Этот горький праздник Победы.
Накануне.
Начало мая нынешнего года, в отличие от предыдущего, выдалось прохладным и ненастным. Выйдя из трамвая, Михаил Яковлевич зябко поеживаясь от холодного, вперемежку с мелким дождем, северного ветра, поднял воротник старенькой куртки, и раскрыл зонт.
«Черт бы побрал ее – эту погоду» - думал он, направляясь от остановки в сторону трехэтажного, хрущевской постройки, кирпичного дома. В нем, в этом неказистого вида доме, в первом подъезде, на первом этаже, жил его закадычный друг.
«Отчего говорят <закадычный>?» - неожиданно подумал он, - «Видно оттого, что с таким другом часто за кадык закладывают – потому и <закадычный>» - улыбнулся своей неожиданной мысли Михаил Яковлевич.
«Что ж, был такой грешок за ним с Семеном, был, что уж там скрывать. Особливо в молодости. Любили грешным делом в и рюмку заглянуть, да и на красивую молодку глаз положить». Задумавшись о прежних летах, Михаил Яковлевич неосторожно ступил в небольшую, но глубокую выбоину в асфальте, заполненную до краев дождевой водой. Вода, вперемежку с грязью, мгновенно хлынула в начищенный до зеркального блеска черный полуботинок Михаила Яковлевича.
«Ну, вот!» - огорченно подумал он, - «Ноги промочил. Придется теперь у Семки сушиться, а отопление уже отключили».
Так сокрушаясь о промоченных ногах и о нерадивых коммунальщиках, на совести которых были ямы и выбоины, он дошел до подъезда дома, в котором жил Семен. Нажимая на клавишу домофона с цифрой один, он подумал: - «Хороший у Семена номер квартиры. Ни за что не забудешь».
Дверь подъезда, долго не открывали. Уже потеряв надежду на то, что друг его дома, Михаил Яковлевич собрался, было уходить, как вдруг микрофон домофона ожил, и измененный помехами голос друга, спросил: - Кто там?
- Семен! – обрадовано прокричал в решеточку Михаил Яковлевич, - это я – Мишка! Ты, что позабыл? Мы же на сегодня с тобой договаривались встретиться!
- А…, - протяжно ответил тот, и вот уже другой, механический женский голос, безразлично произнес: - Дверь открыта.
Михаил Яковлевич потянул тяжелую металлическую дверь на себя, и шагнул в пугающую темноту подъезда. Нащупав левой рукой, изогнутые перильца полупролета, он ощупью поднялся на лестничную площадку первого этажа. Дверь в квартиру Семена была приоткрыта. Михаил Яковлевич вошел в тускло освещенный двадцатипятисвечевой лампочкой, коридорчик. Закрыв за собой дверь, он громко спросил: - Семен, ты где?
- Проходи, - раздался из комнаты, хриплый голос друга. Михаил Яковлевич снял с правой ноги полуботинок и поставил его на полочку для обуви, второй же промокший, он снял и оставил на полу. Затем, немного подумав, он снял с ноги мокрый носок, и положил его поверх полуботинка. Так в одном носке он и прошел в комнату друга.
- Я тут по пути к тебе ногу промочил, - произнес он, входя в затененный шторами зальчик.
- А, ты чего лежишь? – спросил он, увидев лежащего на разостланном диване друга.
- Приболел я Мишка, гриппую, - совсем не радуясь появлению друга, прохрипел Семен.
- Ну, что ж ты так! На носу день Победы, а ты заболел, - сокрушенно произнес Михаил Яковлевич, и добавил: - Доктора вызывал?
- Вызывал. Приходила участковая. Послушала, сказала грипп. Лекарств понавыписывала.
- Так давай я схожу, принесу, - перебил друга Михаил.
- Не надо Мишка. Она сама сходила в аптеку и все принесла. Дай ей Бог здоровья! Вон все на буфете лежит. Он показал рукой на полочку, где были разложены упаковки с таблетками.
- Давно болеешь?
- Да четыре дня уже.
- Ну, еще три осталось.
- До чего? До смерти что ли, - пошутил Семен.
- Тьфу, на тебя дурака! Придумал тоже! – возмутился Михаил Яковлевич, и со значением добавил: - До дня Победы!
Он внимательно посмотрел на друга и серьезно произнес: - Ты Семен, как хочешь, но к празднику должен быть на ногах! Это тебе мой приказ, как командира.
- Тоже мне командир, - грустно усмехнулся Семен и, помолчав немного, добавил: - Был ты Мишка на войне мне командиром, а теперь весь вышел.
- Как это вышел? – закипятился Михаил Яковлевич.
- Как это вышел? Я был твоим взводным и буду! – сверкая глазами, возмущенно возразил он другу.
- Да не серчай ты Мишка, не серчай! Пошутил я малость. Сходи вот лучше на кухню, поставь чайник. Почифирим с тобой, как когда-то на фронте.
- А, чего чефирить то? Может по сто «наркомовских»? Я принес!
С этими словами он полез рукой во внутренний карман пиджака и, улыбаясь, достал четвертинку «Столичной»
- Во, Семен! Сейчас по сто грамм и всю хворь как рукой снимет. Помнишь, как на фронте лечились?
- Помню Мишка, помню, - согласно покачивая головой, ответил Семен.
- Только ты один выпей, я не буду. Я уже таблеток наглотался. А, вдруг, как нельзя? – продолжил он.
- Не, один я не буду. Пусть она – милашка у тебя до праздника постоит, - шутливо произнес Михаил Яковлевич, поглаживая «чекушку» по стеклянному боку. Он прошел к буфету и, открыв стеклянную дверцу, поставил бутылочку на видное место.
- Во! Теперь она, как девка на выданье – вся на виду, - удовлетворенно сказал он, закрывая створочку буфета. После чего, памятуя просьбу друга, ушел на кухню ставить чайник.
- Ты Михаил заварки сыпь побольше, сыпь как себе! – негромко произнес Семен вслед другу.
Под размеренное ворчание друга, доносившееся из кухни, о том, что у него скопилась гора грязной посуды, он прикрыл глаза. Нет, он не спал, просто с закрытыми глазами лежать было легче.