ХХI век
(зарисовка с натуры).
Растрепанное вечернее небо - как старая декорация.
Темнеет. Народу мало. Бегущие огни реклам.
- Я, наверное, еще загляну в ресторан, - сказал молодой
человек Михаилу Петровичу.
- Да? Ну ладно, я в гостиницу. - отвечал тот, поправляя
галстук, - Адье, молодой человек!
Он повернулся, тяжело опираясь на палочку прошел, чуть
прихрамывая, два шага, потом несколько раз перевернулся через
голову, легко и беззвучно, как наполненный воздухом - и, едва
касаясь земли, покатился вдоль улицы, сопровождаемый окурками,
пылью и палой листвой. Трость летела за ним, вращаясь и
задевая о мостовую.
- Михаил Петрович! - крикнул ему вслед молодой человек, -
сигареты обронили!
Тот на лету махнул рукой - и скрылся за поворотом.
Молодой человек неспешно дошел до входа, отворил тяжелую,
видавшую виды дверь, поднялся по ступеням. Скоро он сидел за
столиком почти в центре зала, лениво ковыряя вилкой салат.
Рядом стояла рюмка с чуть тронутой мадерой. Женские голоса. "А
ведь самое страшное, - вдруг подумал он, - это женские
голоса", - и ему стало грустно. Ему было грустно весь вечер.
Весь вечер он не мог отделаться от чувства, что все это уже
было - и этот зал, и шум, и звон тарелок; он меланхолично
повторял про себя: "Ночь, улица, фонарь, аптека..." Несмотря
на депрессию, взгляд его был осмыслен и точен.
А затем появился новый, страшный своей неожиданностью
звук. Перекрывая весь ресторанный гул, стук посуды, скрип
ножей, женские голоса - да, и женские голоса тоже - раздался
грохот, подобный горному обвалу. Посыпались кирпичи, в воздух
поднялась пыль, оторванный карниз закачался на одном гвозде. В
проломленную стену всунулась огромная, в два человеческих
роста, голова с закрытыми глазами. Какой-то джентельмен с
оскорбленным видом встал из-за столика, забросанного кирпичами
- и отряхивал пыль с обшлагов костюма. Страшная,
нечеловеческая голова застыла в проеме.
Молодой человек медленно поднимался, холодея. Он
беспомощно обводил взглядом зал ресторана, укрытого клубами
дыма, словно вуалью; как сквозь сон различал он крики, смех и
звон тарелок. Руки его непроизвольно мяли салфетку. "Боже, -
думал он, - ведь он сейчас поднимет веки!" - каждый раз после
этой фразы в его мыслях возникала глухая рваная черная пауза.
Время словно остановилось. Смутно белели в полумраке
чьи-то лица. "Вася, - слышался визгливый пьяный женский голос,
- Васенька, а закажи Камаринскую!"