Ветер пробирал до костей и все-таки увел в сторону. Волк сбился с дороги, он давно это чувствовал, однако упрямо шел вперед и вперед, слегка покачиваясь на обледеневших от налипшего снега лапах. Вокруг завывала пурга, снег слепил глаза, и хотелось куда-нибудь под развесистые еловые лапы, где сейчас тепло и спокойно. Еще недавно он бы так и поступил – забился поглубже, свернулся калачиком, и закрыл бы глаза, дожидаясь, пока стихнет ветер. Но голод… Ох, этот голод! В брюхе так завывало, что непослушные лапы все равно несли вперед и вперед – лишь бы поближе к человеческому жилью – туда, где, если подкрасться осторожнее, всегда найдется, чем поживиться.
Самому себе он сейчас казался глупым противным зайцем, годным лишь на то, чтобы бестолково гонять по лесу, вытаращив глаза. Волк сглотнул. Он не отказался бы поймать такого вот зайца… Когда кругом сугробы, это не так сложно – никакая шустрость этого противного создания не поможет, несколько хороших прыжков, и он у тебя в зубах… При мысли о добыче в брюхе вновь отдалось голодной резью, и волк пошатнулся. Он недолго постоял, зажмурив глаза и приходя в себя, а потом снова побрел вперед.
Как же хотелось есть, и как он не любил такую вот зиму, когда кругом вьюжит, запахи путаются, а потом и вовсе пропадают, так что ни о какой охоте не стоит и думать. Конечно, если бы не метель, он давно нашел, чем поживиться. В конце концов, можно наплевать на гордость и поймать какую-нибудь мелочь, но сейчас даже такой гадости как мышь-полевка не разрыть. Снег. Кругом только снег, снег, снег…
И хочется есть…
Волк уже понял, что деревня, где он собрался раздобыть себе пищу, осталась совсем в другой стороне. Да и ладно. Рано или поздно он все равно почувствует запах человеческого жилища. Где человек, там и добыча. А добыча – это жизнь.
Впереди что-то промелькнуло, и он остановился, с трудом вглядываясь в темноту. Снег слепил глаза, и он не выдержал, опустил голову. Показалось. Наверняка показалось. Ну кого в такую пургу понесет без нужды с насиженного места?
Чего бы ему сейчас хотелось? Какой добычи? Все равно. Он понял, что действительно все равно, лишь бы утихло это противное урчание где-то там, внутри него. Волчья шкура не грела, в голове было совсем пусто, и не давало покоя желание съесть хоть что-то и завалиться спать.
Волк на всякий случай лизнул снега, но это не помогло. Противная холодная влага пробрала до самых костей, а голод разыгрался еще больше, и он насколько мог прибавил ходу.
Умеют же люди находить себе теплые берлоги, где рядом полным-полно всякой добычи, – думал он на ходу. Странно, что за всю свою жизнь, он ни разу не встретил в лесу ничего подобного сооружениям, в которых обитает человек. А ведь не первый год на Земле живет, много чего повидал. Несколько раз даже попадал в облавы, еле ноги от охотников унес.
Воспоминания о палящих где-то за спиной ружьях, и о том, как мерзко брехали при этом собаки, выдавая его с головой – а ведь родня, пусть не совсем близкая, а родня, – разогнали кровь, и волку даже стало немного теплее.
Вот ведь какое странное создание, – размышлял он, проваливаясь по самое брюхо в снег, – живет рядом с добычей, а сам ей не пользуется, и других к ней не подпускает. А вот попади в лес, не упустит случая задрать какую-нибудь дичь. Про дичь он это знал точно, сам не раз наблюдал в отдалении, как собака появлялась в лесу с человеком, и вскоре тащила в зубах добычу, послушно отдавая ее человеку, даже не предприняв попытки попробовать… Чем же таки необыкновенным должны кормить в берлоге человека, если на воле у собаки совсем нет искушения куснуть свежатинки?
Неожиданно под передними лапами оказалась пустота, и волк кубарем покатился вниз под овраг. Показалось, что где-то рядом раздались гром и молния.
«Человек! Стреляет из своего дурацкого ружья», – пронеслось в голове у волка, и он стремглав помчался наутек, не разбирая дороги. Бежать было трудно, нападавший снег сковывал лапы, приходилось делать большие прыжки, и очень скоро волк совсем выбился из сил. Он остановился и прислушался.
Тихо. Совсем тихо. Только завывание пурги.
Откуда здесь человек? И следов-то никаких нет. Волк расслабился и несказанно удивился своему недавнему страху. Конечно, человеку нечего делать в этом овраге. Ему самому-то, волку, здесь не место. Он хочет в тепло – туда, где есть покой и еда. Вернее, сначала еда, а потом покой.
Если не бежать, то даже по такому густому снегу идти было вполне можно. Он умел терпеть. Он всю жизнь только тем и занимался, что терпел и терпел, изредка переживая минуты триумфа, когда было все – удача на охоте, уважение других волков и восхищенные глаза волчиц. Но вокруг него никогда не копошились эти маленькие неуклюжие создания, которых он мог назвать своими волчатами. И не глядели при этом из норы преданные глаза его волчицы. Так сложилось. В минуты славы он хотел разделить свой успех слишком со многими, а когда было плохо, тогда никто не проявлял к неудачнику интерес. Плохо было чаще. Почему-то его талант охотника проявлялся слишком редко. Хотя сам волк думал, что это дичи в их лесу не так много. Вот как сейчас. Можно быть сколь угодно прекрасным охотником, но ловить в этом лесу нечего. Лишь только уныло брести по заснеженному оврагу и надеяться на чудо. А есть ли оно, волчье чудо? Если есть, то почему бы сейчас не выскочить прямо к его носу зайцу, а лучше двум. Или трем.
Волк стал размышлять – успел бы он поймать сразу трех зайцев, и на время забыл о том, что ему холодно, и давно не везло на охоте, сейчас вообще сбился с пути, причем безнадежно, и даже не представляет, куда выведет его эта дорога. Вдруг навалилась усталость, и он понял, что не может идти дальше, что если сейчас не отлежится, хотя бы немного, то ему не по силам будет не то что схватить за загривок добычу, но даже дойти до человеческого жилища. Он собрался силами, вскарабкался по крутому склону вверх и добрел до ближайшей березы, рядом с которой торчали голые палки кустов.
«Всего на чуть-чуть, – повторял про себя, долгожданно сворачиваясь калачиком, волк. – Только переведу дух и дам отдохнуть лапам. Просто немного полежу и пойду дальше».
Но сознание проваливалось куда-то далеко-далеко, и силы безнадежно оставляли его… Лишь только чуткие уши слушали все, что происходит вокруг. Однако кроме завывания вьюги даже они ничего не улавливали. И волк провалился в сон!
Очнулся он когда было совсем светло. Еще даже не открыв глаза, волк почувствовал, что метель стихла, и откуда-то издалека, еле уловимо, но все же долетал волшебный запах человеческого жилища. Все-таки чутье его не обмануло! Он шел в правильном направлении. Вот только слишком долго спал, а белым днем незаметно подобраться к человеческой берлоге почти невозможно. Но не зря же он считал себя удачливым охотником, который, если захочет, может все.
«Ухвачу добычу, все сам не буду есть, утащу с собой, и поделюсь с какой-нибудь волчицей. Тоже, небось, голодная сейчас сидит, – вдруг почему-то подумал он. – Съедим вместе. Потом опять отправлюсь на охоту. А по весне волчата пойдут. Хватит уж одному-то, действительно…»
Место, где обитал человек, показалось неожиданно. Вроде бы и не было ничего, и вдруг раз – вот оно. Правда, посреди голого поля, трудно подступиться.
Волк сидел в отдалении и старательно прислушивался и принюхивался. Собаки есть, и не одна. Он даже не расстроился этому обстоятельству. Ну есть и есть, странное дело, если б не было. Зато явственно ощущался запах скотного двора, где, если будет сопутствовать удача, он покажет себя настоящим охотником. Волк повыше поднял голову и аккуратно повел носом, пытаясь понять, откуда дует ветер. Ага! Надо зайти с другой стороны, чтобы собаки не учуяли его приближение. Нас, знаешь, хоть и не кормят за просто так всякой вкуснятиной, но тоже не проведешь. Волк взбодрился. Шерсть на загривке стояла дыбом, глаза горели. Он наконец почувствовал настоящее дело. Пора, пора уже себя проявить… Снег, который бесконечно лепил все последнее время, сейчас был как никогда кстати – волк утопал по грудь, зато был почти не виден со двора. Ветер дул в глаза и приносил умопомрачительные запахи – предстоящего поединка, смертельной опасности, но и добычи. Волк живет ради добычи, он не может существовать на цепи, и ждать, когда кто-то бросит кусок пожирнее. Он обязан все взять сам. Ветер свободы, охоты и риска кружил голову.
Сейчас…
Уже скоро.
Он покажет, что такое настоящая охота.
Через забор даже не пришлось перепрыгивать – внизу вдруг обнаружилась внушительная дырка.
Вот и славно, значит, убежать с добычей в зубах будет еще проще. А там уж в лес собаки не сунутся, побоятся. Там он хозяин.
Прижавшись к самой земле, волк осмотрел двор. Вон они, мерзкие, лежат около своей будки и ухом не ведут. Кажется даже на цепи, еще лучше. А дверь в хлев слегка приоткрыта. Безусловно, ему сегодня сопутствует удача!
Волк неслышно выпрямился и в несколько прыжков оказался внутри хлева.
Добыча!
Сколько же здесь добычи!
Он, не раздумывая, бросился к первой же, ближайшей, овечке, которая даже не успела испугаться, но промерзшие за ночь лапы не послушались, и поехали на чем-то склизком. Он даже не успел толком понять, что произошло, как задел, падая, какую-то табуретку, или лавку, не это было главное. Загремело и покатилось в сторону пустое ведро, тут же хлев заполнился тревожным гулом его обитателей, и почти сразу же распахнулась дверь на улицу, откуда вовсю слышался злобный лай цепных псов.
Волк затравленно заметался по сторонам. Надо бежать!!! Бежать, бежать! Человек не рискнул стрелять в него сразу, опасаясь, видно, попасть в кого-то из домашних животных, и это промедление спасло жизнь. Волк нырнул в неизвестно кем сделанный подкоп у стены, нещадно ободрав спину – лаз был предназначен для кого-то поменьше, и задал стрекача. Сзади рванули в погоню собаки, и одна даже успела схватить его за ляжку. Потом раздался выстрел, в боку отозвалось огнем, волк на бегу взвизгнул, перекувырнулся, однако не остановился и продолжал нестись вперед, не чувствуя боли.
Собаки отстали. Как могут эти противные создания считаться нашими родственниками? – успел в очередной раз удивиться он на бегу.
Еще слышались выстрелы, но они уже были для него не опасны.
В лесу волк остановился. Ничего себе – сходил на охоту. Правый бок нещадно кровоточил и болел. Так, что даже отступило постоянное чувство голода. Однако волк не стал уходить далеко в лес. Он подобрался к самому краю и свернулся калачиком так, чтобы было видно человеческое жилище, где с ним обошлись столь неласково. Оттуда еще слышался тревожный собачий перебрех.
«Раньше надо было лаять, ишь, выслуживаются теперь», – с обидой подумал он.
Конечно, он сам во всем виноват. Ладно бы его подкараулил человек, или сторожевой пес, а то ведь поскользнулся на овечьем навозе. Хорошо, никто не видел такого позора. Еще обиднее было уходить куда-то еще, искать добычу в другом месте. Но здесь хозяева будут настороже, так просто ему не подкрасться больше.
Снег с той стороны, где рана, стал красным от стекающей крови. В голове мутилось. Хватит ли у него сил в таком состоянии еще раз попробовать пробраться на скотный двор? Ему повезло, что человек сначала не стал в него стрелять, а потом промахнулся, почти промахнулся. Бок – ерунда. Еще не такие раны заживали. Но в другой раз так же вряд ли может повезти.
Волк закрыл глаза и представил, сколько же там было добычи… Нет, ради этого стоит рискнуть еще раз.
Смеркалось, и довольно быстро.
Вновь начала разыгрываться метель, но на сей раз он ей радовался. Метель – это к удаче охотника.
Далеко впереди в окошках людского жилища зажегся свет. Он был очень далеко, но волку почему-то было тепло от него. Этот свет сулил ему много неприятностей, а может даже роковых неприятностей, но он дарил надежду. Даже если сегодня охота опять не удастся, он никуда не уйдет. Он будет любоваться этим светом в далеких окошках до тех пор, пока надежда не перерастет в волчье чудо. Ведь если есть на свете волки, значит должно быть и какое-то чудо именно для них…
В темноте кровь на снегу стала совсем неразличима, а голод неожиданно отступил. Волк лежал, положив голову на лапы, и смотрел на мерцавшие в темноте окна. Пока есть этот свет, и он к себе манит, волк будет жить, и его время не прошло. Он это знал точно.