Вечереет. В классе русского языка и литературы сидят за партами учительница русского языка и литературы – Иванова и два ее школьных приятеля – Петров и Спиридонов. Выпивают. В классе они не одни - на стенах висят портреты «классиков» и с вниманием наблюдают за ними. Иногда они хотят вмешаться разговор, но им мешает их двухмерность мира, ограниченная рамками репродукции.
Весь вечер можно поделить на 2 промежутка времени или части, соответствующих 3 бутылкам водки. Почему 3 бутылки соответствуют 2 частям, а не трем? Потому что третья бутылка – вовсе и не бутылка, а так «мерзавчик» - четвертушка, ни то – ни сё, проглотишь и не заметишь.
Часть первая.
Часть скучная. Часть вопросов-ответов. После первой рюмки, а точнее пластмассового стаканчика, не обошлось без присказки «между первой и второй промежуток не большой».
- Ты, значит, Иванова, учителем работаешь? - спросил Спиридонов, выпив по первой, хотя прекрасно знал, где и кем работает Иванова.
- Учителем русского языка и литературы, - подтвердила Иванова, маша рукой перед ртом для того, чтобы погасить жжение во рту от водки.
- Ишь ты, - заметил Петров, засовывая колбасу в рот, и повторил, - Учителем! - пытаясь вложить в это слово какое-то особое значение, подняв указательный палец левой руки вверх.
Все, включая Петрова, почувствовали, что у Петрова получилось это излишне театрально.
- Лет двадцать не виделись после выпускного, - заметил Спиридонов, прервав паузу.
- Как мушкетеры, двадцать лет спустя, - вставил Петров, довольный, что нашел шутку, и засмеялся.
Иванова поддержала Петрова в его желании, чтобы было чуть веселее, и тоже засмеялась. Спиридонов не оценил дружеский лад Петрова и осматривал класс, вертя головой.
- А ты Иванова замужем, значит? – спросил Спиридонов, которому было не по себе от пауз.
- Замужем, - ответила Иванова и, предвидя следующий вопрос, добавила, - Двое у меня: мальчик и девочка.
- И у меня двое,- сказал обрадовано Петров. - Мальчики.
Петров и Иванова знали, что у Спиридонова ребенок еще со школы и поэтому стали спрашивать, как он поживает.
- Не знаю, - сказал Спиридонов, пожав плечами.
Чтобы сменить тему, Петров сказал:
- Между первой и второй промежуток не большой, - и начал разливать по стаканчикам.
- В самом деле, - неожиданно для себя вставила Иванова.
Выпив по второй, Петров встал и стал ходить по комнате, трогая стены.
- Учились в этом самом классе, - сказал Петров. – Я за этой партой сидел. На этом стуле, - и присел за парту. - У этой все время списывал, у… - и Петров стал чесать затылок, вспоминая. – Ну, как ее… в очечках… умная жуть.
- Семеновой, - подсказала Иванова.
- Точно, - стукнул себе по лбу Петров. – У Семеновой. Я, если честно, половины класса не помню. Когда фотографии смотрю – лица помню, а фамилии и имена не помню. Помню, был у нас пацан, мы его звали свин, а как фамилия и зовут его – не помню.
- Сеня его звали, - сказал Спиридонов. – Сеня-свин. Царство ему небесное.
- Вот тебе раз, - сказал Петров. – Как же это так?
Спиридонов усмехнулся и сказал:
- А ты как думал: не все такие как ты долгожители. Румяные, сытые и ничего не помнящие. Мне иногда кажется, что я тоже скоро за Сеней вслед отправлюсь.
- Тьфу, тьфу, тьфу, - поплевала Иванова и постучала 3 раза по парте.
- Ты, давай, Спиридонов, тут не выдумывай, - заявил Петров. – Давайте-ка лучше за здоровье выпьем.
Разливают. Чокаются. Желают друг другу здоровья. Выпивают.
- Мы когда на стадионе первый раз водки выпили, в кустах, в 7 классе примерно дело было, - вспомнил Петров, - у меня тогда от непривычки земля начала в глазах переворачиваться и в сторону нести, вправо. Я тогда еще подумал, почему меня вправо несет, а не влево. Я и теперь, когда выпью меня вправо всегда по ощущениям заносит, а не влево. Может, это от того, что Земля вокруг своей оси по часовой стрелке вращается?
- Не знаю, - сказала Иванова, пожимая плечами.
- Ты же не физик и не химик, - подсказал Спиридонов. - Ты преподаватель русского языка и литературы старших классов. Так?
- Правильно, - подтвердила Иванова и спросила, - А кем ты, Спиридонов, работаешь?
- Да так, - махнул рукой Спиридонов. – Как придется.
Петров приготовился, что спросят его, где и кем он работает, но обошлось, чему он был несказанно рад. Тяжело вздохнув, он взял бутылку и стал откупоривать.
Часть вторая.
Часть «пьяная». От этого болтливая.
- Так, значит, все-таки преподаватель русского языка и литературы? – спросил Спиридонов. - «Война и мир», это, как его… «Му-му», «Идиот», кажется, и чего там еще?
- Не, «Идиота» нет в программе, - заметила Иванова. - Из Достоевского только «Преступление и наказание» и «Униженные и оскорбленные». Между прочим, наряду с эстетическими и нравственными ценностями девятнадцатого века, их переосмыслением в двадцатом веке, мы с ребятами рассматриваем тему: «Прочтение классики под новым углом зрения»...
Спиридонов подходит к портрету Толстого на стене, чуть покосившемуся, поправляет и обращается к Ивановой:
- Ну хватит – разошлась, как ученица. Я тебя понять не могу, а ты детям голову морочишь. Как понять подростку то, что написал Толстой в 45 лет? Ну как? Объясни? Когда ему только 15 лет? У него мысли о другом. Ему прыщи жить мешают. А тут ему о Болконском. О жизни и смерти. Ну и что, что смерть? Дед помрет, бабка умрет, Жучка сдохнет, репка завянет, а он не может умереть. Даже если с 10 этажа спрыгнет. Не верю.
- Чему ты не веришь? – спросил Петров.
- Не верю, что сидеть на уроках литературы интересней, чем прогуливать уроки.
- С этим я согласен, - сказал Петров довольно улыбнувшись. - Помнишь, Спиридонов, как мы напропалую прогуливали? Собирали бутылки, когда у нас не было денег на батон и кефир, и сдавали. Тогда пустая бутылка 20 копеек стоила. Еще и на игровые автоматы оставалось.
- Как не помнить - помню, - ответил Петров. - Счастливее в моей жизни времени, чем было, уже не будет… А ты, Петров, я смотрю сколько пустая бутылка стоила помнишь, а как товарищей школьных звали – не помнишь.
- Не помню, - подтвердил Петров. – Видимо, такие товарищи они мне были. Вот если бы они с нами уроки погуливали, тогда другое дело!
- Прогуливать много ума не надо, - вмешалась Иванова. – Мне тут один ученик тоже доказывал, что он будет эксперт по абсорбции, а уроки химии и прочей чепухи ему, соответственно, нужны в той мере, в какой это сближает нации или народы.
- Кем он будет? – спросил Петров.
- Эксперт по абсорбции, - ответила Иванова.
- Это как? – спросил Петров.
- А я по чем знаю, - ответила Иванова. – Профессия будущего. Я с этим учеником в диспуты не вступаю, хитрый, знаешь, какой?! Подловит на чем-нибудь и душу мотает. Иногда такой вопрос задаст, боюсь опозориться перед учениками. Запугал. Готовлюсь к каждому занятию.
- Ты, Иванова, меня извини, - сказал Спиридонов, почесав затылок, - Ты хоть и преподаватель, а не понимаешь, что те, кого ты учишь умнее и свободнее тебя в несколько раз. Я чем больше взрослею, тем больше душевно тупею. Пытаюсь все уложить в какие-то схемы и конструкции. По протоптанной тропинке все желаю пройтись. О чем мечтал, не сбылось. И не сбудется. Не правильно мечтал. Вяло. Без страсти. Не захватила меня мечта. Сдался. Не осилил.
- Да у тебя, Спиридонов, кризис среднего возраста, - заметил Петров. – Сейчас начнешь рассуждать, зачем жить на земле, кто ты такой и в чем твоя миссия. Ты брось это. Копти себе небо и точка. В этом твой смысл. Можешь с этим не согласиться, но смысл именно в этом. Не всем же быть Энштейнами или Пушкиными, - и Петров указал на портрет Пушкина. – Кто-то должен быть среднестатистическим. Вот тебе эта участь и досталась. И мне. И Ивановой. Правда, Иванова?
Иванова пожала плечами.
- Прав ты, Петров, - ответил Спиридонов за Иванову. – Знаешь, я нервный стал в последнее время. Думаю, вот жил себе Добролюбов всего-то 25 лет, а его все знают и чтят. А что сделал я за свою жизнь не то, чтобы выдающегося, а просто хорошего? Ничего. Кто меня вспомнит через год, умри я сегодня?
- Я вспомню, - сказала Иванова, - хоть ты и злой.
- Ну, скажем и вас не будет, кто вспомнит? – не успокаивался Спиридонов. – Никто, - ответил за Петрова и Иванову Спиридонов и, тяжело вздохнув, велел разливать.
Выпив, Петров заметил:
- Слушай, Спиридонов, а откуда ты про Добролюбова знаешь?
Спиридонов усмехнулся и ответил:
- Пили мы тут вот также с одним профессором, уже нарезались, а он мне и заявляет: «Добролюбов всего 25 лет жил, а все его знают. Что такое 25 лет – сопляк еще. А проживи он хотя бы с мое, он бы на весь мир прославился. Натворил бы дел – будь здоров…» И потом все сокрушался, что он тоже мог бы быть выдающимся человеком, не будь у него жены.
- Конечно же! А как же иначе, - вступилась Иванова за жену профессора. – Настоящий мужик. Типичный неудачник. Сам ничего не может, а чуть что женщина виновата. Стал бы твой профессор, например, Ломоносовым, не вспомнил бы жену. Не сказал бы: «Вот, дамы и господа, женщина, благодаря которой я стал такой незаурядной личностью». Он бы все заслуги себе приписал. Мол, горбатился, не доедал, не допивал и вышел в люди.
- Это ты верно заметила. Есть за нашим братом такой маленький грешок, - улыбнулся Петров и предложил, - А что, если мы такие умные, философы, так сказать, Добролюбова даже Спиридонов-двоечник знает, сыграем в одну игру.
- В бутылочку, что ли? – спросила Иванова и захихикала.
- Ой, Иванова, ты не меняешься, - сказал Петров. – Сколько времени прошло, а тебе все в бутылочку подавай. В бутылочку не будем, хоть Иванова и мечтает об этом все прошедшие годы. Не будем.
- Нет, но если дама просит, - вмешался Спиридонов.
- Не, не, не, я пас, - возмутился Петров. – Я женат. Мне совесть не велит. Я хоть, Иванова, в тебя и был влюблен, и со Спиридоновым из-за тебя дрался, но теперь это все не то.
- Изменился, Петров, - язвительно пояснил Спиридонов Ивановой.
- Раньше я ему нравилась, - подхватила Иванова.
- Нравилась, - подтвердил Петров, - Мне раньше многое нравилось, что сейчас не нравиться. Ну, нравилась мне Иванова и что же? У меня к Ивановой чувства другие были, не такие как сейчас к жене. Сейчас и тогда – две вещи разные. Поэтому «в бутылочку» как прежде - я не согласен, - утвердительно заявил Петров и добавил. - Повзрослеть пора.
- Короче, Склифосовский, - сказал Спиридонов. – Чего там у тебя за игра?
- Давайте, сыграем в «классиков», - и Петров указал на портреты на стене.
- Хорошо, что не «в классики», - заметил Спиридонов. – А то я староват стал прыгать на одной ноге.
- Не переживай, Спиридонов, - продолжал Петров. - Скажем, начнем с Пушкина и так далее по порядку: Гоголь, Толстой, Достоевский, Некрасов ….
- Начинай, Петров, - вмешалась Иванова, - раз такой умный.
- Хорошо, - согласился Петров и предложил. – Давайте по 50 грамм для храбрости и вперед.
- Давай, - согласился Спиридонов, потянувшись за бутылкой.
- Мне не наливай, - сказала Иванова.
- Чего это вдруг, - возмутился Спиридонов. – Пей, пока товарищи наливают.
- Значит так, - начал Петров, закусив после выпитого. – Первый раз я женился по милости Пушкина.
- Понял, - сказал Спиридонов, подавившись огурцом от такой новости. - Петрову больше не наливаем.
- Я серьезно, - возмутился Петров. - Провожаю я мою прежнею, на тот момент нисколько не стервозную, и еще не жену домой, а она мне заявляет, что родители в гостях дня на два. Я это как предложение остаться расценил. В кулак покашлял для приличия, а сам думаю, стоит ли? А тут я как раз накануне о Пушкине читал со скуки. И думаю: «Вот Пушкин бы точно заночевал». И тут же думаю: «А я чем хуже Пушкина». Вот и остался почти на 8 лет совместной жизни. Глупо. Но факт, - и Петров погрозил пальцем Пушкину.
- Да-а-а, - протянул Спиридонов, - действительно глупо. Даже жалко тебя, Петров. Во какой треугольник нарисовался: Петров, его жена и Пушкин.
- Вот я и говорю, что по-идиотски вышло. И чего мне тогда эта мысль о Пушкине в голову пришла? Не знаю. Я это вспоминаю часто и дивлюсь своей глупости и скудоумию… Ладно, - махнул рукой Петров, - давай ты, Спиридонов, рассказывай.
- Нечего мне рассказывать, со мной ничего такого не было, - заупрямился Спиридонов. - Не было судьбоносных решений на основе жизнеописания какого-нибудь из этих персонажей, - и Спиридонов обвел рукой все портреты на стене. – Когда я, например, в молодости закладывал за воротник, я не думал о Пушкине, и сколько он портвейна «Три семерочки» за 3 рубля с копеечками может в себя влить. Как-то даже в голову не приходило. Вмазал и точка. Просто у меня все в жизни: выпил, украл - в тюрьму. Романтика.
- Ну а ты, Иванова, чем порадуешь? – не мог угомониться Петров, которому было, отчего стыдно за свой рассказ.
Иванова пожала плечами и добавила:
- Ничем.
- Так не пойдет, - разошелся Петров. – Сговорились. Я им душу на изнанку, а они молчат как рыбы. Хоть что-нибудь скажите, - требовал Петров.
- Ладно, ладно, - стал успокаивать Петрова Спиридонов. – Так и быть, - и Спиридонов задумался.
- Ну? – требовал Петров.
- А что «ну», - ответил Спиридонов. – Вот висят себе на стене. Молчат. Я даже не всех, так сказать, в лицо знаю. Вот это кто, Иванова?
- Вот это? – спросила Иванова.
- Не-не правее, это кто?
- Это Тургенев, - ответила Иванова.
- Здрасьте, господин Тургенев, - и Спиридонов поклонился в сторону портрета. – Скажите, господин Тургенев, чего вы там сочинили? Чего, Иванова?
- «Отцы и дети», «Дворянское гнездо», «Записки охотника», еще...
- Охотника, - это хорошо. – Любитель поохотиться, значит, был. А что, скажите мне, друзья, вот написал бы он, так сказать, в деталях, как мы здесь пьянствуем? Или хоть Пушкин твой? – обратился Спиридонов к Петрову. – Нет, никто бы не написал. Слишком реалистично. И не возвышено. Я бы даже сказал не художественно. Более того – оскорбительно! В классе русского языка и литературы с преподавателем русского языка и литературы пить водку в присутствии таких уважаемых людей. Скажите, ну как обличить в художественную форму пьянство под предлогом встречи. Или лучше сказать, пьянство как средство провести весело время. Мы же веселиться пришли. Ну не рыдать же от того, что мы стали лысеть, жиреть и хиреть. Веселиться! Всем веселиться. Вносим водкой в наши отношения теплоту. Не было бы водки сидели бы мы сейчас как сычи и вздыхали. Да?
Петров и Иванова задумались и пожали плечами в ответ.
- Не знаете, - сделал заключение Спиридонов. – А я знаю. Я точно это знаю. Раненный Болконский рассуждающий о вечном на поле брани – это красиво, возвышено, по мнению Толстого, а мы с вами – грубо, грязно, не умыто.
- Чего ты к Болконскому пристал? – спросила Иванова.
- А чего бы мне к нему не пристать, - ответил Спиридонов. – Не люблю Толстого и Болконского и всю литературу. Натерпелся я через них. Помните Марью Петровну?
- А как же! - ответил Петров.
- А как она меня в этом самом классе унижала перед всеми, что я бестолочь, не чту духового достояния русского народа, не помните? Так и выразилась – духовного достояния русского народа. Еврейка Марья Петровна, кажется, Гернштейн заботилась о литературном наследии русского народа. Каково вам? Вы-то не помните это, а я помню. Я хоть и делал вид, что мне ее слова как об стену горох, но где-то в глубине души мне было не все равно. Я хотел, как всякий нормальный человек, чтобы меня любили независимо оттого, что там написал Толстой. Не читал и тьфу, я ведь не украл, не убил. Я тогда от злости все 4 тома и прочитал. Только никому не сказал. Прочитал и не нашел ровно ничего, что мою душу тронуло бы. И сейчас не нахожу. Зато знаете, что один из моих многочисленных кошмарных снов, что я не могу выпускное сочинение сдать. Пишу, пишу, пишу о проклятом Болконском и вдруг время сдавать работу, а у меня пустой лист. И я от этого мучаюсь. Брежу. Во сне разговариваю. Оправдываюсь, что я писал, но все исчезло. Хлоп и нету.
- А говоришь, сказать нечего, - обрадовался Петров и хлопнул Спиридонова по плечу. – Молодец! За это надо выпить. Наливаю.
Петров и Спиридонов выпивают, Иванова пропускает.
- Ну что, Иванова, твоя очередь, - сказал Петров и потер от удовольствия руки. – Ждем-с.
- Я что? Я ничего. Вы говорите, рассуждайте. Я за целый день наговорилась вот в этом самом классе. Теперь вы поговорите. Я вам мешать не буду. Интересно вас послушать. Занятный процесс, даже заслушалась.
- Процесс ей занятен, - вдруг заметил Петров. – Мы тут душу на изнанку, а ей это приятно. Всем женщинам, я заметил, процесс занятен, а не суть процесса. Нам результат подавай, а им процесс. Бог, видать, так придумал.
- Процесс, так процесс, - улыбнулся Спиридонов. – Продолжаем процесс наладки, так сказать, дружеских отношений - наливай!
- Так нет, - спохватился Петров.
- Там еще где-то четвертушка была, - со знанием дела сказал Спиридонов будучи самым трезвым из троих. – Как раз еще по одной и свободны. Нам по 100, Ивановой 50.
- Да, - согласился Петров, отыскавший четвертушку, - Пожалуй, и честь надо знать. Только Иванову послушаем.
- Да что меня слушать, - удивилась Иванова и добавила. – Я в последнее время не их перечитываю, - и Иванова указала в сторону тех, без кого, не было бы ее предмета, - а все больше Библию. Вот вам и вся история.
- Расскажи чего там написано, - не отставал Петров.
- Написано, что Ева - это жизнь. Жизнь всего сущего.
- И все? – спросил Петров.
- Хватит, - ответила Иванова.
- Мало, - приставал Петров. – Я это и сам знал. Не интересно.
- Отстань, – вмешался Спиридонов. – Посмотри на стену, - и Спиридонов обвел рукой портреты. - Хоть одна баба на стене висит? Нет, не висит.
- Действительно, - согласился Петров. – Не висит. Не место им там. Эти места уже основательно заняты мужским полом. Это значит, что с Ивановой мы ничего более не требуем. Не требуем, Иванова?
- Не требуем, - подтвердила Иванова.
- Значит – всё! – сделал заключение Петров. - Точка. Допиваем и по домам.
Чокаются, выпивают и начинают собираться.
- А неплохо мы встретились, – сказал как бы сам себе Петров, помогая Ивановой надеть пальто. – Посидели. Без драки.
Выйдя из класса, на полпути к выходу Петров, обращается к Ивановой:
- Дай ключи, забыл кое-что.
Иванова дает ключи, Петров бежит по коридору в класс.
Открыв дверь, Петров подходит к портрету Пушкина и молча грозит ему пальцем. Закрывает дверь и пускается догонять школьных товарищей. По дороге падает, материться, встает и опять бежит.
- Нашел? – спрашивает Иванова Петрова.
- Не знаю, - отвечает Петров, задыхаясь. – Нет еще. Но обязательно найду. Вот увидите. Клянусь. Встретимся в следующий раз, вы меня спросите: «Нашел?», а я отвечу со спокойной совестью: «Нашел».
- Не найдешь, - замечает Спиридонов. – Ростом не вышел.
- Это мы еще посмотрим, - весело ответил Петров.
Выходят на улицу, громко громыхая пустыми бутылками. На улице свежо. Все смотрят на звездное небо.
- Смотрите! Падающая звезда! – замечает Иванова и тычет пальцем в небо.
Втроем смотрят на метеор, оставляющий за собой хвост, быстро тающий в небе. Каждый судорожно вспоминает свое заветное желание и, отыскав его где-то в помутневшем от водки сознании, загадывает его, мало веря, что сбудется.