Глава 26. Позорница, бесстыдница

Анна Шантэль
Глава 25. Белое платье и Атос..  http://www.proza.ru/2012/01/06/1916

До отпуска у Аньки оставалось совсем немного времени. А её родители возвращались с Юго-Восточного Казахстана  домой, в Северный Казахстан. Она знала, что они со дня на день приедут, она ждала родителей, надеялась, что хоть как-то после их приезда у неё наступит  какое-то изменение в жизни в лучшую сторону.
    Аня  шла с работы, увидела, что возле дома Татьяны Михайловны стоит «Москвич» отца. «Ну вот и приехали», — подумала Анька и с радостью вошла во двор.
    Отец сидел на крыльце, курил, поздоровался с дочерью и спросил её:
— Какая чёрная кошка пробежала между Татьяной и тобой? — помолчал и добавил: — Ладно, зайдём вместе.
    Зашли в кухню, отец обратился к матери Аньки:
— Бабка, Зойка, поехали. Я всё равно здесь машину на ночь не оставлю.
— Поезжай. Я здесь останусь.
— Ну смотри, как знаешь, — с этими словами с сожалением в голосе он ушёл.
    Анька поняла, что уже давно над её головой собрались чёрные тучи.
     Татьяна сидела на любимом своём месте, за столом у газовой плиты, лицом к входной двери, но не смотрела ни на Аньку, ни на Анькиного отца, и привычно нервно крутила  пальцем  прядь волос у правого виска.
    Зоя Михайловна допивала свой чай. Аня вымыла руки и пошла в комнату переодеться. Мать следом за ней, Татьяна осталась на кухне. Анька понимала, сейчас будет гром и молнии.
— Рассказывай, что ты тут вытворяешь, — начала мать.
     Аня  смотрела матери в глаза и не знала, что та от неё хочет.
— Что смотришь так, бесстыжая? — спросила мать.
— Что я такого сделала? — буркнула Анька.
— Что сделала? Куда все платья дела?
— В комиссионном магазине, но не все там платья, — огрызнулась дочь.
— В чём ходить будешь?
— Да что это за платья. Рисунок детский, в бантиках и бабочках, с отрезной талией. Фасоны как для двенадцатилетней девочки. Я оставила себе четыре платья, пока хватит, — поясняла свои действия по поводу платьев Анька.
— Я тебя одевать не стану, — твёрдо сказала мать, пытаясь её напугать.
—А я не прошу тебя об этом, — отрезала Анька.
— Куда дела хлопчатобумажную простынь?
— Вон, в шкафу, — указала рукой на шкаф Анька.
— Что лежит в шкафу, я видела. Я спрашиваю о том комплекте постельного белья, которое я тебе дала, — Зоя Михайловна уже вытащила постельное бельё из шкафа и теперь держала в руках перед Анькиным лицом с яростью и истерикой, спрашивала: — Это откуда?
— Не украла, не бойся, — резко ответила Анька.
— Отвечай, — угрожающе произнесла мать Аньки.
— В прачечной дали, — в тон матери ответила дочь.
— Что ты потеряла в прачечной? — рассеянно и агрессивно  произнесла мать.
— А где мне стирать? Здесь нельзя, в прачечной нельзя. Что, на площади перед обкомом партии в фонтане я должна стирать? — кричала Анька, мать достала её глупыми вопросами.
— Замолчи, — злобно, ни то шипя, ни то крича, произнесла мать.
     Лицо Зои Михайловны было красно от возбуждения, глаза блестели, нос слегка по-бледнел.
     Зоя вышла из комнаты буквально на минуту и вернулась со словами:
— Вот-вот, это где ты взяла? — мать уже держала в руках Анькино любимое платье.
— В комиссионке купила, — с большим удивлением ответила Анька.
— И в этом ты ходишь по городу?
— А что? — ещё больше удивилась Анька.
— Что? Позорница, бесстыдница. Да это же ночная рубаха. Тебя обманули, тебе продали как платье, а это ночное платье для сна. А ты это на улице носишь, позоришься.
     Анька от бестолковых выводов своей матери уже теряла остатки контроля, она по-думала: «Да почему мать у  меня такая дура и верит… да кому она верит…»
— Да ты что? Это же платье, — уже орала Анька.
— Да какое это платье? — Зоя Михайловна скомкала  платье и стала его совать в лицо Аньке. — Смотри, какая ткань. Из такой ткани шьют только ночные рубахи и комбинации.
— Да при чём тут ткань. Из такой ткани уже шьют блузки и платья, — пыталась объяснить Анька. — Это платье. Понимаешь? Платье, — после этих слов Анька поднялась с дивана и направилась к двери.
— Вернись, дрянь неблагодарная. Разговор ещё не закончен.
    Анька молча надела босоножки и пошла к набережной. Пройдясь по набережной, села на скамейку. Обзор с этой скамейки был на воду и противоположный берег. На зелёном газоне и вдоль набережной росли ещё не высокие берёзки, не больше двух метров. Они  ещё не разрослись, поэтому и не было от них  тени. Яркое летнее, едва  заходящего  солнце,  слепило Анины глаза. Аня смотрела  на воду и думала: «Как я ненавижу эту собачью, ненужную,  непонятную жизнь. Хоть бы сдохнуть скорее, раз всем так мешаю. Даже матери родной и то мешаю. А я просила меня рожать? Лучше бы она аборт сделала, чем вот так всю жизнь убивает. Что я ей такого сделала? Почему она меня с трёх лет ****** называет? Не мать, а непонятно что. Угораздило меня родиться на «счастье и радость всем». Что я, собственно, выкидышем не вышла?»
Анна еще не понимала, что  « жизнь  — бесценный дар, не потому, что она обязательно прекрасна, исполнена наслаждений и сулит бесконечное количество возможностей. Нет, вовсе не это смутно чувствуют родители, воспринимая упрёк «я не просил меня рожать» как проявление неблагодарности. Рождение — своего рода путёвка в жизнь. И не просто во временную земную жизнь, а в вечность. Куда человек в этой вечности попадёт, во многом зависит от его свободной воли, от того, как он пройдёт свой зем-ной путь. Но возможность обрести вечную жизнь одна — через зачатие и рождение. Творец жизни — Господь, а родители — её проводники. Только через них Он воплощает Свой замысел. И именно за это, за потенциальную возможность обрести небесный рай, дети должны быть благодарны родителям. Любым, даже самым что ни на есть дурным и безответственным. Даже тем, кто бросил своих детей. Тем, кого в житей-ском смысле и родителями-то не назовёшь. Недаром пятая заповедь не призывает по-читать хороших родителей, а лаконично, безо всяких уточнений гласит: «Чти отца твоего и матерь твою». То есть любых. (И. Медведева, Т. Шишова «Я не просил меня рожать!..»)
     Анька была рассержена и обижена, она ненавидела себя, свою жизнь, свою мать, но знала, что она свою мать одновременно при всём при этом очень сильно любит. Её мысли прервала Зоя Михайловна.
— Я не думала, что ты мне будешь столько проблем делать, — начала мать.
— Да какие проблемы?
— Не перечь матери. Там, у Ольги, весь отпуск работали, пластались. А тут ты не унимаешься. Ты что, совсем ополоумела, такие анекдоты рассказываешь?
— А-а. Вот спасибо Татьяне, огромное спасибо. Может, мы поедем к Нинке, и она тебе расскажет, как было дело.
— Нечего к ней ездить. Я все их прослушала. Ужас. Позор, — возмущалась мать.
— Так это анекдоты. Отец тоже рассказывает анекдоты, — защищалась и оправдывалась Анька.
— Так он мужчина.
— Это позором не для меня должно быть, а для того, кто дал тебе это прослушать.
— В кого ты выросла? Я всегда знала, что с тебя никакого толка никогда не будет, — подытожила мать.
— В кого выросла, интересно послушать. Так в кого? — почти с ехидством сказала Анька.
— В чудовище, в шлюху.
— Ты меня ещё в убийстве Атоса обвини. Что, тоже в это веришь? — неожиданно для матери задала Анька ей этот вопрос. — Что молчишь?
— Нет, в это не верю, — с опущенной головой произнесла Зоя Михайловна.
— Так и во всём, в чём ты меня обвиняешь, я виновата так же, как в смерти этого пса. И прежде чем орать, нужно сначала всё выяснить, спросить, выводы сделать, — Анька встала, хотела пойти прочь.
— Сядь, разговор не закончен, — командовала мать.
— Слушаю, — отозвалась почти безразличным голосом Анька и повернулась лицом к матери.
— Мы останемся в городе дня на два. Как Татьяна документы со школы заберёт, мы поедем домой. Олега берём с собой. Там он у нас будет жить и учиться. Училище за-кончит, направление, может, ему дадут в техникум. А у тебя есть шанс наладить с Татьяной отношения. И умерь свой пыл и невыносимый характер.
     Анька молчала, а сама думала: «Лучше бы ты со своей сестрой умерили пыл и характер. У меня такой характер невыносимый, так это вы его не выносите. По-вашему, ваши характеры замечательные, а может  я  ещё  должна на цыпочках перед вами ходить и с открытом ртом вас слушать? Да за все гадости и оскорбления вас ещё и благодарить?»
    Мать думала совершенно иначе: «Вот же тварь твердолобая, её учишь, учишь, нотации читаешь, как о стенку горох, и нет никакой благодарности. Я же за неё переживаю, какая-никакая — она моя дочь. Делаю всё для её же пользы. Нет, с неё только шлюха и выйдет».

Глава 27. «Что ты над девкой измываешься?»  http://www.proza.ru/2012/01/06/1947