А день выдался хлопотным. На восходе солнца люди потянулись на капище, за городские ворота, где кругом стояли истуканы наших богов. Некоторые из них, любимые и почитаемые, были увешаны гирляндами цветов и завалены грудами пахнущей еды, вышитыми полотенцами, бусами, тряпичными куклами, и всякой ерундой, богам, я уверен, безразличной, но ценимой людьми. Так уж боги распорядились, приносить в жертву то, что дорого. А иначе какая же это жертва. Поэтому я вел в поводу моего коня по имени Вишневый, того самого, так славно послужившего мне вчера, любимого, молодого еще жеребца цвета темной крови.
Потом хоронили погибших словен. Пылали жаркие бездымные костры над рекой, а в кострах, туго завернутые в холстину, лежали мои воины, отдавшие жизнь за черные варяжские ладьи. И было их двадцать два. Много? Мало? Что за глупый вопрос. Старею.
Потом мы с Хватом, с Карном и с другим моим сотником по имени Лидул рассматривали добычу. Оружие убитого мною варяжского князя лежало отдельно, на цветном тканом половике, и я впечатлился замечательной работой, тугими перекрученными звеньями кольчуги, золотой и серебряной насечкой, красотой и убийственной мощью широкого лезвия меча. Драгоценными камнями в рукояти...
Хват подошел, поцокал языком, одобрительно поковырял пальцем золотой обод венца шлема. "Преотличная вещь," - сказал он как бы про себя, и я сразу предложил ему: "Хочешь, возьми себе," хотя имел на тот шлем совсем другие планы, но Хват испуганно отказался: "Что ты, княже, как можно. Это мне не по чину. Княжеского достоинства вещь." А значит не мог я отдать такое оружие Хендару, при этом не обидив других своих людей. Эх, Хендарка, был бы ты мне и вправду сыном! Как бы я тебя избаловал, самым лучшим оружием, бесценными лошадьми, богатыми одеждами из парчи и бархата! Ну, да не судьба.
Награды раздавались на пиру, начавшемся как всегда чинно, под сонливые напевы гусляров, с женщинами за столом и достойными неспешными беседами. Оана сидела по мою левую руку прямая и строгая, в серебристом уборе и с серебряными же подвесками у висков, чудо как хороша. Настало время, я сжал под столом ее руку, прошептал: "Спасибо, иди," и она поднялась и вышла из залы, а следом за нею вышли и остальные женщины. И тогда гусляры ударили по струнам и заиграли что-то развеселое, возможно и похабное, а слуги принесли еще меда и стало весело. Но я знал, что настоящее веселье начнется тогда, когда уйду я. Так и при моем отце было, а после меня... По правую руку от меня сидел Карн, оживленный, довольный и пьяный в меру. Я поискал глазами Хендара и насилу нашел его, сидящего в самом конце стола. Он ни с кем не разговаривал, ел мало, смотрел в стол, и, казалось, своим присутствием на пиру тяготился.
Наконец я встал, махнул рукой гуслярам, и все стихли.
"Други мои! Боги даровали нам вчера большую победу. Безжалостный и могучий враг пришел под наши стены! Пришел пo нашу голову, за нашим добром, нашими женщинами и детьми! Нашими! Но мы своего не отдаем! - Я сделал небольшую паузу и заслужил довольный гул и крики "Верно!" как я и знал наперед. Хорошо, дальше. - Мы заплатили дорогую цену. Двадцать два наших брата не сидят за этим столом сегодня. Вечная им слава! Нет большей чести, чем погибнуть в бою, защищая свою землю!"
Я поймал тогда взгляд Хендара, прoчел в нем некоторе волнение и специально, чтобы сделать ему приятное, добавил:
"Враг наш сражался отважно, а значит еще больше славы в такой победе!"
Я положил руку на плечо Карну.
"В награду за вчерашнюю доблесть, - не такую уж, впрочем, и выдающуюся, это я просебя так подумал, - жалую моего верного соратника Карна из Завережья конем арабских кровей и в полной упряжи!"
Бери себе, Карн, золотого моего жеребца, чтоб ты провалился, наследничек. Все захлопали, загалдели одобрительно. Господин должен быть щедрым. А Малый уже внес на большой алой подушке следующий мой подарок и я продолжал:
"Моего отважного сотника Любомира, - по залу прокатился смешок, и я пожалел, что не назвал его Хватом, - жалую боевым мечом, взятым у варяжского князя!"
Хват закачал головой, но меч, конечно, взял и покраснел от удовольствия. Впрочем, Хват, как и я, нового оружия не любил, а значит драгоценный меч нескоро увидит белый свет.
"И наконец, не было бы нам победы, не приди помощь, откуда не ждали."
Трое слуг несли целый ворох оружия. Был там и высокий варяжский шлем с полосками, прикрывающими щеки, и хороший, парный к шлему, доспех черной кожи с блестящими бляшками на груди, и меч в богатых ножнах на расшитом узорами поясе, с синим клинком. Хорошее оружие, хоть и не княжего достатка, но не каждому дружиннику доступное. Сам выбирал.
"Моего дружинника Хендара Эриксона, за проявленную вчера отвагу и смекалку жалую оружием!"
Гул, прошедший по залу, показался мне не то чтобы одобрительным, но скорее недоуменным. Не слишком тебя, выходит, жалуют, сынок.
Хендар принял оружие, поклонился мне в пояс, оглянулся, мучительно краснея, не зная что делать с неожиданным своим богатством. Аккуратно уложил все на пол, снова поклонился и сказал: "Спасибо, князь," так тихо, что я его не расслышал, только прочел по губам. Откуда такое смятение, что его никогда ничем не жаловали? Я даже засомневался в следующем моем шаге, но решение уже было принято и я продолжал:
"Принимай ладьи под свою команду, Хендар. Скажешь Евфимусу что тебе нужно. - И все, пир, не о делах речь. - В честь нашей победы каждого дружинника жалую четвертью серебром!"
Тут уж неожиданностей не предвиделось и крик поднялся вполне приличествующий моменту. Я вообще-то хотел дать пол-гривны, но Евфимус просто выл в голос и говорил, что проклятые ладьи разорят нас вконец. Греческая душа, скаредная.
Но дело свое знает. Пришел ко мне на следующее утро с целыми свитками пергамента, так рано, что я еще и позавтракать не успел, причем в настроении самом склочном. Я усадил его за стол, велел угощаться, он вежливо взял пирог, покрутил в костлявых пальцах, начал угрюмо:
"Приходил Хендар, затемно еще, прямо с постели поднял. Сказал ладьи нехороши, много нужно работы. Вот я тут целый список составил. Такие слова, что я даже сам не знаю."
Я щупал соленые огурцы в миске. Попадались мягкие. Велел: "Прочти," и Евфимус стал читать свой пергамент, и вправду немалый, да с мудреными словами. Я откусил огурец, хороший, с правильным хрустом, подвинул миску Евфимусу, сказал:
"За ладьи уплачено дорогой ценой. Непременно желаю иметь их на плаву, причем как можно быстрее. Все, что нужно Хендару, предоставь. Вели ему решить, что нужно в первую очередь, а без чего пока можно обойтись. Позови старосту, пусть даст мастеровых, да назначит из них главного, чтоб не лезли к тебе с ерундой всякой."
"Позвал уж. Небось сидит у меня в покое, дожидается," - ответил Евфимус с огорчением.
"Ну, так иди, - я вообще с утра не слишком сговорчив, а тут еще докучают глупостями. - Да вели своим помощникам сделать мне карту, чтоб было видно какая деревня мне сколько дани задолжала."
У Евфимуса в терему сидел с десяток ученых людей, скрипели перьями, считали дань, а в другое, тихое время переписывали греческие и латинские вирши. Евфимус велел для чего-то.
"К завтрашнему дню не успеем," - Евфимус поднялся, собирая пергамент.
"А я велел к завтрашнему?"
"Прости князь, не гневайся."
"Ступай, Евфимус, право. Полаемся."
Не мог я допустить, чтобы ладьи гнили на берегу, а потому сам, почти что каждый день ездил не берег посмотреть как идут работы.
А на берегу происходили сразу два события: большая ладья, прозванная Перуном, стояла на песке, и мастеровые мазали ее чем-то пахучим и скоблили ее блестящие борта, в то время как меньшая ладья по имени Лада неуклюжими рывками двигалась по реке, и Хендар, стоявший у руля, орал хриплым простуженным голосом: "Ойн! Тви! Дри!" и что-то еще по-варяжски. Но ясно, что ругался. А когда выпал снег, и берег покрылся тонкой коркой льда, ладьи поменялись местами. Лада, вытащенная на берег, казалась небольшой и красивой, а мощный Перун скользил по воде, словно черный лебедь. Однажды, уже в сумерках, я видел как Перуна вытаскивали на берег, и Хендер в своем черном доспехе легко прыгнул через борт, прямо в замерзающую воду, доходившую ему до бедра. Я махнул рукой, и он подошел, совершенно синий с ледяными сосульками в волосах.
"Как дела?" - поинтересовался я.
"Хорошо, князь. К новой луне будем готовы."
"Как гребцы?"
Хендар чуть усмехнулся: "Стараются, князь."
"Не надо ли чего?"
"Хотелось бы весла новые. Хоть сколько. Я уж Евфимуса просил."
"Нет, тебе лично надо ли что-нибудь?" - спросил я снова, с легким раздражением и Хендар вроде бы растерялся: "Нет, княже, ничего не надо."
Сам того не сознавая, я сбросил с плеч свой плащ, простой шерстяной, бех меха даже, хоть и теплый, подал ему: "Держи," и сразу повернул коня прочь, немного застыдившись.
Если кто с голой задницей, то "ничего не надо" - это не скромность. Это гордыня. Холодная, надменная, варяжская гордыня. Мне хотелось бы, чтобы он меня о чем-нибудь попросил. Я понимал, что никогда этого не дождусь. Поэтому я решил кое-что для него сделать, просто так, без всяких просьб. Причем такое, от чего он отказаться не сможет никак.
По этому поводу я разыскал Хвата, под предлогом разогреться на мечах. Некоторе время мы и вправду покрутились во дворе за бараком, потом я повел его к себе в покой и велел снова рассказать о том, как он купил Хендара в Альдейге.
"Кто там еще был в клетке, помнишь?" - спросил я, выслушав уже известное мне. Хват, рожденный в семье десятника, выросший с оружием в руках, и оттого обладавший удивительными военными свойствами, прикрыл глаза, наморщил темный лоб:
"Всего их там было одиннадцать человек в клетке. Все как один заросшие, бородатые, значит постарше Хендарки будут... Рослые, крепкие, но не думаю, чтоб воины. Как стража в клетку полезла, забоялись больно, прямо в угол все сжались."
"Я вот почему интересуюсь, - начал я. - Хендар скорее всего попал в плен в Алаборге. Хотелось бы мне знать, что сталось с его соратниками. Если кто остался в живых, желаю забрать их к себе. Купить, если придется."
Хват потер ладонью бороду, повздыхал: "Ехать в Алаборг нам не годится. Шпионов если послать?"
В Алаборге лет двадцать назад убили моего отца. И я ничего не сделал, чтобы за него отомстить. Однажды об этом напомнил мне Альдейгский князь, желавший вместе со словенской дружиной брать Алаборг. Я отказал ему тогда – не было денег, не было людей, риск казался слишком большим, разделение сил слишком несправедливым. С тех пор каждый год я думал об этом неуплаченном долге. Каждый год находил новые причины на Алаборг не идти. Шпионов посылал, конечно.
"Может поехать в Альдейгу?" - я стыдился своего нежелания говорить об Алаборге. Поверь, Хват, мне не страшно. Но я не могу вести своих людей на смерть лишь потому, что мне не страшно.
"А хочешь, князь, я спрошу у Хендара про варягов?" - предложил Хват.
"Не нужно. Пойду в Альдейгу. Буду говорить с их князем."
Надменным, черезчур богатым засранцем, считающим себя первым владыкой на всем белом свете. Учить таких, плетью да железом, да огнем.
И вообще, мне крепко не нравилась Альдейга. С ее рабами, рынками, наглыми купцами. С деревянной набережной, где останавливались большие варяжские торговые суда и сбывали оптом свой товар, который перегружали на мелкие Альдейгские ладьи и везли мимо Словенска, дальше, на юг, в земли греческие и персидские. Мимо Словенска. Зачем мне, ниже по реке, большой торговый город? Вовсе ни к чему.
Вода мутной реки плескалась за бортом, убаюкивающе покачивалась палуба. Мы шли под парусом, на котором красная змея обвивалась вокруг черного меча. Я полу-лежал на устроенном для меня ложе и глядел, как Хендар стоял у руля, и тревожился о нем. Потому что черный доспех висел на нем, как на палке. Потому что был он темен лицом, рычал на гребцов по-звериному, и те платили ему дружной, откровенной, сплоченной ненавистью. Потому что все мои попытки с ним заговорить натыкались на стену нервной, угрюмой замкнутости, вызывавшей мое ответное похмельное раздражение. Ну ничего, варяжий сын. Если удастся мне мое дело, ты еще и как со мною поговоришь. Руки мне станешь целовать.
Шли-то мы хорошо, а вот подошли совсем позорно, врезались в берег так, что я чуть на четвереньки не свалился. За такую работу тебя, кормчий, плетью учить надобно, а еще свейский мореход вшивый. Но таким убитым стало его лицо, так торопливо он проговорил:"Прости, княже," так довольно, почти что открыто, скалились гребцы на лавках, что гнев мой куда-то улетучился и я, проходя мимо, бросил ему: "Пустое, Хендар."
На берегу нас встречал княжий воевода с несколькими десятками дружинников, целая армия, все пешие. Мне подвели коня, воевода взял его в повод, и так мы прошли через весь город, показавшийся мне скучным и строгим. Деревьев мало, резьбы на окнах или под крышей и вовсе нет, каждый дом – или склад или барак, да и только. Подъехали к княжьим палатам, где сам князь вышел мне навстречу на крыльцо, причем даже со ступенек спустился. Мы обнялись, троекратно поцеловались в уста, и откуда такой гадкий обычай? Прямо с души воротит.
Альдейгский князь был длинным и нескладным, с узким
лошадиным лицом, а вернее будто бы и вовсе без лица, светлые глаза под белесыми бровями, бледные тонкие губы, неожиданно маленький круглый подбородок. Хоть бы бороду отпустил, что ли. Не растет, поди.
Ужин подали хороший, гуси лежали грудами, колбасы всякие, да целые поросята с яблоками в зубах, огромные истекающие белым жиром осетра с острыми гребнями на спинах. Князь поднялся, сказал приятное обо мне и всем Словенске, все выпили. Особого воодушевления, однако, не замечалось. Настал мой черед и я поднялся.
"Вот уж который год мы живем в мире и добром соседстве и сердечно тому рады. - Примерно равны по силам, вот и стережемся. - Мы благодарим благородного князя Альдейгского за гостеприимство и просим принять скромный наш дар."
Первым вошел Mалый и разостлал на полу персидский цветастый ковер. Следом внесли и разложили на ковре кольчугу убитого мною варяга, само собой отмытую от крови и начищенную ослепительно. Последним на красной подушке прибыл шлем с золотой резьбой и поместился над кольчугой. Альдейгин князь поглядел на оружие в раздумьи, пожевал бледными губами, наконец проговорил:
"Конунг Карл, носивший этот шлем, был мне хорошо знаком."
Экая незадача. Давай с тобою, князь засранец, обнимемся по-братски и поплачем о конунге Карле, покинувшем нас столь безвременно. Вслух я сказал:
"Воин, носивший эту колочугу, бился отважно и принял честную смерть от моей руки. В этом позора нет. Однако то, что знакомцы Альдейгского князя устраивают набеги на Словенск кажется мне странным и огорчительным."
"Если бы я знал о таковых планах конунга Карла, то неприменно его отговорил бы."
"Чем оказал бы ему неоценимую услугу! - подхватил я. А то вон как вышло: кольчуга есть, а конунга нет. - Впрочем, если мой подарок не в радость тебе, не взыщи, увезу обратно."
"Нет, отчего же, - торопливо поправился князь. - Спасибо, князь Волоша."
Плохо то, что я позабыл его имя, называя Альдейгского князя не иначе как засранцем. И спросить как-то неудобно. Старею. Я наклонился к нему доверительно:
"Князь, дело у меня к тебе. Не откажи."
"Да, конечно. Рад быть полезным."
"Есть у меня в дружине варяг, Хендар Эриксон из Акера, - начал я, подвигаясь к князю поближе. Пахло от него старым жиром или рыбой, не знаю. Он помотал головой, дескать, не знаю такого, и я продолжал: - Он учавствовал в штурме Алаборга в прошлом гoду. Слыхал?"
Князь усмехнулся криво, не скрывая презрения:
"Об осаде слышал, конечно. Довольно жалкая, говорят, была картина."
"Да, хорошего мало, - согласился я, зная, что к Алаборгу большой любви сдесь тоже не питают. - Как бы то ни было, Хендара моего взяли в Алаборге в плен, привезли сюда и продали на рынке моим людям. Теперь – главное. Очень мне желательно узнать об остальных пленных. Если, конечно, таковые имелись."
Князь покивал: "Да, возможно. Обычно или берут всех кого можно или не берут вовсе. Кто станет с одним возиться."
"Вот и я о том же!" - сволочь князь, но не дурак.
"Мне надо будет распросить купцов..." - начал князь и я перебил его:
"Расспроси, княже, окажи милость," - и откинулся на высокую спинку стула, сплетя пальцы на животе.
Князь поглядел на меня с некоторым удивлением, я кивнул ему бровями: давай, расспрашивай. Он подозвал слугу и отдал распоряжение на языке мне непонятном.
Песенники тянули монотонные напевы, делалось скучно, сонливо, бeсeда не клеилась. Все у них в Альдейге как-то без души. Вот и мед у них некрепкий и женщины какие-то невзрачные, словно куры.
Нaконец вернулся посыльный, зашептался с князем, тот поднялся: "Прошу в покои, князь."
Там, среди богатых ковров и серебряной утвари на покрытых парчою ларцах, стояли два стула, а перед ними дожидались люди, все как один в длинных робах, отороченных мехом и в высоких меховых шапках. Мы с князем сели. Он заговорил приятным мягким голосом, и ясно мне стало у кого в Альдейге подлинная власть:
"Спасибо, уважаемые, что пришли на зов так скоро. Благородный князь Волоша из Словенска желает знать кто возил людей из Алаборга вскоре после осады. Князь имеет интерес в свейских пленниках и может дать за них хорошую цену."
Ну все, теперь я пропал. Повезут мне теперь любой варяжий сброд на продажу, со всего света.
Один из купцов, с острой, как у хорька мордой, достал из рукава свиток поклонился каждому из нас в отдельности и сказал:
"Две мои ладьи взяли груз в Алаборге через два дня после осады."
Он развернул свиток, прищурился, свечи в покое горели неярко. Неужто грамотен? Ай да купчина! Тот продолжал:
"Да, Зарница взяла на борт два десятка и два, Муха – десяток и четыре."
"Что за люди?" - спросил я, и получил ответ недоуменный:
"Так рабы, княже..."
"Мужчины, женщины, дети?" - спросил князь, чуть заметно раздражаясь.
"Не знаю, - ответил хорькомордый, - не записано."
"Ты погляди почем брал!" - посоветовал другой, приземистый, с солидным брюшком,,
"А, точно! Как же я сам... Так, два десятка – по осьмушке да кунице с моим железом."
Приземистый предположил: "Молодые мужчины. Скорее всего вольные. Может и пленники."
"Похоже, похоже... - согласился хорек. - десяток и четыре - полторы гривны за всех, все в железе, кроме одного. Это неизвестно, но скорее всего перепродажа, раз в своем железе, да недорого."
Я сразу понял, что этот один без железа и есть мой Хендар. Не знаю как сдержался, как не сдавил худую морщинистую шею до хрипа, да беспамятства, до выкаченных белых глаз...
"Что стало с ними дальше?" - спросил князь и купец ответил:
"Товар предназначался для продажи в Альдейге, но в порт пришла одна Муха, Зарница пропала."
"Как прoпала?" - ахнул я, и купец запричитал плаксиво:
"Как есть пропала, княже, - и уже обращаясь к своему князю заныл: - Ох, какой убыток терплю, княже, чистое разорение. Прямо хоть закрывай торговлю да иди по миру с сумой."
"Зарница дрянь была ладья. Текла, что твое решето," - злорадно вставил приземистый.
"Тебе что за дело?" - огрызнулся хорек.
"Следить надо за добром, да денег не жалеть, тогда и товар пропадать не будет."
"Так, есть ли еще какие-либо сведения? Кто-нибудь еще возил пленников? Может, не в Альдейгу, в другое какое место?" - перебил спорящих Альдейгский князь, но больше никто ничего не мог сказать и мне стало совсем невыносимо со всем этим мерзким сбродом.
Все же что за пакостный народ в Альдейге, думал я, возвращаясь на свою ладью, где в предрассветном тумане различил нахохлившуюся на носу фигуру. Хендар сидел, закутавшись в мой старый плащ, припорошенный снегом, уставившись широко раскрытыми глазами в закрывающий город туман. Я положил ему руку на плечо, и он вздрогнул, как от удара и вскочил на ноги, будто просыпаясь.
Больно нервным ты стал, варяжий сын. Если заговорю с тобой, смотри в обморок не хлопнись.
"Давай, кормчий, готовься к отходу."
"Не могу, княже. Команда на берегу."
Вот заразы. И, главное, ничего не поделаешь. Сам отпустил до утра.
"А ты отчего же не сошел?"
"Не знаю, князь. Не нравится мне здесь."
"Это верно, мне тоже совсем не нравится, - согласился я и добавил: - Иди спать. Приказываю."
Он помялся немного, но все же сошел вниз, в трюм. Я слышал как он копался там, устраиваясь, и вскоре засопел, сладко, как ребенок.;Я прислушивался к этому звуку и думал, что Альдейгу придется брать, и ничего тут не поделаешь. Не могу я допустить существования такого города, и все тут. Хуже Алаборга возненавидел я это место, где людей зовут товаром и пускают ко дну паршивые, недосмотренные ладьи. А тут ко мне подошел Хват и заговорил тоном серьезным, без придури:
"Князь, прошу твоей милости. Не откажи."
"Что тебе, Любомир?" - ответил я, немало удивленный.
"Позволь забрать Хендара обратно в дружину. В мою сотню десятником."
"Для чего?"
"Не годится ему здесь. Доходит совсем. Непонятно на чем доспех держится."
Эге, друг мой Хват, а ведь у тебя тоже детей нет. Видимо, тоже сына тебе хочется.
"Как хочешь. Только найди ему замену сам, мне и без того мороки хватает. Да вот еще что, - добавил я негромко. - Надумал я Альдейгу брать. Неприменно в этом году. Подумай что и как, а дома обсудим."
Часть 5
http://www.proza.ru/2012/01/07/180