КОСТЯ ПОПОВ
Тупик коридорчика. Мутная лампочка под потолком. Дверь в чулан. Затхло, влажно, душно. Пахнет кислой капустой от кадушки в углу. Костя Попов капусту попробовал, не понравилась, очень кислая, не то что у его матери – та сладкая, хрустит, а эта мягкая, как вата, и кто ее делал, даже гнета нормального не положили! Костя назначен надзирателем, дежурит в коридорчике. Косте запрещено разговаривать с заключенным, но он все же решается, тихонько стучит в дверь.
- Артем, ты как? - шипит шепотом.
- Ты что ли, Костя?
- Я.
- Ну?
Молчание.
- Лего, слышь… Слышь, я вот чего... ты... это... Есть хочешь?
- Нет. Какая еда на ***…
- Тише ты! Нельзя разговаривать. Ухо приложи.
- Ну.
- Сэнсей злой! Говорит, нас бандиты ищут. Сидим тут, как кролики.
- Так пойди и вызови милицию.
- Ты шо! Тогда и меня в зиндан посадят! Мы ж клятву давали.
- Дураки были, вот и давали.
- Вот ты как заговорил.
- Да мы ж совсем малые были, когда клялись!
- Ладно, чего теперь… А вот угадай - героиня литературы изо льда.
- Чего-о?!
- Героиня, говорю, литературы. Изо льда...
- Ты шо, ёбнулся?
- Ну, скажи, скажи!
- Нашел время... Ну, Снежная королева...
- Не-а!
- Снегурочка.
- Не-а.
- Да иди ты к черту! Ты что вообще! Ты лучше расскажи, что случилось в
секции-то. Кто напал-то?
- А ты будто не знаешь?
- Нет, говорю тебе! Клянусь! Илья сказал, что напали, а как, кто конкретно –
ничего не знаю.
- Да ты же их вроде и прислал.
- И ты этому веришь?
- Так говорят.
- Я тебе мамой клянусь, никого я не присылал! Я ничего вообще не знаю! Как все
было-то?
- Да как… Ну, тренируемся...
- Вчера?
- Да, вчера! Распахивается дверь и вваливает такая шобла качков, знаешь, быки
такие с короткой причей, неожиданно так. Я смотрю - в меня летит бутылка, уворачиваюсь - бах! И тут град бутылок - бах, бах, бах. А у нас пол-то застлан матами, бутылки почти никакие не разбились. Они хотели все засыпать осколками, а мы же босиком… А бутылки почти не бьются, понимаешь? Мы такие на них смотрим, понять ничё не можем, в шоке. Возле входа стояли Игумнов… Курочка Ряба… Кесяра с Клешней, Ждан, еще кто-то. Чё вам надо, спрашивают, кто такие, вы чё вообще? А те видят, что бутылки не бьются, в стенку стали кидать, тут осколки на пацанов полетели. Один из них, главный, высокий такой, худой, в коже, рожа бандитская, как заорет: Тренер, падла, бегом ко мне, по осколкам, баклан ты ****ный! А Илья вдруг тоже как заорет, у меня аж мурашки по коже: « Куртки снять! Кидать на стекла!» Все очнулись, куртки покидали. А бандиты – бутылку с бензином в стенку и подожгли, стенка горит, воняет, ну тут и началась заруба! Они прутами, цепями, а мы ж с голыми руками, первых они быстро порубали, пацаны отхлынули, боятся порезаться, огонь, тут Илья в их толпу врубается, быстро так, ты же знаешь, у него скорость вторая космическая, начинает их валить, бандюки по нему цепями молотят, а ему хоть бы что.
- Железная кожа, - шепнул Артем. – Он обещал научить, помнишь…
- Ага! Кесь с Фасоном из угла притащили маты, покидали на осколки, пробились
к Илье на подмогу. Главное все так быстро, я даже ниче не понял сначала. Клешня стал на свою куртку и ногами так раз-раз-раз подъехал в дракобойне, его перехуярили арматуриной, руку сломали, все орут, дым валит, вообще ****ец! Нагасаки! Просто!
- Ни *** себе!
- Все порезались. Игумнову голову пробили и ключицу сломали, в реанимации
щас. Штык, Алексеев в больнице с сотрясеним мозгов. Да! Курочке Рябе глаз выбили.
- Да ты что! - ахнул Артем.
- Во так снесли полчерепа. Кесь стопу распанахал, весь зал кровью залил. Все в
рубцах таких – кошмар!
- А Илья?
- Ты ж его видел. Пока передние дрались, он команду дал, Кент с пацанам, через
вторую дальнюю дверь выскочили и зашли гадам сзади. Завалили всех. Того, главного, Илья лично мордой в стекло воткнул. Раз двадцать.
- Ни *** себе!
- Да-а...
Помолчали. Артем переваривал услышанное.
- А кто сказал, что я виноват? Меня-то почему? Ты не рассказывал Илье… ну,
про Инессу?
- Ты что! - обиделся Костя. – Нет, конечно! Шо я, стукач?! Илья этих
допрашивал, шо нападали. Один там сказал что-то, вроде… ты. Ну, через твою эту… Инессу.
- Неужели она! - простонал Артем в отчаянии, - Костя, ты-то мне веришь? Я же
не хотел такого! Я совсем другого хотел!
- Хотели как лучше, а получилось как всегда, бли-ин!
Помолчали.
- Костя, слышь... - снова раздался шепот Артем.
- Ну, чего?
- Знаешь что. Если ты мне друг, сообщи в милицию.
- Ты чё вообще, совсем съехал? - возмутился Костя. – Не, я не стукач!
- Он меня убьет!
- Кто?
- Илья!
- Да в милиции же полно дружков бандитских, только я им скажу, сюда сразу
приедут бандюки... Главный у них, знаешь кто был? Которого Илья завалил?
- Кто?
- Зюзя!
- А это кто?
- Ты шо? Это бригадир центровой чугунковский! Говорят, он-то твою Инессу и
подослал. Она вроде раньше была его любовницей, понял!
- Что?! Что ты за ***ню несешь, ****ь! Не может быть! – удар кулаком в дверь,
еще удар, грохот.
- Тише ты! С ума сошел?
- Костя, выпусти меня, я к ней сам съезжу, я сам, сам разберусь! Ну, если правда,
убью, гадину! Выпустишь?
- Ну не могу я, Темка, ты шо!
- Хочешь, чтоб Илья меня замочил? Он же маньяк! Ты не понимаешь, а он –
маньяк!
- Кто? Илья?
- Да.
- С чего ты взял?
- С того! Он к тебе не приставал ни разу?
- Как это? - опешил Костя.
- Не понимаешь как? В постели - как!
- Да ты шо!
- Я тебе говорю. Он маньяк голубой! Выпусти меня, выпусти!
- Илья – голубой? Ну ты даешь! Он нас всех спас, Илья! А ты нас предал! А
теперь хочешь, чтоб я его заложил – да? - а тебя выпустил? Чтоб ты со своей топ-моделью в Италиях развлекался, а мы бы сидели по зонам, да? Ты этого хочешь?
- Костик, ты… ты…
- Ну, что я?
- Ты просто зомби! Правильно она говорила - зомби! Он вас всех зомбировал,
мозги вам закомпостировал, а теперь еще и кровью повязал. Я вас спасти хотел, глаза открыть, а теперь получаюсь предателем. Костик, мы же с тобой с пятого класса дружим, помоги мне, Котя!
Костя больно кусая губы побегал по коридорчику, даже заприседал от отчаяния, захныкал без слез, подошел к двери Артемовой камеры.
- Лего, ну не могу я… эй... слышишь? Как это... я... вот чего хотел тебе сказать...
Да, ты ж не ответил!
- Чего?
- Ну, про загадку, персонаж изо льда.
- Что с тобой? Ты не больной?
- Не хочешь, что ли, отгадку узнать? Ну, спроси! Я сам придумал. Слушай, это
моя лучшая загадка! Этот персонаж - Изольда! Тристан и Изольда, знаешь? Изо-льда! Классно, а?
- Дурак ты, - сказал Артем и заплакал. Костя заткнул уши указательными
пальцами, сел на корточки, да так и сидел, скрючившись в три погибели, пока его не сменил Жила.
* * *
Спецподразделение Главного Управления ГАИ Украины «Кобра», одетое в черную эсэсовскую кожу, на японских машинах с огромными мигалками наводило в городе капитальный шмон. В первый же день по Крыму было задержано более ста автомобилей с подозрением на перебивку номеров, на второй день штрафплощадки были уже переполнены.
Машину прокурора Захолуйска остановили в центре города, прямо напротив Главного Управления МВД. Водитель - наглый, привыкший к безнаказанности на дорогах Николай Иванцов, выглянул в окошко и поначалу миролюбиво спросил:
- Эй, хлопцы, вы не ошиблись? Это машина прокурора города!
- На обочину, - невозмутимо приказал дюжий «кобровец», поясняя приказ
движением полосатого жезла.
- Ты не понял, что ли? - спесиво сморщился Николай и повторил уже нарочито
громко. – Тебе русским языком говорят, это машина прокурора города!
- На обочину!
- Я тебе повторяю... - совсем было рассвирепел Николай, но вдруг осекся от лязга
передернутого затвора - напарник того, что с жезлом, навел на него дуло АКМа. Коля сглотнул и машина послушно скатилась на обочину. Через час выяснилось скандалезнейшее обстоятельство - прокурор города ездил на «Мерседесе», находящемся в угоне! Город вскипел, как кастрюля на газе!
На ялтинской набережной в оцеплении солдат бульдозерами сносили недостроенные кафешки Аристова. За оцеплением солдат стояли пожилые люди и аплодировали. Одна старуха плакала от радости и причитала:
- Я во время войны жмых жевала, после войны на хлебе и воде сидела, я и сейчас готова’ голодать, только чтоб богатых не видеть!
Молодые люди в костюмах и галстуках, с аккуратной стрижкой, ходили по стоянкам частных такси и тихо предупреждали карпал:
- Кто будет платить бандитам, здесь работать больше не будет.
Захолуйск шумел, обсуждая, как спецназ в грузовом терминале аэропорта положил на землю штук двадцать бандитов и продержал пять часов. В центре города многие видели операции захвата: бойцы в черных масках и камуфляжной форме высыпали из фургонов и вязали негодяев с золотыми цепями на шеях.
К вечеру Полуостров был оглушен невероятной новостью – арестован депутат Верховного Совета Крыма Дмитрий Иванович Чугунков, Дима-Чугунок, главарь самого мощного мафиозного клана Крыма. И за что? За три патрона!
В ЗИНДАНЕ
Машина долго ковыляла по глубоким рытвинам и наконец остановилась. Лезова с завязанными глазами вытащили, под руки проволокли метров двадцать и завели в дом – он понял это по тому, что под ногами вздыбились ступеньки. Заспотыкался, протащили волоком, остановили, сняли с глаз повязку. Словно и не снимали – темная комната, отблеск далекого света через дверь.
- Фасон, посвети.
Вспыхнул фонарик. Черная фигура поковырялась в полу, подняла заскрипевшую
крышку, стоявший сзади человек с фонариком подтолкнул Сергея к люку.
- Давай, ныряй!
Лезов по инерции ступил два шага. В ноздри ударила пронзительная туалетная
вонь, так смердит в привокзальных сортирах, до выедания глаз. Дрожащий свет фонарика указал путь движения – вниз по ступенькам деревянной лестницы.
- Послушайте, - хотел было заговорить Лезов, упираясь ногами, но его толкнули
в шею.
- Двигай, урод!
Новый толчок в спину, шею сдавливают сильными пальцами, гнут вниз,
спихивают, он почти летит в подпол, успевая только затормозить руками падение. Сверху с грохотом падает люк. Он в кромешной смердящей темени. Посидел на корточках, вслушиваясь. Ох, жопу отбил. И локоть… Звуки какие-то – как стоны…
- Кого бог прислал? – грубый голос из темноты.
- Кто это?
- Ты притопал, ты и дуплись! Кто такой?
- Будя, ты, что ли?
- Ну, я. А ты кто?
- Лезов Сергей.
- Во дела! – удивленно гудит Будя уже совсем близко. Хрустит что-то, шоркает.
Его трогают за плечо, за руку, пожимают кисть. – Здорово, что ли!
- Здорово.
- Что там, на улице? – спрашивает Будницкий. – День или ночь?
- Ночь. Вечер. А вы как тут очутились?
- Как и ты.
- Да я ничего не знаю. Кто эти парни? Спецназ? Менты? Меня прямо на улице
скрутили, сграбастали, в машину впихнули, я даже пикнуть не успел. Кто это?
- «Химчистка». Мы их вычислили, ну и приехали на разборняк. Вишь, где
очутились.
- Та-ак. Сколько вас здесь?
- Я, Репей, Серый – ну ты его не знаешь, Валя Снегов и Муса. И еще какой-то
кавказский пленник. Он тут уже давно сидит, еще до нас, весь в говне и совсем дикий.
- Репей здесь? – обрадовался Лезов. - Женя, ты где?
- Здесь я, Сережа, - раздался голос Репецкого из дальнего угла.
- Вот так встреча! – сказал Лезов. – И ты здесь!
- Здесь, здесь.
- Фу, ну и воняет у вас тут, ребята!
- Тут параша полная, уже на пол льется.
- Что нам инкриминируют?
- В смысле?
- Ну, в чем обвиняют?
- Ну как! Мы ж их типа по****или малехо.
- А кто стонет?
- Муса. Он весь изрезанный, кровью истекает. Жар у него. Скоро дубу даст, если
не лечить.
- Так надо же врача требовать! Бинты, лекарства.
- Сам попробуй у этих зверюг чего стребовать, - бурчит Будницкий. – ****юлей
только лишних огребешь.
- Фу! Как вы тут терпите! Духан этот!
- Ниче, принюхаешься.
- Надо действовать! Хоть ведро вытащить.
Лезов нащупывает ступеньки, осторожно подниматся по ним, упирается головой в
люк, пробует его поднять. Люк заперт снаружи на навесной замок, поднимается совсем чуть-чуть. Сергей начинает стучать в люк локтем, потом загривком. Стучит долго. Наконец сверху прорезаются световые тонкие щели, хрустят шаги, мальчишеский высокий тенор:
- Кто там тарабанит, эй?!
- Откройте, пожалуйста, надо поговорить.
- Не стучи, целее будешь!
- Позови старших, ты! – грубо кричит ему Лезов. – Скажи, поговорить надо.
- Не боись, скоро с тобой поговорят! Со всеми вами поговорят! По душам.
Ждите! И не стучите больше. У меня приказ – будете буянить, стрелять из газового пистолета в дырку люка. Поняли? Так что сидите тихо!
Шаги вместе со светом удаляются. Опять кромешная темень, только перед глазами
плавают блестящие тонкие щели. Все пронзительнее и едучей эссенция растворенного в моче кала.
Лезов добрался до Репецкого, разузнал у него подробности захвата. Пробрался к
Мусе, потрогал пылающий лоб раненного, извазюкался в липкой крови. Не выдержал, залез по лестнице к люку, снова принялся стучать. Опять шаги, свет фонарика.
- Они уже заебали, Фасон! – раздается сверху другой мальчишеский голос,
грубее, блатнее. – Ну, че вам надо, козлы?
- Дайте хоть воды! – просит в щель Лезов. – И бинты нужны, тут человек
умирает.
- Бинты, воды… Может, вам еще и отсосать?
- А к-кто там больше всех во-воняет? – спрашивает второй, заикающмйся голос. -
Давай его вы-выдернем, Кент, а?
- Давай! – соглашается второй. - Эй, кому там воды с бинтами?
Трещит ключ в замке, крышка поднимается.
- Фу, ну и набздели! – отшатывается фонарик наверху. – Давай, вылазь, который
за бинтами! Руки вверх, гнида! Высунь сначала руки, говорю!
Ослепленный Лезов поднимает липкие от чужой крови руки вверх, ступает на
верхнюю ступеньку. На высунувшиеся кисти его прилаживают холодные наручники, защелкивают тесно на запястьях.
- Вот теперь вылазь!
Лезов вылезает, полной грудью вдыхает нормальный воздух, переводит дыхание.
- Ну, так че тебе? – в лицо упирается слепящий фонарик. Лезов жмурится до слез,
отворачивается, старается говорить спокойно.
- Поймите, молодые люди, там человек умирает, его надо перевязать, раны
дезинфицировать, иначе будет заражение крови и труп в вашем подвале.
- Это не подвал, чувак, а зиндан! Так теперь называть! Понял? Я спрашиваю,
понял? - резкая пощечина.
- Понял. – Лезов отшатывается, сжимает зубы. Перед глазами плывут слепящие
круги.
- Ты кто? – наглый визгливый голос «фонарика».
- Лезов. Сергей Леонидович.
- И чего тебе, Леонидыч, надоть?
- Давайте поговорим по-человечески.
- Короче!
- Там человек умирает. Его надо в больницу.
- Ну, если ему надо в больницу, че он туда сразу не поехал? Че он к нам приехал,
а? Че он к нам с бензином приехал, а? Шашлыки из нас жарить?
- Хорошо. Но если можно, дайте нам хотя бы воды. Дайте нам возможность
вынести ведро с нечистотами.
- С чем ведро?
- С говном.
Хряск удара в челюсть, Лезов беззвучно валится навзничь.
- Четко, я, четко, Фасон? – восторгается Кент. – В самый пятак. Гля, баунти!
Баунти!
- Встанет.
- Спорим, не встанет, ну!
- Спорим.
- Давай на уши!
- Давай.
- Двадцать ушей!
- Идет.
- Эй, Леонидыч, если встанешь на счет «девять», дадим бинты и водички.
Считай, Фасон!
- Раз, два, ты-три… четыре…
- Быстрей считай, ты! Шо тянешь!
- … пы-пять… шесть… семь… вставай, козел!.. вы-восемь… ды-девять!
- Не встал ни ***! Ты продул, Фасонище!
Фасон бьет ногой лежащего Лезова.
- Г-гнида! Из-за тебя по ушам па-получу. У меня и так уши па-пухли.
- Ты не фартовый, Фасон. Слышь, а давай кого еще в баунти отправим. Эй, там,
внизу! Давай я кого ебну и который встанет на счет «девять», тому дадим воды попить. А? Никто не хочет? Ссыте? Ну, бинтов дадим!
- Давай так, - раздается голос снизу, - если я встану на «девять», то я тебя бью.
Плюс бинты и вода. И хлеб.
- Жирненько будет! Много хочешь – мало па-получишь!
- Да пускай, чего! Не встанет он. Лады! Вылезай!
Будницкий карабкается по лестнице, отворачивается от слепящего света,
прикрывает глаза рукой.
- Фасон, держи вилы! Будешь дергаться, приколем.
- Не ссы, - говорит Будя, выпрямляясь.
- Ну, ты бивень! – уважительно говорит Кент, осматривая в скачущем луче
мощную фигуру Буди. – Ладно, стой так! – Кент передает фонарик Фасону, примеривается, с разворота бьет крюком Буде в челюсть. Будя взмахивает руками, делает назад два шага и падает на задницу.
- Считай, считай, Фасон! – торопит Кент. Фасон считает. Будя ворочается на
подламывающихся руках. На свет «девять» ему удается стать на четвереньки.
- Раком не считается! – по-детски радуется Кент. – Продул! Продул ты, чувак!
Будницкого и Лезова сваливают обратно в подпол, люк гулко хлопает сверху. Но
минут через десять Кент приносит пластиковую двухлитровую бутылку, кричит сверху:
- Эй, бивень! Держи воду!
Кент светит сверху на жадно пьющего Будю. Спрашивает.
- Тебя как зовут?
- Дима.
- Меня – Кент. Молодец, шо вылез. Уважаю. А четко, четко я тебя на жопу
посадил, а, скажи!
- Жбан гудит! – Будя берется за голову руками. - Конкретно! Как рельса!
- Во, видишь! А вы полезли! Ты кто, вообще? Чего к нам приехал, в спортзал?
- Да че я? Я в пехоте. Сказали – поехали на разборняк, я и поехал.
- Не ждал, что мы вас так отоварим, конкретно, не ждал?
- Да уж, крутой у вас сенсэй.
- Он мужик обалдеть какой! Круче Бэтмена! Он вообще, ну – супер! Я с ним во
всем могу положиться! Я тебе отвечаю. Он же профи. Афган прошел, Чечню. Спецназ! А вы сунулись, дурачки. Бутылки били, ха! Для спецназа по бутылкам ходить – это как два пальца обоссать. Во такой у нас сенсэй! А ты здоровый. Чем занимался?
- Онанизмом.
- Не, ну ты ж здоровый, как сто китайцев. Качаешься?
- Если б я столько качался, сколько дрочил, я б уже Шварценнегером на *** был,
- грубо шутит Будницкий. Кент ржет – а ты классный пацан, шутковый! Надо запомнить.
К Будницкому, стоящему в световом круге, подползают другие пленники,
морщатся от света, передают друг другу бутылку с водой. Жадное глотание, кряхтение, кашель. Кент с любопытством наблюдает за ними сверху.
- Закурить дашь, Кент? – поднимает глаза Будницкий.
- Тебе дам, Дима.
Закуривают.
- Че с нами планируете делать? – спрашивает Будницкий из дыма, клубящегося в
слабеющем луче фонарика.
- А ты как думаешь? Война дело такое, сам знаешь. Но я за тебя словечко
замолвлю. Кто из вас Репей, эй? Автограф нарисуй! – подал вниз листок бумаги и шариковую ручку.
- Кому написать? – спрашивает Женя.
- Напиши - Кенту.
- Ты меня знаешь?
- Знаю.
- И песни слышал?
- Слышал. Я на концерте был, в Зеленом театре.
- Ну и как тебе, понравилось?
- Ниче так! Харе Рама, дам по харе, харакири... Про Кинг-Конга там…Слышь,
Репей, спросить хочу. Мы тут заспорили с чуваками. Ты вот музыкант, да? Вот дирижеры – че они понтуются, вообще? Руками машут во все стороны. Оркестр че, без них не сыграет? Да сыграет, и еще лучше! А этот помашет палочкой, как, ****ь, гаишник на дороге и, сука, кланятся выходит! Будто это он дудел в трубы. Ну? Это справедливо?
- Он у них пахан, - поясняет Репей.
- А, - понимает Кент, - если пахан, то конечно. Слышь, Фасон, дирижер у
них за основного, оркестр типа «держит», потому и выебывается.
- Послушай, Кент, - говорит Репецкий, - своди артиста посрать, а? Ну не могу я
тут, в ведро…
- Привыкай! Посрать ему! Нормально посрать – за счастье! Что, не знал?
- Будь человеком, дай хоть парашу вынести, - просит Будницкий. – Задыхаемся.
- Да выноси, че! Только не ты. Давай кого хилого, ну тебя на ***, ты лось
здоровый, еще сбежишь, мне тогда сенсэй голову скрутит.
Пленники суетятся, Валька вылезает наверх, ему подает снизу тяжеленное,
дрожащее ведро с едко-вонючим раствором.
- Смотри, сука, только плескани мне! – предупреждает Кент. Ведет по
коридорам, выводит на ночной двор в райскую прохладу, сопровождает к деревянному садовому сортиру. Валька, стараясь не дышать, выливает ведро в «очко». Взлетает, грозно загудев, рой сонных мух. Так и Бог, думает Валька, сгоняет бедами людей с говна, а они гудят, возмущаются, требуют пустить обратно, на вкусненькое.
Назад возвращается уже налегке. Идет с вонючим ведром, глубоко дышит свежим холодным воздухом, смотрит в звездное небо и тянет, замедляет каждый шаг, потому что понимает, как прекрасна была жизнь на воле, жизнь, которую он так не ценил, из которой собирался бежать в дырку петли. Если б тогда он знал, что есть зиндан и стражники!
ГОСПОДА ПРИСЯЖНЫЕ ЗАСЕДАТЕЛИ
- Фасон, расскажи, как те *** брили! Ну, давай я расскажу, пацаны не знают. Чё
Ты, стесняешь, че ли? Да ничё такого нету, подумаешь! Я расскажу! Помните, чуваки, Фасона в прошлом году подрезали на дискаре, в больнице лежал? Ну, вот. Перо в бок воткнули, его, значит, на «скорой» в больничку - вжик. В боку дыра, кровищи вышло немеряно, отъехал минут на пять, очнулся, смотрит – где он? Ниче не понимает, глядит - девчонка-медсестра, классная такая, молоденькая, сидит над ним и чё-то ковыряется ему в волосне. Он такой голову поднял, гля – а она ему *** бреет! Фасон так и охуел! Ничё не понимает, боли не чует, где он, чё он, мы поддатые тогда крепко были, а тут те хуй бреют. И хуило у него… вста-ет! А у Фасона, знаете, перец невъебенных размеров. Телка бреет… как на хуя? Перед операцией, дурак! Всем бреют. Я тоже не знал. А она бреет, а тут бля перед еблищем такая колбаса качается, она красная вся – ****ец! Влюбилась, наверно, в Фасона, а, Фасон? Влюбилась? Ну, чё ты, не стесняйся, рассказывай! Это щас смешно, а тогда… тебе бы на хуй перо в бок воткнули, ты шо б, сказал, Жилкин? А щас ржешь, как лошадь Прыжевальского! Да! Фасон когда очнулся, айболит ему и говорит, мы у вас вырезали типа… ну, как его? этот… гнилой аппендицит. Если б, говорит, тя не подрезали этой ночью, у тя был бы… ну, нарыв…как это?.. типа перегноя… - Кент пощелкал пальцами, сморщилась в поисках слова.
- Перитонит? – подсказал Попов.
- Во, точно! Короче – кранты бы Фасону, понял! Фасон такой – ну ни *** себе!
Пойду, говорит, найду черта, шо меня подрезал, спасибо скажу. И медсестру ту потом искал. Искал, Фасон? Расскажи!
- Это что, пацаны, тихо! Со мной лично была такая история...
- Подожди, Жила! Фасон, так ты ту девчонку нашел?
- Какую?
- Ну шо *** те брила?
- Да ну!
- Шо ну?
- Да не искал я.
- Он стеснялся с побритым-то подкатывать!
- Ага, знаешь, как чесалось, когда отрастало!
Пацаны загоготали.
- Поца, дайте рассказать, у меня тоже, - все лез со своей историей Жилевский. –
Короче. Завелся у одного чела камень в почке, приступы были такие, что на стенку лез. Это круче, чем рожать, тихо, дай рассказать! Короче, его случайно в одном баре от****или. По полной программе, причем так – конкретно, ногами отходили по почкам - я ебу, мама! А на следующий день камень вышел! Люди, слышь, за операции бабки дикие платят, а пацану такая пруха - задарма от****или, ты понял, и теперь ниче не болит. Я ебу, мама!
… Жидкий, как спитой чай, свет голой электролампочки освещает дощатую веранду, колченогий стол с бутылками пепси и рассыпавшейся колодой разбухших, похожих на оладьи, старых карт. Вокруг стола нахохлились бойцы артемовой центурии. Ночная свежесть пробирает до костей. За окном густая сентябрьская темень верещит хором цикад. В крашенных оранжерейных рамах не хватает множества мелких стекол, вокруг лампочки кружит метель мошкары и бабочек.
Весь вечер играли в «дурака». Время от времени то один, то другой покряхтывал от
ссадин, ран и ушибов, полученных в битве с талибами. Жила – так прямо нарочито охал, когда поднимал руку, чтобы ударить картой по столу – якобы, болело перебитое плечо, а может для понту изображал раненого героя. Вот Кесь – тот да, сильно пострадал, сидел в углу, развалившись в продавленном плетеном кресле, бревном отставив в сторону забинтованную ногу. У него была распахана вся стопа, одних швов наложили штук восемь. Настроение у ребят было пасмурное, нахохлились на своих табуретках и топчанах, один Кент ходил возбужденный, хлопал с размаху кулаком в ладонь. Огромная тень его шаталась по веранде.
- Не отсвечивай! - буркнул Жила.- Сядь.
Кент презрительно посмотрел на него, поколебался, прислонился к деревянной резной колонне в лохмотьях облупившейся голубой краски. Принялся эту краску синеватую отколупывать. Странно выглядывали его пальцы из обрезанных велосипедных перчаток. Костя Попов тупо следил, как хлопья краски падали на пол, рикошетируя, высверкивая белой изнанкой. Вскоре у грязных кед Кента образовалась целая горка отколупнутой краски.
- А вот угадайте слово, - сказал Костя и хлопнул на руке мошку. Он всегда
заполнял паузы загадками и розыгрышами. - Животное. Состоит из полезного ископаемого и дерева.
Кент ответил вопросом на вопрос.
- А ты что выберешь - спрыгнуть голой жопой с «рафика» на асфальт или
сожрать ложку говна?
- Я первый загадал! - обиженно вскричал Костя.
- А я знаю отгадку - Артем! - «угадал» Кент неожиданно злобно. - Дружок твой!
Сучара позорная!
- А что Артем? - закричал Попов, привставая. - Его подставили! Любовница его
подставила! Баба любого может подставить. Вон Дилинджера в Америке выдала любовница. Женщина - самое слабое место в организации.
- Какая разница кто! Главное, что он нас заложил!
- С Артемом разберемся, - прогудел Кесь. - А вот что делать с этими... талибами
долбанными? Репей еще… оказывается, типа рок-звезда. Из-за него в городе вся эта дракобойня... Вон налоговая горит. Искать ведь точно будут! Наверно, уже ищут. Что с ними-то делать?
Все помолчали в растерянности.
- Илья решит, чего голову ломать, - сказал Жила.
- Я бы их всех в нагасаки отправил… - Кент выразительно чвыкнул углом рта. –
Суки! Какой ***рам-байрам устроили, скока народу порубали!
- А я бы так сделал - пусть напишут письмо! - неожиданно предложил Жданов.
- Кто? - не понял Кесь.
- Лезов этот! И Репей. Пусть во всем признаются!
- На деревню дедушке письмо-то? - съязвил Кент.
- Нет, зачем. Пусть покается про свои дела, мы письмо напечатаем во все газеты
про его студентов, и хана им!
- Точно! - поддержал Попов. - Пусть дадут показания, их всех посадят! По
крайней мере из институтов точно повыгоняют!
- Да им насрать, ты чё! Письма писать... вы чё тут, барышни кисейные? Ноги им
переломать, чтоб уродами отсюда выползли! - прогудел Кесь, резко поднявшись из лежачего положения. Сморщился, переместил перед собой затекшую забинтованную ногу.
Все замялись. Фасон неожиданно громко испустил газы.
- Сволочь! – заорал, отскакивая от него Попов.
- Фу, ну и бздо! – Жила зажал нос, отошел к окну, нарочито громко задышал в
верещащую сверчками темноту.
- Хорошо, тогда такая идея! - сказал он и красной дугой выстрелил окурком в
выбитое окно. - Я кино видал по видаку, там короче мэра города засняли в Америке с голыми телками и сказали: «Кассета у нас, сиди и не дергайся! Все будет хачапури аж до самой нагасаки!» Он им там та-а-а-кой чемодан с бабками притарабанил! Сдрейфил, чтоб, значит, не показывали его по телеку. Мы вот чего сделаем: снимем их на камеру и потребуем, чтоб по телеку показали. А они чтоб во всем признались, сволочи, чтоб весь этот бешбармак рассказали, как с бандитами дела делали, как подставили своих же телок под палки ОМОНа, чтоб их все жалели, или чего они там хотели? Короче, они такими ***сосами выйдут, что после этого никто с ними на одном гектаре срать не сядет! И «Химчистка» станет знаменитой. С нами считаться все будут, королями будем!
- Клево! - восхитился Жданов.
- Ништяк! - одобрил Кесь. - Гляди, Жила, вид у тебя тупой, а башенный
калькулятор работает на все сто!
- За тупого ответишь! - показал ему кулак Жила. Встал, пошел к окну, поссал в
темноту через выбитое стекло.
- А потом что с ними делать? - с деланным миролюбием спросил Кент. – С
артистами этими?
- Когда потом? – спросил Жила, застегивая джинсы.
- После съемок в кино?!
- Потом? А я знаю? В ментовку может сдадим… Или вывезем на вон на море,
от****им до усратой болести, там и бросим… Да кому они нужны такие, обвафленные...
- Все, решено! Снимаем и отпускаем! - взвился Попов. - Так и решаем! Теперь
надо видеокамеру найти!
- Ты, Поп, загадку загадал, - напомнил Кент, выходя на центр веранды.
Попов потряс головой, припоминая.
- Какую? А! - сказал, расширяя и без того огромные глазищи. - Это! Газель! Газ и
ель! Сам придумал.
- Так вот, - наставил Кент на него грязный указательный палец, выглядывающий
из кожаного чехольчика перчатки. - Придумывай и дальше свои загадки! Понял? И на «Поле чудес» посылай! А тут заглохни! Может, ты заодно с дружком твоим, Темой, нас закладывал, а?
- Чиво-о-о-О? - пожарной сиреной завыл Попов, привставая. Кент замахнулся,
навел кулак в лицо и Попов не встал, пожирая того возмущенными расширенными глазами с места. Крикнул:
- Говоришь на меня, переводишь на себя, понял!
- Кент, чё ты тут размахался? - подал голос Жданов. Ребята загудели,
недовольные, что кто-то внаглую берет в компашке верх.
- Ша! Всем ша! - заорал Кент, потрясая кулаками. - Один тут предлагает письма
писать, или еще круче - кино про них снимать! А потом значит всех отпустить. Может, их еще и в жопу поцеловать на прощание, а? - обвел соратников чумазой избитой физиономией с юродивыми глазами и конвульсивно подергивающимися потресканными губами. - Нельзя их отпускать! Ты что, Жилкин, молодняк не знаешь? Ну, фильм ты им покажешь. Молодые увидят, какие дела Репей и этот их партайгеноссе крутили, валютой фарцевали, с бандитами заодно были, ширевом торговали... Да все валом за ними повалят. Репей делал и нам можно! Хачапури?
- Чахохбили! – оборвал Жила. - Что ты предлагаешь, конкретно?
- А конкретно… Наказать надо строго за такие дела, а не в кино снимать!
Рекламу им делать!
- Нет, что ты конкретно предлагаешь? – повысил голос Жила, обиженный, что
его предложение вроде «не катит».
- Конкретно – замочить их! И дело с концом! - Кент с размаху хлопнул кулаком в
ладонь.
- Мало тебе бомжа? - пробурчал Жданов. - Ты, Кент, вообще...
- Он за отморозка канает, - иронически сообщил Жила Кесю. - Типа мы все тут
бздливые сыкуны, а он – крутой валенок!
- Да! Вы все тут - сыкуны! - заорал Кент, приседая и ведя по кругу указательным
пальцем. – Нахуядоносоры! С вами только кисель хлебать! А мне если сенсэй скажет, я им всем глотки повырываю!
- Раздался голос из унитаза! – передразнил его Жила.
- Шо ты вякнул?! – дико сморщившись и приставив к уху ладонь переспросил
его Кент.
- Это ты тут вякаешь, понял, ты, а не я, фак ю! – Жила надвинулся на худого
истеричного Кента. - Хуля ты тут вышпаклевываешься? Глотки он вырвет! Пленного убить последнее дело! И не надо на меня зенки перить, не испугаешь!
- Парни, остыньте!
- Да ты мудак последний, ты, гнида...
- Глаза им повыбивать! У Курочки Рябы ты спросил, шо с ними делать?!
- Ты Миклухо-Маклай, понял, ты!
- Хорош трындеть, вы!
- Ты был гнидой, гнидой и остался!
- Гнида у нас одна, и это - ты!
- Шварцнегер долбанный!
Кент отвел ногу назад, принял стойку «Дикий кот». Заиграл ноздрями, глаза сделались бешеными. Жила, охнув, поднял толстую лапу, медленно, с хрустом сжал литой кулак. Фасон вынырнул из темного угла, где молча отсиживался до сих пор, занял позицию рядом с Кентом, недобро уставился на супротивника своего закадычного дружка. Жданов и Попов придвинулись к Жиле. Лишай вжался в штакетник стены. Напряжение достигла предела, подростки, казалось, вот-вот прыгнут друг на друга с воплями «кья», как вдруг Кесь с грохотом швырнул между ними костыль.
- Харе балдеть, ****ь, придурки! - заорал он, скрипя от злости зубами, кулем
вываливаясь из полуразодранного плетенного кресла-качалки. Морщась от боли, втесался между противоборствующими группировками. - Вы чё тут, совсем схуели? - загудел, расталкивая самых задиристых «петухов» Кента и Жилу. - Подеритесь еще. Да вы хоть понимаете - так? - во что мы вляпались, долбоёбы? Это же Зюзя был на джипе, кого сенсэй завалил. Нам следы надо заметать, а они тут стойки принимают, болваны! У нас бандиты на хвосте, может они уже дом окружили - так? - и сейчас всех замочат?! Вы об этом подумали?
- Значит, вообще нельзя никого отпускать! - заорал ему в тон Кент. – Иначе они
всех нас заложат. Всё одно их надо мочить. Нам свидетели не нужны!
- Бандитам тоже свидетели не нужны! - успокоил его Жила. - Они тебя возьмут,
паяльник в жопу засунут, ты им все быстренько расскажешь!
- А вот ***! - Кент ребром левой ударил себя в сгиб правой руки.
- Что вы орете! – снова вызверился на всех Кесь. - Ночь на дворе, услышат,
подумают, сходка тут авторитетов.
- Тихо, менты едут, - прошипел Попов.
Все замерли, прислушиваясь к ночной верещащей цикадами тишине. Пересматривались расширенными глазами, потихоньку начали давиться смехом, первым прыснул истерическим дробным смешком Попов, «гы-гы» - злобно передразнил его Кент и скорчил такую квазиморду, что Жила с него угорел, забыл про ссору, роботоподобно хохотнул, Жданов поддержал его, изображая гундосым смехом Фантомаса, меленько закудахтал Лишай. Гыгыкали минуты три, корчили рожи, сучили ногами. Кент для разрядки залепил ногой по колонне, аж дом загудел, даже Лишай попытался сымитировать удар ногой назад, но получилось неуклюже, Попов саккомпанировал ему, громко перднул ртом, все схватились за животики.
- Уссыка с вами! - проскрипел Кент, шмыгая полным соплей носом. Зажал одну
ноздрю подушечкой большого пальца, сморканулся на пол, долго отхаркивался.
- Ну, хорошо, Кентяра, замочим мы их, как ты тут геройствуешь, а куда девать
столько трупов? - сквозь затихающий смех спросил Жила.
- Не ссы! - успокоил его Кент. Поднял костыль, подал Кесю. - У Ильи все под
контролем. Подгонит машину со спецномерами, отвезем в крематорий и шашлыки пожарим.
- Нас там только и ждали!
Кент оглянулся, поджал узкие губы, приложил к ним палец. Все замолкли.
- Ладно. Скажу одну вещь. Чтоб вы тут кипятком не писали. Мы уже так делали?
Хачапури? Тихо! Без вопросов. Совершенно секретно. А мочить их всем придется. Иначе кто-то чистеньким отсюда выйдет и сразу прямиком побежит в ментовку нас закладывать.
- Ты на кого намекаешь? - процедил сквозь зубы Жила, опять взъерошивая холку.
- На кого надо!
- На меня, на меня, да?! - взвился с места Попов.
- Да, да - по колена борода!
- Да тихо вы! А то сейчас костылем огрею! - пригрозил Кесь. На правах
заслуженного раненого приказал всем сесть. Бойцы, ворча, как собаки, на негнущихся лапах, разошлись по местам. В наступившей тишине стал слышен глухой стук из глубины дома.
- Это ж эти, пленные стучат! – ахнул Кент. – Лишай, дуй к подвалу, успокой
гадов! В случ-чего стреляй из газовика!
Лишай убежал в дом.
- У меня круче заява! - сказал Кесь. - В любом деле - так? - надо свой интерес
видеть. Чего ради мы уродовались, жизнью рисковали? Надо на этом наварить!
- Как?
Все уставились на Кеся. Тот сидел, изображая мышление – вздернул верхнюю губу, открыв широкую щель между верхними передними зубами и с цоканием надавливая изнутри языком – казалось между зубами пульсирует сердечко. Наконец родил:
- Надо потребовать за них выкуп!
Все замерли, обдумывая новое предложение.
- У кого? - спросил быстро соображающий Попов.
- Папы-мамы есть? Вот пусть и платют! Чечены на таких делах миллионы
наваривают!
Стали обсуждать новое предложение. Вернулся Лишай, сказал, что успокоил, мол, бунт на корабле.
… Остаток вечера сидели, вяло переговариваясь, снова поиграли в карты «на уши». Проигрался Фасон и ему влепили двадцатью картами семьдесят раз по ушам. От экзекуции уши опухли и при нажимании чавкали, как пельмени.
- Давай сыграем на заложников, - предложил Кент, сдавая карты.
- Как это?
- Если я выигрываю, чур я Репья мочу!
Все поперхнулись, Жданов с Поповым переглянулись, Кесь покачал головой.
- На хрен он тебе сдался? - спросил Жила.
- Ты чё! Все с него тащатся, особенно девки, а я потом скажу – шо? Репей? Та я
его лично замочил, ты чё!
К полуночи задремали сидя. Разбудил опять стук из подполья. Кент с Фасоном, страшно матерясь, пошли пленных успокаивать.
… Илья приехал к часу ночи, привез чай, батон вареной колбасы и хлеб. Все вмиг ожили, засуетились, Попов побежал ставить чайник, Жила нарезал хлеб и колбасу на газете, Лишай понес на кухню мыть чашки.
- Ну, что, присяжные заседатели, что надумали? - спросил Илья чавкающую
компанию. Ребята замялись, запожимали плечами, захыкали, переглядываясь.
- Какой вердикт приговора? Суд был, вы все слышали, выносите ваш
бешбармак на курултай, ха-ха!
- Это чего? – спросил Кесь
- Решение суда, - пояснил тренер.
- Отправим всех в нагасаки! - брякнул Кент. Попов поперхнулся. Жила
недовольно поморщился.
- Кого? - спросил тренер спокойно.
- Ну, всех этих - музыкантов и талибов, - пояснил Кент с трудом сглатывая
непрожеванный комок.
- Присяжные заседатели, друг Кент, - улыбнулся Илья, - выносят вердикт –
виновен или не виновен. А уж судья, будет решать, какую меру наказания вынести обвиняемым. Все поняли?
- Поняли.
- Илья Александрович, ну ясно же, что они виновны, а какое может быть, ну вот,
наказание? – спросил Попов.
- Если вынесете вердикт, что виновны, думаю суд примет взвешенное,
справедливое решение.
- Ну, а вот что с ними конкретно делать?
- Ну, скажем, продадим в рабство, – невозмутимо сказал Илья. – Пусть ребятки
сами поживут под игом, каким они простой народ давили.
Все изумленно переглянулись. Такой вариант никому и в голову не приходил.
- Кому продадим-то?
- Как это?
- В Чечню, - сказал тренер. - У меня туда коридор.
- Во бля, ни *** себе! - восхитился Кент и расширил глаза.
- Серьезно, Илья Александрович? - спросил радостно Попов. Он разливал
заварку из термоса, а Лишай доливал в чашки кипяток.
- Я тебе что, Бажов? Это он сказки писал.
- Класс! – восхитился Жданов. Все перевели дух – убиение отпадало.
- С Артемом что надумали? - спросил Илья, с шуршанием раздирая пачку с
сухарями.
Кесь со страшным хлюпом отхлебнул горячего чая.
- А что с ним думать! - сказал, гулко сглотнув. - Гад он! Не, классный чаек! Я
люблю, чтоб кипяток живой…
- Я - так ноги бы ему переломал! - сказал Жила.
- Он же наш друг... - начал Попов и запнулся.
- Продолжай, Костя, - поощрил тренер.
- Надо сделать скидку, что его обманули! Баба эта... Это просто подстава!
- Кто там его обманывал, кобеля! - заорал Кент. - Сам поперся на телебачення
про нас рассказывать! Стукач он гнойный!
- Сам такой!
- Заглохни!
- Мужики, я это…
- Кончай базар! – хлопнул Илья по столу. – Поспорить у вас было время. Сейчас
каждый из вас кажет одно слово – виновен или не виновен. А меру наказания вы знаете. Сами клялись.
- Кент, ты?
- Виновен!
- Кесь?
- Виновен.
- Игорь?
- Виновен
- Костя?
- К-ха... ну, не знаю… виновен, наверно...
- Лишай, ты где? Иди сюда, не отлынивай!
- Да я чашки... Что? А! Виновен, конечно!
- Фасон, ты?
- Угу.
- Что угу?
- Ясный ***.
- Нецензурную брань приберегите для наших политических оппонентов, -
усмехнулся Илья. – Виновен или нет?
- Виноватый!
- Жданов?
- Боюсь, что виновен, но...
- Все! Приговор вынесен. Ставьте подписи на вердикте. – Тренер положил на
стол зараннее заготовленный лист бумаги с текстом, подождал, пока все поставят подписи, взял лист, сложил вчетверо, спрятал в боковой карман куртки.
- Фасон, - сказал, - приведи ко мне в комнату для допросов Лезова. Новенького,
что с вечера притащили. Всем ждать здесь.
Часа через два тренер вновь вернулся на веранду, разбудил Сашу Кеся, поманил за
собой пальцем. Кент будил остальных.
Кесь пошел за тренером, сильно налегая мощным туловищем на костыль. В дверях оглянулся, пожал плечами, расширил глаза – дескать, иду на вы, блин!
АДВОКАТ И ЧУГУНОК В ТЮРЬМЕ
- Дмитрий Иванович, уверяю вас, будет сделано все возможное и
невозможное, чтобы сгладить неприятности пребывания… ну вы понимаете. Если хотите, можете заказать себе секс-адвоката.
- Это как?
- Придет профессиональный адвокат, красивая женщина, профессионально
сделает минет. Стоит недешево, но из женщин к вам может проникнуть только адвокат.
- И сколько?
- Всего одна тысяча американских денег.
- За штуку баксов я и подрочить могу, понял? Я на ебле не повернутый.
- Дмитрий Иванович, поверьте, в тюрьме через месяц пачка чая, сигарета,
печенье сделаются чем-то бесконечно более ценным, чем американские бумажки. Я уж не говорю о женщине. Тут надсмотрщицы зарабатывают целые состояния. Просто показывают половой орган в глазок камеры.
- Что?! Через месяц? Через месяц ты – мне минет делать будешь! Бесплатно!
Если не вытащишь отсюда! Понял?
- Зачем вы так? Я просто огласил прейскурант услуг. Я ваша единственная
ниточка, Дмитрий Иванович, не надо со мной так, - адвокат говорит тихо, быстро, невыразительно, без эмоций и заиканий.
- А ты молодец. Тебе ссы в глаза, ты скажешь, что божья роса. Ты такой и
нужен.
- Профессия такая, Дмитрий Иванович. И еще. Приходил человек. Назвался
Академиком. Просил узнать у вас одну вещь, говорил, что это срочно.
- Говори.
- Он спрашивает: «Что. Передать. Планете?» Говорит, что есть возможность
заказать - как он выразился? - землетрясение.
На лице Чугунка вначале обрисовалось недоумение.
- Какой планете? – он хмурит брови, припоминает. – А! - Думает,
колеблется. – Пускай вот что… Пусть передаст планете… - Дима Чугунков неожиданно улыбается – непривычной, мальчишески-мечтательной улыбкой, с оттенком печали. И что это? На глазах его явственно блестят слезы, адвокат даже не поверил своим глазам, до чего изменилось только что злобное, сжатое, как кулак, лицо клиента. – Пускай передает планете… привет! Скажи, привет, мол, и поклон от Димы-Чугунка. Не надо землетрясений.
В ЗИНДАНЕ (продолжение)
"Не хвались идучи на рать,
хвались идучи срати."
Надпись на стене туалета
в отделении гастроэнтерологии
Люк скрипит, открываясь, снова впуская свет фонарика.
- Лезов, на выход!
Сергей, очнувшись, в полудреме, тупо лезет вверх по лестнице.
- Руки давай!
Поднимает руки. Щелкают наручники. Его ведут по коридору, вталкивают в
маленькую комнату, освещенную зеленой лампой. Лампа стоит на столе. За столом сидит незнакомый мужчина, стриженный бобриком, с мужественным лицом в грубых складках. Такие лица бывают у спортсменов и военных. Он указывает ладонью на стул. Лезов садится. Незнакомец начинает было что-то говорить, но запинается, выразительно шевелит выпуклыми ноздрями, кряхтит, встает, открывает окно в тихую безветренную ночь.
- Запашок у вас, однако, товарищ.
- Кто вы? – спрашивает Лезов, разглядывая здоровенный свежий шрам,
пересекающий бровь незнакомца.
- Комары налетят, но что поделать? Уж больно крепко вы пахнете. Вас не
кусают? А меня жрут в первую очередь. Ничего не боюсь. А комаров боюсь.
- Вы кто?
- Да какая разница! Кто я – дело второе. Вот кто вы – это значительно важнее.
Для следствия, - говорит мужчина, перебирая листы на столе.
- Какого еще следствия?
- Лезов Сергей Леонидович, - неспешно читает мужчина, - он же Уксус, участник
рок-группы «Мертвая вода», он же главарь «Радикальных студентов», он же аспирант кафедры языкознания КГУ, он же апостол церкви Божественного Света-Огня. Да вы многостаночник, товарищ!
- Вы много обо мне знаете. Что за честь такая?
Незнакомец не отвечает, с интересом разглядывая пленника.
- Ну, - говорит, - давайте, отрекайтесь!
Сергей непонимающе хмурится.
- Что имеется в виду?
- Что имею, то и введу. Вы же апостол?
- Ну.
- Или я ошибаюсь?
- Вы не ошибаетесь.
- Ну так отрекайтесь. Апостолы только этим и занимаются – отрекаются,
предают. Что Иуда, что апостол Петр. Отрекайтесь.
Лезов долго, испытующе смотрит в глаза следователю. Ага, игрок по жизни, породы «мент начитанный».
- Вы в таком случае, надо полагать, синедрион? – спрашивает Сергей, начиная
подстройку под оппонента. Принимает зеркальную позу собеседника, так же склоняет чуть набок голову.
- А что? – Мужчина задумался. – Может статься. Неплохое название. Ну,
давайте, быстрее. Отрекайтесь от своего учителя и будете свободны.
- Вы это серьезно?
- Вполне!
- Отрекаюсь.
- Отлично! Можете идти.
Сергей несколько долгих минут сидит неподвижно. Встает, делает шаг к двери.
- А… - он оборачивается, поднимает скованные руки. – Наручники можно снять?
- Без проблем. Давайте ваши руки. – Незнакомец щелкает ключом, снимает
наручники, протягивает на прощание руку. Хлопает комара на лбу, словно бы что-то припоминая, стискивает ладонь Лезова в своей твердой пятерне.
- Хотя постойте! Сергей Леонидович! Совсем забыл! Вот тут у меня показания на
вас. Я поначалу не поверил! Чахохбили просто! Мегвинетухуцеси! Может, вы лично и опровергнете?
- Что?
- Да вот, - незнакомец протягивает пачечку листов. Лезов читает, лицо его
вытягивается.
- Да бред же! Бред!
- Что бред?
- Что я устроил то побоище у Верховной Рады. Точнее – да! – демонстрацию
протеста мы собирались устроить, но не погром же! Это Омон набросился и устроил провокацию! А мы просто пришли на демонстрацию! Демонстрации – это же нормально в демократическом государстве!
Следователь долго смотрит ему в глаза, с лица его стекает наигранно-наивное выражение, носогубные складки каменеют.
- Граждани Лезов, - с отвращением говорит он, - давайте без лапши на уши!
Времени нет турусы тут с вами раскурочивать! Короче! Вот показания Репецкого. Согласно этим показаниям, вы были ключевым фигурантом в организации так называемого студенческого шествия к ВР Крыма. По заказу вашего истинного хозяина Димы-Чугунка! Так что не надо рядиться в невинных ягнят! Не надо! Будьте мужественны, признайте, раз вляпались. Очень серьезные органы проводили мониторинг вашей организации, как вы там кличитесь? «Радикальные студенты»? Ну, так вот, драку с милицией спровоцировали боевики из ОПГ Димы-Чугунка. Есть даже видеокадры этой провокации. Этот вопрос закрыт. Теперь скажите такой вопрос - откуда у вас деньги на эти мероприятия? На листовки, плакаты, автомобили, мегафоны, а? Кто вас финансирует, бедных? Молчите? Не знаете? А я знаю! По оперативным разработкам вас финансирует тот же Дима-Чугунок, а непосредственно курьирует небезызвестный бандитский авторитет Зюзя. Скажите, он давал вам деньги на подрывную деятельность? Не давал. И где же вы их брали? Членские взносы? А, может, поборы среди молодежи, а? Никакой вы не идейный борец за права молодежи, Сергей Леонидович, а шкура продажная! Ну да ладно. Я бы с вами-то и разговаривать вовсе не стал, если бы не вскрылось одно… - следователь дернул углом рта, - сугубое обстоятельство. Если бы этого обстоятельства не было, вас бы тоже уже не было в живых, Сергей Леонидович. Вас бы просто ударили прутом по голове. В общей заварухе. Потому что гадская ваша натура мне ясна почти во всех нюансах. Кроме одной закавыки. Кроме одного чрезвычайно любопытного иезуитского иезекииля! Экзистенциального такого экклезиаста! У меня почти такая же история давеча стряслась! Вообще-то это нормально, когда ученик предает и убивает учителя. Конец Эриугены. Того же Христа. Да и кто учителя-то убьет, кроме ученичков? Диалектика, верно? Это нормально, это по-нашему. По-земному!
- О чем вы, я что-то не понимаю, – угрюмо сказал Лезов.
- Неужели не понимаете? – удивляется Илья. – Ай-яй-яй! Стыдно врать. Все-то
вы понимаете!
- Да о чем вы? – совсем уж в озлоблении вскидывается Лезов. – Говорите прямо,
что вы, как… что за манера… ходить вокруг да около…
- Хорошо, буду говорить прямо. Ну, я все понимаю, бандиты, бабки, власть, но
учителя своего за что же убивать, а? Совсем нехорошо! Просто смертный грех.
- Да о чем вы? – вздымается за столом в порыве негодования Сергей.
- Да вот… стало известно про ваши зловещие планы убрать Далиса.
- Кого-о! Что за бредятина! Что вы мне шьете! Не собирался я никого убирать!
Да что это, прости господи, за бред!
- Бред? А вот Репецкий утверждает, что собирались. Потому что Далис хотел вас
от церкви-то – отлу-чить! От бабок-то оторвать хоботок ваш ненасытный!
- Вранье! С чего он взял, этот, ****ь, Репецкий!
- А давайте его самого и спросим! Эй, Фасон! Приведи сюда Репецкого!
Спустя несколько минут в комнату входит, морщаясь от света, Женя Репецкий.
- Вот, Евгений Александрович, Сергей Леонидович Лезов утверждает, что не
планировал устроить по приказу своего босса Димы-Чугунка демонстрацию с погромом.
- Серый, чего там упираться, - угрюмо, в пол, говорит Репецкий. – Всё вы
собирались.
- Ну ты и тварь! - сквозь зубы цедит Лезов. Взрывается. – Это же ты, ты! Бабки
брал, мобилу, мерс получил, а теперь, как бегемот, дерьмо хвостом разбрызгиваешь во все стороны! Это же ты…- оборачивается к следователю. – Это он! Он собирался призвать стадион к восстанию! И бабки за это получил! Гнида! А теперь на меня все валит!
- Сам ты гнида! – стревенеет в ответ Репей. - Я с самого начала был против
вашей затеи с восстанием, я вам не поп Гапон! Я отказался!
Илья озадаченно переводит взгляд с одного на другого бранящегося.
- Стоп! – прерывает общий крик ударом ладони по столу. – Думаю, оба вы
хороши, но меня в данный момент интересует заказ на убийство гражданина Притокина.
- Это кто - Притокин? – спрашивает Репецкий.
- Это Далис. Планировал Сергей Леонидович убить вышеупомянутого Далиса
или нет?
- Да, планировал, - выкрикивает Репецкий.
- Тварь! Тварь! – Вызверивается Лезов. – За что топишь?! За что ненавидишь?
Что я тебе плохого сделал? Из дерьма вытащил, продвигал, раскручивал! А ты так п-подло…
- Сережа, вот только не надо! Благородное негодование. Я был в палатке
Гектозавра, когда ты со Славой обсуждал план убийства Далиса. Ты еще коньяк с колбаской подъедал, что мы не доели. Назвать сорт колбаски? Полтавская, моя любимая. Далис вас собирался из церкви выгнать, а вы решили его упредить. Было? Было.
- Да то была… - Лезов задыхается в негодовании, воздевает руки к потолку. –
Блин! То была просто трепотня! Господи! Мало ли о чем мы болтаем за коньяком!
- Как ты мог! Это же твой Учитель! Он необыкновенный человек! Высокий
дух! А ты его ради бабок поганых…
- Кто высокий дух?! – пригибается Лезов. - Далис?
- Да, Далис! Он из меня бесов изгнал, он меня всего перелопатил! Я новую жизнь
начал после встречи с ним!
- Да какой он дух! Таких духов сейчас пруд пруди! Борода, грива и горящие глаза
- готов очередной мессия! Беса из него изгнали, скажите на милость! А ты и уверовал! По воде не ходил с хоругвью, как Миронов в «Бриллиантовой руке»?
Репецкий с изумлением уставился на Лезова.
- Какой же ты апостол после этого?
- Бизнес, Женя! Обыкновенный бизнес! Да я сам бесов изгоняю по легиону в
день! Ты дышал? Уверен, что дышал. Глубоко, часто и долго, верно? То ребёфинг был элементарный! У любого родовые схватки начнутся, если полчаса подышать изо всех сил! Да он так всех охмуряет! Говорит мудакам легковерным, что они с других планет, светлые духи, затем открывает их якобы тайные духовные имена, потом начинает собирать бабки, якобы для распространения истинного учения. Вначале и бабок не возьмет, всплакнет, как ему тяжко, звездному духу, среди быдла людского, но это поклевка, дает рыбе крючок обнюхать. А потом – смык! – и висишь уже на кукане! И регулярно башляешь!
- Ты своей подлой меркой меряешь! Далис не тебе чета!
- Стоп! Стоп! – прерывает перепалку Илья. – К делу, граждане, времени нет тут с
вами… Значит, пишем: планы про физическое устранение г-на Притокина все-таки обсуждались? Обсуждались! Из чистого желания потрепаться. Спасибо, Евгений Александрович. Можете идти.
- Послушайте, Илья Александрович, - говорит Репецкий, поворачиваясь в дверях,
- я ведь все вам рассказал. Я сотрудничаю со следствием. Нельзя ли меня из этого подполья перевести куда-нибудь в более цивильноее место? Там не продохнуть, там вообще кошмар!
- Евгений Александрович, помните нашу встречу в горотделе? Я вас
предупреждал. Вы не послушались. А теперь вот расхлебываете. Ну, нету у нас для вас отдельной камеры. У нас арестантов - сорок бочек! КПЗ переполнены, потому вас здесь и держим! В городе-то война, уважаемые товарищи, погромы, куйрам-байрам с фейерверками. Повсюду столкновения с силами правопорядка, разгромлены магазины, горят автомашины, гибнут невинные люди. А Сергей Леонидович утверждает, что это чисто демократические демонстрации! За язык бы вас, да… Ладно. Евгений Александрович, осталось немного, потерпите. Фасон, проводи товарища обратно. А с вами, Сергей Леонидович, мы давайте еще потолкуем. Как видите, у нас есть все доказательства вашего преступного сговора с г-ном Лащенковым, имеющим целью убить гражданина Притокина Глеба Михайловича. А также куча других преступлений, самое слабое из которых – мятеж и гражданские беспорядки. А также рэкет, вымогательство и прочая и прочая. Но вот планы насчет убрать учителя – меня заинтриговали. Потому что, говорю, и у меня случилось кое-что сродственное. Вот я и решил-таки с вами встретиться лично. Хотя крайне занят. И вот сижу здесь, трачу на вас драгоценное время, смотрю на вас и вижу не апостола, а, извините за выражение, просто ублюдка. Впрочем, я так и думал. Хотел ошибиться, а вдруг, думал, но не ошибся! Давайте же зафиксируем это на видеокамеру и благополучно расстанемся. Значит, так, Сергей Леонидыч, делаем с вами контрольный дубль, вы все это излагаете в присущей вам лапидарной манере, после чего я вас благополучно отпускаю. – Илья достает из ящика стола видекамеру «Панасоник», вдевает правую ладонь в ремешок, включает. На камере загорается красная лампочка. Илья снимает с объектива пластмассовую черную крышку, наводит на Лезова резкость, делает отмашку рукой – начали!
- Что начали-то?
- Говорите, что вы только что изложили Репецкому и мне. Ну, про убийство
вашего учителя Далиса, про то, как народ дурили и обирали, ну и так далее…
- Вы что, спятили? Ничего я говорить не буду.
- Пленка идет, Сергей Леонидыч, колитесь!
Лезов вместо ответа показывает в камеру кукиш. Илья отстраняет камеру от своего
лица.
- В чем дело? – недовольно спрашивает он. – Ведь мы договорились!
- Ни о чем мы не договаривались! – Лезов смотрит в потолок, презрительно
улыбаясь. Илья выключает камеру, кладет ее перед собой.
- Сергей Леонидыч, у меня крайне мало времени. Я решительный и довольно
жестокий человек, уверяю вас. Я пока что разговариваю с вами, как с нормальным человеком, но это может быстро закончиться, и вы пожалеете, что родились. Я предлагаю вам компромисс: я вас не растерзываю, не причиняю вам невыносимых мучений, а вы, в свою очередь, говорите просто правду! Ведь это так просто – сказать правду в камеру. Во-первых, вы облегчите душу, во-вторых, сильно облегчите тело, оно не будет по вине вашего подвонявшего духа сильно страдать.
- Какую правду, о чем вы?
- Повторите то, что вы только что сказали Репецкому. Как вы и Далис вербовали
сторонников, как дышали там глубоко, зомбировали и так далее, что мне вас учить. Подтвердите, что все это была фикция, что вы корчили из себя апостола в целях коммерции, а на самом деле…
- Но я и вправду апостол! – перебил его Лезов. Он весь воспрянул, слипшиеся
волосы встали вокруг головы нимбом, глаза вспыхнули. Злоба стягивала его извивающийся рот, как веревка - горловину мешка.
- Ну какой вы на хер апостол, - с отвращением рассмеялся Илья, - не смешите!
Повисла звенящая пауза.
- А почему вы считаете, что я не могу быть апостолом? – тихим голосом спросил
Лезов, сощуривая глаза. Они сидели близко, голова к голове, взглядами ломали друг друга в волевом армрестлинге.
- Та-ак, - зловеще процедил Илья, выпячивая нижнюю челюсть, - косим под
дурачка. Только я не Минздрав, психэкспертизу устраивать не буду, яйца зажму в дверь, и читай тогда проповеди. Во весь голос! Я ясно выражаюсь?
- Но я действительно апостол! - прокричал Лезов, привставая и упираясь
кулаками в стол перед Ильей. Тот тоже вскочил, заорал.
- А учителя своего кто планировал убить?! - Илья аж трясся в отвращении, - если
ты и апостол, то Иуда! Все вы Иуды сраные! Сядь, я сказал! Сядь!
Лезов садится, презрительно отмахивается от нависнувшего Ильи.
- Я – апостол, а насчет убийства учителя – вам не понять. Это слишком сложно.
Не уложится в в ваши милицейские стереотипы.
- Вот как! – Илья переводит дыхание. – А вы уж постарайтесь мне растолковать,
уж снизойдите! От этого во многом зависит ваша личная судьба.
Лезов колеблется, трогает ушибленную челюсть, морщится, подыскивая слова,
наконец говорит.
- Ладно, попробую вам растолковать, только вы вряд ли поверите. Далис сам
хотел погибнуть. Сам, понимаете?
- Дальше.
- Мы должны были только выполнить его волю. Для непосвященных это,
конечно, звучит как бредятина, но это так. Он хотел умереть, как Иисус. Стать новым мифом. Иуда, между прочим, выполнял волю Христа, иначе не было бы ни распятия, ни воскресения. А какая христианская церковь без распятия и без воскресения? Никакой. Понимаете?
- Отлично понимаю. Что ж тут такого сложного! Вон в Англии… отставить… в
Германии один чудак по Интернету нашел объявление. Мол, маньяк-каннибал ищет добровольную жертву для убийства и дальнейшего поедания. И что вы думаете? Это чудак все бросил, примчался – здрастье, где тут маньяк проживает? Так торопился, будто там у маньяка очередь в прихожей выстроилась. Из желающих быть съеденными. Нет, успел, стал первым.
- И что?
- Да ничего. Каннибал его слегка потрахал в задний проход, а потом они вместе
отрезали чудаку член, зажарили его и съели. А потом каннибал его убил, расчленил, срезал мясо с костей, филе отдельно, ливер отдельно, и полтора года этим мясом питался. Делал себе чахохбили. С подливкой. Реальный случай. Шизиков много. Страшно много. Так что своим рассказом вы ничуть меня не удивили. Давайте так. Вы на камеру мне все это рассказываете, ну – всю эту высокую религиозную теорию, а в конце факты: кто заказчик, кто исполнитель, когда, за какую сумму, в общем всю эту вашу дурно пахнующую пахлаву. И мы мирно расстаемся, без ампутаций и испанских сапогов.
Илья снова берет камеру, вдевает руку, но включить не успевает.
- Ничего на камеру я говорить не буду, - скрипящим, как стеклорез, голосом
говорит Лезов. И отворачивается.
Илья долго смотрит на него, раздувая ноздри и бугря желваки скул и висков.
- Сергей Леонидыч, - говорит он страшным тихим голосом, распялив рот от уха
до уха в насильственной улыбке, - слушайте меня очень внимательно. Вы мне ужасно надоели. У нас два часа ночи и два варианта. Либо вы во всем признаетесь на камеру, и не только о планируемом убийстве, но и том, как дурили народ и высасывали у него бабки, либо я действительно устрою вам судьбу настоящего апостола. И мы убедимся, действительно ли вы апостол, или просто туфту гоните. Настоящие апостолы – они ведь делами доказывали свою миссию – всеми этими муками и распятиями кверху ногами. Выбирайте. Только не советую. Больно будет. Лучше признайтесь и идите, знаете, спать. Баиньки. А?
Лезов долго молчит. Лицо его явственно залоснилось в испарине.
- Ничего я. На камеру. Говорить. Не буду, – наконец раздельно повторяет он.
- Похвально! – ненатурально восхитился Илья, даже руками всплеснул. – Честно
говоря, думал, что вы окажетесь пожиже. А, может, вы и впрямь апостол? Никогда не думал, что мне так пофартит – встретить настоящего живого апостола. Такой шанс нельзя упускать. Только вот на словах – как-то мало верится. Делом надо доказать. Докажите?
- Что именно?
- Ну, святость свою апостольскую – докажите?
- Что вы имеете в виду?
- Ну, все эти древние церковные товарищи святыми-то становились – как?
Либо после сорока лет в пустыне, где только аскарид да саранчу жрали, либо…
- Акрид, - поправил Лезов с насмешкой. – Аскариды – это глисты.
Илья сжал зубы, поиграл желваками в злобе.
- Ну, оговорился. Третий час ночи уже! Сбили меня. О чем я? А! О святых. Либо,
говорю, сорок лет в пустыне, либо… Сергей Леонидыч, Себастьяна знаете?
- Баха?
- Не, святого Себастьяна.
- Лично не знаком.
- Я тоже. Только картину видел на репродукции. Стоит такой мужик, голый, и,
как подушечка для иголок, нашпигован стрелами. Спрашиваю, за что его? Не отрекся. Как и вы. И - стал святым! В два притопа, три прихлопа. Петра знаете, апостола? Распят кверху ногами. Стал святым. Царь наш последний. Зверски расстрелян в подвале. Тоже причислен. Ну и так далее и тому подобное. Святыми без этого не становились. Вот я вам сейчас и устрою, Сергей Леонидыч, прыжок в святые, а?! Тарзанка такая. Вы не прыгали с тарзанки?
- Что?
- С тарзанки? Это когда за ноги привязывают и с моста! – Илья вдруг хлопнул
себя по лбу. – А что? Идея! За ноги и с крыши, а? Впрочем, нет. Лучше вы сами.
- Что сам?
- Сами выбирайте.
- Да что?
Илья досадливо крякнул.
- Опять косите?! Вид казни выбирайте! Вы утверждаете, что вы апостол – так
доказывайте! Выбирайте мученическую гибель, а я в свою очередь гарантирую высочайшее качество исполнения. Хотите – четвертую. Тут циркулярка стоит в сарае. Хотите – распну? Стрелами пронзить не обещаю, луков нет. Но могу расстрелять. Из автомата. Это, правда, не совсем то. Лучше все-таки стрелами, мучительнее. Мгновенная смерть ведь святости не даст. Тут надо пытки хотя бы на пару-тройку часов растянуть. А из автомата – пых! – и… не то! Нужна мучительная смерть! Страшная! И вы сразу – прыг! – и в святые!
- Теперь вы косите, - презрительно поморщился Лезов. - Под психа-маньяка, да?
Только неталантливо.
- Сергей Леонидыч, буду с вами предельно откровенен. Я таких, как вы, не
люблю. Апостолов. Апостолы – они ведь как? Они ведь весь остальной народ быдлом считают. Ведут его куда-то. Зомбируют. Делай как я! Обирают до нитки, насилуют, устраивают ему всяческие нагасаки. А это нехорошо. Я против такого обращения с народом. Мне народ-то простой жалко. Я – истребитель апостолов, Сергей Леонидыч! Вот в чем закавыка этого хачапури! Я хочу, чтоб работяга мог прийти домой, пожрать, напиться водки, чтоб дети были сыты-одеты, чтоб матери не делали абороты из-за того, что их деньги присвоили себе вот такие, как вы, апостолы. Так что, вы очень кстати устроили в городе Тянаньмынь. С чем вас и поздравляю. Вот мы вас под этот устроенный вами шум и уничтожим! Под сардинку!
- Как? – переспросил Лезов. – Под сардинку?
- Так точно, под нее.
Лезов усмехнулся, помолчал. Молчал и следователь.
- Послушайте, истребитель апостолов, - сказал Сергей, подавшись к нему всем
телом, - а давайте обойдемся без словоблудства! «Я люблю народ, я люблю народ!» Никого вы не любите! Давайте договариваться! Что вам надо? Денег? Так я дам! Что еще? Ну?
- У вас очень мало времени. Выбирайте.
- Да что я должен выбирать?
- Вид казни, говорю в последний раз.
Повисло долгое молчание. Лезов попросил сигарету, закурил слегка дрожащими
руками. Усмехнулся внезапно.
- Ну вы упорный! Ладно. Ну, раз пошла такая свадьба! Я хочу, чтоб меня казнил
Женька Репецкий. Методом - ух, страшно! - удушения. Это можно организовать?
Илья подумал, покачал головой.
- Не, Репецкий не потянет. Да и зачем он вам?
- Чтоб он, стукач позорный, всю жизнь это помнил!
- Знаете, я ведь Репецкого не бил. Я ему сказал, что перевяжу нитками его
пальцы, туго-претуго. Через час гангрена и ампутация. Он ведь гитарист. Он подумал и все рассказал. Как на духу. А вы сразу – стукач позорный. Это нормально. Это апостолы придумали, что предавать грешно. Хотя сами первыми и предают. И за это вы, апостолы, объявляете человека греховным. И на этом основании на полную катушку эксплуатируете. Это ваши, апостольские штучки!
- Смешно, – сказал Лезов, отворачиваясь.
- Что смешно?
Лезов повернулся и пристально посмотрел Илье в глаза.
- Начитанный мент - смешно. Это будет, пожалуй, пострашнее серийного
маньяка. - Повысил голос, презрительно искривил рот. - Ну, что ты тут изгаляешься, умного из себя корчишь! «Святого сделаю»! Ух, страшно! Да насрать мне на твои ля-ля! Сидит в сторожке один такой! Лесник! С десятком сопливых подростков. Властью наслаждается. Думаешь, напугал? Я срать хотел, понял, на твои угрозы! И даунов твоих, и тебя - не боюсь!
Илья приподнялся из-за стола и коротко, без замаха, ударил тяжелым шишковатым кулаком собеседника в нос.
Когда спустя минут двадцать Сергей Лезов очнулся, то нашел себя привязаным к стулу, руки за спиной. Еще через несколько мгновений Сергей утробно замычал и по-глухонемому заойкал от ужаса - далеко вытащенный наружу, липкий он засыхающей ноздревой крови язык его был пристегнут английской булавкой к лацкану его же дорогой куртки из тонкой светло-коричневой лайки с многочисленными карманчиками и «молниями».
* * *
Разве счастье в количестве фрикций?
…Мауро еб меня долго, в разных позах, мокрый, волосатый. Доказывал тем самым, что ужасно соскучился. А что сказал-то при встрече в аэропорту? «Ho sentito la tua assenza,
cara», что дословно значит «Я почувствовал твое отсутствие, дорогая». То ли дело по-русски – «Я скучаю, я соскучилась, мне тебя ужасно не хватало, я только тобой и жила, только о тебе и думала, я тебя безумно, дико люблю, любимая, по сексуальному говоря – желанная!» А этот – «Ho sentito la tua assenza, cara!» И в койку!
Вгонял ***ще, как шомпол в дуло. Изо всех своих аппенинских силенок. И думал, вероятно, что такой долбежкой причиняет мне несказанное блаженство. Показывает недочеловекам из варварской Руссланд, какие они древние римляне и ебари-гладиаторы! Приходилось вакхически вскрикивать при особо сильном толчке, как бы в исступлении райского бляженства, имитировать оргазм частыми сокращениями ануса. Но все эти засаживания… ох, боже мой… все эти перепихивания были для меня просто механическим ёрзанием, как бывало говаривал Репецкий. Я терпела самодовольного ублюдка, потому что член его кривоватый, залупосиний, был золотым ключиком от волшебной страны дураков. Нет, правда, итальянцы по сравнению с нами, дураки. Даже не дураки, нет. Они ненастоящие. Одномерные. В них глубины нет. Какие там философские вопросы! Они и Буратино-то своего не читали, не то что Достоевского! Вся их глубина – в желудке. Сколько туда спагетти вместится. И вместо извилин у них спагетти! Тараторят на своем тарабарском наречии, разводят подробнейшие тары-бары вокруг чего они сегодня ели и что съедят завтра. Все!
Я в Италию приезжаю, и как в мультик попадаю. Все такое ярко-цветное, игрушечное, а вокруг – щебечущие покемоны. Утверждают, что они жутко работящие, прям-таки трудоголики, потому и богатыми стали. Это верно, это у нас трудоголики – те, кто бухает на работе. У Мауро papa’ – из крестьян, всю жизнь жрал поленту из кукурузы с оливковым маслом, мне показывал даже жернова гранитные, на которых он масло давил, в их старом деревенском доме на озере Гарда, я посмотрела – не дом, а избушка на курьих ножках, то есть начинали они из бедности беспросветной, а смотри куда вылезли!
Мы с его родителями оливки собирали – интересно как! У них лестниц нет, а есть такие железные шесты с перекладинками, их к дереву приставляешь, залезаешь и такими ухватами, напоминающими наши деревянные щипцы для вытаскивания белья из выварки, зажимаешь ветку, усыпанную оливками, и проводишь от ствола наружу, оливки фыр-фр-р вниз сыпятся на густую сетку, потом под другое дерево переходишь, и снова сетку расстилаешь, залезаешь по дрожащему этому столбу с перекладинами и снова фыр-фыр, сдираешь оливки, мне так понравилось, я бы к ним лучше нанялась на сбор оливок, чем с секс-гигантом Мауро спать, но – стоп! - о чем это я? Да, про дедово бесштанное итальянское детство! Короче, у евойного папаши в молодости портки, конечно, имелись, но только одни и дырявые. Да были еще деревянные ciabatte, туфли такие буратиновые. Из одежды – все. Так вот старикан, а тогда молодой черноволосый красавец Лино после войны продал всех кур с урожаем оливок и купил по дешевке бэушный американский станок для производства колготок, тогда америкосы в Италию везли всякий ненужный хлам, и вот папа Лино ночами колготки тачал, утром на велосипеде вез их на рынок продавать, к вечеру возвращался и снова штамповал колготки. И так всего-то – сорок лет! Делов-то!
Сейчас у старика фабрика размером со стадион, на ней гастарбайтеры пашут, в том числе и из Украины, а сам старикан в трусах от Труссарди разъезжает на «Феррари-Тестаросса»! Что значит «Красная башка»! Во так! Но - умора! - он на ней ездить не умеет, все думает, что он на велосипеде везет колготки продавать, ползет километров под пятьдесят и все на четвертой скорости, по самому правому ряду суперскоростной автострады! Этот ряд - для инвалидных колясок, а не для «Феррари»! А старичок едет себе и радостно так рассказывает, как он эту «Феррари» покупал. Он на нее, оказывается, очередь отстоял - в несколько лет! Есть все-таки и у них в Италии очереди! И вот, говорит, приезжаю приобретать машину, а в приемной автосалона к нему подходит некий богатенький папа Карло и предлагает продать очередь. «Феррари» стоит двести пятьдесят тысяч баксов, а незнакомец ему дает отступного – триста тысяч, чтоб без очереди. Старикан тут же очередь продал, наварил полтинник «зелени», а через год купил вот эту красотку, а красотка трехсотсильная вся дрожит, вибрирует, я ему говорю – вы бы хоть на третью скорость перешли, папаша, куда это годится! Так он потом сыночку губы скривил – твоя, дескать, краля из далекой и холодной России не имеет уважения к старшим. Но, я думаю, старики меня невзлюбили изначально, из принципа. Они Маурину предыдущую жену очень любили, да и внук там у них.
А Мауро все хотел меня в попочку, умолял, fatti ncullar, ti supplico! они на анальном сексе все свихнулись там, на Аппенинском своем аппендикс-полуострове, так вот хрен тебе, макаронник, не достанется тебе русской жопы! (И потом – надо же хоть что-то и до свадьбы оставить).
Вот бы Темку сюда свозить, с ним бы по Италиям позажигать!