Этот горький праздник Победы. часть2. Засада

Геннадий Бородулин
                Засада.

 Легкое позвякивание посуды на кухне навеяло на него воспоминание о том, как в том, далеком сорок третьем, его Семена, перед строем их разведвзвода, материл Михаил. Материл сочно, со вкусом, за ложку, что бренчала в его котелке при прыжках на месте. Материл, представляя себя опытным, неоднократно ходившим за линию фронта, разведчиком. Не знал он тогда, что Михаил так же, как и он  сам идет в тыл врага впервые. И только уже тогда, когда их взвод, замерев, залег на исходном рубеже, услышал он, как старший сержант Иващенко, вполголоса выговаривал Михаилу: - Ты, слышь младшой, ты сегодня не надумай командовать. Ты ко лучше приглядись, как старшина это делать будет. А то не ровен час, всех нас угробишь. А, жить оно хочется.
 Мишка тогда недоуменно посмотрел на него, и хотел, было возразить, но сержант уже по-другому, с угрозой сказал: - Не ерепенься пацан! Не то, так недолго и назад не вернуться. Пуля она сам знаешь – дура. Невзначай и зацепить может.
 И чуть позже, уже мягче добавил: - Находишься еще командир, ой, сколько находишься, а пока поучись, присмотрись хорошенько, чтоб первая ходка не стала последней.

 Они удачно тогда сходили. Благодаря плотному  туману и долгой осенней ночи, незаметно прошли по оврагу на стыке двух немецких дивизий. Взяли «языка» и с рассветом вернулись назад. Только утром выяснилось, что «языка» они взяли не того. Унтер-офицер оказался из отдела пропаганды Геббельса, всего день назад прибывшего на передовую, для поднятия боевого духа у поникших духом немецких солдат.
Кроме «Heil Hitler» ничего вразумительного от него добиться не удалось, даже командиру роты. После чего последовал новый приказ: - «Взять нового языка»
 И опять, как прежде, но только сутки спустя, в полной темноте их разведгруппа бесшумно просочилась в лощину знакомого оврага. Сорокалетний старшина Васильев, который восемнадцатилетнему  Семену казался непомерно старым, неслышно шел впереди. По знаку его поднятой вверх руке, все шесть человек затаив дыхание, замирали на месте. Замирали, словно дикие звери в стае, слушаясь своего вожака. И старшина, подобно тому, вслушиваясь в тишину и вглядываясь в темноту ночи, не быстро, но уверенно вел их вперед.
 Они вышли к началу оврага и остановились. По его расчетам, они уже миновали стык  немецких дивизий, и потому поднявшись в полный рост, группа стремительным броском бросились через открытый промежуток  поля к знакомой опушке леса. И только тогда, когда казалось, что опасность
миновала, неожиданно справа и слева от них ударили пулеметы из фашистских траншей, затем, по-сучьи, остервенело и злобно, словно захлебываясь в своей ярости, застрочили немецкие «шмайссеры». И лишь потом, минуту спустя, завыли, захлопали негромкими разрывами мины, выпущенные с правого фланга немецкой обороны. 

 Близкий разрыв одной из них начисто снес вместе с каской голову старшины Васильева.
Семен впервые своими глазами так близко увидел смерть. Увидел, как обезглавленное тело старшины, сделав еще добрый десяток шагов, рухнуло на землю. И ладони его, широкие, заскорузлые, крестьянские ладони, словно прощаясь, тяжело легли за холодную белорусскую землю.
 Затем, краем глаза, он увидел того самого сержанта Иващенко, который, не понимая произошедшего, бросился к обезглавленному старшине, и тут же был сражен длинной пулеметной очередью с правого фланга. Сержант упал тихо, он даже не упал, а как-то нехотя присел наземь, а потом завалился на бок, рядом с тем с кем дружен был с первых дней войны.  Обхватив голову руками, Семен упал лицом в холодный, пахнущий прелью песчаник, и затаился. Поверх него с визгом проносился несущий смерть свинец. Мыслей не было. Ничего, кроме ожидания смерти не было. Но затем, словно ниоткуда возник в его сознании их небольшой двухэтажный кирпичный дом на 1 Коммунальной улице. И голос, громкий голос мамы: - Сема, уже поздно. Иди домой!
Ох, как хотелось бы ему сейчас быть дома! Хотелось, как никогда наверное! А, мамин голос звучал и звучал в ушах, призывая его вернуться домой, перекрывая посвист немецких пуль и близкие разрывы минометных мин.
Из того - явственного ощущения родного двора его вернул в действительность голос взводного: - Рядовой Прокопчик!
Он оглянулся назад и в отсветах низко летящих трассирующих пуль, увидел серое от волнения и грязи лицо комвзвода младшего лейтенанта Кибисова.
- Вы живы? Рядовой Прокопчик, я вас спрашиваю, вы живы?
- Жив товарищ младший лейтенант, - негромко ответил он.
- Что делать будем? – как-то не по-уставному спросил командир.
Семен недоуменно посмотрел на командира и сказал: - Не знаю.
- И я не знаю, - с мальчишеской непосредственностью произнес Михаил.
Семен, не отводя взгляда от младшего лейтенанта, сказал: - Командира убило. И вдруг спохватившись, скороговоркой произнес: - Извините, товарищ младший лейтенант, старшину Васильева убило.
- Видел, - не обращая внимания на оговорку Семена, произнес лейтенант. Он немного помолчал, и добавил: - Всех, похоже убило. Пока мы с тобой вдвоем живы.
 Тем временем фланговая стрельба с обеих сторон фашистов утихла. Посчитав, что в живых никого не осталось, они прекратили огонь.
- Затихли то вроде фрицы, товарищ командир, - негромко произнес Семен.
- Затихли, - подтвердил младший лейтенант.
- Сейчас сюда придут, - тихо и обреченно выдохнул из себя Семен.
- Сейчас не придут. Побоятся. А с рассветом придут непременно. Так, что до рассвета времени для нас  еще немного есть, - не очень уверенным голосом произнес командир.
- А до рассвета, что делать будем, товарищ лейтенант? – теперь уже в свою очередь спросил Семен у командира.
- Отходить надо Прокопчик, отходить. Но только тихо, ползком. Я впереди, а ты следом за мной, - последовал ответ командира.
 Они развернулись в сторону недалекого оврага и по-пластунски поползли обратно в лощину. Семен полз в полуметре от сапог младшего лейтенанта. Полз, стараясь не отстать и не сбиться с взятого тем темпа. Внезапно командир прекратил движение. Не ожидавший этого Семен, ткнувшись головой в подошву сапога, сдавленным голосом спросил: -  Что там, командир?
- Не пойму Прокопчик, - также тихо ответил ему младший лейтенант, и погодя добавил: - Кажись наши.
- Где? – поинтересовался Семен, оползая командира справа.
- Вон, - протягивая в сторону руку, указывая на небольшой бугорок с двумя размытыми в темноте вершинами, сказал Кибисов.
Семен внимательно посмотрел в ту сторону, куда указывал командир, и произнес: - Ей богу командир, ничего не вижу. Бугор да бугор. Не люди это вовсе. Показалось вам.
- Да нет же Прокопчик, нет! Люди это! А, так как кроме нас здесь никого не было, значит это кто-то из нашей группы. Давай подползем поближе. Мне даже показалось, что там кто-то шевелится.
Все так же ползком они направились в сторону странного бугорка.

Тот едва различимый в темноте ночи бугорок и вправду оказался телами двух бойцов их разведгруппы. Ничком, словно молясь, уткнувшись головой в сухую, уже полегшую траву, стоял на коленях замыкающий их группы ефрейтор Подопригора. Клочья мокрой от крови ваты торчали из его видавшей виды телогрейки. А рядом,  свернувшись в клубок, лежал рядовой Петров. В неверном свете то появляющейся, то скрывающейся в облаках луны лицо его было спокойным и чистым. И даже не верилось в то, что он мертв. Казалось, что и не убит от вовсе, а просто заснул. Что стоит только потрясти его за плечо, как он, открыв свои ясные голубые глаза, по-волжски налегая на протяжное «О», скажет: - Почем разбудил то зря?
 Но нет, не было нужды беспокоить ни рядового Петрова, ни ефрейтора Подопригору. Они не спали, они, скорее всего даже не поняв того, что произошло с ними, ушли из жизни добрых тридцать минут назад 
 Подобно мертвому ефрейтору младший лейтенант уткнулся головой в сухую траву. Плечи его сотрясала крупная дрожь, а сквозь глухие стоны Семен с трудом различил тихие слова: - Положили, всех положили. А сделать так ничего и не сделали.
- Товарищ командир. Товарищ командир, - Семен потряс младшего лейтенанта за плечо.
- Не надо так. Вы ж не виноваты. Вы ж говорили, там - в землянке старшине, что не надо опять идти оврагом. Я слышал. Я могу подтвердить, - произнес он, глядя в содрогающуюся спину своего командира.
- Кому подтвердить Прокопчик? Кому! Им что ли. Он кивнул головой в сторону мертвых бойцов группы.
- Им рядовой уже ничего не нужно. Мне нужно было настоять на своем. Как бы там не было, я командир взвода, и я должен был руководить разведкой, а не старшина Васильев.
- Не товарищ командир. Я к тому, что как назад придем. Я подтвержу, что за вами вины нет.
- Ни к чему это рядовой. Ни к чему. На мне вина, и будет лежать на мне до конца жизни.
 Он замолчал, но вскоре изменившимся голосом твердо сказал:
- Рядовой Прокопчик, возьмите автомат Петрова, а я возьму оружие Подопригоры.
- Есть товарищ командир, - произнес Семен и потянул за ствол  ППШ придавленный телом Петрова.
Автомат не поддавался. Заметив, что этому мешает все еще перекинутый через плечо Петрова ремень, Семен осторожно начал переворачивать убитого на другой бок. Освободив автоматный ремень, он еще раз глянул в лицо мертвого товарища, и отпрянул назад. Один глаз Петрова открылся и в этот, уже неживой глаз, словно немо спрашивал: – «Ты зачем Прокопчик берешь мой автомат?»

 Через сотню – другую метров пологая лощина круто переходила в овраг. Здесь можно было подняться на ноги и передохнуть.
- Послушайте Прокопчик, а как вас зовут? – неожиданно спросил младший лейтенант, приваливаясь спиной к крутому склону.
- Меня? – удивленно переспросил Семен, и, не дожидаясь повторного вопроса, ответил: - Семеном. А, во дворе и в школе все Сенькой звали, - непонятно почему поведал он лейтенанту.
- А, меня Михаилом, - негромко сказал младший лейтенант, глядя на Семена.
- А, я знаю товарищ командир, знаю, - радуясь его доверию, произнес он.
- А, коль знаешь, то давай на «ты». После таких передряг, как сегодня, я думаю, нам можно и на «ты». 
- Хорошо Михаил, - стесняясь непривычного обращения к командиру, сказал Семен. 
- А родом ты откуда?
- Я с Лиозно. Это здесь рядом. Совсем рядом, - сдерживая волнение, пояснил Семен. Он проглотил возникший было комок в горле, и с грустью сказал: - Только там еще немцы.
- Не горюй Семен. Мы их оттуда вышвырнем, очень скоро вышвырнем.
- А, я Миша слышал, что засели мы тут. Что немцы в районе Витебска, какой то вал оборонительный соорудили. И что взять его невозможно.
- Не поможет, никакой вал им уже не поможет. Погоним мы их Сема, до самого их гадюшного гнезда, до Берлина погоним. Так, что готовься, скоро дома будешь.
Семен согласно покачал головой.
- Так то оно так. Только бы нам отсюда выбраться, - со слабой надеждой в голосе, сказал он Михаилу.
- Выберемся Сеня! Непременно выберемся. Давай собирайся, - сказал Михаил, и поднял лежащий на земле автомат Подопригоры.
- Пошли, коротко сказал он, забрасывая оружие за спину.
- Подожди Миша.
- Что еще? – недовольно спросил младший лейтенант.
- Надо было бы ребят прихоронить. Не по-людски, как-то получается.
Шагнувший в сторону Михаил остановился.
- Нельзя Семен, нельзя.  Времени совсем мало осталось. Скоро светать начнет, проскочить не успеем. Да и шуметь тоже нельзя. Фрицы заслышат – огонь откроют, - сказал он.
Семен угрюмо молчал.
- Ну, что же ты, Семен?
- Вы командир идите, а я не пойду, пока ребят не похороню. Спрятать их надо, чтобы немцы над ними, над мертвыми не изгалялись.
Михаил замер в растерянности. Этот рядовой, такой же молодой, как и он сам, заставил его своими простыми словами изменить понятие о смерти, к которой он – Михаил уже начал привыкать и воспринимать, как нечто обыденное.
 Он глянул на Семена, который набычившись, неподвижно застыл на месте, и сказал: - Ты думаешь, что я не понимаю, что надо. Понимаю! Но каждая минута, проведенная нами здесь, на этом месте, уменьшает наши шансы остаться в живых.
- Я не пойду командир, - упрямо, с обидой в голосе, тихо сказал Семен.
- Ну, ты и упрямый, - удивляясь и одновременно радуясь упрямству и твердости Семена, сказал Михаил, и, подчиняясь настойчивости рядового, добавил: -  Черт с тобой, пошли.
Они поползли вверх по лощине к тому месту, где оставались тела их погибших товарищей.

 Петров лежал на спине в том же положении, в котором его оставил Семен. Его одиноко открытый глаз был устремлен в начинающее сереть на востоке небо.
- Ты прости браток, - прошептал он, пытаясь ладонью прикрыть непослушное веко мертвого товарища. Но уже начавшая остывать плоть не хотела повиноваться.
«Ладно, потом», - подумал про себя Семен, прилаживаясь снимать с пояса саперную лопатку.
- Ты чего Прокопчик, охренел! – услышал он громкий шепот младшего лейтенанта.
- Давай его в овраг тащи, где мы были. Там закопаем, - приказал Михаил и, ухватившись за ворот телогрейки, потащил грузное тело Подопригоры вниз по склону. Следом за ним, тяжело пыхтя, свой нелегкий и скорбный груз потащил Семен.
 Найдя подходящий обрывистый склон оврага, Семен с Михаилом, поочередно орудуя лопаткой, бесшумно выкопали в песчаной почве небольшую нишу; куда и положили тела погибших.
- Все Семен, - произнес Михаил, вытирая рукавом пот со лба, и чуть повременив, добавил: - можно закапывать.
- Погоди трошки, - сказал Семен, которого все еще беспокоил открытый глаз Петрова, - Я ему глаза прикрою. Он наклонился в вырытой нише и, нащупав пальцами, лицо солдата, попытался закрыть непослушное веко. Рука его непроизвольно соскользнула на открытую шею Петрова, и Семен пальцами нащупал на шее убитого шнурок.
«Как же это он перед выходом медальон не сдал» - мелькнула мысль. Он потянул шнурок, чтобы сорвать медальон, но неожиданно для себя нащупал маленький нательный крестик. Отбросив, словно от горячего, назад руку, он тихо произнес: - Миша, а что Петро в Бога верил?
- Ты с чего взял?
- Так крест у него на шее, маленький такой.
- Ну верил, так верил. Нам с тобой какое дело. Давай Семен прикапывай, светает уже.

 До выхода из оврага оставалось еще добрых полкилометра, когда Михаил, привлекая к себе внимание, подняв вверх руку, и остановился. Замер на месте и следующий в шаге от него Семен.
- Все Сеня, дальше идти нельзя. Светло, - осматриваясь по сторонам, сказал Михаил.
 И действительно, ночная мгла незаметно растворилась в серых неясных еще предутренних сумерках. Впереди, если напрячь зрение, уже можно было рассмотреть конец оврага и устье пересохшего овражного ручья, что впадал в небольшую извилистую речушку, не имеющую названия. Там – от русла этой речушки на глубину от ста до двухсот метров, лежала ничейная земля. А за ней сразу передовая линия наших окопов.
- Жалко, что не успели до своих добраться. Правда, Миша?
Михаил согласно кивнул головой.
- А, что делать будем? – продолжал допытываться Семен.
- Спрячемся где ни-будь до темноты, а там к своим.
- Сховаться хорошо бы. Только где?
Михаил еще раз внимательно осмотрелся.
- А, вот. Смотри, чем тебе не укрытие, - он показал на подмытый талыми весенними водами берег ручья.
- Сами под берег. От глаз чужих бурелома да валежника накидаем, и спи себе спокойно до ночи.
- И точно командир, точно! Хорошая хованка получится.
 Им понадобилось меньше четверти часа, чтобы соорудить для себя убежище на день. По правую сторону оврага их скрывал от чужих глаз нависший пласт земли. С левой же стороны не совсем надежно, но все же укрывали собранные по дну оврага валежины да сучья кустарника с редкой осенней листвой.
- Совсем рассвело, - произнес Семен, прикрывая последним, целиком срезанным кустом лаз в укрытие.
- Ну и хорошо. Будем отдыхать Сема, за ночь то набегались.
- Точно командир. И набегались и наползались, - согласился Семен, укладываясь на уложенные поверх земли ветки.
 Несмотря на тяжелейшие испытания, выпавшие на их долю этой ночью, разведчики не заснули. Натянутые до предела нервы не давали уставшим телам расслабиться.
- Эх, хорошо бы сейчас с  чайку с устатку, а командир, - радуясь отдыху, произнес Семен, блаженно прикрывая глаза.