на самом деле – тележурналистка или ****ь продажная!