Бред сивой кобылы часть 3

                ЧАСТЬ 3
                ФРАНЦУЗСКИЙ УГАР
                ГЛАВА 1
                ДОЛГОЖДАННАЯ ЕВРОПА
Европа. Весна. Какое же неописуемое счастье ступить сухопутному человеку на твёрдую землю и иметь возможность прогуляться не по загону палубы, а в любую сторону, созерцая по пути не волны, а всё новые и новые лица вместо опостылевших до рези в глазах обветренных мордоворотов моряков! Понятное дело, при военных действиях или в условиях старательских работ, разглядывать каждого встречного-поперечного не с руки. Там лишь бы первым кого на опережении подстрелить, либо успеть в авангарде добраться до кимберлитовой трубки. А на воле загляденье, то господин незнакомый навстречу попадается, но не вовремя, так как мы с Дени ещё ни к романтическим приключениям, ни к другой кулачной потехе не готовы, то дамы посреди улицы на тебя накатят. Одна прямо резвым поджарым скакуном впечатывает ноги в мостовую, словно осердясь на белый свет, зато у другой хоть ножки и ровными столбиками от чугунной ограды, но на них такой абажур, что запросто столик на две персоны прикрыть смог бы. Но ведь какое загляденье для сурового мужского взгляда, истосковавшегося  по прекрасному. А в целом, улицами гордо шествуют опрятные дамы и девицы в собственном соку, но мимо. Пока мимо. Ведь человеку свойственно надеяться на лучшее. Да что тут беспредметно рассуждать о женском половом вопросе, когда впереди Марсель, а за ним вся обитаемая Франция.
Но вот что можно сказать о незнакомом  городе? Очень многое, а если приврать, то и того больше. А нам ли опускаться до лжесвидетельств и  не ведать о чём говорить и что творить при нашем-то кругозоре путешественников? Поэтому будем живописать по возможности правдиво и доходчиво, не сбивая читателя с географических понятий и социальных устоев среды обитания.
Марсель город как город и крупный порт в департаменте, как сейчас помню, с очень трудным названием. Ничего не скажешь, умный город, раз ещё в средние века обзавёлся университетом. Да что там школы и пристани. Марсель славится во всём мире своей марсельезой! И пока в нём не поживёшь, вовек не узнаешь, что это песня Великой французской революции, которую судя по моим путаным запискам сочинил аж в тысяча семьсот каком-то году не заботясь о последствиях Клод Жозеф Руже де Лиль. Мы её сейчас петь не будем со вставанием из-за столов, потому как к весёлому времяпровождению она не подходит. Да ни к чему и не подходит кроме революций. Вот тогда она к месту во всём своём боевом задоре. А как иначе? Ведь революция, как и песня этого Руже – святое дело для тех, кто её устраивает. И в ней главное – это задорной песней или громовым лозунгом направить народ на стихийный разгул и личным примером показать путь к власти и прочим благам. Конечно, массам тоже достаётся, но, как правило, на орехи. Это вождям бремя диктатуры в желаниях и высокий полёт над людскими стадами. И вроде как из-за облаков, побратавшись с херувимами и прочими бесноватыми наставниками, с суровой справедливостью собственной выделки легко и изящно руками водить над головами соплеменников, карая и милуя, милуя и карая. И всё это непременно под громкую песню. Под марсельезу или похожую на неё музыкальную удаль с утра до вечера, пока новоявленные небожители не хряснутся затылком о земную твердь или  лицевой частью в грязь. Правда это происходит в отдалённом будущем, а людской памятью хранится ещё долее.
А так - Марсель и есть Марсель. Взять Калькутту, то там неприкасаемые и другие особенности европейской колонизации. А здесь все с виду равны. Никто ни в чью сторону публично не плюётся, а если, как я заметил, и презирают один другого, то цивилизованно без немедленного кровопускания. Одним словом, видимая благодать господня и приемлемая людская общага для всех умеренно довольных жизнью. Или как сказал один из древних дюбвеобильных макаронников: «Покорись судьбе, и она поведёт тебя, сопротивляйся ей и она тебя потащит.»
Вот так и ступили мы на берег прямо в городе славных традиций, к которым нас приобщал ещё в пути капитан клипера «Рваная рубаха» Анри Дюбуа. После всех африканских злоключений хотелось дышать воздухом сухопутной свободы полной грудью и петь марсельезу, которую пока не знали. И мы с Дени весело и в ногу зашагали по улицам прекрасного города Марселя. Однако с непривычки скоро утомились и присели на первую же попавшуюся скамейку в конце бульвара Сен-Гласьер. А мимо праздно струились мадам и месье, а всего более =  одинокие или попарно фланирующие французские легкокрылые мадемуазели. И моё сердце, да что там сердце!-  вся горячая душа старого вояки трепетала флагштоком на ветру, а в голове теснились воспоминания о бурском лазарете и незабвенной милой Аньес. В глазах мутилось, горячее сердцебиение слышалось на весь бульвар, и я немедля обратился к бывшему тореро, надеясь на его испанскую горячность:
--Дени,- сказал я в глубокой якобы  задумчивости, - Дени, а не подыскать ли нам какой-либо уютный притон для утех и отдохновения со свободными об эту пору дамами? Ведь нам есть что показать, а тем более рассказать женской половине этого населённого пункта, говоря армейским языком. Про окопы, посвист пуль, фланговые атаки и…
--Дик, - довольно грубо перебил меня Торнадо, - ты опять не вовремя и не к месту задумал посягательство на честь французских дам, возможно даже публичных. Ведь мы  не освоились, не знаем местных обычаев и нравов, а что важнее, так это возможностей здешних женщин. И я тебе сажу по-простому и по-дружески – не парь мне раньше времени мозги. Лучше заглянем в какой-нибудь кабак и пропустим по стакану бордо для укрепления тела и духа.
На это предложение я немедленно согласился.
--Конечно пропустим, мой дорогой друг,- я уже начал воодушевляться предчувствием.- А что до  уклада жизни, то мне ещё при первой отсидке один старый галл, прививший  азы французского наречия, прояснил порядки здешних домов терпимости законом. А поэтому стесняться…
--Мистер Дик,- официально перебил меня бывший циркач.- Упрямо говорю тебе -  мы ещё успеем пройти полный курс практической венерологии и отведать знаменитой французской кухни и её кухарок. А сейчас,- смягчил он тон,- заскочим в ближайший подвальчик, где за бутылкой вина что-либо спланируем и проведём ревизию наших скудных капиталов.
Это было очень разумно и вселяло надежду, что наш тандем не успокоится на достигнутом в этой забегаловке. Мы покинули не насиженную ещё скамью и, пройдя по улице Мансо с десяток ярдов, наткнулись на желанное заведение. Правда не в подвале, а прямо на улице со столиками под зонтами.
Мы благородно расположились подальше от посторонних глаз и, подозвав гарсона, заказали кой-чего перекусить, а чтоб в дальнейшем не отвлекаться от приватной беседы, сразу по бутылке доброго французского вина, особо не интересуясь выдержкой, но спросив о крепости напитка. Когда же стол был накрыт и мы ополовинили свою стеклотару, закусив какой-то морской сволочью, Дени изрёк:
--Ну и что будем делать?
--Как что? Ведь сам предлагал пересчитать капитал и процветать далее, наслаждаясь прелестями дам и мирной жизни.
--Сейчас и пересчитаем, - немедля согласился Дени, зная, что со мной в принципиальных вопросах спорить бесполезно, как и в остальных тоже.
Стали считать. Камни сложились быстро и по нашим прикидкам их хватило бы на месяц скромной жизни при скудном пропитании и без загулов. А вот франки, что нам дал добрейший капитан Анри за один такой же камушек по курсу им же самим и придуманном, я считать отказался, так как за время военного лихолетья успел подзабыть не только основы строгого счёта, а также и грамотного письма. Но Дени сказал, что расплатиться за обед хватит с лихвой и я с радостью ему поверил, ибо верить было больше некому.
Выпив по второй бутылке уже лёгонького вина, мы начали рассчитываться с официантом и я щедро пообещал ему на чай, если он подскажет нам местечко, где можно снять удобную квартирку для двух приличных джентльменов. Оказалось, что в этом заведении и комнаты сдаются, да ещё  с полным пансионом. То есть со жратвой и обслугой в виде горничной, однако без права привода гулящих особ под эту крышу. Мы, не особо переча, согласились, и, ударив по такому случаю по рукам уже с хозяином этого милого ресторанчика ещё не старым месье Луи Пердье,  быстро заселились в комнатёнке на втором этаже, не особо обращая на спартанскую меблировку, так как не военную палатку и выбирали. Когда хозяин собрался было нас покинуть, Торнадо предложил ему парочку алмазов в счёт уплаты за проживание и просто за франки для наших карманных расходов. Месье живо согласился их купить и с этой поры стал смотреть на нас не столь угрюмо. А когда я от всей души посоветовал месье Луи взять у меня на выбор  несколько уроков американского кулачного боя или индийской боевой йоги, француз словно испарился из нашей каморки. Вот так в одночасье мы добились почёта и уважения  обслуживающего нас персонала.
Посчитав половину первого дня проведённой удачно и с пользой, мы завалились по своим кроватям вздремнуть до вечерней зари. Я хотел было отметить новоселье, но Дени заявил, что надо поберечь силы для ночи, если и далее всё пойдёт столь удачно. На том и сошлись…
                …
Кто не просыпался в незнакомой обстановке после удачных мероприятий свершённых ещё в начале дня? Сначала дикое изумление, затем просто изумление, а напоследок и груз воспоминаний, хотя и выпито было всего ни с чего по предварительным прикидкам.
--Дени, а мы где?- спросил я друга сухим и ломким голосом, который маячил в серой мгле оконного проёма.
--Где, где! В…- и он резко и точно назвал всем знакомый с детства адрес.
Далее друг популярно и доходчиво объяснил мне положение вещей на сегодняшний день по отношению ко вчерашнему, взяв с меня твёрдое слово более никогда не вызывать обслугу с бутылками без его на то согласия. А так как я сходу согласился всем своим обезвоженным организмом, он позволил мне подкрепиться тем, что оставалось на столе. Оставалось не густо, но мне вполне хватило. Результата долго ждать не пришлось, а ожив, я уже бодро и разумно спросил:
--Дружище, а каковы наши планы на вечер?
Дени посмотрел на меня с тоской, но всё же просветил:
--Раз оплатили с пьяной дури номера через нашего домовладельца, то скоро пойдём на улицу Мадлен в заведение мадам Горизонталь под скромным названием «Мулин муж».
С меня сразу слетел весь хмель, я внутренне подтянулся и уже свежим голосом сказал:
--Совершенно верно, друг мой! А я уже было засомневался – помнишь ли ты о намеченном визите и…
--Всё, кончай словоблудие,- грубовато оборвал меня бывший охотник на слонов,- давай, приводи себя в порядок и будем выдвигаться к намеченному объекту.
Не прошло и часа, как мы уже подлетали к весёлому заведению на улице Мадлен. Но лучше бы нам век не видать этого публичного вертепа вместе с мадам Горизонталь и её цыпочками!
                глава 2
                публичность
Публичные дома всяческой терпимости – это величайшее достижение человеческой цивилизации. В современном мире они всецело заменяют вместе взятые библиотеки, театры оперы с балетом, обсерватории и краеведческие музеи. Не напрасно многие сотни лет лучшие мужские умы бились и бьются над сложнейшей задачей узаконенной купли-продажи блудодейства в специально для этой славной цели отведённых местах. Долгие и тёмные многолетия  человек одиноко блуждал в грехах сладострастия, впадая в ересь собственного рукоблудства, пока в конце концов милостыню творящий святой Мартын не надоумил первопроходцев полового свободомыслия, что устья телесных чертогов дам можно добиваться не только через завоевание сердца, но и просто за какой-то выгодный продукт или звонкую монету. И всё это без душевного надрыва, слезливых потоков неверности и с тоски жарких обещаний  любви до гробовой доски. А уже когда появились первые специально крытые постройки, как лупанарии в Древнем Риме и иже с ними убежища, то это явилось первым широким шагом в сторону процветания европейского человечества в условиях моногамии. Ибо тот же час явилась возможность планирования утоления  желаний, а так же возможность контроля за пакостливыми дарами богини Венеры. И с той самой поры расцвета самосознания каждый свободный гражданин, а тем более связанный узами Гименея, стал практически способен даже безлунной ночью высечь своим ретивым огнивом искру сладострастия и осветить ею тёмную дорогу до родного очага. Однако, как это ни прискорбно, но не во всех концах света этот процесс узаконен, хотя и остаётся любимым, но тайным развлечением всякого здравомыслящего человека. И тогда рушатся семьи, полнятся лазареты самыми нетерпеливыми,  скудеет казна без соблазнительного налога на движимость, а власть предержащие в ослеплении аскетизма евнухов мысленно поступают подобно тирану Падуи Франческо Второму, который изобрёл пояс целомудрия и впервые напялил его на свою жёнушку. Мол, ни себе, ни людям! А ведь испытай тиран на себе этот механизм, походи раскорякой всю ближайшую семилетнюю войну, исхитрись справить хоть одну из собственных крайних нужд, то вряд ли стал так усердствовать с железом и кожей! Небось придумал бы что посподручнее, вроде лёгкой кованой кольчужки свободного покроя. Хотя с другой стороны, дамам доверяй не доверяй, но всё равно будут жить по принципу – пусть сдохнут все, кто нас не хочет! И что не менее прискорбно – растёт численность как дипломированных, так и подпольных абортмахеров. И стекаются к ним обделённые присмотром женщины в надежде избавления от нежеланного плода, а ведь ещё один древний римлянин говаривал, что абортниц надо казнить, так как они воруют солдат. Но ведь женщина тоже по-человечески на что-то надеется и чего-то постоянно хочет.
  Вот и нам с Торнадо всегда хочется перекинуться парой-тройкой тёплых слов с молоденькой женщиной, расспросить её о погоде, здоровье тётушек и семейном положении сестёр и братьев. Иначе за каким чёртом мы попёрлись к мадам Горизонталь и её райским птичкам, которых ещё не видели и не слышали, так как пока ещё стояли на высоком пороге двухэтажного  здания под вывеской «Мулин муж».

                …
Заведение встретило нас приветливым шумом подвыпивших посетителей. Распорядитель, (или как там его?), осведомившись о цели  визита и проверив  по спискам дорогих гостей, уважительно провёл нас  за один из столиков на четыре персоны, велев немного обождать. Мы охотно согласились, ибо следовало, как перед боем, провести рекогносцировку и внимательно оглядеться, чтобы потом не попасть в какой-нибудь просак, то есть, как говаривали в старину, со всего разгона да промеж двух отхожих мест дамы.
Итак, парадный зал, куда нас любезно провели, был довольно мил и уютен, утопая в полутьме стеариновых свечей. Стены обиты розовым бархатом, на полу ворсистые ковры восточного исполнения, а на них до десятка или чуть более столиков под белоснежными льняными скатертями и на таких расстояниях друг от друга, что вполне позволяли вести приватные беседы. В противоположной стороне от входа была скромная дверь неясного пока назначения, а в глубине зала располагалась  под красной ковровой дорожкой лестница, ведущая на второй этаж. Вот, собственно, и вся диспозиция нижнего обозреваемого этажа этого скромного заведения, без лепнины на потолке и витражей на окнах. Не считая нашего, были заняты всего два столика, то есть или мы рано припёрлись, или у публики это злачное место не больно-то и котировалось. Тем не менее, приходилось терпеливо ждать и разглядывать соседей. За одним из столов сидели два строгого вида джентльмена с сединой на висках, одетые как на приём к королеве, и две дамы, раздетые как перед помывкой в римских термах. Проще говоря, на них были накидки в виде туник, но столь прозрачные, что не скрывали очарования их налитых бюстов. А вот нижних дамских соблазнов я, как ни вертелся, рассмотреть не мог. Не лезть же под стол в самом начале вечера. Правда, я и так, якобы уронив сигару, любопытства ради пытался заглянуть под чужой столик, словно под юбку, но тщетно. Помешали скатерть и Торнадо.
--Уймись, Дик!- зашипел он коброй.- Неудобно перед обществом. Ведёшь себя как дитё, никогда не видевшее места своего рождения.
--Соскучился,- скромно отозвался я, не вступая в пререкания с нашим идальго.
За вторым столом было веселее. Там тоже сидели два мужика явного мореходного вида в рубахах навыпуск и с яркими нашейными платками. У одного, что постарше, в ухе болталась массивная металлическая серьга, а на пальце левой руки перстень с печаткой всё из того же металла. Дамы им соответствовали своим разбитным видом и отсутствием женской скромности. Они поминутно хохотали, хлопали себя и мужиков по ляжкам и задирали обслуживающий персонал, который, впрочем, не обращал на них никакого внимания. Одеты они были в короткие юбчонки. И это всё! Не знаю как снизу, но сверх этого не было более ничего. И мне приходилось довольствоваться малым, то есть почти тайным, но горящим взором созерцать, как при любом изменении позы, их вторичные отличительные признаки, словно бурдюки наполненные сладким вином или водопойные кожаные фляги, подпрыгивали, весело раскачивались из стороны в сторону и вообще, как сумасшедшие, пьяно веселились  на молодой груди. Кто понимает, зрелище было не для слабонервных, а тем более ветеранов войны. Даже сдержанный Дени не стал делать мне замечаний, а сам заёрзал на стуле, проследив направление моего взгляда.
На столиках у обеих компаний были бутылки вина и вазы с фруктами. И хотя чувствовалось, что застолье длится уже давно,  никаких свиных ножек и телячьих отбивных на закуску не было. И это правильно! Незачем отягощать брюхо перед  давно желанной разрядкой. Успеем и дома до отвала почревоугодничать. Только промелькнула эта мысль, как вслед за ней мозг мгновенно обожгла тревога за будущее.
--Дени,- в волнении зашелестел я пересохшими губами,- а сколько у нас в запасе времени? Не придётся ли любоваться весь вечер чужим счастьем, а потом сматывать удочки, так и не насадив червячка на крючок?- в смятении, как вы помните, я всегда выражался витиевато.
--Не придётся,- вальяжно ответил Торнадо,- для нас месье Луи оплатил абонемент до утра.
--В качестве подарка за всё хорошее?- глупо вырвалось у меня.
И хоть друг ничего не ответил, покачав скорбно головой, у меня отлегло от сердца, и я уже со спокойствием во членах стал привыкать к здешней разнузданной и похотливой обстановке, напрочь забыв окопы под Ледисмитом и алмазные копи Олд-де-Бирса.
                …
--Что будете заказывать, господа?- спросил вдруг возникший ниоткуда возле моего левого плеча человек.
--А надо?- встрял я и опять встретил ту же скорбь в глазах у друга. Поэтому в дальнейшие переговоры не вступал, решив в этот вечер вести себя замкнуто и скромно.
А Торнадо, не долго думая, перечислил официанту всё питьё и яства, что видел на соседних столах. Вышло очень убедительно и с размахом, то есть в двойном варианте. Дени знал, что делал, так как всею нашей казной заведовал он, не то что не доверяя мне, а просто побаиваясь широты моей армейской натуры. Я ему не препятствовал, зная за собой грешок невоздержанности не только к виски.
Не успел я раскурить новую сигару, как наш стол уже ломился от заказанного. Бокалы лучились первозданной чистотой, два блюда с фруктами заняли всю почти площадь столика, а четыре бутылки превосходного вина, если судить по налёту пыли на них, словно часовые стояли обочь.
--Сейчас подойдёт хозяйка,- сообщил подавальщик и удалился как раз в ту вторую дверь против входа, видимо на кухню или в другие какие складские помещения.
И эта дверь тот час же отворилась, и на нас начала надвигаться женщина в строгом платье, но не строгих форм, с печатью усталости от прежних бурных лет на челе.  Для меня она была полновата и старовата, но предложи её же где-нибудь в дебрях чёрной Африки, я бы вряд ли отказался, даже скрепив сердце.
--Я рада приветствовать вас, господа, под крышей нашего гостеприимного дома,- проворковала она голосом мелодичным и вкрадчивым.- Всё ли вас устраивает и нет ли претензий?
-- Приём достоин всяческих похвал,- галантно отозвался Дени и умолк, видимо, не зная как далее вести светскую беседу.
Хоть я и дал зарок стоического молчания, но всё же пришёл другу на помощь и как на светском рауте в каком-нибудь посольстве непринуждённо по-светски вопросил:
--А девки скоро будут?
--Воспитанницы вот-вот спустятся,- вроде как для одного Дени сказала хозяйка и указала на лестницу.- Как и было обговорено с месье Пердье, вам будет предъявлены четверо лучших представительниц нашей школы и воспитания. Выбрать следует двоих, а уж какой придерживаться программы и правил поведения подскажут уже сами избранницы. Ещё замечу, что в наших стенах не приветствуется учение маркиза де Сада.
--А чего двоих-то?- вновь вырвалось у меня.- Подойдут четверо, так всех без обид и оприходуем!
--Нет, мы не будем менять условия договора,- надменно посмотрев на меня, со сталью в голосе отчеканила эта строгая женщина.
--Дорогая мадам Горизонталь,- полез пришедший в себя Дени,- мой друг несколько
огрубел на полях сражений , а в мирном быту он просто агнец божий,- тут же соврал он.               
--О, да!– отозвалась блюстительница порядка и одарила Торнадо улыбкой.- Войны часто доводят до скотского состояния не крепкого разумом человека, но будем надеяться, что в нашем случае дело поправимо и ваш друг скоро отогреет душу и снимет нервическое напряжение в нежных объятиях прекрасной дамы,- и тут она подленько хихикнула в мою сторону.- Но не буду более  мешать, смея надеяться, что вам у нас настолько понравится, что вы не забудете сюда дорогу до конца своих дней,-  и она важно удалилась под моё довольно громкое бурчание:
--Если весь твой товар, старая сводня, такой же затхлости как и ты, то не только забудем сюда дорогу, но и другим закажем. Кстати, Дени, а что она имела ввиду под концом наших дней?
--Это аллегория,- непонятно сказал умный Торнадо, но далее мысль не развил, так как пришло время демонстрации живого товара.
Действительно, по лестнице величаво, словно под венец в синагоге, сходили четыре особы противоположного нам пола. Может с телесной голодухи, может в противовес хозяйке, а может так и было на самом деле, но показались мне девушки верхом физического совершенства и небесной красоты, а главное – все как на подбор белой расы. Сравнительно молоденькие , разного калибра и расцветок, они так восхитили меня, что при их приближении я вскочил как ужаленный в самый седалищный нерв, заодно вытряхнув друга Дени из-за стола, и почему-то стал представлять и себя, и испанца этим созданиям, чуть ли не кланяясь им в пояс. Зрелище было то ещё, так как за соседними столиками стих весёлый гам.
--Дени Торнадо,- указал я на своего спутника,- истинный кабальеро и владелец алмазных приисков, знатный путешественник и охотник на диких зверей Африки, даму сердца не имеет по случаю частых отлучек в первобытные места…
Я бы и дальше продолжил в том же духе, но почувствовав на своей ноге всю тяжесть сапога Дени, до времени умолк. Но не надолго, так как взялся за себя.
--Дик Блуд,- уверенно начал я,- герой англо-бурской войны и усмиритель сипаев Индии, траппер с берегов Онтарио и знаменитый скотовод с подошвы Скалистых Гор, борец за справедливость во всех концах Старого и Нового света, не женат по причине…
Тут я вновь почувствовал ощутимое присутствие чужого сапога на своей ноге и поэтому смолк. В ответ на мои песнопения отозвались и девочки. Миниатюрную беленькую звали Ашбель Данессан, более упитанную, но русую – Корделия Сикадо, нормального сложения, но уже рыженькую Паола Ливи, а совершенно правильно слаженную природой и отчаянно черноволосую -  Катрин Лу. Вот так мы и перезнакомились без излишнего словославия с нашей стороны и ложного жеманства с другой. То есть сразу поверили в дружбу, взаимное доверие и общие интересы.
                Глава 3
                Прелюдия
Зачем человеку одежда? Каждый скажет, что для обогрева и сокрытия телес от постороннего нескромного глаза. Ну, может ещё для отличия мужчин от женщин на дальних расстояниях. А вот раньше, веков десять назад, как поведал мне один знакомый портной, не было никакой разнополой одежды. Все поголовно ходили в одинаковых накидках в виде плащей и халатов без пуговиц. И народ был очень доволен, так как не надо было следить за модой, выделяться из толпы богатой одеждой, а до голого тело и вовсе рукой подать. Хорошо было древнему человеку, с какого бока ни подойди -  всё рядом, всё прощупывалось голой пятернёй без особых усилий. Жить бы так и далее в полной свободе от модного приговора. Так ведь нет! Какие-то умники ещё в тёмные средние века не только лишнее на себя напяливать взялись, так ещё и половой признак соблюдать в одежде. И появились у европейских мужиков штаны с гульфиком, а у длинноволосых платья под стать рыцарским латам. Всё в глухом варианте, всё затянуто и
зашнуровано так, что даже не всякий любовник, как честный человек правильной ориентации, порой  решался подступиться к даме сердца, когда до ближайшего крестового похода оставалось менее суток. И такую неприступную амуницию диктовала слабому полу изуверская испанская мода. А как ослушаться? Ведь сразу на костёр с правом голоса до последней слезы. Правда, те же крестоносцы привозили в виде трофеев из восточных земель, где царили несколько другие нравы, завораживающие взор воздушные и полупрозрачные ткани. И они приглянулись европейским красавицам, но применялись лишь при постельной стадии любовных отношений, и лишь тогда дама чувствовала себя полноправным человеком без комплексов.
Так бы и топталось человечество на этом тупиковом пути развития, если бы не Франция и её Революция. Любой революционный всплеск, как заметили историки, приносит не только свободомыслие головам, но и раскрепощение телу. А как раскрепощаться в корсете и шнуровках? Дамских панталон, если правы археологи и модные летописцы, в ту пору ещё не было, да и необходимости  их выдумывать не находилось. Ведь при таком обилии кринолинов, оборок и шлейфов ниже каблуков попробуй-ка снять какие-то рейтузы при острой облегчительной необходимости. Никогда не успеешь! С мокрым-то подолом какое уж блистание на придворных балах или в сельских хороводах? А уж задрать наспех юбки в укромном углу и не думай! Потому никаких защитных устройств от пыли и грязи женщины той поры на своих нижних закромах не имели, а зимой усердно тосковали у каминов или напяливали ещё большее количество тёплых юбок, сделаем попутно и мы своё смелое предположение.
Таким образом, Франция со своей ко времени Революцией принесла народу дружеского женского пола истинное освобождение от испанского гнёта, позволив шить платья посвободнее и полегче. Но ведь что произошло? Лишь дай волю любой представительнице женского пола, от пригоршкового возраста до предпоминальной поры, она будет заглядывать не другую половину людского лагеря. Одна, мол, я вам ещё покажу, другая – чёрт возьми не всё успела! Таким образом, она пытается соблазнить и склонить на свою сторону всё, что около неё отирается и имеет не только ноги, но и что-то между них, весьма отличительное от собственных соблазнительных богатств. Тогда-то дамы и начали избавляться от засилия одежд, оголяяся как сверху, так и снизу. Сверху-то без проблем получилось, а снизу не очень. Ветер помешал. Всякий сор наметал под короткие юбки, поэтому пришлось придумать лишние по сути дела трусы различного кроя. Ведь и до сей поры лучшие дамские умы бьются над решением животрепещущего вопроса,  чтобы какую хитрость в одежонке придумать, да  всё разом и показать, без особой утайки, но не во вред здоровью? Тут не имеется наличия обычной стандартной ситуации завлечения в свои сети простака. Здесь имеется в виду великая стратегическая идея вселенского соблазна. И такого, чтобы око видело, а зуб не доставал. Экое  чувство превосходства и значимости переполнило бы выше краёв любое женское существо!
Так вот о платьях. Наши четыре воспитанницы, как обозвала их хозяйка, были в одинаковых глухих и ниже колена платьях с передниками посудомоек. Одежда хоть  хорошая и прочная, но явно не для знакомства на благородных посиделках. Это сразу стало ясно, когда девушки подошли совсем близко и их можно было обозреть целиком, а не только по физиономиям.
--Дик,- подал голос оторопевший не менее моего Торнадо,-  Дик, я не понимаю, как можно выбрать товар в упаковке, да ещё одинаково скорбного вида?
--Да, Дени,- глухо отозвался я,- мустанга перед покупкой и то десять раз ощупаешь, в зубы и под хвост заглянешь, а тут какой-то кукольный театр полуживых актёров!
--Месье,- первой откликнулась на это черноголовая Катрин, чем сразу привлекла моё внимание,- мы не обязаны сразу же раздеваться перед малознакомыми людьми. У нас приличный пансионат, и перед вами, если можно так выразиться, стандартное меню, из которого посетитель самостоятельно выбирает приглянувшееся ему блюдо.
--А можно два?- смекнув в чём дело, на всякий случай спросил я.
--От двух может случиться несварение,- пропищала блондинистая Ашбель, которую я бы не заказал и на третье, но не удержался от  колкости:
--Таких как ты я и троих переварил бы.
Далее у меня с блондинкой завязался содержательный разговор на тему «Сам дурак». Однако, нас прервали на полдороге.
--Не будем лаяться,- подала на диво грубый голос Корделия. -  Решайтесь – или вы телитесь в конце концов, или мы прибиваемся к другому стойлу. Скоро посетитель косяком попрёт.
--Хорошо,- начал брать инициативу в свои руки Торнадо,- вы тогда отойдите в сторонку, а мы с другом перекинемся парой слов.
Неземные создания, поджав губки и хвосты отошли к лестнице, а мы с другом затеяли рыночный спор.
--Итак,- начал Дени,- давай траппер,- и он не к месту хохотнул,- выбирать по одной из этой квадриги. Я бы предпочёл что-нибудь миниатюрное и легкоуправляемое.
--Ну, ты и даёшь,- это уже я с возмущением,- если деньги платятся одинаковые и есть выбор, то товару должно быть как можно больше. Таков закон базара. Если поступать по-другому, то можно остаться без порток при сомнительном удовольствии.
--Без штанов мы так и так окажемся. Но неужели ты хочешь пристроиться к этому монстру?- и Дени кивком указал на брюнетку Лу.
Последнего слова я не знал, но на всякий случай обиделся за Катрин, а другу серьёзно сказал:
--Если ты нарываешься, то подраться успеем и дома, а сейчас я хочу провести нормальную ночь с полноценным человеком. Да, я выбираю чёрненькую Лу, несмотря на все твои бранные слова.
--Ладно, ладно,- стих Торнадо,- тогда мне достаётся малютка Ашбель. Пойдём и пригласим их к столу.
Я грустно посмотрел на Торнадо, и мы пошли огласить наше решение милым дамам.
Катрин встретила меня как родного брата, словно и не сомневалась в моём выборе. Она ещё издали начала  улыбаться во всё своё широкое лицо, а когда я приблизился к ней, сказала:
--Дик, я была уверена в твоём правильном выборе, а в таком случае держись стойко, как французский  легионер в плену у бедуинов, и ты не пожалеешь.
Я чуть было не расплодился словами восхищения, но мгновенно онемел, когда увидел к кому подошёл Дени. А подвалил он к рыженькой Паоле, забыв о желанной худосочности Ашбель, и, взяв избранницу за руку,  вперился в неё затуманенным взором. Я было подумал, что он встретил дальнюю родственницу или старую знакомую по Мадриду. Однако всё разъяснилось, когда мы вдвоём шли к нашему столику, так как выбранные нами девушки упорхнули на второй этаж, чтобы привести себя в порядок и переодеться в рабочую одежду, как выразилась Паола, лукаво подмигнув Дени.
--Ах, Дик,- пел мне по пути друг.- Ах, Дик Блуд, пока я шёл к лестнице, то безумно влюбился в Паолу. До чего же прекрасна бывает не совсем падшая женщина! У меня даже слёзы умиления на глазах, - и он действительно шмыгнул носом.
--Друг мой,- трезво ответил я, не ожидавший от него такой сопливости,- это всё от грубого воздержания,- но заметив нездоровый блеск в глазах Торнадо, поспешно добавил: - Где ты здесь видишь падших? Если кто-то и падал, то не глубоко, а твоя девушка и вовсе похожа на выпускницу курсов благородных девиц перед первым в жизни балом с кавалерами из кадетских корпусов,- я всегда мог вселить правдоподобную надежду даже узникам концлагеря в Африке.- В целом, я одобряю твой выбор. Жаль только, что крупнее Катрин никого не было!
До этих слов, благодарно слушавший меня Торнадо, вдруг дико взглянул на меня, и мы пошли к нашему столу, где и расположились в безмолвном и нетерпеливом ожидании разве что чуда. И оно свершилось!
                …
К нашему столику шли две женщины. Одна чёрная, другая рыжая.
--Этим-то чего надо?- риторически спросил я Торнадо.
--Возможно у этих незнакомок  какие-то деловые предложения для нас. Кстати, кто они?- и Дени подозрительно посмотрел на меня.
Но не успел я откреститься от его подозрительности, как всё само собой прекрасно разрешилось. Когда девушки вплотную приблизились к нашему насиженному месту, я хоть и с трудом, но узнал в них мою Катрин и Паолу друга. Признаюсь, я не страдаю куриной слепотой или бесшабашным косоглазием на оба глаза  в разные стороны, но кто бы издали осмелился узнать в тех скромно одетых монашках приближающихся сейчас к нам жриц и столпов свободной любви? Никто и никогда! Ведь это были две разные ветви развития человечества. И надвигающееся на нас генеалогическое ответвление было куда как притягательнее и желанней недоступного мужскому пониманию женского синего чулка. Я не знал куда девать глаза и на что смотреть изначально. Голова кружилась метелью, сердце стучало неутомимым дятлом, а взор туманился болотным миражом нечистой силы. И ведь было от чего помутнеть мужскому сознанию!
У Кристин оказалась лошадиная грива волос, которые волнистыми прядями спадали на плечи и устремлялись далее на развитую грудь, едва прикрытую полупрозрачной легкомысленной кофточкой. Может чем иным, но я не знаток классификации женского исподнего. Словом, эта кисея так прозрачно прикрывала на груди два пшеничных каравая наивысшей пробы, что сразу захотелось впасть в детство, вспомнить ранчо на Диком Западе и всем лицом припасть к этим природным излишествам.
«Ещё успеется! » - вовремя одёрнул я себя, так как уже привставал из-за стола. Но когда я перевёл взгляд ниже проступавшего под тканью пупка, то положение моё весьма осложнилось, так как встать из-за стола, не привлекая нескромного внимания, я уже не мог по причине тесного покроя штанов. Ведь ниже означенного дамского центра тела, Кристин была облачена в тесные рейтузы до колен. Телесного цвета и с кружавчиками. Сверх этого наряда была правда обозначена юбчонка, но того же назначения что и призрачная фата невесты на втором круге замужества. А по этой причине явно тесноватые панталончишки, врезавшиеся в тело между полных ляжек Лу, позволяли любому и каждому лицезреть полный рельефный орнамент сладкой женской доли в виде пухлых валиков и складок, которые заметно проступали при вольной ходьбе и завораживали не только мой взгляд. А когда она слегка развернулась, протискиваясь за стол, а я с тыла увидел такую же чёткую, как из-под умелого резца, картину полного и весёлого разгула крутой седалищной массы, то полностью лишился моральных чувств. Н кто бросит камень в ветерана войны,  редко встречавшего на поле брани особ не боевого назначения и способных потолковать с ним наедине о планах будущих сражений? Да что тут камень, в такие минуты под горячую руку и со словом поперечным подступиться к бравому вояке я бы от души не советовал!
Паола была одета со вкусом, но, на мой взгляд, не так вызывающе игриво. Волосы у неё были собраны в два пучка по краям головы и перевиты голубыми лентами. Одета она была в лёгкий полупрозрачный сарафанчик. Не смотря на то, что девичья грудь вплоть до сосков и рыжий треугольник под животом легко при желании просматривались, она меня не впечатлила. И хоть Дени пялился на свою женщину, не замечая ничего вокруг, я лишь краем глаза отметил буйные ржавые поросли на лобном месте живота Паолы и на том угомонился. «Вот и старость подошла»,- тюкнуло в моём разогретом мозгу.
                …
О, сколько полезного можно узнать в неспешной дружеской беседе! И не только узнать, но и излить на собеседника всю горечь своей души. А если при начале беседы  присутствует добрая бутылочка вина, то доверительный разговор затягивается до дна, как правило, не одной бутылки. Но это когда общаешься с себе подобным обладателем прожитых лет. И как же быстро ломается и тускнеет разговор, если рядом обретается какая-нибудь особь, да ещё со вкусом прилично раздетая, как и любая из наших дам.
Едва наша компания попарно разместилась за столом, как я разлил вино по бокалам и стоя предложил тост:
--Выпьем до дна за наших дам и их горячие источники, обещающие райские кущи в знойный день!- и я недвусмысленно склонил голову к слегка раздвинутым ногам Катрин, благо она находилась рядом.
И хоть я выразился вычурно и цветасто, общество поняло о чём речь, но не зарделось смущением.  Дени тут же поднялся, и мы выпили. Дамы от нас не отстали. Так как говорить было совершенно не о чём, то я всё же нашёлся и спросил о родителях и семейном положении наших милых собеседниц. Однако, Дени вновь пнул меня своим копытом и поспешил наполнить бокалы.
--Я,- начал он в задумчивости,- я хочу выпить за вновь созданное содружество мужского меча и женского опахала,- Дени явно несло по моим стопам,- за тесную дружбу и взаимопонимание в деле…- но тут его заклинило, а так как было налито, то мы выпили стоя. Дамы от нас не отставали.
В голове у меня сразу же появился просвет для новой мысли, и я по-солдатски прямо спросил:
--А давно ли вы, милые девушки, занимаетесь этим скользким ремеслом? Не посчитайте за оскорбление вашей чести, но просто очень хотелось бы знать – какие мы по счёту?
Дени вновь толкнул меня под столом. А что тут такого? Я же был впервые в такой щекотливой для собственного достоинства ситуации. Ранее-то приходилось не скупиться собой или по любви, или из жалости. А здесь ведь за свои деньги! И я имел право знать: с товаром какой свежести имею дело.
--Я только вчера познакомилась с мадам Горизонталь,- поспешила с ответом Паола.
--А я позавчера,- заверила и моя черноголовая.
--Ну теперь-то мы вас в обиду не дадим, не то что в чужие руки,- подвёл я итог этому анкетированию и налил.
Выпили без тоста, и дамы вновь не отстали. Посидели молча, прислушиваясь к себе. Когда же впервые закусили фруктами, Торнадо, опустив руку под стол в направлении Паолы, сказал с радостью в голосе от исполнившейся наконец-то мечты:
--А хорошо бывает заблудиться в каких-либо зарослях!
--Или пробежаться по краю расщелины,- подхватил я, сразу поняв игривый намёк друга.
Да и как не понять, если мои пальцы давно уже теребили и разглаживали прикрытое натянувшейся тонкой тканью многообещающее логово Катрин. Так как мы с Торнадо были заняты делом, то вино разливала Паола. Выпили без колебаний, причём дамы опередили нас. И тут вдруг Катрин ужаленно вскрикнула. Видимо, моя рука несколько переусердствовала в ласках и невольно произвела ущемление предмета страсти. Да и надоело мне это никчемное уже занятие. Хотелось действий, как на военном бивуаке с приходом маркитантки, и показа  избраннице своей стати и  удали вплоть до мордобоя. Тогда я стал сурово озирать зал. Все столики уже были заняты. Мужчины были одеты кто во что горазд, то есть по средствам и доходам, но вполне прилично, женщины же как попало, но не совсем чтобы догола.
Уловив мой боевой порыв и зная меня не понаслышке, Дени наклонился ко мне и громким шёпотом рявкнул:
--Дик, не забывай зачем мы тут все собрались или я лично помогу вышвырнуть тебя отсюда.
Пустяковые угрозы друга на меня действия не поимели в силу привычки, но я всё же успокоился и начал делиться воспоминаниями о боях и походах. Так как меня никто не слушал, то я довольно подробно и долго рассказывал о покорении Индии, Цейлона, Мадагаскара, всей Африки и о прочих военных конфликтах про которые что-то ранее слышал или выдумывал на ходу. Кстати, взбредшие на ум боевые действия были куда кровопролитнее и ужаснее с точки зрения цивильного обывателя. Меня перебивали лишь тогда, когда в очередной раз были наполнены бокалы. Я по привычке не возражал, да и дамы по-прежнему не отставали, тем более, что я никому никоем образом не мешал. Дени с Паолой о чём-то сокровенном ворковали, а Катрин, видимо привычная ко всяческим извращениям, лишь кивала головой в такт моему словоблудию, сметая фрукты со второго блюда. Когда же с ножам и чьей-то тростью в руках я показал ей несколько  приёмов штыкового боя, она вдруг трезво сказала:
--Дорогой мой солдатик, а ведь скоро настоящая большая война будет.
От этих слов я до того протрезвел, что заказал у пробегавшего мимо официанта ещё пару бутылок в предвидении долгого и неприятного разговора может быть с агентом посторонней разведки, сеющим панику в местах скопления публики. А уж после этих приготовлений изумлённо вылупился на подругу:
--Что ты мелешь своим без костей языком? И какой иноземный лазутчик поделился с тобой такой дезинформацией?
--А думаешь зря в ответ на тройственный союз Германии, Австро-Венгрии и Италии Россия и Франция договорились о взаимной военной поддержке?- вопросом на вопрос ответила Лу политически заумно, но явно с чужого вражеского голоса.
Об этих бредовых союзах я, естественно, ничего не слышал. К тому же, хоть мы с Дени  полдня и толкались по Марселю, но ни траншей, ни окопов нигде не приметили. Город жил мирной жизнью. Да и кому нужна война в центре Европы, где нет диких племён с алмазами и золотом? И всё же для очистки совести я спросил у нетрезвой Катрин:
--Кто так сильно поработал над тобой, раз ты разносишь по свету такую чушь, не укладывающуюся аккуратным штабелем в мозгах?
--Вот –вот, когда генерал Клод Перье в поте лица трудился надо мной  в прошлый четверг, он и поведал мне эту государственную тайну,- выдала она, в запальчивости позабыв о своей ещё в начале вечера невинности.
На это её нечаянное признание я не обратил особого внимания и не воспылал к незнакомому Клоду ревностью, но как человек военный, генеральским секретным словам о союзниках и грядущей войне поверил безоглядно. Я тут же наполнил бокал и, призвав ко вниманию весь зал громогласной командой «Встать, смирно!», воскликнул в припадке чужого патриотизма необузданного ясным сознанием :
--Дамы и господа! Выпьемте за победу в скорой войне!
И без того притихший зал вообще могильно умолк, а Дени позеленел и убрал руку, как я предполагаю, с огненного мшаника Паолы. И тогда мне пришлось представиться капралом французского легиона и адъютантом самого генерала от инфантерии Клода Перье, а заодно и рассекретить наш с ним последний приватный разговор о судьбах некоторых государств Европы. В зале вздохнули с облегчением, видя меня в здравом уме, ибо большинство на это не надеялось, и все стоя выпили, а некоторые дамы даже с опережением. Едва вино достигло пункта назначения, как за дальним столикам седой, но с пламенным взором господин, предложил выпить за поголовную и скорую мобилизацию населения вместе с дамами в виде сестёр-сиделок по лазаретам с ранеными и по медицинским палаткам контуженых. Все немедля поддержали, и волна победных тостов покатилась по столам. Через час мы пели марсельезу и записывались у Катрин добровольцами на фронт. Женская половина притона тоже не отставала, голосуя за бесплатное обслуживание героев грядущих битв.
Поймал я себя на том, что братался с каким-то русским графом по прозванию Лев Яйцыщев. Он уже поведал мне, что имеет обширные родовые угодья возле какого-то русского Тамбова и много-много подневольных землепашцев, которых, кстати, он записал добровольцами во французское ополчение. Граф тут же предложил поехать к нему в гости, но я почтительно отказался, так как не мог пуститься в путешествие не попрощавшись с Катрин. С трудом протискиваясь среди обнимающихся с кем попало будущих победителей, я наткнулся в дальнем углу на плачущую Лу.
--Что с тобой, птичка моя?- вскричал я, готовясь в случае необходимости и по делу пролить неумелую слезу.- Не скорби всем сердцем, ведь я ещё не убит!
--Да оторвать бы тебе яйца,- выстрелила она, враз осушив глаза.- Пригласил даму на рандеву, а сам в кусты! Я ведь так рассчитывала на маленькую женскую радость, а ты мало того, что нализался, как шелудивый кот валерьянки, так  ещё бегаешь от меня по всему залу и с дурацкими военными воплями насильно заставляешь наших девочек обучаться штыковому бою и рукопашным схваткам.
Непосильного труда стоило мне успокоить этот вулкан страстей. И лишь когда я пообещал послужить девушке неутомимым наездником в предстоящем конкуре, Катрин снизошла до всепрощения и со словами «Немедля пошли в мой номер» повела меня на второй этаж.
--А где Дени?- озаботился я на ходу судьбой друга.
--Да они пожалуй часа три как не теряют зря времени. Э-эх…- горько прозвучало в ответ.
                Глава 4
                Жаровня
Комната Катрин в свете зажжённых ею двух свечей представлялась опрятной девичьей опочивальней и очень привлекательной из-за огромных размеров кровати, которая почти всю её и занимала, не считая низкого столика в углу с двумя мягкими пуфиками по бокам. На столе обнаружилась бутылка вина со стаканами, видимо для утреннего взбадривания постояльцев или вечернего продолжения банкета, то есть как кому заблагорассудится.
--А вот за это вино и последующие заказы отдельная плата, как и обязательные чаевые мне по утрам,- тут же разъяснила Катрин.
Я согласно кивнул, так как мы с Дени были заранее предупреждены месье Пердье о дополнительных расходах. И, не теряя времени даром, я начал поспешно разоблачаться, почти не путаясь в рукавах и штанинах, а когда скинуть с себя уже было нечего, блаженно раскинулся на шикарном ложе любви и мгновенно отошёл ко сну. Спал я видимо всего ничего, а пришёл в себя с провалами памяти от того, что моя башка безмозглым придатком тряпичной куклы болталась из стороны в сторону по подушке, иногда ощутимо соприкасаясь со стеной, чья-то тяжёлая рука терзала моё плечо, а жёсткий и властный голос вгрызался в мой слуховой аппарат:
--Немедленно очнись! Мой бог, за что мне такие испытания раз пять в неделю?
Уловив про бога, я разумно предположил, что нахожусь пред лицом полкового капеллана, поэтому не замедлил с ответом:
  --Святой отец, раз бог создал меня таким, то знал, что творил, ибо пути господни неисповедимы, а путь наш во мраке. Так поднимем же кубки и сдвинем их разом…
--Я тебе покажу святого отца и премудрую Гертруду, а ну вставай и принимайся за дело раз уже за всё уплачено, ты, обиженный войною импотент.
Это известие обожгло меня ударом африканского бича и я, разодрав глаза, немедля выполнил приказ, чтобы тот же час дать отпор физического рукоприкладства к злостному клеветнику и моральному уроду тыла. Однако, передо мной стояла совершенно обнажённая Катрин Лу, которая и до этого была не совсем чтобы одета. Её наглый вид поверг меня в трепет, память окончательно вернулась на место и, чтобы не делать поспешных выводов телесного контакта, я устремился к столику. Надо же было придти в себя и повнимательнее присмотреться к даме, готовой ко всяческому откровению. Обнаружив бутылку и стаканы на прежнем месте, я вздохнул с облегчением, наполнил посуду до краёв, а сев на пуфик, обратился к голой, как облупленное яйцо, подруге с небольшой разъяснительной речью:
--Дорогая Катрин.- начал я напевно, поднимая стакан,- не обижайся на насквозь израненного участника боевых походов и партизанских движений. Сколько мне пришлось пережить, шагая с винтовкой в руке по трупам своих товарищей и окоченелым телам врагов! Сколько слёз было пролито над братскими могилами и на алтари походных церквей! А тяжелейшая контузия, полученная мною на берегах Оранжевой реки, и до сей поры временами отбрасывает меня из сиюминутной действительности в лоно бредового забытья. Но я уже чувствую прилив творческих телесных сил, и верю, что скоро мы с тобой впадём в такой транс, о котором не стыдно будет вспомнить и на смертном одре. Ты только доверься мне, моя ретивая ласточка,- я и сам не понял что тут намолотил мой подвешенный неплохо язык, но замысловатая речь возымела действие и Катрин, повернувшись ко мне спиной, зашуршала простынями, расстилая постель.
--Да и в нашем роду сохранилось предание о том, что все мужчины, пострадавшие ещё в столетнюю войну, были слабы на голову, но неуёмны в постели. Хорошо бы, если и у тебя такая же болезнь,- и она наклонилась над кроватью.
Лучше бы она этого не делала! Во мне сразу же проснулся весь основной инстинкт неуёмного самца и если бы не стакан в руке, Катрин не смогла бы разогнуться до самого утра. Ведь есть святое правило – поднял стакан, не ставь его обратно даже в помутнении сознания. А как тут не тронуться всеми своими военными мозгами, когда на расстоянии вытянутой руки пред тобою развернулось цветное и широкомасштабное зрелище, сравнимое разве что с крупом нашей незабвенной кобылы Розы в молодости или широтой души неимущего паломника в святые места. А объёмом своим этот вздыбленный, без признаков загара объект заслонял всю переднюю часть склоненной к кровати девушки. Что было в общем-то кстати, так как не отвлекало от созерцания бескрайней казённой части Катрин. Конечно, бывает что некоторые женщины разрастаются в этой части тела до неприличия, как, скажем, в Центральной Африке. Но чтобы так! Вот почему Катрин была в тесных панталонах! Чтобы загодя не сбивать с ног клиента и не отвлекать посетителей от важных разговоров и выпивки! Теперь это для меня было ясно как день, как и то, что я не прогадал в выборе. Да и кто откажется от прикосновения к великому и прекрасному, будь то хоть культурное наследие предков, хоть годами вынянченная гордость и краса чужой ненаглядности? Заверю вас, что никто, потому как от добра  добра не ищут, тем более когда оно рядом и даже в некотором излишестве. А уж когда я взглядом и пока что без помощи рук скользнул вниз по разделительной полосе этого двухголового и налитого чувственной силой исполина, вплоть до выступившей между основанием крепких ног парой кучерявых и плотоядных воланчиков, каждый толщиной чуть ли не в три музыкальных пальца пианиста, в испуге прижавшихся друг к другу, то впал в лёгкую прострацию и умственное недомогание из-за накатившего желания немедленного общения с осязанием. И даже стакан дрогнул в моей крепкой руке. Будучи далеко не мальчиком и желторотым юнцом, мне приходилось, когда позволяло время, наблюдать снизу подобное раздвоение личности прямо перед пытливым взором, но тут предстал верх творения природы своею законченностью округлых форм и заманчивостью глубины содержания. Но недолго любовался я на эту пейзажную акварель небесной красоты. Катрин, закончив возится с постелью повернулась ко мне передом, опять принеся сердечное недомогание, и  буднично произнесла:
--Ладно, так и быть, посидим перед дорогой,- и она сделала шаг к столу.
И этого вполне хватило, чтобы я вперился торопливым взглядом в её первичные половые признаки настоящей женщины. Однако, вопреки ожидания, ничего интересного там не увидел, так как всё обитаемое пространство от пупа и до ляжек было покрыто столь буйной чёрной шерстью, что иной баран, шествуя на стрижку, позавидовал бы лютой завистью.
« Трудновато придётся мне в поисках подступов к путям проникновения. Надо будет в ближайшие дни облагородить бедную женщину мыльной пеной и бритьём»,- практично подумалось мне. А что? Такое богатство натуры да ещё в голом виде! Тут не только умом двинешься, а всю свою судьбу перекраивать начнёшь заново без пределов разумности.
Катрин села напротив и тоже подняла стакан. Я ласково посмотрел на неё и мы выпили. Вино оказалось сухим и явно не для меня. Поэтому я вновь внимательно посмотрел на женщину. Но, собственно говоря, смотреть было не на что. После того, как я под собственным носом лицезрел, говоря армейским безыскусным языком, отменные окорока бесподобной Лу, вид хоть и внушительного  бюста на мог вытравить из памяти прелести и неосознанной притягательности её оборотной стороны, а поэтому не внушал прежнего застольного трепета и нездорового любопытства. Да Катрин и сама видимо хорошо это понимала, так как всего-то пару раз передёрнула плечами, приведя в волнительное движение свои мягкие излишества передней части тела.
--Фунта два будет?- спросил я, прикидывая на ладони вес левой груди.
--Побольше,- просто ответила моя избранница.- Да и кто взвешивал?
--Может и больше,- согласился я, взвешивая руками две тонкостенные амфоры  дамы.- Этим вполне можно до старости гордиться.
--Это я сейчас шустрая при такой-то работе. А ведь в юности даже  лифчик при посторонних не снимала, когда в бане всей деревней мылись.
--Да ну?
--Так я и сейчас скромная. Не люблю, когда без денег лезут с грязными и нестандартными предложениями,- поделилась сокровенным Катрин.
Мы слегка выпили и как близкие родственники никчемно поговорили о погоде, расценках и прочей ерунде. А под конец, когда пора было переходить к более интересным действиям, и мой организм почти начал огорчать меня усталостью в стойкости, девушка некстати брякнула:
--А ты действительно капрал?
Не нужно было ей столь неразумно затрагивать мою воинскую честь и окопное достоинство! Я немедля вытянулся во фрунт и начал отдавать командным голосом различные приказы по ведению обороны и наступления, а затем продемонстрировал красоту и величие парадного шага. Катрин ахала и неистово хлопала в ладоши, воочью видя мою военную выправку и слаженность в движениях. Правда, я пару раз едва не опрокинул наш столик при чётких разворотах на месте, влепил любительнице парадов неожиданную пощёчину при отдаче воинской чести  и смахнул свечу восставшим во всей красе органом, но это не смазало общего впечатления от моего сольного выступления и лишний раз доказало, что обучение солдат необходимо проводить на плацу и других военных полигонах, а никак не в апартаментах дамы при расстеленной кровати. Как бы там не было, но мы с Катрин остались довольны тренировкой при отсутствии знаков различия и орденов боевой славы. Моя обожательница даже пыталась повторить за мной некоторые строевые приёмы, но не вполне справилась с заданием, так как не могла широко развернуть грудь, а при поворотах бесшабашная сисястость просто заносила её далеко в сторону. Под конец учений чуть было не случилось членовредительство и следовавшее за этим моё отлучение от армии. Под занавес я вознамерился показать мадемуазель Лу способы ползания тихой сапой обычным пластуном по вражеским тылам, но грохнувшись брюхом на пол чуть было не обломал под корень то, чем был так дорог близко знакомым женщинам.
После такого потрясения я уже боялся даже присесть, поэтому допивал свой стакан уже стоя в полный рост перед дорогой Катрин. Она же, утомлённая войсковой практикой, просто взяла меня своею твёрдой рукой за едва не сломанный штык старого воина и отвела на постель. Я не сопротивлялся, тем более, что в её умелых руках мой стойкий патриот, давно торчащий на часах у арсенала с ядрами,  не только ещё более окреп, но и задёргался в нетерпении словно припадочный. И мы возлегли на ложе нашего будущего единения теории обещаний с явью практики. Я к стене, чтоб ненароком не скатиться с Катрин в порыве страсти на пол.
                …
Некоторое время мы лежали молча, как бы привыкая к ещё не полному телесному контакту. И хоть бок дамы был пламенно горяч, меня в горизонтальном положении вновь начала одолевать дрёма. Видимо сказывались треволнения этого вечера, а более того – печальное известие о скорой войне, предвидение боевых действий под перекрёстным огнём противника и глубоких рейдов по тылам противника с неизменным тыловым госпиталем в конце пути. И я горестно и сонно вздохнул
--О чём печалится мой воин?-  ещё теснее прижавшись, вернула меня к жизни Катрин.
--О жизни,- сморозил я, напрягаясь всем телом.
Уловив мой порыв, девушка повернулась на бочок аккурат ко мне лицом и закинула на меня свою свободную и весомую ногу. Стало приятно до невыносимости, ибо бедром сладко чувствовался весь её волосатый механизм, а, с другой стороны, нежная ляжка сверху плужным лемехом так придавила буйно заколосившийся было в припадке откровенной похоти мой плодоносный злак, что думать о скором сборе урожая стало уже ни к чему. Усилием воли и физического превосходства я освободил своего остолопа из-под телесного гнёта подруги и всей головой понял, что пора брать инициативу в свои руки, то есть просто сгрёб в ладонь мохнато-бородатые принадлежности хозяйки положения. Ладони не хватило, так как жёсткие и буйные заросли весьма добавляли объёма маскируемого ими объекта женской гордости. Но проявив упорство, я всё же раздвинул своими перстами эти кущи и достиг-таки голого губошлёпства значительной упитанности. Но едва я, словно последний пианист, попробовал пройтись перебором пальцев по этим злачным местам, как моя рука стала мокрой, а Катрин накрыла мои блудливые персты своей ладонью и с выдохом «Ещё!» стала управлять ими с завидной ловкостью и вроде как с привычной сноровкой. Мои прикипевшие к оружию пальчики невольно подчинились чужому разуму и силе и проворно заскользили вдоль, так называемых в народе малых, но не в данном случае, срамных губёшек, иногда глубоко утопая меж ними, а порой, подчиняясь чужой воле, принимались вкруговую массировать их верхний предел схождения. И я не сопротивлялся, справедливо полагая, что женской прихоти на любой стадии абсурдности перечить нельзя. И тут моя голубушка гортанно издала какой-то боевой клич и отбросила мою трудовую руку в сторону. Я же затаился на время, хотя меня ломило и саднило от собственного пупа и до колен.
--Довёл женщину своими военными выходками почти до рукоблудия,- немного погодя как бы оправдалась она.- А я ведь уже с неделю как не приступала к работе. Ездила в Сан-Луи-Трапез навестить стариков и дочку. А точнее сказать – отвозила деньги. Надо же семью содержать,- доверительно вымолвила Катрин, и я понял, что между нами наступила полоса полного доверия и беспредел в любовных отношениях.
--Да всё бывает в нашей жизни,- согласился я и продолжил старой шуткой,- а ведь окончательный итог  процесса блудодействия отличается от полноценного труда обеих партнёров лишь тем,  что в первоначальный момент одиночной развлекаловки, как замечают опытные люди, просто не с кем перекинуться словом. Ведь конечный-то результат един.
--Так-то оно так,- подтвердила Катрин,- но всё же в паре и со стороны смотрится куда приличнее и завлекательнее.
--Естественно,- подхватил я укладывая руку на прежнее ухоженное и мокрое место,- вот и во время ведения боевых действий, когда ни маркитанток, ни на всё согласных пленниц под рукой нет, бывало и на передовой, сидя в окопе по пояс, а порой и просто чтобы скрасить одиночество, как ухватишься обеими руками за свой…
--Перестань нудеть о своих военных подвигах, капрал!- перебила меня Катрин, впервые наградив воинским званием.- На меня скоро снова накатит.
Я с ещё большим рвением стал рыхлить будущий райский участок засадки своего корнеплода. Так как молча лежать при даме было неприлично, а на военную тему рассуждать запретно, то я к месту вспомнил индийскую камасутру, полагая, что это учение ещё не успело глубоко внедриться в консервативные головы населения Старого света.
--Катрин,- сказал я значительно,- пока ты отдыхаешь, я тебе теоретически раскрою тайны великого индийского учебника любви. В Индостане и шагу не ступить без знания основ этого, веками проверенного в домашних условиях и на лоне природы, трактата.
--И даже этому учат по книгам?- искренне удивилась девушка.- Тогда расскажи, но не длинно. Я пока потерплю.
И я начал молотить что ни попадя, так как из камасутры, которую и в глаза не видел, но слышал кое что из неё от знающих людей, мне вспомнилось, что при прелюдии женские потайные места надо почему-то ласкать с нежностью кончика слоновьего хобота. Я в своё время долго смеялся над этим, пока меня не убедили, что это громадное животное отростком на конце своего в общем-то носа, может нежно сорвать даже мелкий цветок, чего не скажешь о человеке. А из способов общения в памяти всплыли лишь позиции супруги бога Индры в позе лотоса, да и то в извращённом рачьем варианте. Остальные положения я придумывал самостоятельно, но примериваясь к возможностям Катрин. Выходило вполне доступно и соблазнительно. А когда перешёл к аллегорическим рассказам о конно-спортивных играх с жокеями на породистых лошадях, девушка видимо вспомнила мои обещания о скачках давно состоявшегося наездника и оседлала меня, легко опрокинув на спину. И теперь ни своего властного мужского начала, ни свободной инициативы я уже проявить не мог, лёжа суковатым бревном под прицельно насадившейся на мои мужские сбережения марсельской амазонкой. Наездница сразу же пустилась вскачь, и аллюр в три креста был бы простой иноходью по сравнению с прытью этой необузданной женщины. Я молча терпел, когда она меня плющила камбалой и почти ломала моим телом доски кровати, вскачь несясь по рытвинам и ухабам любострастного тракта в телесном женском упоении и полном забвении окружающего мира. Но когда и мне привиделся свет в конце туннеля, когда своей головой презрел возможности травмирования и инвалидности от разных с седоком весовых категорий, я перестал предохраняться, а наоборот, изо всех сил пустился возможно помогать Катрин, обхватив на сколько хватало рук вспотевшую усердием упоительной работы заднюю оконечность неуёмной дамы. Естественно, чтобы объять необъятное я и не помышлял, но и того что было под руками хватало сполна. Довольно скоро мы подытожили результаты нашего труда, и остались оба довольны. А как тут не радоваться, если остался цел вблизи такого, не дай бог кому попало, темпераментного угощения подруги, дарованного столь хорошо сохранившимся половым агрегатом, что легко  осязались размер и глубина чувств. Катрин уже привычно взвизгнула, сползая с моего утрамбованного тела, а я отвернулся к стене, боясь повторного унижения человеческого достоинства мужчины и господина.
Лежали мы безынициативно не очень долго, так как я вовремя вспомнил о недопитой бутылке, с усилием перелез через скользкую любовницу и в неверном отблеске свечей наполнил стаканы. Вышло поровну и до краёв.
--Милая,- проворковал я, подходя к кровати,- утоли жажду и обсохни, а то с тебя пот ручьём от праведных трудов любвеобильности.
Лу, немного подумав, не совсем чтобы согласилась:
--На том свете отдохнём,- с плеча рубанула она и скосила глаз в мою сторону.
И чего тут скрывать? Мой  недоумок с африканской банановой наглостью, вытянувшись во всей красе горизонтально половицам, нагло веселился в демонстрации своей дальнейшей жизнеспособности, словно до сей поры ничего и не было, а если что и было подходящее, то с него как с гуся вода. И вот тут-то я и не сплоховал, а проявил полную твёрдость характера. Едва перехватив алчущий взор мадам к моим чреслам, я отбросил стаканы прочь и, не теряя противника из виду, почти вспрыгнул на не ожидавшую такого натиска девушку, вольно разбросанную по всей кровати.
Катрин и охнуть не успела, как я, не промазав и не заплутав в кучерявости её берлоги, прицельно проник в желанное гнездовище, плотно прижался к женской груди и долгим поцелуем заткнул фонтан возможного противоречия. Но умная Катрин не стала показывать своё превосходство, а отдала мне все остатки своей девичьей чести в привычной для миссионеров позиции, то есть когда имеется возможность нижнему товарищу не только изгибаться ужом на муравейнике и безжалостно царапать спину вышележащего, но и самой активно совершать маховые и круговые движения бёдрами или выполнять иные гимнастические упражнения.
--Давай, не будем торопиться,- томно выдохнула низвергнутая женщина.
--Как прикажешь,- ответил я, и мы заскользили друг о друга с медлительностью обожравшихся улиток.
Однако, как ни растягивай удовольствие бескрайним обладанием, полковая труба вечернюю зорьку отыграет вовремя. И скоро мы опять тихо лежали рядом, бездумно рассматривая сереющий рассветом потолок.
--Хорошо-то как!- подвела итог ночи Катрин.
--Завтра тоже приду,- согласился и я.
--А денег хватит?
--И не на одну только ночь,- наобум ответил я, не зная ещё состояние дел у Торнадо.
Когда рассвет ворвался в комнату, мы одновременно вспомнили о креветках и прочих ракообразных обитателях глубин и поимели массу впечатлений от любимой всеми земными млекопитающими позы, натрудив коленно-локтевые суставы почти до мозолей. Катрин при свете дня смотрела на меня с восхищением, а я, весьма довольный от произведённого и неизгладимого по крайней мере за ближайшие сутки впечатления, гордо удалился, ещё раз приказав женщине как следует отдохнуть и ждать меня вечером.
Выйдя на улицу, я столкнулся с поджидавшим меня другом.
--Как дела?- буднично спросил я.
--Нормально,- ответил помятый, но довольный Дени.
--Жарко было?- вновь полюбопытствовал я.
--Полная жаровня!- подытожил друг непонятным выражением, но видимо полным скрытого испанского смысла.
Мы обнялись и, держась друг за друга, побрели к месту постоя. Но я долго не мог уснуть, так как проведённая ночь с Катрин мне чем-то напоминала уже давно пережитое. Я томился и напрягал память, пока вдруг сами собой в мозгу не вспыхнули картины из прежней индийской жизни. Вот тогда-то и засияла передо мной, как наяву, славная вдовушка Амфу! Может быть к ней я питал столь светлое чувство, что искал схожести в Катрин? Или я просто люблю целостность и обильность во всех жизненных ситуациях? Всё может быть. Но куда там урожайной Катрин до обильной Амфу! Слёзы да и только!
                Глава 5
                Мокрое дело
Что толкает человека на преступление и грубое попрание законов общежития? Нет, если ты знаешь, что где-то что-то плохо лежит в изобилии, а тебе как раз этого не хватает позарез, тогда другое дело! Тогда можно обойти закон стороной, но так, чтобы это не принесло вреда  мелкой частной собственности. Скажем, банк ограбить или поезд с золотом оприходовать - это по-рыцарски благородно, а если срезать тощий кошелёк у обывателя, то тогда это уже серьёзное преступление против личности и требует строгого наказания, вплоть до колодок и каменоломен в необжитых пустынных местностях. К тому же, если тот же банк или иную концессию принудить к насильственному, но без кровопускания дележу доходами каким-нибудь хитроумным способом, остающимся даже в памяти потомков, то это и вовсе не попрание закона, а здоровая конкуренция умов и сообразительности. А главное – это поставить перед собой цель и идти к ней напролом, хоть с завязанными глазами, хоть с руками в смирительной рубашке.
Примерно такую мысль я развивал перед Дени Торнадо, когда мы отоспались после ночи в борделе и вновь пересчитали  финансы. Так как запросы наши возросли отнюдь не духовно, то денег должно было хватить ещё на неделю экскурсий в притон мадам Горизонталь и то в надежде на скидки постоянным клиентам.
--А дальше что?- с горячностью вопрошал я, вспоминая Катрин,- нам уже нечего мечтать о полноценном питании при теперешнем-то положении, когда приходится откладывать каждый франк ради обустройства сердечных дел двух достойных джентльменов.
--Пойдём в доки разгружать пароходы,- уныло отозвался Дени.
--А после доков позорить своё славное имя в постели? Надеюсь после прошедшей ночи мадам Паола осталась довольной?
--О, да!- сразу оживился Дени.- Ещё как! Тем более, что между нами чистая любовь с первого взгляда. Вечером моя голубка будет ждать и предупредит хозяйку, что платить будем по факту использованного времени. Так будет дешевле, а при обоюдном согласии, то заметно продолжительнее без строгих временных ограничений.
--Ты и за меня решил?- уколол я, несколько обидевшись на единоличное самоуправство друга.
--Если ты категорически против, то…
--Да нет,- успокоил я,- просто и у меня мелькнула та же мысль. Надо всеми способами крепить завоёванные рубежи, тем более такие как у Катрин! Но всё-таки надо бы присмотреться к денежным закромам Марселя,- я опять вернулся к прежней мысли.
--Попробуем, но только у меня нет ни навыка, ни знаний особенностей этого промысла,- уныло отозвался друг.
--Зато у меня сохранился некоторый ещё американский опыт. И не только грабежа, но и отсидки, что при таком твоём грустном настрое непременно придётся испытать на себе,- удачно пошутил я.
Дени шутки не принял, и мы в преддверии вечера начали собираться в гости к подругам.
                …
Мадам Горизонталь встретила лично и как родных, а на меня смотрела столь уважительно, что я застеснялся. Видимо, заслуженная мужская слава побежала впереди нас!
--Господ обслужить по- вчерашнему прейскуранту?- осведомилась она, проводив к свободному столику.
--Именно по-вчерашнему,- заторопился Дени, боясь моей тяги к перемене мест.
А я и не думал расставаться с мадемуазель Лу, так как показал ей ещё не всю свою удаль. Очень скоро на столе появились фрукты и вино, а мы с другом пропустили по маленькой. Ведь до чего прекрасно иметь свободу выбора и возможность выпить когда пожелаешь. Не торопясь, а с полной дегустацией и под умные рассуждения о вреде алкоголя и переедания.
--Господа иноземцы, позвольте вас от души поприветствовать в лице матушки России,- вдруг раздался приветливый голос рядом со столиком и перед нами предстал  весьма хорошего сложения джентльмен лет сорока при опрятной бородке и  усах вразлёт. Правильное лицо его лучилось улыбкой, а голубые глаза были широко распахнуты нам навстречу.
--Позвольте присоединиться к вашему тандему до прихода дам и завести более тесное знакомство. Ведь я до сих пор нахожусь под впечатлением от ваших вчерашних речей, господин Блуд! Как это благородно! Призывать на битву с ворогом за интересы чужого государства! Невзирая на национальность и вероисповедание! Виват!- и он осушил мой бокал.
Я не помнил этого человека, хотя по эмоциональности и несобранности речи, странности панибратских отношений и неподдельной радости в облике, моё подсознание нашёптывало, что мы уже где-то встречались.
--О, русский граф Лев Яйцыщев!- помог мне Дени вспомнить этого русоголового бородача.- Мы рады видеть вас в нашей маленькой компании!
--Гарсон!- рявкнул граф.- Бутылку бордо и бокал!
Видимо графа хорошо знали в этих краях, так как не успел затихнуть его голос, как заказ был выполнен и мы радостно выпили за встречу. Общий разговор сразу же склеился. Граф был остроумен и лёгок в беседе. Скоро оказалось, что мы в прошлом участники многих военных конфликтов на любых континентах, а в настоящем -  свободные от тягот какой-либо службы путешественники, а граф не менее свободный естествоиспытатель,  попутно решающий различные экономические и финансовые вопросы в разных странах старушки Европы, но более всего в дружественной Франции, где Марсель почти родной город.
Скоро мы перешли на «ты», графа по аналогии прировняли к африканскому льву и хохотали до слёз над анекдотами из российской глубинки. Да и как было не сойтись со столь приятным и обходительным членом общества, тем более, что в нём чувствовался жгучий азарт бесшабашного игрока и, как у меня, лёгкое пренебрежение к пагубной  истине и неоплатным долгам. Словом, как сказал бы совсем сторонний наблюдатель, мы спелись до хоровой слаженности.
--Друзья мои, а не махнуть ли нам в  Тамбов!- уже через полчаса зазывал граф нас в гости.- Какие у нас плодородные почвы и женщины! А в лесах такая охота на волков, что вашим слонам и не снилась! Право же, едемте сейчас, а по дороге я научу вас русскому языку и вы будете как дома,- настаивал он, когда показалось дно бутылки.
--Всенепременно, граф!- заверял я.-  Вот только немного осмотримся во Франции и сразу к вам на волков!
--Я ловлю вас на слове,- ещё успел сказать граф и умолк, так как к нам подходили Катрин и Паола в нарядах более скромных, чем накануне. То есть на них были простые розовые пеньюарчики до пупа и розовые же панталончики с оборочками, но без стеклянной прозрачности. И это правильно, так как девушкам соблазнять старых приятелей было незачем, а озаботиться достойной репутацией – самое время. За ними следовала весьма привлекательная дама в чулках с поясом, если не считать едва заметных лифчика и трусов.
--О, моя Даниэлла!- вскричал тотчас граф и, лобызая по локоть ручки незнакомки, помчал даму к месту своего постоя, забыв с нами попрощаться.
--Вот это страсть,- заметил я, а повернувшись к Торнадо, изумился до крайности.
Гордый Дени стоял в какой-то согбенно-почтительной позе перед Паолой и, держа её за нежные лапки, по собачьи преданно заглядывал в глаза. Девица же томно вздыхала и лучила свой карий взгляд на моего незнакомого в этот момент друга.
--Вот это любовь,- почти повторила мои слова Катрин, умильно глядя на нашу парочку.
--Да и у нас с тобой не хуже!- утвердился я подоспевшей мыслью.- Может не такая показная, зато крепко спаянная единством цели.
Я тут же поднял бокал за радость новых встреч. Компания меня с восторгом поддержала и мы тут же попарно отъединились задушевными разговорами от окружающего мира.
--Сумела отдохнуть перед дальней ночной дорогой?- слегка пошутил я ощупывая ляжки Катрин.
--Куда там! Вечные женские хлопоты по хозяйству. То простыни замени, то  отвар завари против нежданной плодовитости, то ванну прими на всякий случай, а тут ещё и подмыться в очередь!- уже как самому близкому подельнику поведала Катрин о своих женских заботах.- Но ты не огорчайся, сил хватит не на одну смену.
--Ясное дело,- согласился и я,- натренированный организм выдержит и не такую нагрузку, вплоть до гаремного истязания.
--Вот и я о том же, если речь зашла о стадном содержании мужиков.
Так мы и говорили, каждый о своём, но без вчерашней спешки. И я всего пару раз залез ищущей рукой в штанишки Катрин, но ничего нового там не обнаружил. Та же ярая волосатость и ощутимо надутые губки причинного места. Что и говорить! Сроднились за одну ночь. Вот ведь как всё быстро происходит, когда встречаются два человека, подогнанных и откалиброванных один под другого, словно пули в нарезном канале боевой винтовки.
Так мы и коротали время, мирно и понятно для нас беседуя и потягивая неспешно вино. Правда, несколько раз с бокалом в руке к нам подходил русский граф, чтобы лишний раз засвидетельствовать своё почтение и выпить с нами. И на это мы не возражали. А когда он подвёл к столу свою Даниэллу с целью знакомства с человеком, предсказавшим скорую войну, я был так тронут, что непроизвольно затянул марсельезу без слов, которую дружно и по тексту подхватил весь зал, не поинтересовавшись причиной столь яростного припадка патриотизма. Да и кому какое было дело! Зал гудел и ликовал в общем праздном веселье. Вино лилось рекой, дамы своими нарядами резали глаз, а когда одна из них оголившись до положения новорожденной, исполнила на одном из столов какой-то канкан, закидывая ноги выше головы и почти показывая внутреннее устройство нехитрого детородного органа, я интуитивно понял, что пора выдвигаться к месту ночлега.
Однако, не тут-то было! К нашему гостеприимному столу вдруг почти подбежал по виду не старый ещё мужчина какого-то звероподобного облика. Копна чёрных вьющихся на голове волос стекала по щекам густыми бакенбардами, крючковатый нос над тонкими и сжатыми губами смахивал на клюв очень хищной птицы, да и весь его приземистый с цепкими обезьяньими руками облик сразу же внушал некоторое опасение за своё здоровье.
--Грек Заремба,- выкриком представился он, тряхнув немытой головой.- Господа, я к вам не имею претензий,- скорее к Дени, чем ко всем нам, обратился он.- Вы люди новые, но Паола Ливи будет на всю ночь зафрахтована мною! И попрошу без глупых возражений, иначе будете иметь дело не только со мной, но и со всем греческим анклавом Франции!
Я остолбенел, а Дени начал наливаться нездоровой краской. Он всегда так краснел, когда злость и ярость переливались через край.
--Убирайся вон, хам,- звонко отчеканил он на весь зал, поднимаясь с полной бутылкой в правой руке.
Паола в этот самый критический момент взревела белугой и повисла на руке у Торнадо. Но он стряхнул девушку с рукава как осеннюю муху и сделал шаг в сторону противника. Предчувствуя настоящее мужское развлечение в виде кулачного боя, по которому  соскучился за время морских скитаний, я, как чёрт из мрака преисподней, проворно выскочил из-за стола с намерением немедленной схватки. Но напрасно!
--Я вас предупреждал!- в ответ на наши приготовления истерически выкрикнул грек и выхватил из кармана охотничий нож с рукояткой из козьего копытца.
            Такого поворота событий не ожидали ни мы, ни вся развесёлая компания заведения. Я обернулся на Дени, чтобы согласовать наши дальнейшие действия, то есть как, с какой стороны заходить и когда пускать в ход бутылки и другие подручные материалы. Дени меня понял и указал подбородком в сторону грека. И хоть я не уловил смысла в движении друга, но на Зарембу посмотрел. Тот лежал на спине, тесно прижавшись к полу и закатив глаза под лоб, а за ним возвышался наш русский знакомый, помахивая перед собою кулаком.
--Саднит,- заметил он, скосив взгляд на кулак,- немного переусердствовал. И обратился к залу:- Помогите выбросить негодяя за дверь этого приличного заведения.
Охотников нашлось достаточно, а потому оглушённый грек был выкинут на улицу, и гулянка в уютном доме мадам Горизонталь продолжилась с ещё большим размахом.
                …
--Эту сволочь,- говорил через полчаса после выдворения скандалиста благородный граф Яйцыщев, пересевший вместе с подругой за наш столик,- эту мразь мы периодически выдворяем за порог. Так-то он довольно тихая и забитая скотина, этот якобы грек Заремба, но лишь перепьёт, начинает считать всех особ женского пола чуть ли не своей собственностью, и тогда лишь хороший кулак способен образумить его.
--А не пробовали сдавать полиции?- спросил пришедший в себя Дени.
--Неоднократно, однако проходимец всегда выходит сухим из воды. Мы с вами, как я понимаю, далеко не бедные люди, но до кучерявого грека всё же далеко. У него несколько пароходов снующих между Европой и Америкой и доставшихся ему каким-то тёмным путём. Но, несмотря на состояние, у него напрочь отсутствуют и зачатки воспитания. Даже уличные женщины его более одной ночи не выдерживают, и лишь непредвиденная нужда толкает дам полусвета на общение с Зарембой.
--Да,- согласился я, выслушав графа,- воспитание великая вещь. Ведь порою даже грозный вояка, закостеневший в боях и походах до чёрствости, но хорошего домашнего воспитания, равно как и чужого, будучи  под следствием в казённых домах, не теряет человеческого облика и любви к ближнему, как это уже может подтвердить  Катрин безо всякого приведения к присяге на библии!
--Любому и каждому такое бы воспитание, Дик,- откликнулась подруга,- а что до обращения с дамами,- то не следует желать лучшего даже в ближайшие годы.
--И Дени в прекрасной спортивной форме,- встряла обычно молчаливая с посторонними Паола,- чего он только не вытворял вчера ночью, пока не прикусил свой расторопный язык!
--А мой граф,- вставила своё слово и Даниэлла, не пожелавшая отстать от товарок,- знает такие жаркие славянские способы прелюбодеяния, что мы держим под кроватью котелок с холодной водой для охлаждения мест общего пользования!
Вот за такой непринуждённой светской беседой и попутной выпивкой мы провели часа полтора. Могли бы и больше, но похвальба дам дошла до такой степени откровенности, что они пожелали тут же не только продемонстрировать  свои достоинства, но и измерить их ширину и глубину подручным столовым прибором, призвав нас в свидетели и судьи.
Нам стало несколько неловко  за возможный женский аттракцион, поэтому, переглянувшись с пониманием, мы чуть ли не силком растащили их по своим комнатам.
--Катрин,- несколько запоздало спросил я пока мы следовали коридором второго этажа,- а что, здесь для каждой отдельная комната?
--Да,- начала разъяснять подруга,- но когда мы гастролируем на выезде, то отдыхаем в общем будуаре, так что комнат всегда хватает. Тем более, что некоторые клиенты порой предпочитают солировать кучно, то есть на глазах  друг у друга и не ограничиваясь одной актрисой.
«Вот оно как!- подумалось мне озабоченно.- Эти бедняжки ещё и выступают перед публикой на разных сценах и площадях, как вдали от дома, так и в родных стенах. Вот тебе и французская бордель. Какая тут торговля телом! Просто девушки расслабляются любовной игрой с побочным заработком после трагедий Шекспира.»
--А можно присутствовать на таком представлении?- загорелся я желанием театрала.
--Не только можно понаблюдать со стороны, но и принять самое непосредственное участие,- успокоила меня Катрин.- Вот я переговорю с Паолой и Даниэллой, и мы устроим свальную комедию. Право же, это очень забавно и весело, тем более когда все свои и особо стесняться не приходится.
--Скорее бы,- мечтательно протянул я,- наверное хорошо выйдет.
--Да, хорошо там, где нас!.. Думаю через недельку, когда нам с тобой захочется чего-нибудь новенького, этот праздник и устроим.
Мы зашли в уже знакомую комнату, и я на правах хозяина сразу разделся, даже не взглянув на бутылку. Катрин тоже не стала цепляться за свои наряды, и скоро мы сидели друг против друга, чуть ли не упираясь в колени соседа, с игривым чувством любуясь местами будущего пользования со всей  доступной страстью. Торопиться нам было некуда, тем более с широко расставленными ногами, и Катрин показала мне, как могла, всё внутреннее устройство собственных женских покоев. Под её умелыми пальцами я смог разглядеть то, чего раньше видеть ни приходилось и был изумлён до глубины души. Ведь то, что на ощупь и в темноте казалось загадочным и мудрым творением хитроумной природы, на свету предстало в виде мускульного кисета с довольно узкой горловиной, но  убранного с глаз долой ради притягательности любопытных рук. И прямо не верилось, что эта табакерка может свести с ума достойного государственных наград мужчину и быть дороже алмазных приисков старателю или племенной кобылы ковбою!
Ночь прошла без нервотрёпки, так как мой пластун чуть ли не до утра ползал во тьме и сырости недр подружки, чем её несказанно радовал и умилял стойкостью физического естества. Под утро уже по традиции я начал было отбивать поклоны на заднем дворе дамы, любуясь её крепким затылком и розовыми ушками из-под сбившихся на сторону волос, но возвратно-поступательный механизм тела дал сбой из-за чего ваш покорный слуга, пишущий эти строки в назидание потомкам, элементарно промазал по цели, чуть не совратив женщину необходимостью извращения, а посему был насильственно отстранён от дальнейшего блуда.
И я покинул этот гостеприимный кров, унеся с собой наше обоюдное желание следующего общения. На улице в условном месте я встретился с Торнадо, и уже неспешным шагом и с чувством честно выполненного долга мы пошли в нашу гостиницу.
Впечатлениями особо не делились. Да как я к тому же заметил, своими бессчётными победами любят хвастаться те, кто не только не был на поле боя или в постели, но сам никогда не разил противника и не укладывал женщину на долгий срок. Да и чего делиться известным с себе подобным молодцом!
--Ну как?- только и спросил Дени.
--Хорошо, хоть и повторение пройденного,- ответил я и продолжил:- А вот когда кончится твоя любовь, попробуем перейти к другим массовым играм, возможно на театральных подмостках.
Дени долго шёл молча, исподтишка посматривая на меня. У дверей нашего пристанища он изрёк:
--Хоть я и не понял на что ты намекаешь, но всё же поговорю с Паолой о походе в цирк. Ведь и я был когда-то неплохим акробатом.
Я промолчал, так как ещё и сам не ведал на какую оперу с балетом предстоит ещё нам вытянуть беспроигрышный билет.
                …
И ведь не сбылись наши радужные мечты! Дело в том, что как только мы с Дени и нашими девушками в очередной вечер собирались за облюбованным столом и начинали общаться, откуда ни возьмись появлялся нетрезвый  Заремба и тянул грязные лапы к Паоле, не скупясь в непристойных выражениях и жестах. Я наливался яростью, Дени уже зеленел, русский граф спешил к нам на помощь, но грек больше бить себя не давал, быстро ретируясь в какой-нибудь дальний угол. Его не преследовали, чтобы не портить вечер окружающим, да и мадам Горизонталь запретила рукоприкладствовать в стенах заведения. С одной стороны не хотела вмешательства полиции, а с другой – потери, что ни говори, но состоятельного клиента. Так что нам приходилось ограничиваться угрозами, не пуская в ход кулаки и бутылки. Я было предложил перенести застолье на второй этаж, но Дени крайне воспротивился.
--Я не буду прятаться от этого ничтожества,- запальчиво заявил он.- Мы находимся в свободной стране и можем делать всё, что пожелаем, вплоть до физической ликвидации грека при вынужденной защите себя или любимой дамы.
И он  совершенно был прав, тем более, что вечера через два Заремба полностью исчез с нашего горизонта, а мы получили от хозяйки заведения значительную скидку при общении с Катрин и Паолой, как постоянные, вменяемые, а главное законопослушные посетители. Однако, счастье было не долгим.
В один из приятных вечеров мы так и не дождались наших дам к привычному ужину. Мадам Горизонталь разъяснила, что девушки подписали выгодный контракт и в настоящее время находятся на гастролях. И попутно заверив, что выступления на стороне не долгие, а мы можем радоваться в связи с этим росту благосостояния девушек, тут же представила нам другой подобный товар по старой цене. Для Дени итальянку Челюстину Пилар,а для меня только что прибывшую из загадочной северной страны Финляндии блондинистую Хеннике Трахвоняйнен. От надвигающегося в этот вечер безделья мы охотно согласились на любезное предложение.
--Не пожалеете, девушки первой свежести и вполне обучаемы,- хозяйка лукаво улыбнулась и с достоинством удалилась.
Девушки появились в довольно скромных одеяниях и хорошо просматривались лишь до пояса, а по тому как они робко семенили к нашему столу мне подумалось, что Италия и Финляндия ещё не вырвались из лап католической инквизиции, а перед нами открывается обширное поле просветительской деятельности.
Черноволосая и кареокая Челюстина была порывиста в движениях, а впоследствии и очень говорлива, тогда как беленькая Хеннике с голубыми озёрными глазами являла во всём замедленность реакции и молчаливое согласие в разговоре. Новые знакомые и без употребления спиртного с нашей стороны выглядели десертом за  столом и были привлекательны и аппетитны. Вино и фрукты девушки поглощали охотно, а когда пришло время подняться в номера не выказывали недовольства или глупой строптивости.
Комната девушки была точной копией убежища Катрин, впрочем, может это оно и было, так что знакомиться с обстановкой не было необходимости, и я сразу же перешёл к делу, так как очень не терпелось попробовать северного человека. Хеннике не возражала, видимо почувствовав во мне сильного духом и телом мужчину. Оголились мы одновременно, и я увидел перед собой белую и стройную особь с небольшой аккуратной грудью, а под её плоским животом, обрамлённую белесым пухом розовую ракушку, размером с речную, но со стыдливо сжатыми створками. И только я потянулся умелой рукой к этому моллюску с миролюбивой целью естествоиспытателя, как эта финка до крайности изумила меня. Она без всяких предварительных игрищ и забав, молча плюхнулась спиной на кровать и, широко раскинув свои точёные ножки, покорно и преданно посмотрела на меня. От такой скороспелости решений я опешил и застолбился у кровати каменным идолом языческого божества. Девушка, приняв меня за стеснительного придурка с ущербной психикой, поманила меня пальцем, указывая дорогу к месту приложения сил. При этом она начала сдвигать и раздвигать колени, выгибаясь аркой и демонстрируя перед моим носом свой, врать не буду, ухоженный долбёжный инструмент. И тогда я, чтобы  далее не выглядеть полным ослом средь райских кущ, прикрыл своим телом финскую инородку. Дальнейшее произошло без суеты,  упрёков и прочей словесной бытовухи.
Ну что вам сказать о результате наших совместных усилий? Да почти ничего нового! Как многие мужчины знают, а большинство догадывается, что южные, что северные, что средней полосы женщины устроены в общем-то по одному образцу и подобию, а поэтому пользу человеку приносят схожую, если не очень разношены прежней, хоть и интимной, но беспорядочной жизнью или другими бытовыми неурядицами. То есть, конечный результат один и тот же – желание спокойно отдохнуть, отвернувшись к стене. Но если южанки более нетерпеливы и настойчивы в скорейшем повторении процесса, то северянки медлительны  и задумчивы, немедленного продолжения не требуют, словно подсчитывая в денежном эквиваленте нанесённый им урон. И хоть провёл я время с финской девушкой как с беззвучной камбалой или холодной русалкой, однако под утро был благодарен ей за бесценный опыт контакта с представителем крайне северной народности. Расстались мы друзьями, но без клятвенных обещаний верности.
По дороге домой Дени много болтал об Италии и макаронах, тогда как я всё более молчал и отвечал невпопад, так как думалось мне медленнее чем обычно. Видимо заразился от Хеннике неспешностью в мыслях и неторопливостью в суждениях.
                …
Крайне невесёлым был этот день для нас с Торнадо. А вечер и того хуже. Не смотря на то, что мы не с пустыми руками вернулись от мадам Горизонталь, всё же грызла нас тоска воспоминаний о первых свиданиях с прекрасным полом на земле Франции. Да что говорить! Тосковали мы о Катрин с Паолой. Особенно Дени, так как угораздило его не на шутку влюбиться в мадемуазель Ливи. Мне-то было легче, так как я этой заразой переболел ещё на африканских берегах, но всё равно свою Катрин вспоминал не только с душевным подъёмом. Однако, работа есть работа, особенно творческая, и нам оставалось лишь надеяться на встречу с любимыми этим вечером.
Не встретили. А хозяйка заведения как-то сквозь зубы и нехотя, словно мы уже и не друзья, пояснила, что наши девушки очень плотно заняты и в эту ночь, под конец добавив:
--А что вы хотели? Рынок есть рынок, а спрос рождает предложение для тех, кто больше даст. Может быть завтра, а если точнее, то на той неделе обязательно встретитесь. Я поспособствую.
Ночь вновь протекла под финскими знамёнами и с той же холодной сдержанностью. Лишь под утро, загнав Хеннике в угол комнаты, удалось-таки разнообразить нашу любовную гимнастику. Правда аккуратная корма финки оказалась холоднее болотной лягушки, поэтому развлечения тыловым способом прекратились едва начавшись, но под утро расстались опять друзьями.
Вечером мы вновь гнездились за привычным столом в привычном же заведении.
--Закажем одну бутылку вина. Будем экономить, так как подружки могут и не появиться,- взвешенно и здраво сказал Дени, а я молча согласился.
Однако, когда делали заказ гарсону, этот прохиндей заставил нас раскошелиться, заметив, что наши дамы скоро подойдут к столу. Мы, естественно, сразу повеселели и заказали ужин по полной программе, тем более, что знакомых нам финку и итальянку увидели в чужой компании. Почувствовав себя хозяевами положения, Дени и ваш покорный слуга слегка выпили и оглядели зал. Всё шло своим балаганным чередом. Основной народ веселился, а уже созревшие парочки проскальзывали мимо нас на второй этаж. Невдалеке мы заметили русского графа, который знаками показывал, что скоро навестит нас.  В ответ мы согласно закивали.
--Дик, а ты заметил, что уже третий вечер как грек Заремба не показывается здесь?- неожиданно спросил Дени.
--А ведь верно,- согласился я, только сейчас заметив отсутствие дебошира.- Будем надеяться, что пошёл ко дну вместе с одной из своих посудин,- и мы не чокаясь выпили.
Просидев около получаса, но так и не дождавшись наших прелестниц, я занервничал, а друг впал в зелёную тоску.
--А где же наши девушки? До нас дошёл слух, что их гастроли закончились,- остановил я наконец мадам Горизонталь, поднимавшуюся в пятый или десятый раз за вечер на второй этаж, порою даже с накрытым салфеткой подносом. Видимо, наверху  знатные гости, подумалось мне.
--Досточтимые господа,- чуть ли не на бегу откликнулась мадам.- Девочки сейчас спустятся. Минуту терпения, я как раз направляюсь к ним.
Мы сразу успокоились и пришли в благодушное состояние, но как оказалось впоследствии совершенно напрасно. Как раз в это время к нашему столу приблизился  тамбовский граф, и мы даже обнялись от переизбытка чувств, словно век не виделись. Русич был, как всегда, навеселе, сходу обругал европейскую политику примирения с немцами, вновь пригласил нас поохотиться на волков, а под конец заметил:
--Ах, какой скандалец будет здесь сегодня вечером! Залюбуетесь!
Мы баранами вылупились на графа, и Дени спросил:
--А по какой причине?
--Так вы ничего не знаете, хотя дело несколько задевает и вас?- тоже искренне удивился граф.- Вы заметили какой тучей выглядит наша всегда приветливая хозяйка? А насколько мне известно, где-то в недрах заведения таится сам комиссар местной полиции Жильбер Тони со своими молодчиками. Это на случай, если ситуация выйдет из-под контроля. Замечу вам, что Жильбер вырос из простых ищеек с повадками сукина сына. По этой причине он никому спуску не даёт, так как гонять помойных котов его прямой собачий долг.
--Да в чём дело, дорогой наш Лев?- это уже я зажёгся нетерпением.
--Ах да!- спохватился граф.- Да дело-то обычное. Наша, так сказать,  сердобольная хозяйка и попечительница малоимущих продала за приличную цену корабельной греческой крысе и его команде мадам Катрин и мадам Паолу.- Да не выходите из себя, дорогой Торнадо,- быстро проговорил граф, видя, что мой друг пошёл бардовыми пятнами.- Это обычная сделка, всего на одну короткую ночь. Однако, этот подонок Заремба держал  пленниц на своём пароходе двое суток, и лишь сегодня утром девушки чудом вырвались из заточения и укрылись в нашем здании на втором этаже, как мне доложила хозяйка в приватной беседе.  Что до мнимого грека, то он и раньше заказывал девушек на свою посудину, но не нарушал условий контракта, насколько я знаю. Так как тут дело не в деньгах, эта сволочь просто решила ударить по вашему самолюбию, зная о вашей симпатии к вышеозначенным особам.
--О, подонок!- взревел Дени.- Отдать на растерзание чистых девушек морским бродягам! С возможным венерическим осложнением впоследствии! Да я его растерзаю собственной рукой! Порву в клочья! Не оставлю даже начинки для гроба! О, только бы он попался на моём пути!- так стенал Дени, и слёзы струились по его воспалённым щекам.
--Я с тобою, мой друг! В горе и радости!- непроизвольно и искренне вырвалось у меня.- Заремба кровью должен ответить за наше унижение и причинённый девушкам вред!
--Полностью располагайте  мною,- великодушно отозвался и граф на нашу скорбь.- Слух дошёл, что грек рыскает где-то в пределах акватории порта, но, не ровен час, он в поисках беглянок может наведаться и сюда.
И мы начали бурно обсуждать эти тягостные новости, строя планы мести от благородной дуэли до вульгарного самосуда.
--Только в пределах закона,- холодно настаивал рассудительный граф,- иначе нас, как иностранных подданных упрячут наглухо и очень надолго. Поэтому ознакомить эту гниду с правилами английского бокса и русского кулачного боя просто необходимо. До кровавых соплей и возможной врачебной кострации. Да вот и он сам!- вдруг выкрикнул тамбовский Лев, даже привскочив за столом.
Это был удар грома посреди ясного дня! Но ведь действительно,  от входной двери прямо к нашей лестнице мчался сам Заремба со всклоченными волосами и посеревшим лицом. Безумный взгляд и беспорядок в одежде, и так не всегда опрятного грека, указывали на то, что он уже не первый час провёл в бегах и поисках, а во всей фигуре чувствовался порыв негасимой злобы и желание крупной драки со скандалом на весь Марсель.
Он стремглав проскочил по лестнице, и мы услышали громкое хлопанье комнатных дверей  наверху. Дени было кинулся следом, но мы с графом просто повисли на нём, предостерегая от необдуманного мстительного поступка.
--Друг,- молил я,- останься за столом и приди в себя,- я сам поднимусь к девушкам и узнаю в чём дело. Граф поможет тебе справиться с первым приступом гнева,- это я уже выкрикнул, торопливо взбегая  по ступеням на второй этаж.
В длинном коридоре никого не было, и я поспешил к комнатам девушек, благо они располагались рядом. На моё удивление в знакомом номере Катрин, ровно как и в спальне Паолы никого не было. Следов борьбы или недавнего насилия тоже не наблюдалось. Я в полном недоумении выскочил в коридор и начал ломиться во все двери. Комнаты в основном были пусты, только из-за запертых дверей четырёх или пяти помещений слышалось, то дамское «занято», то грубый мужской мат. И мне не оставалось ничего иного как в полном недоумении спуститься снова в зал.
--Никого,- развёл я перед друзьями руками,- ни дам, ни грека, ни других подозрительных лиц. Видимо, ушли чёрным ходом.
--Да нет здесь потайных и чёрных ходов!- неожиданно заверил граф.- Я, слава богу, не первый год посещаю этот бордель и практически знаю все входы и выходы.
--А где же грек и девушки?- не умно спросил я.
Мы битых полчаса тупо сидели за столом, соображая что к чему, пока Дени не взвился почти криком:
--Да не может такого быть! И не может быть никогда! Ты что-то пропустил или просто не заметил! Ничто не исчезает бесследно, даже совесть!- и, подчиняясь любовному инстинкту, но не рассудку, Дени стрелой вскочил на второй этаж и скрылся за дверью коридора. Граф встрепенулся и хотел было последовать за Торнадо, но я, схватив его за рукав, настойчиво придержал:
--Успокойтесь, дружище. Там действительно нет наших знакомых, иначе мы слышали бы призывы о помощи. Единственно не понятно- кто и где укрыл грека?
Дени вернулся через четверть часа. На нём не было лица, он задыхался, а налив дрожащей рукой полный бокал, никого не пригласил выпить с ним за компанию.
--Никого,- с усилием выдохнул он и поглядел мне прямо в глаза не то с осуждением, не то с одобрением, и так пронзительно, что я ничего не понял.
Гости заведения мадам Горизонталь не придали никакого значения нашей беготне, продолжая привычно веселиться.
Мы наполнили бокалы и приготовились обсудить эту пока что не подвластную разуму ситуацию. Но не успели мы пригубить вино, как над нашими головами пронёсся нечеловеческой силы женский крик, полный ужаса и явного призыва о помощи. И хоть у меня пронял мороз от загривка до пяток и внутренний ужас сковывал движения, всё же именно я оказался первым в этом злосчастном коридоре. Много смертей пришлось видеть мне на поле брани, но этот труп в условиях мирного времени запомнился мне надолго. И не только своей смертоносной значимостью, а простой возможностью дать насильственного дуба в тиши и спокойствии увеселительного заведения, без стрельбы и сабельного лязга.
Передо мной, прямо посреди коридора и как попало распластавшись на полу, валялся грек Заремба. Его заострившееся лицо было обращено к потолку, одна рука неряшливо откинута в сторону, другая же прижата телом к половицам. Он был, как я определил опытным взглядом, уже не жилец, ибо из груди мёртвого трупа торчала рукоять его же ножа. Крови рядом почти не было, так как нож плотно закупоривал смертельную рану во-первых, а во-вторых внезапная смерть наступила очень недавно и мертвец ещё не пошёл трупными пятнами, не вонял, а был на первый взгляд ещё тёплым, но вряд ли пригодным для лечения. Рядом с покойником билась в истерике уже отработанная девушка, наделавшая столь много визга, а подле неё на коленях стоял  клиент и хлестал её по щекам, пытаясь древним способом привести в чувство. Более никого рядом не было.
Вскоре коридор заполонили все, кому не лень было сюда подняться. Дамы драли глотку высокой октавой, мужчины в основном держали себя в руках, лишь пара более молодых грохнулась в обморок, да и то видимо от вина. Подоспевший на шум комиссар Тони со своею командой безо всякого стеснения выпер зевак с этажа, приказав без спроса не покидать заведения и выставив для острастки караул у входной двери. До утра он опрашивал враз протрезвевших посетителей, любовников обнаруживших околевшего грека и те четыре  пары, что блудодействовали в номерах как раз о ту пору. В конце допросов, уже в разгар утра, выяснилось, что уже есть двое твёрдо подозреваемых в злодейском преступлении. Это были я и Дени.
И ведь сразу же нашлись свидетели, которые вспомнили под присягой, что непосредственно перед убийством именно мы, да ещё поодиночке бегали на второй этаж и именно мы грозились покончить с Зарембой. Так как для комиссара Жильбера Тони эта уголовщина была почти раскрыта, он под усиленной стражей спровадил нас в какой-то вонючий застенок и приказал тихо ожидать решения о дальнейших наших судьбах. Таким образом наша песенка была спета, тем более я твёрдо был уверен, что убил грека Зарембу мой друг и товарищ Дениэль Торнадо!
                Глава 6
                Крах
Тюрьма – дело наживное, как говаривал мне один знакомый по камере джентльмен ещё на Диком Западе. Да, застенок для иного нежного создания привязанного к женской юбке, является серьёзным жизненным испытанием, тогда как для человека сурового и действенного острог вовсе не представляется угрюмым концом света. Наоборот, заключение под стражу имеет много преимуществ перед, скажем, вольным поселением. Жизнь под строгим присмотром стражников и в рамках режима позволяет серьёзному человеку с первых же минут отринуть напрочь земную суету, разобраться в достигнутых ошибках, завести новые знакомства, обдумать планы будущих свершений да и просто отдохнуть на вольных хлебах. Однако, вся размеренность тюремной жизни отодвигается на второй план, если дело касается убийства. И будь то хоть преднамеренное действо, хоть итог кровной мести, но факт остаётся фактом и несёт, как правило, серьёзную кару со стороны закона. И это по сути своей правильно. Ведь не хватай убийцу за руку петлёй или пулей, невозможно бы было и носа показать из своей лачуги. Мы не имеем ввиду прерии, саванны, сельвы и прочие дикие джунгли. Там каждый сам за себя с единственной надеждой на проворство рук, меткость и коварство вдали от постороннего глаза. Но что касается городов и крупных населённых кем попало пунктов, то здесь смертоубийство надо пресекать на корню будь оно хоть из прихоти, хоть из любопытства.
Примерно так правильно рассуждал я, делясь уже вторые сутки с Дени своими мозговыми выкладками в душной и грязной камере мастной тюрьмы. И хоть мы с Торнадо чуть ли не соприкасались плечами, друг упорно молчал, глядя куда-то в угол и не мешая мне делиться воспоминаниями. А о чём ему со мной было говорить? Если я не убивал грека Зарембу, а это совершенно точно, то ублюдка прикончил Дени, что было более чем очевидно. Я видимо в тот роковой вечер не столь внимательно, как требовалось, произвёл осмотр комнат и не заметил грека, возможно, даже за шторой. Да и с какой стати мне было усердствовать в поисках? Я всего лишь пытался обнаружить девушек и далёк был от мысли об убийстве. А вот после моего шухера, Дени вполне мог наткнуться на Зарембу и всадить в судовладельца его же оружие. Ведь Торнадо и выглядел сильнее, и к Паоле пылал страстью. Короче говоря, мне всё было предельно ясно – в насильственной смерти кучерявого повинен мой друг, а мне придётся пойти в глухой отказ, если Дени не расколется под пытками. Я терпеливо ожидал от друга чистосердечного признания мне одному и был готов помочь ему в даче ложных показаний. Но на третий день, когда мы по очереди были вызваны на собеседование к комиссару, положение наше резко ухудшилось.
Допрос был на удивление коротким, без пыточных и других следственных экспериментов.
--Вы убивали господина Зарембу?- сходу спросил Жильбер Тони.
--Нет,- честно признался я.
--А зачем поднимались на второй этаж?
--Я искал подругу жизни Катрин Лу.
--Возвращайтесь в камеру и подумайте,- предложил жандарм и вызвал конвойного.
О пропаже девушек и тайного укрытия грека не было сказано ни слова.   
Вызванный следом за мной Дени вернулся столь же быстро, скупо поведав мне о тех же двух вопросах и его отрицательном ответе на первый. Я ничего путного не заметил на эту явную для меня ложь, но подумал, что  Торнадо мог бы снять грех с души и покаяться, а я уже на свободе, с развязанными от подозрения руками, обдумал бы план побега путём подкупа охраны или обустройства подкопа. Но так как Дени отрицал факт убийства, то и я оставался под нелепым подозрением на неопределённый срок.
--Были бы деньги, можно было  подумать о побеге,- тогда же несмело заикнулся я.
--Блуд,- как постороннему ответил Дени, пряча глаза,- денег у нас оставалось на два вечера у мадам Горизонталь, а нам тут сидеть до второго пришествия или пока кто-то не сознается в преступлении, чтобы избавить невинных от каторги в лучшем случае.
--Это было бы совсем кстати,- с надеждой откликнулся я и пошутил:- А пока будем сидеть вдвоём, всё же экономия за казённый счёт.
Дени разговора не поддержал, а лишь скорбно и со значением посмотрел, утвердив  меня в выводах об на убийце. На четвёртый день задержания ситуация несколько прояснилась, так как к нам на свидание прибыл Лев Яйцыщев, наш бесценный знакомый. Кроме корзины с провизией, он нам ссудил и некоторую сумму, не достаточную для побега, но вполне приемлемую стражниками для покупки нам дополнительного провианта, вина и сигар.
--Что-то медленно идёт следствие,- посетовал я графу после первого же стакана.
--Так ведь вас трое подозреваемых, а прямых улик не хватает даже на одного,- огорошил посетитель.
--А кто третий?- в один голос воскликнули мы.
--Это Мио Чан, давнишняя подопечная мадам Горизонталь. Она в то время  пребывала в одиночестве запершись в одной из  комнат. Девушка в тот вечер не работала, так как первый день страдала женским месячным недомоганием.
--Женщина и убийца…- недоверчиво вырвалось у меня.
--Господа, вы не видели этой азиатки, этой неуёмной тигрицы в возбуждённом состоянии! И у неё была веская причина порешить грека. Года два тому назад Заремба обманом привёз девушку из Лаоса в Европу, а когда она ему наскучила, то сначала отдал команде, а затем просто выкинул на панель, где её и подобрала наша мадам. Азиатка всё это время горела мщением, но обстоятельства не складывались в её пользу. Лишь год назад ей посчастливилось с риском для жизни напомнить греку о себе, и если бы не заступничество хозяйки бедная девушка давно бы сгнила в сточной канаве.
--Она осмелилась поднять руку на негодяя?- опять в один голос вопросили мы.
--Нет, значительно хуже. Она надкусила у самого корня его неразборчивый орган, когда в пьяном угаре, не отдавая отчёта где и с кем находится, это чудовище начало склонять гордую азиатку к грязным извращениям!
Тут я не выдержал и рассмеялся, представив грека  с напрочь откушенным придатком. Но Дени меня не поддержал, а спросил графа с надеждой в голосе:
--А других подозреваемых нет?- и сразу почувствовалось, что Торнадо страстно желает полного тупика дальнейшему расследованию.
--Нет,- твёрдо ответил граф,- причём девушка всё отрицает. А что до тех четырёх пар, уединившихся в закрытых комнатах, то и думать забудьте. Это весьма уважаемые люди мэрии Марселя, тонкие ценители семейного очага, собравшиеся в столь неприметном и непритязательном заведении для тайного обсуждения какого-то важного законодательного акта в своём узком оппозиционном кругу. Заседали они с самого утра и лишь во второй половине дня разошлись по номерам с дамами для снятия умственного напряжения. Всё было так законспирировано, что мадам Горизонталь, то она лично обслуживала, а затем и выводила  этих гостей из заведения много позже убийства и уже под покровом темноты. Что же до пятой пары, собственно и обнаружившей труп, то хоть сам клиент и был из этой же уважаемой компании, но весьма мелкая сошка ещё не обременённая семейством.
--Вот оно как! Даже в интимных делишках и то расслоение общества, и всегда находится сапёр, прокладывающий с риском для здоровья и репутации дорогу по минному полю господам с положением,- почти возмутился я.- Но постойте, граф, почему только трое подозреваемых? А как же обстоит дело с Катрин и Паолой?
--Мадам Лу и мадам Ливи в заведении не оказалось, как не искали сыщики.  В настоящее время ищейки Жильбера простукивают стены и каждую половицу борделя в поисках потайной комнаты, но пока безрезультатно.
--А что мадам Горизонталь?- подал голос Дени.
--Она тоже в неведении,- развёл руками граф.- Мадам уже пояснила комиссару, что лишь ранним утром она впустила девушек в дом и более с ними не общалась, так как всецело была занята личным обслуживанием оппозиционеров законодательного собрания.
Это была поистине потрясающая новость и неразрешимая загадка. Куда же делись наши девочки?
--Через чердак хода нет, а с крыши или из окон прямо на проезжую часть мостовой молодым девицам без посторонней помощи и отвлекающего манёвра не спуститься,- предварил ответом наш вопрос всезнающий Лев.- Да ведь и подготовка такой операции требует значительного запаса времени. Хотя…- и он задумчиво смолк.
«Хотя,- продолжил я про себя,- женская жажда мести может привести к чему угодно в поисках незамедлительной помощи. А не причастны ли к этим событиям совершенно упущенные из поля зрения полиции какие-либо криминальные силы, имеющие свой интерес к личности богатого грека?»
Но я тут же отбросил это смелое предположение, ибо знал подлинную личность убийцы. Ах, Дени, Дени! Вот и наши девочки впутаны в эту грязную и запутанную историю! Что меняет их тайная пропажа или вероятный побег? Сидеть им не перисидеть вместе с нами, но по разным тюрьмам, как организаторам, соучастникам и исполнителям преступления. Кто и когда в наш просвещённый век до самого дна ворошит грязное бельё? Скорая групповуха более притягательна своим ключевым значением, чем парный вариант, даже в скромных видовых отношениях противоположных  полов почти всего животного мира, не исключая и его венца! Так и здешние правоохранительные органы свалят всё в одну кучу и вынесут огульный групповой приговор с ещё большим сроком!
После ухода графа, я пытался вовлечь Дени в откровенный разговор. Но Торнадо упорно молчал, лишь изредка бросая на меня жгучие взгляды. По всей видимости он хотел признаться в содеянном, но чего-то опасался. Но не моего же языка в пьяном угаре? Я в любом состоянии способен хранить как свою, так и чужую тайну, не взирая на пределы срока давности!
На пятый день заточения нас привезли на место преступления, то есть на второй этаж заведения мадам, которая там уже находилась. Я учтиво поздоровался с хозяйкой, она в ответ кивнула и поинтересовалось состоянием здоровья Дени, так как он выглядел не прежним орлом. Ещё бы! Если преступника невольно тянет на место преступления, то Дени насильно привезли на этот злосчастный этаж. Тут всякий бы чувствовал себя не в своей тарелке, тем более, что согласно верованиям, синий труп приходит тебя навещать и вступать в беседу каждую ночь в кошмарных видениях. То-то Дени мечется вечерами по своим нарам и вскрикивает в бреду. Закалённый у него характер, я бы уже давно спятил от такого груза воспоминаний. И не один раз, так что лекари не успевали бы лечить!
Под пристальным наблюдением комиссара, мы по очереди повторили свой скорбный путь по коридору и правильно указали комнаты партнёрш по любовным затеям, о чём и засвидетельствовала мадам Горизонталь. После того как мы вновь гневно отказались от чести быть убийцами грека, месье Тони свернул свои следственные эксперименты и под конвоем отправил нас вновь в вонючий застенок.
--Мадам, ради всего святого, скажите где наши девушки?- с мольбою в голосе обратился я к хозяйке перед прощанием.
--Я не знаю где они,- холодно выдавила из себя хозяйка и отвернулась от нас.
В каталажке мы провели ещё двое суток  и на скудном тюремном пайке, так как стражники ни за какие деньги не входили с нами в контакт. В эти тягостные дни и ночи мы надеялись на ясность в наших отношениях с законом, но ответом была одна лишь тишина и скоро мы перестали следить за временем. Дени подозрительно молчал, то ли мучаясь раскаянием, то ли просто и без затей сходя с ума. На мои скользкие намёки о чистосердечном признании в содеянном своему близкому другу, Торнадо презрительно щурился и забивался в угол камеры. Явно болезнь прогрессировала, и я уже спал в полглаза, опасаясь проявления агрессии со стороны бывшего полноценного друга.
По истечении недели, а то и двух, нас вызвал к себе комиссар и объявил, что устал кормить нас задаром, а потому отпускает к месту постоя под негласный надзор. Он от всего сердца посоветовал не покидать Марсель и каждый день отмечаться в ближайшем полицейском участке на улице Шер-Ами имени Жанны. Так как мы ничего не поняли в действиях комиссара Жильбера Тони, то немедленно согласились со всеми условиями и отбыли восвояси.
Месье Пердье встретил нас, как незаслуженно забытых родственников, но тут же предупредил, что плату за постой он всё равно начислит полностью, так как его не интересует, где мы коротали ночи всё это время. Нам пришлось покориться и этим бесчеловечным требованиям, так как идти было некуда и незачем. Дени, явно приходя в себя, обещал оплатить по счёту в самое ближайшее время, а я приказал принести вина и хорошей закуски. То есть жизнь налаживалась, хотя бы на ближайшие сутки.
--Что-то не ясно мне с нашим освобождением,- заметил я после первой бутылки.
--А чего непонятного? Прямых улик против нас троих у комиссара нет, вот и будет давить на психику пока кто-нибудь не сознается. Вон, видишь, шпик в открытую шляется у  дома,- и Дени указал на человечка, глазеющего на наши окна.
--Что ж, подождём какого-нибудь результата,- задумчиво ответил я, имея ввиду то ли слова друга, то ли действие винных паров.
--Кстати,- через полчаса отозвался Дени,- у нас денег вместе со взносом русского графа завтра уже совсем не будет. Всё отойдёт к хозяину нашего пристанища.
И мы, горестно вздохнув, ушли каждый в себя, чтобы в одиночку предаться скорбным размышлениям на погосте наших надежд.
                …
Итак, для дальнейшего кое-какого приличного места под солнцем в этом полуночном мире, нам требовалось что-то срочно предпринять. В погоне за сомнительными плотскими удовольствиями мы, по крайней мере казначей Торнадо, напрочь забыли о своих финансовых возможностях. Вот так и подкрался к нам в этом злобном и чужом мире полный материальный крах. Предстояла настоящая борьба за выживание незнамо с кем. Но как тут можно было полноценно бороться, если среда нашего обитания практически была ограничена нашей гостиницей и дорогой до улицы Шер-Ами имени Жанны. Я было попытался изменить маршрут движения до приюта мадам Горизонталь, но был остановлен человеком в штатском, который бесцеремонно повернул мои оглобли назад. Вот вам и негласный надзор в либеральном обществе! Ведь так хотелось увидеть русского графа и перехватить у него некоторую сумму до лучших времён, а для незнакомого со мной человека просто скажем, что до прибытия с оказией денежного баула от должников из Америки.
--Что же делать и как выживать?- в который раз вопрошал я безмолвствующего друга.- Ведь если убийца в благородном порыве не сознается,- и я в который раз с надеждой смотрел на Торнадо,- а следствие затянется, нам придётся свести счёты с жизнью самым низким способом, так как застрелиться и то не с чего.
А Дени лишь косился на меня, не поддерживал продуктивного разговора, но и не мешал полёту кладбищенской фантазии, явно угадывая во всём моём облике признаки скорого и буйного помешательства.
Однако в день, когда разошлись даже деньги, отложенные на последнее посещение вертепа известной мадам, а я уже подготовил верёвку и присмотрел крюк для будущих крайних нужд, нас в полицейском участке встретил сам комиссар Тони.
--Господа,- важно сказал он,- я вынужден принести вам от лица республики искренние извинения за причинённые неудобства. Отныне вы полностью свободны и вольны в выборе мест проживания и путей следования. Так что располагайте собой, как вам заблагорассудится.
--А что, Мио Чан созналась?- с явной надеждой вырвалось у Дени.
--Нет,- серьёзно отвечал глава комиссариата,- просто произошла следственная ошибка, пустившая нас по ложному пути и по вашим следам. Однако, кропотливая работа наших сыщиков дала в конце концов неоспоримые и исчерпывающие результаты. Месье Заремба стал жертвой несчастного случая. Когда он в пьяном и мстительном угаре бегал по второму этажу с ножом в руке и угрозами в адрес девиц и их пособников, что, естественно, слышали досточтимые господа, совещающиеся в одной из запертых комнат, то просто поскользнулся в луже пролитого вина и упал грудью на пол, инстинктивно выбросив руки вперёд. А так как в одной из них был зажат нож, то он и вошёл под рёбра покойного по самую рукоятку. Вот до чего доводит пьяная бравада при расчехлённом холодном оружии! Так что, господа, не смею вас более задерживать,- месье Жильбер в знак прощания слегка поклонился, а мы пошли восвояси в полной растерянности от столь простого в нелепости объяснения, предполагая, что главный сыщик Марселя возможно надсадил голову в борьбе с преступностью.
            --Но ведь грек лежал вверх лицом,- вдруг осенило меня.
--Так его же перевернула нашедшая труп парочка,- осадил друг.- Совсем память теряешь,- и он горестно вздохнул.
                …
Плелись мы домой хоть и свободными, но обескураженными такой неожиданной вольницей. Ведь тут было что-то не так, ибо не мог человек, хоть и грек, сам себя зарезать на ровном месте. Я смотрел на Дени, истинного виновника трагедии, друг смотрел на меня, и мы оба молчали в тот день как надгробные памятники. Лишь вечером немного поговорили о деньгах. Но так как ни о каком ограблении не могло быть и речи после посещения местной каталажки, то было решено, что Дени отправится в порт на поиски подходящей работы, а я к мадам Горизонталь для возможной встречи с русским графом с целью займа капитала на выгодных для него условиях, то есть тех, которые он выдвинет, если сочтёт нужным разговаривать с просителем.
Хозяйство дорогой мадам встретило меня гробовым утренним молчанием. Владелицы притона на месте не оказалось, а обслуживающий персонал, смотревший на меня отчуждённым взглядом, делал вид, что не знает не только русского графа, но и Катрин с Паолой. Не солоно хлебавши, я было развернулся в обратный путь, как этот нерадивый прислужник вдруг окликнул девушку спускающуюся по лестнице:
--Мадемуазель Мио, завтрак будет с небольшим опозданием. Я кликну вас, так что не беспокойтесь.
Меня ветром сдуло от выхода, и я мгновенно подлетел к девушке.
--О, дорогая Мио Чан!- воскликнул я как бы в мозговом исступлении,- я безмерно рад нашей негаданной встрече и готов вам вернуть долг месье Перришона, о чём он слёзно просил. И позвольте вас угостить бокалом бордо в счастливый миг нашего знакомства. Что стоишь, болван,- это уже опешившему гарсону,- прими заказ и сервируй столик в углу. Да поживее, дамы ждать не умеют!
А далее, не давая девице вставить слово, я чуть не силком усадил её на указанное место, уже накрываемое обслугой. Я понимал, что девицу сбил с толку не  вид аппетитного столика, а вернее всего выдуманный мною долг, поэтому она и не противилась моему напору. И только усадив спутницу на место, я смог внимательно разглядеть её. Это была девушка с приятною раскосою красой азиатского толка, несколько отличной от знакомых индианок, хлёсткого, я бы сказал, сложения, но без изнеженности, так присущей высшим кастам. Была она порывиста в движениях, тверда походкой и с пронзительностью во взгляде. Несколько узких в кисти, но сжатых твёрдо и решительно рук своих она не прятала в складках одежды, что обычно делают забитые востоком женщины.
«Эта убить может даже не моргнув глазом, лишь скажи слово поперёк,- со всей очевидностью подумалось мне.- Но всё же до Торнадо ей далеко!»
Выпить за знакомство девушка не сразу, но согласилась, и мы начали бурно и весело вспоминать Азию, тем более, что мне,  как путешественнику и другу месье Перришона, которого Мио вроде бы вспомнила благодаря немалому долгу, врать про Индию особо не приходилось. Так как я не грубил и не лез под юбку, то девушка охотно делилась со мною прошлым и настоящим и заглядывала в будущее, возможно сражённая моей неброской красотой, возможно видя во мне богатого клиента. Выбрав момент между пустыми разговорами я спросил о Катрин и Паоле.
--Как же, как же!- враз оживилась  Мио.- Я их хорошо знаю, очень работоспособные девушки и на хорошем счету у мадам. Она к ним так привязана!
--А где они сейчас?- с надеждой вырвалось у меня.- Говорят, что они куда-то исчезли, а возможно и погибли от руки мерзкого негодяя.
--Кого вы слушали?- мадемуазель Чан посмотрела на меня, как на нищего с церковной паперти, то есть совсем никак,- Мои подруги и сейчас в своих комнатах!
--А нельзя ли незамедлительно…
--Нет, нет и нет! Наши правила не разрешают тревожить девушек после ночной смены и тем самым преднамеренно портить их внешний вид перед вечерним выходом в свет. Так что приходите поближе к ночи. Их увидите, да и я по всей вероятности буду свободна.
Эта хорошая новость кузнечным молотком ударила меня по башке. Но тем не менее, я тот час же начал собственное расследование не столь давнего криминального дела.
--Милая Мио,- запел я чужим голосом,- эти нелепые слухи породили трагические события имевшие место чуть ли не месяц назад в этом самом здании.
--Знаю, знаю,- чуть ли не хлопнула в ладоши темпераментная азиатка.- Ведь полиция и меня впутала в это дело с убийством грека Зарембы, которого, кстати, никому не жалко.
--Да что вы говорите,- всплеснул руками и я,- а вас-то за что?
--Грустное стечение обстоятельств. Именно в тот вечер я одна заперлась в своей комнате, где меня впоследствии и обнаружили ищейки комиссара.
--Вполне допускаю, что вы занемогли.
--Как же, занемогла! Я лежала пластом и не могла в тот вечер не только работать, но и сносно передвигаться по комнате!
--Вас травмировал Заремба?- мой голос взвился под потолок, и я представил ещё одну трепещущую жертву в руках изверга.
--Причём тут вшивый грек?- сразу притихла девушка, но через минуту вновь доверчиво продолжила:- Я просто болела ежемесячной женской болезнью безвинных страданий. По причине ранней насильственной близости с одним судовладельцем я всегда трое суток не нахожу себе места из-за обильной кровопотери, а потом столько же времени прихожу в себя, что очень сказывается на заработке!
--Да-а,- посочувствовал я,- этой карабельной крысе следовало не только руки оторвать, чтобы не распускал их при виде ещё не раскрывшегося бутона, но кое-что и между ног,- уже гневно закончил я.
--Да я пыталась…- начала было, но тут же осеклась девушка.- А комиссар дня два меня подозрительно расспрашивал, ловил на слове и подгонял меня под убийство. И добился того, что я  в сердцах доказала ему практически свою неспособность к резким движениям, а заодно и собственное алиби, как требовал месье Тони, обнажив свою кровоточащую страдалицу прямо перед носом комиссара и его жандармов. Только после этой демонстрации он снял с меня все обвинения и оставил в покое.
--Да, пришлось вам пережить, а комиссару насмотреться,- вздохнул я и расстался с азиаткой наилучшим европейским другом.
Вот так я неожиданно узнал больше, чем хотел, а расплатившись с официантом последней мелочью и под гимны азиатской красоте покинул приют прелестных соблазнительниц, неожиданно забыв отдать мадемуазель Чан долг чести месье Перришона. К тому же, твёрдо пообещав Мио навестить её этим же вечером, я притупил бдительность узкоглазой красотки. По пути к дому меня окончательно перестал грызть червь сомнений по поводу причастности к убийству друга Дени. Пора было открыто поговорить с Торнадо, тем более, что нашей свободе ничего не угрожало. И верьте мне, я не хотел восстанавливать какую-либо историческую справедливость, но когда ты открываешься другу даже в своих малолетних и сугубо познавательных связях с черножопой стряпухой Сисинией, а так называемый друг не доверяется тебе даже в мелочи товарищеского признания в ликвидации потенциального врага, это, согласитесь, наводит на грустные размышления об искренности взаимоотношений.
                …
Дени встретил меня мрачнее грозовой тучи.
--Если что и выйдет у нас с пароходами, то только через месяц, когда в Испанию отправится «Красотка Изабель». Сейчас весь, так называемый, флот грека Зарембы меняет хозяина, а это процесс долгий. И под разгрузкой никого нет. Видимо наш Пердье скоро выметит нас отсюда, и мы будем ночевать под мостами, укрываясь газетами, питаясь подаянием и отбросами, добытыми в схватках с бродячими псами,- уныло закончил он свой короткий монолог.
И как тут быть весёлым, когда ты в плену неудач и без средств к существованию, а за плечами, пусть и не раскрытое, но убийство не на поле брани? Я тоже поведал Дени о бесплодных поисках графа, вселяя надежду на удачу в сегодняшний вечер. Правда, если Лев Яйцыщев не отбыл за это время на родину. А заодно, как бы мимоходом, передал разговор с Мио Чан и свои мысли о непричастности девушки к убийству грека. Торнадо встретил это известие, как уже давно известное ему, чем ещё более утвердил меня в подозрениях.
--Дик,- сказал он,- мне надоело слышать от тебя почти каждый день об этом грязном преступлении, тем более что дело закрыто. И чего тебе неймётся, как золотушному малолетке?
--Но ведь Заремба не мог зарезать сам себя!- вспылил я.
--Конечно! Просто у полиции не нашлось веских улик против убийцы, вот и замяли дело, тем более, что убитый и подозреваемые сплошь иностранцы. А местной полиции, как я сегодня слышал в порту, едва хватает сил справиться со своими кандальниками. Да и кого заботит, что стало одним иноземцем меньше? Так что попытаемся сегодня вечером отыскать русского графа и если что будет наклёвываться, пообещаем посетить его Тамбов с грандиозными планами обогащения русского населения. Думаю, заманчивые планы мы ещё сумеем правдоподобно придумать.
Мы помолчали, но вдруг он задал самый неподходящий и по-моему глупый вопрос:
--Дик, скажи как другу, что ты делал в коридоре тем злосчастным вечером, и, клянусь, это останется между нами!
--А ты что?- вопросом ответил я, томясь нехорошим предчувствием.
--Ничего,- просто ответил Дени.- Я когда споткнулся о труп агонизировавшего грека, то сразу всё понял.
--Что ты понял, Дени?- почти взмолился я, видя как товарищ вновь вступает на тропу лжи.
--Дик,- с каким-то страданием молвил Торнадо вдруг пересохшими губами,- к чему эти тайны мадридского двора? Почему ты прямо и открыто не признался мне в содеянном? Ведь я и под пытками не выдам друга! А если бы следом за тобой поднялся кто-нибудь посторонний? И как можно было отходившего в мир иной грека бросить посреди коридора и не прибрать аккуратно под чью-нибудь кровать?
От этих слов меня хватил удар, так как я потерял счёт времени и запутался в пространстве. Когда же пришёл в себя, то с величайшей осторожностью начал:
--Дени, успокойся и не принимай желаемое за действительность. Я и правда никого не нашёл на втором этаже в пустом коридоре. Пустом, дорогой Дени! Но ведь именно сразу после тебя обнаружился этот ненавистный труп! Именно сразу после твоего яростного и мстительного набега Заремба отправился в ад. И именно тогда же, чёрт тебя побери, эта овечья парочка прелюбодеев подняла шум на всю округу. Дружище, хоть сейчас признайся близкому тебе человеку в содеянном и не ставь всё с ног на голову!
--Я очень жду подобного же признания от тебя, Дик,- сухо отозвался Торнадо.
Так никуда в тот вечер мы и не пошли, ибо ночь напролёт почти посекундно восстанавливали события рокового вечера. И по всему выходило, что если верить друг другу, то ни Дени, ни тем более я, никоем образом не были причастны к насильственной смерти грека.  А главное—мы никак не могли объяснить один другому каким секретным приёмом можно было завладеть ножом Зарембы, а затем всадить его в такого злобного и крепко сбитого ещё живого мужика? Мы до того договорились, что уже было не понять, кто врёт, а кто просто сочиняет. Пуще того, под воздействием Дени я уже начал к себе примерять личину убийцы. Под самое утро, так и не придя ни к какому конкретному решению, мы поклялись друг другу, что говорили правду. Дени—быками и корридой, я-- кобылой Розой и честным словом траппера. А когда уверовали друг в друга, то вспомнили о чудесном исчезновении наших подружек и не менее чудесном их появлении из небытия. И в этом была какая-то необъяснимая мистика. Кругом сплошная таинственность, полей их чёрт горячим дёгтем!
Проспорив и перебрав все варианты, мы уже в рассветной тиши так и не пришли к какому-то определённому выводу. А поэтому, чтобы всё же остаться в здравом уме, обоюдно задались одним и тем же вопросом: где взять денег ради поддержания жизненных сил?
                Глава 7
                Авантюристы
Склонность к авантюре и риску заложены в каждом человеке с детства. Только один долго раздумывает перед прыжком с обрыва в речку по колено, а другой кидается безо всяких колебаний и так же лихо разбивается в лепёшку. Иные всё же выживают. И это горькая правда, что не всякий флибустьер, морской иль сухопутный, достигает желаемого берега с золотым песком, но всегда везёт тому первопроходцу, который прежде чем рискнуть головой, заставляет её думать и искать не проторенные изрытые дороги, а чуть заметные звериные тропы с заветным кладом в конце пути. В этом поиске главное—не зарваться и не обольститься своею якобы вседозволенностью. Любая стоящая авантюра должна основываться на твёрдом расчёте, надёжным прикрытии со стороны власть предержащих и готовностью делиться чем придётся. Но главное, если ввязываешься хоть и в сомнительную, но с крупным выигрышем историю, не будь одиноким волком, а подбирай надёжную компанию, чтобы при неудачном раскладе не сидеть в одиночной камере.
                …
Итак, положение наше стало совсем безысходным, когда поздним утром месье Пердье уже без стука завалился в нашу комнату с требованием немедленной оплаты счетов.
--Да не волнуйтесь вы попусту, старина,- в ответ на это вальяжно бросил Дени,- сейчас доберёмся до наших кредиторов и через пару часов откупимся от вас звонкой монетой или теми же камнями.
Тон Дени успокоил трактирщика, и мы беспрепятственно покинули наш съёмный угол, чтобы, видимо, никогда сюда не возвращаться. На улице от нас сразу же отлетела спесь состоятельных господ, и мы побрели в мрачной задумчивости по направлению к заведению до тоски знакомой мадам. А куда же ещё могла вести нас последняя надежда?
--Мой бог,- молился я вполголоса,-  отче наш иже еси на небеси, да не позволь русскому графу до времени покинуть наш бренный мир и порт Марсель, а нам превратиться в нищенствующих монахов во власяницах и с голодным блеском в глазах!
--Дик, перестань ныть,- уже в который раз обрывал меня Дени.- В бордель являться рано, а потому давай просто побродим по городу. Неспешная ходьба притупляет чувство голода и желание немедленного суицида.
Мы до обеда шатались по улицам и бульварам Марселя, уже не всматриваясь во встречные лица и не провожая восхищённым взором хорошеньких женщин .
--А может лучше утопиться?- высказал я вслух будоражущую меня мысль.- Не так скоро найдут, если вообще будут искать, а если попытаться не всплыть, то и вовсе можно исчезнуть без следа в брюхе кое-кого из обитателей морских пучин. Как ты думаешь, Дени, а раки здесь водятся? Говорят, они большие лакомки до утопших.
Торнадо в ответ только плюнул на мостовую и ускорил шаг.
--Висельник-то неважно выглядит,- продолжал я развивать терзавшую меня мысль, едва поспевая за другом.- Я видел вблизи одного линчёванного белыми братьями индейца ещё на берегах Онтарио. Так у него глаза выкатились из орбит, язык лежал на плече, а на земле под трупом образовалась зловонная лужа. При порывах ветра он раскачивался маятником и мешал снять себя с дерева.
Дени снова плюнул, но в меня не попал и свернул на дорожку в какой-то парк. Я, за рассуждениями о собственном уходе из жизненного пространства, не заметил куда именно свернул друг, поэтому часа два искал его среди деревьев, кустарников и цветников. Не обнаружив Торнадо, я стал горько сожалеть, что придётся сводить счёты с жизнью в одиночку и без тёплого дружеского напутствия. И вот тут мне повезло. Я наткнулся на скамейку в глубине парка на которой угрюмо сидел мой друг Дени Торнадо и безо всякого смысла чертил прутиком на песке могильные крестики. Видимо и ему передался мой предсмертный пессимизм.
--Сиди молча и жди вечера,- сказал товарищ, пресекая на корню моё желание разродиться пустыми словами.
Я сел рядом, тоже взял прутик и стал пририсовывать к крестикам маленькие гробики. Так и потекло вязкой патокой наше последнее свободное время. Вдруг до моего слуха донёсся весёлый женский смех и из-за поворота тропинки показалась влюблённая или желающая немедленного уединения парочка. Этот смех и эти жизнерадостные лица так негармонично вписывались в наш погребальный мирок, что я встал и приготовился суровым площадным словом осадить этот жизнерадостный дуэт. И в этот самый момент я встретился со внимательным взглядом мужчины, который намеренно резко отстранился от дамы и сделал шаг мне навстречу. И мой развитый мозг, ещё интуитивно, ещё не полностью вдруг уловил что-то знакомое в лице господина, а когда он повернулся в профиль я тот же час узнал и птичий клюв, и мущкетёрские усы вразлёт. Да, да! Передо мной стоял давний  друг, авантюрист и забияка маркиз Жан-Батист де Профурье. И сразу же вспомнилась Индия, слоны и контрабанда.
--Жан!- вскричал я и кинулся к маркизу.
--Дик,- не менее радостно возопил он и бросился ко мне на грудь.
Больше слов не было, и мы просто сжимали в объятиях друг друга, проливая слёзы радости в наши жилетки.
--Дик, это и впрямь ты? Отказываюсь верить своим глазам! Ведь я заказал по тебе  панихиду, прослышав об англо-бурской войне.
--Жан,  чтоб ты сдох, кого я вижу! Да ещё живым!- молотил языком и я, не вникая в суть сказанного.
Мы бы ещё долго хлопали друг друга по плечам и спинам, говорили всяческие несуразности, если бы не вопрос Дени:
--Дик, а кто этот месье?
--Это мой товарищ и побратим, знакомый по умиротворению индийских колоний, знаменитый финансовый деятель и просто достойный человек Жан Профурье. А это,- я уже обращался к французу, указывая на испанца,- Дени Торнадо, мой новый товарищ и тоже побратим, бесстрашный тореадор и торговец слоновой костью вместе со слонами, с достоинством представлявший белого человека на просторах чёрной Африки.
А что я мог ещё сказать о дорогих мне людях? Только правду, беспощадную, но лицеприятную, как поведали бы они и обо мне при любом жизненном раскладе.
Жак и Дени крепко пожали друг другу руки и улыбнулись тепло и дружески.
--Останемся же навеки друзьями, братья мои. И пусть небесный отец на своих вечных скрижалях отметит благодатный день нашей встречи,- по-церковному заголосил я, видимо войдя в ненамеренный транс, но тот час же вышел, так как заговорил разумно:- А пойдёмте в какую-нибудь ближайшую забегаловку, чтобы по-мужски и с размахом закрепить наш союз.
--Конечно, конечно,- немедленно согласился Жан,- но на правах хозяина я приглашаю вас в очень хорошее место с хорошей кухней и вином. Это рядом. Корделия,- не сходя с места обратился он к женщине, стоящей поодаль уже без улыбки и смеха,- дорогая Корделия, я встретил своих давних и бесценных друзей. Тебе не интересны будут воспоминания старых боевых товарищей, поэтому ступай домой, а я навещу тебя снова, когда супруг отправится в Англию.
--Жан, но мы с тобой хотели…- начало было возражать девушка, внимательно посмотрев на которую, я отметил, что у Жака сохранился неплохой вкус.
--Корделия Сикадо!- только и сказал Жак, но с таким ударением на фамилию, что девушки и след простыл, оставив о себе на память лишь терпкий аромат духов.
А мы пошли вперёд, занимая всю ширину тротуаров и не уступая никому дороги что-то бессвязно выкрикивали, пугая почти насмерть пешеходов.
По дороге оказалось, что деньги мы забыли в гостинице и попытались вернуться за ними. Однако Жан возразил, мотивируя тем, что какие могут быть счёты среди друзей! Мы согласились, что абсолютно никаких, так как уже подходили к шикарному даже по виду ресторану или даже отелю. И я понял, что Жан-Батист не бедствует, впрочем, как всегда.
                …
До чего же приятно после мысленного наложения на себя собственных рук сидеть с близкими тебе по духу людьми в дорогом ресторане, лениво потягивать вино чуть ли не столетней выдержки, закусывать свежими морепродуктами и вести лёгкую и непринуждённую беседу.
--Ну как твоим успехи, Дик,- спросил француз, когда мы с Дени утолили утренний ещё голод и, считай, суточную жажду.- Надо думать, преуспел в жизни, раз объявился в центре Европы. Ведь ты был очень сметлив при выборе трофея.
--Да,- отвечал я неспешно,- этого у меня не отнять, ибо у меня всегда хорошо и в лад работали и голова и руки.
А далее я поведал Жану о своих африканских приключениях, порой призывая Дени в свидетели. Я прямо-таки низвергался словесами и моя речь, то плавно перетекала из пустого в порожнее, когда я повествовал о своих финансовых достижениях, то вскипала боевым гимном лишь я перебрасывался на поля брани. Ну, привирал, но ведь так не хотелось ударить в грязь лицом перед давним другом! Да и Торнадо не мешал мне в этом. Но как бы там не было, уже через час маркиз свободно ориентировался в южных широтах Африки и знал разницу между бурами и англичанами. Когда же я иссяк, Дени подробно остановился на истории города Дурбана, привычках чёрных аборигенов и повадках диких слонов. Маркиз слушал затаив дыхание, порой взмахом руки подзывая официанта и делая новый заказ. И хоть нам не было дела до природных явлений, всё же за окнами уже сгустились сумерки, однако новоявленным гостям никто не докучал, а к Жану и вовсе относились с почтением.
--Да, я живу в этом отеле, когда навещаю Марсель,- предварил мой вопрос маркиз,- а настоящее место жительства – это загородная вилла «Домик в деревне». Слышали наверное?
--А как же,- сразу согласился Дени,- о ней много разговоров как в самом Марселе, так и в высококлассном заведении «Мулин муж» строгой мадам Горизонталь,-  похвастался он знанием города.
Как оказалось, очень зря упомянул мой друг этот бордель. Жан откинулся в кресле, как бы отстраняясь от  нас, кисло скривился и произнёс брезгливо:
--Друзья мои! Я думаю, лишь по незнанию или ошибке вы забрели в этот дешёвый публичный дом с отвратительным вином и девицами с улицы. Ведь каждую неделю в его стенах бывают скандалы и ограбления клиентов. Кстати, совсем недавно там был зверски зарезан видный судовладелец и итальянский подданный, некто Заремба. Это местечко со столь дурной славой, что даже полиция давно махнула на него рукой и, взимая приличную дань с хозяйки притона, почти никогда не доводит расследование до конца, тем более, когда дело касается иностранных подданных.
--Жан,- поспешил я с объяснением,- если честно признаться, то мы  посетили это злосчастное дно города, гуляя как-то тёмной ночью по улицам, но нам там крайне не понравилось. И куда смотрит полиция нравов и санитарные службы? Мы туда больше не заглядываем.
Проигнорировав мой пустой вопрос, маркиз одобрительно заметил:
--Искренне рад за вас и ваше правильное решение. Я на днях представлю вас обществу нашего круга. Вы надолго в Марсель?
--У нас во Франции открываются новые финансовые горизонты,- поспешил соврать Дени, маскируя наше настоящее положение.
           А как иначе, если и гусь не всегда товарищ свинье, хотя и пребывают  в одном хлеву, а толщина кошелька порой мешает простому уличному знакомству? Поэтому нам необходимо было держать язык за зубами, сполна не убедившись в крепости боевых и дружеских уз. И я начал издалека извечным дружеским вопросом: «А помнишь?»
На этот боевой призыв маркиз откликнулся сразу и со всем пылом услужливой памяти. А тогда и пошло, и поехало. Не успевал я вспомнить один эпизод нашего индийского бытия, как Жан перескакивал на второй. Только я припоминал наши торговые операции на Малабарском берегу Индостана, как маркизу приходили на память военные операции при Гоурдвар-Сикри. И мы так увлеклись, так живописали в наших воспоминаниях, что даже Торнадо слушал затаив дыхание, хоть я ему кое-что и рассказывал из прежней жизни. Словом, это был вечер воспоминаний расцвета поры колонизации Индостана, куда мы с маркизом так удачно вписывались. Да что ни говорите, господа, но много полезного во славу отечества и процветания цивилизации наворотили казалось бы совсем не выдающиеся и не  наделённые властью личности. Такие, как мы с Жаном в Индии или как мы с Дени в Африке. И вечная нам слава и почёт в глазах белых потомков и прикоснувшихся к прогрессу обитателей покорённых континентов!
Ночь давно уже бродила по бульварам Марселя, а мы всё ещё щедро делились воспоминаниями и даже обильно прослезились, когда Дени поведал о страданиях быков на корриде.
Посетителей в ресторане уже не было, и лишь один официант выполнял любую прихоть маркиза или наш очередной винный каприз. А когда мы все порядком утомились экскурсиями в прошлое, Жан вдруг вспомнил о нашей романтической встрече с Коллени и Онилой в чертогах султана. И на нас так пахнуло весенним первоцветом любви, что я в голос вскричал:
--Всё, кончаем базар и едем в номера с распутными девками!
--Нет,- твёрдо отказался Жан,- с дамами знакомятся через друзей или родственников, а уж потом свидания тет-а-тет и рандеву в будуаре при обоюдном согласии. И не среди ночи после возлияний. Я даже с Корделией не встречаюсь подшофе, несмотря на то, что она дама полусвета и её муж адвокат полностью зависим от меня. Так что будем следовать правилам светского тона, а не мчаться сломя голову к первой попавшейся шлюшке с гинекологическим прошлым.
Я сразу согласился, так как куда-то ехать с серьёзными намерениями желания не возникало, тем более, что ещё не было сказано ни слова о настоящем положении маркиза. Только общие предположения, но кто из нас не пускал пыль в глаза другому?
--Ну а как ты сейчас? Как успехи в личной жизни и финансовом благополучии?- почти издалека начал я допрос Жана.
--Безрассудную романтику и жажду приключений я оставил в Индии,- начал изливаться маркиз.- Вернувшись в родные пенаты и окунувшись в лоно семьи, я подарил радость и спокойствие своим многочисленным родственникам, которым не нужно теперь стыдиться меня и моих поступков. А более того, я стал вхож в их высокородный и замкнутый круг. Обзавестись семейством не спешу, а вот разной недвижимостью обзавёлся. Веду прибыльный бизнес, естественно, всё это не без помощи родичей и их именитых друзей. Тем более, что адмирал Луи де Кепульи, если помнишь—губернатор французских колоний в Индии, с капитаном сухогруза «Эристина» передал моим сородичам не только меня, но и письмо в котором слёзно просил ограничить круг моих интересов лишь старушкой Францией. И я клятвенно пообещал не покидать пределов родины, а в обмен на это получил стартовый капитал и поддержку всех своих начинаний в коридорах власти. По сути дела я не выездной, а капиталом могу распоряжаться лишь находясь в границах нашего государства. Более того, я не могу самостоятельно совершать любые противоправные деяния, какую бы выгоду они не сулили,- и он умолк на скорбной ноте.
Мы с Дени моча впали в сочувствие, особенно я, так как знал авантюрную склонность и азарт Жана-Батиста  де Профурье. Но вероятнее всего, он оборвал свой рассказ по другой причине. А то! Ведь он не знал с кем имеет дело в настоящее время, чем мы промышляем с Дени в Марселе и почему именно тут, а не в своих вотчинах? Поэтому я более не стал донимать Жана вопросами о житье-бытье, а переключился на нейтральные разговоры о доходах и состоянии маркиза. Однако, в этот момент вмешался с какой-то стати Дени и, привычно наступив мне на ногу завёл пустой разговор о предстоящем летнем отдыхе на островах Карибского моря.
--Ах, как я завидую вам,- от всего сердца вздохнул маркиз.- Вы вольные птицы, а я связан не только устной, но и письменной клятвой. Я же говорю, лишь только окажусь за порогом Франции, мгновенно превращусь в нищего и лишённого права голоса попрошайку. А все мои капиталы возвратятся раз и навсегда к ближайшим родственникам.
--Тогда конечно, тогда рисковать не имеет смысла,- положил я на плечо Жана участливую руку, а так как в голове моей уже прочно угнездились слова о капитале, то отечески продолжил:- Да ведь и здесь, на побережье, можно неплохо и с умом отдохнуть, оберегая капиталы и не расставаясь с друзьями. Правда, Дени?
Торнадо, естественно, кивнул и мы стали строить глупые планы о прогулочных яхтах, ловле макрели и девушек из хороших семей. А когда наши языки совсем запутались среди зубов, а вино уже не помещалось в утробе, короче говоря, утром мы решили-таки разойтись, чтобы уже вечером встретиться здесь же и что-то обсудить. Жану расходиться было некуда, так как жил этажом выше, а нас же он отправил на своём моторе прямо в лапы месье Пердье. Старый пёс сначала не хотел нас впускать, требуя выплаты задолженности, но когда я пригрозил ему увечьем, резким движением якобы выхватывая из-за пазухи кинжал, он сменил гнев на милость, увидев в моей руке вместо оружия толстую пачку ассигнаций. От вида денег я протрезвел на сколько мог, верно как и Дени, а трактирщик же, без слов отсчитав требуемую сумму и приветливо улыбаясь, удалился восвояси, пообещав к обеду прислать бутылку вина за счёт заведения. Мы беспрепятственно поднялись к себе, но прежде чем беспробудно уснуть, я долго и тщетно вспоминал, где, когда, а главное у кого успел похитить столь значительную сумму.
                …
Я проснулся от солнечного зайчика, пробившегося ко мне в гости через неплотно задвинутые шторы. Настроение было бодрое, а на душе светло, как после исповеди. Сразу вспомнилась вчерашняя встреча с давним другом, задушевные разговоры и отличное вино. Правда, конец нашей вечеринки в памяти смазался, но всё равно оставлял благой след. Я улыбнулся от уха до уха.
--Чему радуешься?- вернул меня в настоящее голос Дени.- Лучше скажи, как теперь доверять тебе, а тем более, жить под одной крышей?
--А в чём дело?- я пулей слетел с кровати.
--Проверь лучше свои карманы. Что ты там из них вчера доставал?
Я метнулся к куртке и во внутреннем кармане обнаружил пачку банкнот.
--Дени, что за шутки! Нашёл место, где хранить наши деньги!- я искренне изумился, обойдя похмельным вниманием то, что денег у нас давно не было.
--Это ворованные деньги, Дик. И стащил ты их вчера у своего друга Жана, пока я отлучался по мелкой надобности. Я понимаю, что ты хотел облегчить наше положение, но не таким же способом, мистер Блуд! Это, видимо, и есть твоё истинное лицо, которое за всё время нашего знакомства ты умело скрывал за маской простодушного и доверчивого дурачка. Я понял, что тебя с головы до пят опутывает всяческое враньё. Значит, всё же ты убил грека Зарембу. Ложь и звериная жестокость рука об руку следуют за тобой по извилистой и смрадной тропе жизни,- сделал он неожиданный вывод в конце пламенной речи.
--О, Дени…- воздев руки к потолку и упав на колени, я часа два разуверял приятеля в горестных выводах о моей персоне. Я божился и клялся, читал молитвы и распевал псалмы на один известный мне мотив, давал руку на отсечение и душу на заклание, а под конец тихо произнёс:
--Дениэль Торнадо, ты не прав. Можешь пойти своей дорогой, но без меня ты не войдёшь в круг знакомств маркиза де Профурье и будешь влачить жалкое существование.
Это нас несколько примирило, и мы стали готовиться к походу в уже знакомый шикарный ресторан, чтобы закончить вчерашнюю беседу, а заодно выяснить происхождение денег. Однако, где находится место встречи с нашим французом, мы не могли припомнить даже в две головы и просидели бы до страшного суда в нашей унылой комнате, не припомнив даже направление движения. Выручил месье Пердье, весело влетевший в наше убогое жилище:
--Господа,- с порога выкрикнул он,- за вами маркиз де Профурье прислал своё авто! Разрешите пожелать счастливого пути!
И мы поехали. Правда, я с некоторым трепетом. Однако, Жан так тепло нас встретил у накрытого стола, что я стал думать о деньгах как о счастливой находке. Но маркиз быстро поставил всё на свои места, едва мы успели зарядиться бокалом шампанского .
--Сегодня только лёгкое вино,- слабо утешил француз, поймав мой разочарованный взгляд.- В этот вечер нам предстоит трезвый разговор о нашем будущем сотрудничестве.
Мы с Дени затаились, так как в воздухе явно  запахло деньгами. А маркиз продолжил:
--Дик, ты не обижайся за мой несколько непродуманный и нетрезвый поступок прошедшей ночью. Но и вы войдите в моё положение! Едва старина Блуд начал кичиться своим несметным состоянием в золоте и алмазах, я понял, что вы прочно сидите на мели. Вот и пришлось незаметно подложить некоторую сумму в карман старого друга. Ведь ты, Дик, противился какой-либо помощи с моей стороны и порывался купить этот отель вместе со мной. Сочтёмся, друзья! Надеюсь, деньги пригодились?
Я понуро кивнул, и нам уже ничего другого не оставалось, как открыть Жану всю нашу горькую правду, чем, кстати, не очень удивили француза. За столиком воцарилось тягостное молчание, и я уже стал примериваться к выходу, так как не хотелось обнаруживать его с помощью швейцара и кухонной обслуги.
--А не знакомы ли господа с банковским делом?- вдруг серьёзно спросил маркиз и поочерёдно посмотрел на нас.
--Это смотря какие замки у сейфов, если немецкие…- едва успел оживиться я, как маркиз грубо оборвал:
--Я не об ограблении, я об бухгалтерии, кредите, дивидендах и акциях.
Мы с Дени испуганно переглянулись, но даже искры понимания о чём идёт речь я в глазах друга не заметил. Как, собственно, и он в моих.
--Жан,- начал я мирно,- мы старые вояки и ещё не освоились в мирной жизни. Как теперь называется изъятие и делёж денег не знаем. Не рассказал бы ты простым человеческим языком кого надо убрать, в каком банке и в какой срок?
-- И сколько это будет стоить,- вовремя ввернул Дени.
--Да я сам банкир,- убил нас на месте маркиз.- Не думал, что вы так далеки от европейской цивилизации. Что ж, придётся вас несколько просветить в деле накопления и оборота капитала. Я, господа, всё это время не сидел сложа руки, а создал частный акционерный банк, привлекая вкладчиков высоким годовым процентом и низкими выплатами по кредитам, благо Французский государственный банк всемерно поддерживал все мои начинания через держателей акций, то есть влиятельных родственников и их друзей. Мы процветали года полтора, пока основные акционеры по общему сговору не потребовали от нас отчётности и их, якобы, непомерно возросших вкладов. Наши активы не позволили этого сделать, и тогда банк лопнул, что и требовалось доказать. Глава банка, естественно, сбежал со всеми документами. Я же и ко мне приближённые, оказались хоть и в стороне, но не в накладе. Да что говорить! Обычная история из финансовой жизни. Это каждому понятно.
Однако, мы с Дени ничего не понимали и даже не могли зацепиться умом за смысл сказанного  в этом потоке непонятных слов.
--Жан, попроще!- взмолился я.- Ну, обобрали вы доверчивое население, а дальше-то что? Только без этой учёной зауми.
Тут Жан сжалился над нами и довёл до ума довольно простые и понятные простому человеку вещи. Оказывается, в воё время он, вкупе с влиятельными друзьями, основал акционерное общество, названное Железнодорожной Компанией Северной и Южной Америк, или для полной конспирации ЖКСЮА, которая затеяла грандиознейший проект века – строительство железной дороги от Аргентины до Аляски. Проект был обоснован научно, дотошно рассчитан на долгие десятилетия и обещал акционерам несметные барыши. Государство, естественно, поддержало Компанию,  тем более, что основатели ЖКСЮА повсеместно скупали свои же акции, подавая дурной пример окружающим. Правда, потом они через подставных лиц перепродавали весь бумажный хлам втридорога, но без огласки. И вот это было нам с Дени очень понятно, как обыкновенная спекуляция, вселенский обман и грубая обдираловка легковерных мечтателей о бесплатном сыре.
--Жан, а строительство дороги давно началось?- наперёд зная ответ, всё же спросил я, прежде чем ступить безоглядно на тропу надувательства масс.
--Оно никогда и не начнётся,- успокоил нас Жан.- Правда, газеты раструбили о закладке первых шпал где-то на краю Южной Америки, но всё это с моих слов. Да и кто может проверить  строительство, когда я сам полдня искал на карте эту богом забытую Аргентину? Но в настоящее время ажиотаж вокруг железной дороги начал падать, поэтому, если вы не возражаете, мы и вас подключим к делу, да так, чтобы за нашими акциями стояли в очередь не только обыватели, но и банкиры средней руки.
--Естественно согласны,- в один голос громыхнули мы,- но что практически придётся делать, кроме налаживания быта в тюремной камере в конце беззаботной жизни?
--Ничего неподъёмного и трудоёмкого. А до тюремных посягательств на  свободу, у вас уже будет достаточный капитал, чтобы откупиться от закона или с комфортом сбежать в родные края.
--Ты что, один сядешь?- как-то ненароком вырвалось у меня.
--Я буду, как обычно, за кулисами, а вы на авансцене,- раздельно и медленно выговорил Жан, как бы беседуя с недавними выпускниками спецзаведения под жёлтым фонарём.- Но я всегда сумею предупредить вас об опасности,- смягчился он, чуть ли не осеняя крёстным знамением.
--Так что же делать, кроме скорейшей покупки твоих липовых акций?- подал голос Дени.
--Друзья, да не торопите вы события!- наставнически продолжил Жан.- С этого момента, вы не просто мои знакомые, а одни из крупнейших акционеров Компании, проведшие более года в инспекционной поездке по Аргентине. Именно на ваших глазах были проложены первые мили трансамериканской дороги, именно вы открывали первую железнодорожную станцию Сан-Орейра и именно вы готовы поведать  о размахе новостройки всему цивилизованному миру, как международные эксперты и неподкупные свидетели. И все эти новости уже будут на первых полосах завтрашних газет. А так как вы ещё и иностранцы, то взять интервью сочтут за честь не только газеты Франции. Да, перед вами открывается необъятный фронт интеллектуальной работы!
--А что говорить-то надо? Ведь мы с Дени романов не пишем, да и читаем не бегло,- вяло отбрыкнулся я.
--Поэтому мы сейчас поедем в мой «Домик в деревне», где и продолжим беседу.
Вот так, всей компанией, мы и поехали в этот домик, то ли равноправными акционерами, то ли аферистами с одного ягодного поля.
                …
Очутились мы в каком-то богатом поместье с замком посередине, ибо, что такое вилла я не знал, а родовые замки видел на картинках. Тут есть где было разгуляться, тем более, что Жан предоставил нам царские покои и заверил, что будем жить безбедно и в своё удовольствие, но с одним непременным условием – надо будет прилежно и безропотно обучаться всему, что будут преподносить нам учителя и наставники. Так как маркиз проявил при этом категоричную твёрдость, то пришлось безоговорочно согласиться, не вникнув в предстоящие для простого путешественника трудности. Ведь буквально на следующий день из нас с Дени стали делать почти что лордов, заставляя вспомнить не только правописание, но и вникать в этикет, дамское угодничество и благочинность. Особенно доставалось от учителя географии. Мы и не знали, что мир неоглядно огромен и безоглядно обитаем, а на краю его есть какая-то Аргентина, возле начала которой давным-давно некий Фернан Магеллан крушил в Магеллановом же проливе корабли ради удовлетворения людского любопытства об округлости земли, и что помимо огненной воды есть и Огненная Земля!. Мы и представить не могли, что когда у нас зима, то на той стороне земли лето, а люди круглый год ходят вниз головой! И мы не только узнали всё это и многое другое через пару месяцев, но и навечно затвердили насильно познанное в своих недюженных умах, как этот стишок, что я сочинил, всколыхнув в себе непосильный для иного здравомыслящего стихоплётный дар:
Февраль последний месяц лета,
Дожди осенние пошли.
Грустит абориген раздетый
На мысе Огненной Земли…
                Глава 8
                На восток!
Всё хорошее, как и плохое, когда-нибудь да кончается. То ты сидишь на мели, то мчишься под полными парусами. То неделями мучаешься похмельем,  то находишься в полной  завязке, да ещё под строгим контролем тайных и явных соглядатаев. Собственно, я хочу заметить - в период нашего затворничества на вилле маркиза мы с другом Дени вели настолько правильный, с точки зрения любого иезуита, образ жизни, что даже помимо воли сумели запомнить многое из того чему учили. Я особо преуспел в географии, а Дени вник во все тонкости железных дорог. Это и определило нашу дальнейшую судьбу и сферу деятельности.
--Друзья мои!- на последнем инструктаже наконец-то поднял бокалы с сухим вином маркиз и взволнованно продолжил:- Вот и закончилось нелёгкое дело вашего мало-мальского обучения. Теперь вы, как представители Компании и солидные держатели акций прокатитесь по Европе…
--И по Азии,- продолжил было я, но осёкся под гневным взором Жана.
--Прокатитесь по Европе, давая объёмные интервью и делая смелые публичные выступления с целью привлечения новых вкладчиков в наш грандиозный проект. Вы, как неподкупные и инспектирующие строительство лица сможете убедить…
--А заодно и надолго засесть в одной из грязных тюрем,- это уже продолжил Дени.
--Надеюсь, мы до этого не опустимся,- маркиз опять строго посмотрел, но уже на Торнадо.- Я уже обустраиваю пути отхода, но не ранее сроков, когда наша Компания потерпит неминуемый крах. Поэтому паниковать до времени не советую. Мы намеренно не посвящали вас в финансовые проблемы и отношения Компании с верхами французских властей, чтобы не обременять вас лишними заботами, а главное, чтобы вы при всём желании в случае провала нашей акции не могли, скажем, даже королевской полиции ничего не сболтнуть лишнего. А потому вы будете лишь подогревать и творить на местах ажиотажный интерес к нашим железнодорожным делам, не жалея себя и будущих вкладчиков. Лично ваши финансовые проблемы буду решать я через банки Швейцарии. И знайте, вы не останетесь в накладе!
--Да мы будем вести пропаганду день и ночь, поочерёдно сменяя друг друга в минуты сна,- с загоревшимися глазами откликнулся Дени.
--Нет друзья, этого не потребуется. Вы будете действовать автономно по заранее заготовленному мною плану и иметь дело с уже подготовленной местной прессой публикой к встрече с непосредственными свидетелями осуществления грандиозного проекта. Сфера деятельности Торнадо – это юг Франции, Испания и Италия, а ты Дик возьмёшь север всё той же Франции, Германию и Скандинавию. Причём Дени, как более обучаемый, будет упирать на технологическую сторону аферы, а ты, Дик, прямо говоря, будешь оболванивать публику прелестями Аргентины, Бразилии и далее вплоть до Аляски, тем более, что никто из здравомыслящих людей там никогда не появится. Всё понятно?- и великий Жан-Батист победно оглядел всё наше собрание.
--А язык?- поднял руку я.
--Так вы же будете не одни,- искренне изумился Жан моей непонятливости.- С вами будут и необходимые в данном месте переводчики, и непосредственные устроители этих балаганов.
--А-а,- догадался я,- мы будем вроде фальшивых алмазов в оправе из дутого золота.
--Именно,- уже обрадовался Профурье,- а так как к деньгам во время  вояжа вы доступа иметь не будете, то прошу только одного – не налегайте на местные напитки, не доверяйте тамошним женщинам и ни с кем не заводите прочной дружбы.
Я так обиделся на финансовое недоверие к нам и  запрет на обычные развлечения путешественника, что чуть было не сорвал предприятие. Но Дени вовремя вылез вперёд со своим вопросом:
--И долго нам выступать в этом цирке шапито?- и в практичном вопросе тореадора сразу почувствовалось знание арены и почтеннейшей публики. Я бы вовек не догадался спросить о сроках гастролирования.
--При удачном раскладе года два, а то и все три, но зато потом банки Швейцарии обеспечат вас на всю оставшуюся жизнь.
С этим мы были очень согласны. А что в конце-то концов три года? Не срок! Можно и походить какое-то время в шкуре с чужого плеча. От бывалого воина не убудет! Да ведь всегда можно к месту приболеть или вывихнуть какую-никакую конечность, чтобы малость отдохнуть и не позабыть самого себя.
В общем и целом мы порешили не особо медлить с отъездом, а двинуться по своим маршрутам через недельку-другую, когда наши команды подготовят на местах почву для встречи дорогих инспекторов с музыкой и цветами. Оставшееся свободное время было решено посвятить скромным мужским забавам, к чему мы тотчас же и приступили. И всё у нас троих сладилось прелестно. И бордо вперемешку с шампанским, и дамы полусвета и просто так. И не только по одной на брата. Иногда и по две. Я отощал от явных перегрузок, а рассветной порой меня кидало из стороны в сторону до первого стакана. Однако, впоследствии эти каникулы я вспоминал охотно и досконально, так что восторженные слушатели обычно заставляли по нескольку раз повторять особо понравившиеся им места.
Но вот на что хотелось бы мне ради справедливости обратить взор пытливого юноши, робко вступающего на жизненную стезю, так это на отсутствие принципиальной  разницы между манерными дамами света, с одной стороны, и просто женщинами доступными среднему классу, с другой.
 То есть коренной разницы в  обустройстве создателем Катрин или Хеннике из «Мулин муж» и последней моей чопорной баронессой фон Шпиценблюм нет никакой, как бы мне этого  ни хотелось. Разве что баронессы и графини более разношены в своей примитивной интимности по причине слабого профессионализма этих светских дам и неумелого их же обслуживания чахлым сословием господ голубой крови. Зато истинные приверженницы свободной любви, закалённые не только погодными условиями, ежедневными тренировками, но и немыслимою  прихотью клиентов, обладают такой рабочей хваткой, что порой даже и не знаешь, как высвободить своего пещерного потрошителя до оговоренного времени, чтобы не нарваться на денежный скандал доплаты за сверхурочное пользование недрами! Однако, конечный результат один – сделал дело и гуляй смело лицом к стене, если под боком нет другого объекта.
  …
Итак, мы с Дени начали свою бурную агитационную деятельность. Сначала робко, так как врать площадно без разгона не получалось, а затем до того забористо и страстно, что я стал даже верить самому себе, как родному. Не знаю про дела  друга в Испании, но у нас всё пошло на лад буквально с третьего населённого пункта. Меня действительно начали встречать цветами, как знатного путейца и величайшего натуралиста. Я так живописал природу Южной Америки, что даже сам Ливингстон не смог бы распознать в моих словесных картинах ландшафт близкой мне Африки. Единственное, как ни хотелось, но я постеснялся заселить слонами Огненную Землю, а мыс Горн антилопами гну, наплодив Аргентину лишь жирафами, но меленькими, плотоядными и очень злыми.
Всё мне сходило с рук, но особо радовало слушателей то обстоятельство, что я никогда не пользовался записями и много, с интимными подробностями, повествовал о жизни и обычаях местных племён. А когда речь заходила о человеческих жертвоприношениях, то не только я, но и все мнимые строители железной дороги становились героями наших дней в глазах обывателей. А кто из слушателей после моих рассказов о реках крове и хрусте костей решился бы посетить ту же Аргентину? Дураков не находилось, особенно, когда на лекциях присутствовали свидетели американских ужасов, купленные мною в местных забегаловках. Я, как говорится, брал слушателя за живое, поэтому акции скупались охотно. И, следовательно, как мне докладывала моя команда, доходы Компании в целом и наши с Дени в частности росли словно на дрожжах. Это до того радовало и согревало душу, что я порой так увлекался, что уводил слушателей далеко в Тихий океан и рассказывал не один анекдот об акулах-людоедах и осьминогах охотниках за целыми яхтами. Народ трепетал и  требовал акций.
Побывал я и в близкой по девице Трахвоняйнен Финляндии, где провёл сравнительный анализ местных дам по отношению к знакомой Хеннике. Никакой разницы не обнаружил. Те же холодные селёдки без навязчивых разговоров. То есть среда обитания не влияет на изменение породы. Вот тогда-то я и разошёлся со стариной Дарвиным по многим вопросам естественного отбора. Ведь и француженки, если судить по Аньес Ка и Катрин Лу, остаются такими же говорливыми и делятся впечатлениями почти сразу после контакта будь они хоть в заведении известной мадам, хоть в африканском лазарете доктора Проста. Южные женщины, как ни крути и как не изменяй среду обитания, всегда будут более поворотливы и изобретательны, нежели их северные сёстры. У северянок все дела без прикрас, как в греческой гимнастике – ноги на ширину плеч, руки по швам, а глаза в потолок. Правда, результат, как мы убедились раньше, везде один, будь то на глади волн, будь то на крутом высокогорье. Лишь бы удалось уговорить без рукоприкладства.
Побывал я и в Германии. Но вот как раз там наше предприятие почти не имело успеха. Да вовсе никакого не имело! Везде полушёпотом шли разговоры о близкой войне. Правда, мы не поняли: кто, с кем и когда, но воинственность немцев ощущалась даже в воздухе. Поэтому, заведя лишь шапочное знакомство с кем придётся, но главное чтоб из категории «сразу дам», мы быстро переместились в соседнюю Польшу во избежание физического надругательства над французскими подданными.
Вот так и колесил я по Европе, зарабатывая себе на пропитание и угол в старости. Подробно и доходчиво финансовую сторону проекта я освещать не вправе, так как это коммерческая тайна и срок давности для закона ещё не истёк. Одно скажу, что впаривали мы акции и изымали деньги где только могли года два, если не все три. За работой я не только потерял счёт годам, но даже путался в днях недели и не помнил, что принимал за завтраком. А вся наша бурная деятельность была в строгих рамках закона страны пребывания, так как я не только ни разу не подвергся аресту, но даже не был вызван на допрос! А если и случались какие неурядицы в отелях по утрам, то всё улаживалось с помощью тугого кошелька, тем более, что мебели я, как правило, не ломал.
Но вот каким-то летом в году то ли пятом, то ли десятом века, кажется, двадцатого, считая от Рождества Христова, мне в гостиницу доставили срочную депешу от маркиза де Профурье, которого за повседневным трудом я стал понемногу забывать. Дело было то ли в Австрии, то ли в Венгрии, но точно помню, что после посещения мною оперы. Перечитав для верности восприятие это послание раз пять я уяснил, что маркиз требовал срочного свёртывания наших гастролей и немедленного возвращения в милый «Домик в деревне». Тут-то до меня и дошло, что наша Компания разорилась и мне надо готовиться ко всему. Вплоть до долгой отсидки в тюрьме или недолгого пребывания на каменоломнях. Так как ни та, ни другая перспективы меня не прельщали, то я решил сбежать, пока ноги не сковали кандалы, в Англию. Слава богу, что предлог был! Какая-никакая, но в принципе - родина. Однако, пересчитав свою наличность, я понял, что Ла-Манш мне ни в коем разе не пересечь. Поэтому я на двое суток погрузился в тяжкие раздумья, а когда очухался, то вспомнил о банках Швейцарии, куда мне доступа пока что не было и решил смириться с судьбой. Хитрый Жан, хоть и друг, но заранее не поведал мне о дороге к моему же сейфу. Будь, что будет решил я и пустился в свой скорбный путь до Марселя, в душе надеясь на лучшее.
…
«Домик в деревне» встретил меня более чем приветливо. Я бы не постеснялся сказать - как героя древних греческих мифов. Жан не знал в какой угол меня усадить, а прислуга просто носила на руках, особенно в первые три вечера. Дени Торнадо тоже был тут, и мы успевали перекинуться с ним парой-тройкой фраз перед тем как окунуться в вечернюю светскую жизнь.
--Ну как ты?- обычно спрашивал я друга и слышал в ответ:
--Всё так же!
И нам обоим становилось ясно, что жизнь налаживается, а сами мы не ударим в грязь лицом у дверей швейцарских банков. Налаживалась жизнь трое суток, а на четвёртый день милый Жан запер своих друзей в их же апартаментах и кроме сельтерской мы в тот день так ничего серьёзного и не видели. А под вечер маркиз созвал нас в свой кабинет и, плотно прикрыв дверь, начал:
--Друзья, вы отлично справились с заданием. Поэтому наши и ваши счета выросли, естественно согласно статуса, до…- и тут он назвал такие цифры, которые и до сей поры являются государственной тайной.
--О, это надо отметить добрым бокалом бордо,- сразу же нашёлся я.
--Праздники подождут,- посуровел Жан,- у нас ещё куча нерешённых проблем!
Прежде всего он довёл до нас информацию о доступе к собственным сейфам, велев все адреса и числа навечно упрятать только в своих головах, а затем начал вводить в курс текущих дел.
--Господа!- уже официально обратился маркиз.- Как и следовало предполагать Железнодорожная Компания обеих Америк лопнула…
--Неужели строительство дороги приостановилось?- наивно спросил железнодорожник Дени.
--Дениэль, ты в своей Испании забыл, что оно и не начиналось?- бегло ответил вопросом на вопрос Жан и продолжил:- ЖКСЮА потерпела полный крах и объявила себя банкротом, официальное руководство скрылось в неизвестном направлении, успев перепродать свои ценные бумаги за баснословные деньги, и ваши, кстати, тоже. Государственные мужи, без влияния которых наша авантюра и не началась бы, громогласно клеймят позором все железные дороги разом, и уже наложили арест на  имущество нашей конторы. Но между нами говоря, кроме чистой бумаги да пары- тройки печатных машинок типа ундервуд и ремингтон мы так ничего и не имеем из недвижимости.
--Очень умно и дальновидно,- невольно вырвалось у меня.
--Я бы сказал, расчетливо,- уточнил Жан и поплыл дальше:- Так вот, правительство обещает обманутым вкладчикам и акционерам скорую поимку руководства Компании и немедленную затем выплату населению заработанных нами денег.
--Надеюсь, чисто теоретически,- подал взволнованный голос Дени.
--Совершенно верно, ибо полиция уже истоптала ноги, но не обнаружила никого. Так что слабое звено – это вы и подлежите…
--Уничтожению!- догадался я.
--И подлежите,- не обратил на меня внимания Жан,- немедленной и нелегальной высылке за пределы  Европы, так как о ваших душах уже обеспокоились правовые органы некоторых сопредельных с Францией государств. Я думаю, что в течение трёх-пяти суток мы сумеем создать канал вашей переброски долой с наших глаз. Куда, господа?
--В Канаду,- почему-то ляпнул я.
--Да,- подтвердил и Дени,- в Канаде нас никто не знает.
--В Канаду, так в Канаду,- подытожил маркиз,- а так как вопрос о депортации решён, то можете веселиться оставшиеся дни и ночи, но прошу не высовываться за пределы виллы.
Меня это предложение более чем обрадовало, а тут и Дени тонко намекнул хозяину:
--Надеюсь, у нас останутся светлые воспоминания не только о гостеприимной Франции, но и о винах из погребов «Домика в деревне»?
--Располагайте всем, что имеется у меня не только в погребах, но и закромах! Да и я от вас не отстану,- и Жан весело подмигнул нам.
Я кинулся было обнять Жана в порыве благодарности, но на полпути всё же вкрадчиво спросил:
--А как с дамами света и полусвета?
--Всё будет,- уверил маркиз и посерьёзнел:- Но ради всего святого держите язык за зубами при женщинах. Ведь они не только любопытны как кошки, но и коварны словно рыси не зависимо от условий содержания,- и наш хозяин гордо проследовал на выход, но не дойдя пары шагов до двери, вновь обернулся к нам:- Да, чуть не забыл, по нашим данным уже этим летом Германия объявит войну России, а так как Франция является её союзницей, то военных действий не избежать и нам. Но если рассуждать цинично, то эта ситуация весьма кстати нашей лопнувшей Компании. Война, как говорится, всё спишет, а до нас вообще никому не будет дела. До приятного вечера, друзья!
…
С наступлением сумерек мы собрались в гостинице и веселились втроём до самого утра, вспоминая наши с Дени похождения в Европе. Маркиз сидел молча и тихо завидовал. Ведь за пределы родины ему хода не было, и он всё время был незаметным кукловодом всего нашего балагана. А из слов Дени выходило, что мы работали с ним почти по одной схеме, с той только разницей, что он очаровывал слушателей не красотами природы обеих Америк, а удобствами путешествия из Аргентины на Аляску и разными техническими данными паровозов и железнодорожной колеи. Правда, обыватель не всегда соблазнялся  флорой и фауной как  моих басен так и бешеной скоростью паровых машин из песнопений друга, зато живо интересовался дивидендами от вырубки тех же лесов Амазонии и другим грузопотоком через весь континент Нового Света.
--И не только грузы,- вставлял я после очередного бокала,- только представьте какие красоты природы, не считая прелестей туземных девственниц, будет наблюдать путешественник из окна своей каюты! И как обогатится всё мировое сообщество новыми знаниями ботаники, зоологии и языкознания, сидя в вагонах  поездов! А наши имена золотыми буквами будут вписаны в учебники истории и справочники американских железных дорог!
--Блуду больше не наливать,- подвёл итог нашей встречи маркиз и меня с почётом слуги отнесли на кровать.
Следующий вечер прошёл уже по знакомому сценарию. Правда, остановившись на путешествии железнодорожным транспортом по Америкам, я вдруг подал заманчивую идею:
--Друзья!- орал я в озарении.- Пересадочные станции и пристани необходимо будет строить в исторических местах встреч теоретика Колумба и практика Кортеса с радостным и хлебосольным местным населением. Мы незамедлительно разработаем туристские маршруты и будем знакомить пассажиров с местными достопримечательностями, не считая прелестей туземных девственниц,  вплоть до приношения в жертву любого пожелавшего! А наши имена будут выбиты золотом на наших  надгробьях!
После столь пламенных речей я был вновь отгружен в своё стойло, а Жан понял, что в дальнейшем без баб не обойтись. Поэтому  на следующее утро предупредил, что уже к этому вечеру к нам на огонёк заглянут дамы из хороших семей, но без видов на бракосочетание, и на всякий случай определил наши с Дени спальни в разных концах виллы.
--Будем соблюдать элементарные знаки приличия и гуманности,- пояснил он.
…
Вечер выдался поистине чудесным. За раскрытыми окнами в тенистых глубинах сада щебетали птицы, собственная душа пела, а тело томилось в предвкушении райских кущ. В назначенный час мы вступили в гостиницу, слуги пригласили нас к богатому столу, а через некоторое время в зал вошёл маркиз с тремя дамами. И по тону, с которым они перебрасывались словами, можно было судить, что женщины здесь не первый раз, хотя и не близкие родственники. При появлении слабого пола мы с Дени встали и благородно поклонились, а маркиз нас всех перезнакомил и рассадил попарно за столом по своему усмотрению. Мне досталась Патрисия Класс, особа лет чуток за тридцать, но весьма привлекательная с любой стороны, хоть и недоступная с виду. Чёрные слегка завитые волосы струились по обнажённым плечам, губы призывно алели в своём притягательном блеске, а из выреза платья выглядывала такая  соблазнительная шейка, что сразу становилось понятно почему так гордо сидит на ней голова.
Дамы были в наимоднейших европейских нарядах. Ну, что ты! Кринолин, оборки, кружева, подвязки, да ещё небось и панталоны с кружавчиками! А какой от них исходил аромат! Разве что сравнимый с запахом молодой чистокровной кобылицы во время гона. И я, старый ковбой, сразу же настроил свой нос по ветру, то есть придвинулся поближе к Патрисии. Почти плечом к плечу, благо женщина не возражала и даже поощрительно захлопала длинными ресницами. И было ясно, что несмотря на свежий облик, моя визави имеет достаточный опыт в сердечных делах. Тем более, что она дружески похлопала меня по ноге значительно выше колена уже после первого тоста.
Наш ужин потёк знакомым каждому джентльмену руслом. Сначала общие разговоры о погоде, скачках и наши воспоминания об окраинных территориях Франции, потому что именно мы с Дени, как оказалось, только что прибыли из Алжира, где никогда не были наши прелестницы. Кстати весьма симпатичные дамы, но все трое на одно  лицо, как лисий выводок. Поговорив об Африке и послушав для приличия пустопорожний шелест наших дам, мы постепенно перешли на индивидуальное общение. И всё бы хорошо, но доставшаяся мне мадам когда-то пыталась учиться в какой-то, не соврать бы, Сорбонне и из всех наук зациклилась на истории Древнего Мира. А так как в моём лице она нашла не только знатока исторических процессов, но и  восторженного слушателя, то её речь бурлила неиссякаемым родником. Но я терпел, так как это не мешало мне исследовать её исторические места в виде нежных панталон с оборочками.
--А вы помните низложение римского императора Менструация Восьмого во втором веке до нашей эры и последующий за этим всемирный хаос?- задавала, например, она мне глубоко доисторический вопрос.
--А как же!- тут же откликался я и радостно добавлял:- Ведь тогда, как мне вспоминается, к власти пришла его жена Поппия Оседлая и жёсткой рукой навела порядок!
--О, да!- подхватывала мадам и интимно обращалась ко мне, чувствуя мою горячую руку на своей поппии:- Дик, поёдём к тебе. Чего мы тут не видели? Бери бутылку, бокалы и уходим по-английски.
--Дорогая Патрисия,- мялся я,- время ещё детское, да и неудобно перед лицом всего общества проявлять такую подозрительную прыть, словно при воровстве домашней птицы или ловле блох.
--Тогда наливай и поговорим об извращённых опытах Калигулы.
Такого имени я не знал, но с удивлением и любопытством выслушал знатока Древней  Истории о половых проблемах Рима на ранней ступени развития.
--Да,- выдохнул я,- чем древнее цивилизации, тем проще, свободнее и изощрённее нравы.
--Дик, да при Нероне было похлеще. Но оставим эти исторические бредни и поднимемся к тебе. Сколько можно заниматься теорией, тем более что твоя рука уже обследовала всё до чего дотянулась!- и она в который раз погладила мою сатанеющую гордость.
Вот таким образом мы и встретили в светских беседах подступившую полночь. И я думал, что лишь этикет и светские условности не позволяли маркизу подать сигнал к действию. Так и сидели ещё битый час за пустыми разговорами, и если бы не вино, то можно было и перегореть до срока.
--Дорогие дамы и господа, а не подышать ли нам свежим воздухом в саду? Ведь эта лунная ночь так прекрасна!- наконец-то подал знак к действию Жан.
--Конечно, конечно, давно пора полюбоваться ночным садом,- заверещали все и расползлись попарно по отведённым апартаментам.
                …
Едва мы вбежали в нашу комнату, как Патрисия, обхватив меня одной рукой за шею, прямо-таки впилась в мои губы, словно голодный волк в ягнёнка. И пока она покусывала меня и зачем-то добиралась до языка сверху, то снизу второй рукой успела глубоко проникнуть ко мне за пояс  в поисках законного презента. Я не сопротивлялся поискам дамы сердца, тем более, что искомое  было без труда найдено, и она, прервав поцелуй, вслух восхитилась:
--Ого, какая стоящая вещь!
После таких справедливых слов Патрисия настолько ослабела, что мне пришлось её ласково поддержать обеими руками сзади и снизу, а чтобы женщина поскорее пришла в полное сознание я начал массировать всю её упругую седалищную мышцу, заставляя кровь устремляться к голове. Вскоре дама зарозовела щёчками и шейкой, а у меня почти что случился первородный грех без зачатия.
--Дорогая,- взмолился я, выдираясь из цепких лапок,- не будем торопить события! Покажемся друг другу во всей красе за бутылкой вина,- и я кинулся к столу, на ходу отбросив сами собой спустившиеся штаны и отдирая от тела рубаху.
--Давай,- радостно взвизгнула Патрисия и начала освобождаться от кучи одежд, разбрасывая их по разным углам.
Выпивали мы уже полностью голыми и стоя. Обо мне знающему человеку доложить особо нечего. Обыкновенный скромный мужчина средних лет без особых примет. Правда, моя дама уже после первого глотка вина сразу же положила глаз на всю мою удаль, а после второго потянулась туда же и ручонками, но я не дался.
--Мой птенчик,- вроде как проворковал я и кивнул на широкую кровать:- А не раскинуться ли нам на этом ложе, как патриции Древнего Рима?
Не успел я до конца сформулировать мысль, как моя белая лебедь уже угнездилась на простынях, разбросав свои лапки и крылышки во все мыслимые стороны, то есть во всю ширь. В этой открывшейся миру картине ничего особенного не было. Всё на положенных местах, как и у всех длинноволосых этого подвида человечества. Те же ядра грудей, тот же чуть выпуклый животик с красивым пупком посередине, те же ножки, полноватые в ляжках, но весьма завлекательные своей сверкающей мраморной белизной. А вот между ними… А вот между ног взор ослеплял блеск полного безволосья. Если кто никогда не видел, то это плешивое извращение отдалённо напоминает гладко выбритый двойной, прости господи, подбородок. А при некотором насилии над психикой, для впечатлительного ума складывается полная картина падения нравов и крушения устоев. И тогда всякий человек практического склада не выдерживает надругательства над осознанной необходимостью и бросается на поиски жены, любовницы, кухарки или горничной, чтобы тот же час и без насилия убедиться в обратном, то есть в природной целостности причинного места дамы и наличии привычного кучерявого покрова вплоть до пупка.
--Это ты так от жары спасаешься, к лету сбрасывая нижние космы, или какой гнус завёлся?- в крайней растерянности спросил я.
--А это чтоб ближе к телу,- рассмеялась Патрисия.- Как же ты далёк от новых веяний европейской моды!- вздохнула она и шире развела конечности.
Нет, я не против рубахи нового покроя. Главное, чтобы смысл был и удобства, а в этом случае какая радость? Я так и спросил модницу.
--А если поцеловаться?- озадачила меня вопросом милая француженка.
Я внимательно взглянул на её розовые губы, а переведя взгляд на новомодную стрижку, увидел почти такие же, розовые, припухшие и слегка влажные на вид. Несомненно, сходство было. Единственная разница—нижние молчали и располагались вдоль тела, тогда как верхние что-то лепетали и были поперёк. И я совсем запутался в выводах.
Но тут меня спасительно ударило недавнее былое своими думами прямо по темечку. Я вспомнил Африку, госпиталь и Аньес! И выходило, что медсестра тогда не ошиблась адресом, а насильственно, так сказать, сорвала с моих невинных уст поцелуй чуждым мне приёмом! Вот что выходит от незнания всей правды жизни и её передряг!
Да и Патрисия, видя моё раздвоение половой личности, как могла пожалела и наставила на истинный путь. Словно церковному певчему обнищавшего прихода секты мормонов она витиевато, но довольно толково разъяснила:
--Истинно французский поцелуй, дошедший до нас из глубины веков – это не прилюдная передача инфекции верхним оральным путём. Это поэзия сокровенно-возвышенных человеческих отношений в их первозданном виде и в натуральном проявлении, предельно откровенно уводящим в кущи райского грехопадения. Но это  дано лишь избранным,- и она ещё шире развела свои прекрасные копытца.
Теоретически это прозвучало завлекательно и мне сразу захотелось уже вполне осознанно испытать себя на новом поприще. Однако, на практике всё оказалось несколько иначе, то есть без особой восторженности и любовных припадков. Как с африканской Фулатой – нельзя ни передать другому, ни напрочь отказаться.

                …
Ещё целых пять дней и ночей валяли мы с Дени дурака как могли, по мере сил опустошая винный погреб маркиза, попутно пускаясь в светские разговоры и прочие вольности с нашими женщинами, к которым, можно сказать,  кровно прикипели, но не путали при использовании в интимной беседе. Дамы, не стесняясь условностями бегали по вилле в одних пеньюарчиках и восточных халатах, мы же являлись к завтраку без галстуков и босиком. Маркиз от нас не отставал на правах хозяина. Иными словами, эти дни, проведённые на полном пансионе в уютном «Домике в деревне», мне будут вспоминаться до глубокой старости, если никто не помешает её достичь. Ведь в те достославные времена мы с мадам Патрисией уединялись с глазу на глаз не только по ночам, но и в светлое время суток. Поэтому мне удавалось разглядеть поближе весь быт и жизненный уклад противоположного пола, что в дальнейшем сильно пригодилось как в практической жизнедеятельности, так и в литературном труде. Кстати и древнему искусству французского поцелуя развесёлая Класс обучила меня как раз после обеда. Возможно это любовное действо я не совсем правильно перевёл на английский, но так трактовала его Патрисия. Ничего особенного в этом поцелуе нет. Те же действия  языком в глубине, те же лизания и сосания чужих женских губ, но только нижних продольных. Когда мадам, разложившись на подушках, предложила мне эту новую забаву, обеими руками подведя мою голову к своему укромному гнездовищу, я сначала не понял своего места во всей этой истории. А когда дама в приказном порядке потребовала от меня желаемого для неё действия, я, скрепя сердце, покорился, но глаза закрыл. И что же интересного можно при этом сказать или посоветовать иному неокрепшему сознанием отроку? Я уже не напоминаю, что прежде чем приступить к этому насильственному над гордостью мужчины действию, необходимо опорожнить бутылки полторы хорошего вина, а перед полным пластанием и коленопреклонением меж ног избранницы, желательно визуально и на ощупь исследовать место будущего приложения сил. Однако, даже при затуманенном сознании необходимо избегать спешки, то есть не хватать грубо зубами за нежное мясо, словно голодный волк, и, во избежание насильственного удушения, не зарываться глубоко носом в липкие складки предложенного вам участка тела. Правда, сначала сбивает с толку нажитый веками опыт обычного поцелуя, когда губы простираются не параллельно ногам, а поперёк головы. Поэтому приходится вертеть собственной в разные стороны, пристраивая её в приемлемое положение до хруста шейных позвонков. Однако, скорее всего и вопреки здравому смыслу, вы всё же приспособитесь и даже войдёте во вкус, пробудив в себе чувство потребителя  запретного плода, как яблока в раю или чужого капитала на грешной земле. Да, должен я заметить, что женщина может открыть такие горизонты, что иному  ковбою или золотокопателю их просторы не могли бы привидеться и в самых лютых кошмарах! Но тем не менее этот обряд низкопоклонства и небрезгливости я совершал чуть ли не каждый день, а то и по два раза в зависимости от выпитого. А как иначе? Ведь коридор в Канаду мог открыться со дня на день, да и дамы каждое утро готовились к отъезду то ли к мужьям, то ли по долгу службы. Поэтому Патрисия оставалась очень довольной, льстиво меня хвалила и за столом нередко хвасталась подругам своими способностями к дрессуре мужика. Как бы то ни было, но этот поцелуй так втемяшился мне в башку, что я впоследствии удивлял этим бытовым откровением и прочих подворачивающихся под руку дам и просто женщин. Кстати замечу, что эту сомнительную ласку желательно дарить выбритым особам. Тогда и сам получишь вследствие привыкания некое удовольствие от чётко выполненного приёма. Но не вздумайте показывать своё искусство на покрытом буйным волосом инструменте. В противном случае и собственными губами в местных порослях заблудитесь, язык порежете да при случае и самого этого руна можете потребить до несварения желудка. Мне случалось непонятливых домоседок оголять перед употреблением саморучно, но это брадобрейство случалось редко и при более чем средней степени опьянения. Хочешь жить – умей не только вертеться, как справедливо говорит народ! Но всё же, в назидание потомкам я правдиво замечу, что это  для любого желающего посильное развлечение по вкусовым, а тем более питательным качествам, вовсе не бланманже, а скорее горбушка хлебушка для голодного человека, иногда с солью. И ещё! Хоть и всякое бывает при нервном истощении от радости, но избави бог задремать в этом укромном месте, да ещё при оказании столь незначительной дружеской услуги! Во-первых, всё равно полноценно не отдохнёте, а во-вторых, немедленно схлопочите чужими ляжками по своим ушам! А в целом, новизна восприятия этого действа сродни открытия Колумбом Нового Света. По былому, накопленному прежним целомудрием опыту, ожидаешь встречи со знакомой Индией, а сталкиваешься ненароком и прямиком  лицом к лицу с незнакомой на таком расстоянии Америкой! Но ведь в человеке исторически заложено стремление к познанию неведомого и в его жизни всегда есть место подвигу!
                …
Отъезд дам совпал с известием о наличии готового канала нашей переправки в Канаду. По этой причине мы с Дени должны были чрез день покинуть пределы Франции и никогда более сюда не возвращаться. Торнадо и я, как политические эмигранты, были готовы к новым испытаниям судьбой, тем более, что после отбытия восвояси рыдающих пассий нас со свободолюбивой республикой более ничего не связывало. Жан выделил нам кое-какой запас валюты и малую толику драгоценностей, от души посоветовал не пить до утра, а сам укатил в Париж, чтобы окончательно утрясти все наши общие дела. Мы же заверили маркиза в полном послушании, обещали не творить глупостей и, выпив всего по паре бутылок шампанского, вышли в сад подышать свежим воздухом и подвести кой-какие итоги нашей французской жизни.
--А помнишь с чего всё начиналось?- задумчиво спросил Дени, когда служка принёс к нам в беседку ещё парочку шампанского.
--Как не помнить!- воскликнул я нервически.- Всё пошло от месье Пердье, мадемуазель Паолы и незабвенной Катрин. Ведь это они ввели нас, в то время двух грубых солдафонов, в круги светского общества.
--Да-а,- протянул мой друг,- а я ведь был влюблён в дорогую Ливи.
И тут мы слегка поругались, а Дени и вовсе схватился за пустую бутылку, так как я сказал истинную правду о его предмете страсти и роде занятий Паолы.
--А хоть бы и так!- с вызовом, но примирительно откликнулся Дени, промазав по мне тяжёлой стеклотарой.
--И где же они сейчас?- поделился я с Торнадо вопросом, отправляя свою бутылку под скамью.- Да и поминают ли нас добрым словом?
--Дик Блуд,- официально обратился ко мне Дени, как всегда, когда требовалось моё немедленное согласие,- а не навестить ли нам в последний свободный вечер мадам Горизонталь?
--И поговорить с нашими девками о всяческих чудесах в ночь убийства грека Зарембы!- положительно и вслух добавил я.
Мы тут же кликнули шофёра и от имени маркиза приказали отвезти нас на улицу Мадлен. По прибытию на место, мы отпустили мотор, наказав водителю явиться на это же место завтра с первым рассветным лучом, а уже через полчаса смело открывали знакомые двери борделя. В зале для гостей почти ничего не изменилось за исключением скатертей на столах да ковровых дорожек на полу. Так как время было не позднее, то мы даже смогли занять бывший наш столик, а сделав заказ не позабытому ещё официанту, повели негласное наблюдение за посетителями. В целом, всё было как и прежде, но ни одного знакомого лица, включая и воспитанниц, как когда-то называла девушек мадам. Среди посетителей преобладали мужчины в военной форме на красивые мундиры которых слетались наиболее привлекательные женщины заведения в самых откровенных нарядах и без интеллектуальной зауми на лицах. Я понял, что за время странствий по интеллигентной Европе растерял навыки раскованного общения с женщинами всегда доступного уровня, и мне страстно захотелось восстановить прежние навыки старого солдата.
--Господа будут заказывать женщин? У нас свежая партия. Сколько и на какой срок? На дом или в номера нашего заведения?- выскочил из-за моего плеча незнакомый служитель сферы услуг и выпалил заученно все эти вопросы. Но не успел я сделать заказ, как подал голос Дени:
--Дружок,- ласково сказал он,- мы не будем спешить с заказом, нам нужно отдохнуть после дальней дороги. И скажи-ка, милейший, кто сейчас хозяин этого богоугодного заведения?
--Мадам Горизонталь!
--Да что же ты раньше об этом молчал?- вскипятился Дени, словно весь свой век интересовался владелицей публичного дома, как кровной родственницей,- вот тебе несколько франков и передай досточтимой хозяйке, что после длительной и секретной командировки к ней на огонёк заглянули старые и верные друзья: Дик Блуд и Дени Торнадо.
--Слушаюсь,- слегка поклонился официант и, пятясь, удалился.
--Дик,- прошептал взволнованно Дени,- возможно мы не только увидимся с Паолой и Катрин, но и приблизимся вплотную к разгадке убийства грека, если ты только не врал мне все эти годы.
--Как и ты мне,- парировал я и поднялся навстречу к плывущей к нам мадам.
Хозяйка на первый взгляд несколько располнела, но это ей шло к лицу, как и всякой состоятельной и процветающей в делах женщине. А мадам Горизонталь  уже издали приветливо улыбалась нам всем своим лицом почти до третьего подбородка, и мы чуть ли не по плечи облобызали её холёные ручки. В ответ на это, мадам тут же приказала по-новому сервировать стол и принести вино какой-то древней выдержки.
--За счёт заведения,- сказала она обслуге и вновь весело оглядела нас и осталась весьма, как мне показалось, довольной.
--Прекрасно выглядите, господа. А я всегда была уверена, что вы во Францией с особой миссией, раз не селитесь в дорогих отелях с недешёвыми девками.
--Вы не ошиблись,- вновь вставил Дени,- наши правительственные задания особого свойства, но теперь нам нечего скрывать друг от друга. А что до девок, как вы изволили выразиться, то они везде одинаковы со дня сотворения мира.
--Не скажите,- перебила мадам,- очень многое зависит от медицинской конституции женщины, её взглядов на жизнь, вероисповедания и способов подачи себя жаждущей общественности.
Мы с Дени тут же согласились, а мадам битый час читала нам лекцию о неограниченных способностях свободной женщины, видимо вспоминая дни своей бурной молодости. Так мы мирно беседовали о постороннем, потягивая дорогое вино, а потом незаметно перешли на общие и знакомые темы.
--Дорогая мадам,- начал я и поцеловал ей руку выше локтевого сгиба,- А где-то сейчас Паола и Катрин? Ведь не один вечер скоротали мы с ними в приватных беседах тет-а- тет и рассуждениях о судьбе Франции в частности и всей Европы в целом. И сколь учтивы были они…
--Эти девки у меня больше не работают,- отрубила хозяйка.- Эти грязные твари сбежали от меня в Париж с какой-то сводней. А ведь они у меня не только неплохо зарабатывали и имели хороший уход, но и прекрасную рекламу их услуг. Так нет же! Сбежали ровно год назад, будто в столице не хватает своих пампадурищ такого же низкого пошиба. Не хочу и вам не советую о них даже вспоминать,- и она потянулась за бокалом.
Некоторое время мы сосредоточенно молчали, но когда хозяйка внешне успокоилась, Дени осторожно спросил:
--Мадам, а как могли эти вертихвостки прямо-таки испариться из стен этого заведения в тот памятный и мрачный для всех нас день насильственной кончины грека?
--А никак,- сурово ответила собеседница,- их просто не было здесь.
И опять воцарилось тягостное молчание. Мадам отпила из бокала и ,посмотрев на наши постные и вытянутые удивлением лица, снизошла:
--Принимая во внимание секретность вашей службы и срок давности тех мрачных событий, могу вам открыться не опасаясь за последствия,- и она победно взглянула поочерёдно на нас.- После удачного побега девок от Зарембы я их упрятала у надёжного человека, а мои люди разнесли в порту слух о том, что Паола и Кристин упорхнули в «Мулин муж». И сделала я это не из сострадания к девицам, а чтобы заманить сюда Зарембу и содрать с него неустойку. Ведь он арендовал моих работниц на сутки, а держал их значительно дольше. Зная вспыльчивый и мстительный характер грека, я была уверена, что он явиться с разборками сюда. Но я, господа, привыкла считать свои деньги и не верить в долг!
--Вон оно как!- воскликнул я в крайнем изумлении и  напрямик спросил:- Так значит всё же Мио Чан  причастна к убийству?
--Какое там!- усмехнулась мадам.- Азиатка дня три-четыре лежит пластом во время ежемесячного женского недуга. А не надо было чуть ли не с пелёнок вешаться на шею к неразборчивым самцам! Это всегда ведёт к нарушению маточного цикла. Правда, она утверждала, что её в нежном возрасте совратил и похитил тот же Заремба, поэтому она питала к нему отнюдь не дружеские чувства. Но и при неудачных стечениях обстоятельств не следует в недозрелую пору предаваться регулярному разврату! Иное дело после занятий в церковно-приходской школе…- и она скромно потупилась.
--Дорогая Горизонталь, оставим медицинские темы эскулапам. Всё равно нам трудно понять женские месячные недомогания, лучше уж бриться топором по три раза в день. Но, ради бога, продолжите ваши воспоминания,- напомнил я о себе, когда посчитал, что она уже достаточно прогулялась по своему весёлому прошлому.
--Ах, да!- спохватилась мадам.- Девица Чан действительно страдала во время потери работоспособности. И я её не понуждала сопротивляться природе, тем более, что в здоровом состоянии она с лихвой перекрывала свои больничные. А я как раз была у неё в комнате, когда вы с месье Торнадо поочерёдно шарахались по коридору и ломились в запертую дверь азиатки. Это мог бы подтвердить и сам грек, если б ещё жил. Господа, да что это за вечер грустных воспоминаний?
Мадам в очередной раз подняла бокал, а взглянув на наши лица, не сдержала приступ смеха. Да я и сам в сидящем рядом человеке с лицом задумавшегося дебила с трудом признавал друга Дени. Я и сам выглядел видимо не лучше, так как разговоры за соседними столиками смолкли, а несколько дам упали в обморок.
--Да не должны вы были находиться на втором этаже!- чуть не рыдали мы, едва оправившись от шока.- Мадам, вы в тот вечер действительно несколько раз поднимались по лестнице, разъясняя это всем необходимостью личного обслуживания знатных клиентов, но ведь вы всегда спускались в зал. Кажется…
--Я специально много раз поднималась по лестнице и спускалась в зал, чтобы примелькаться в глазах, а в головах подвыпивших клиентов сложилось мнение о моём постоянном присутствии в зале или подсобных помещениях, что находятся за дверью почти у вашего столика. И судя теперь по вашим недоумённым лицам и растерянности, я тогда добилась своего: выманила грека из укрытия и сумела поговорить с ним почти без свидетелей и вне подозрения. Зная его вздорный характер мне очень не хотелось скандала на глазах у гостей и прямо в зале.
-- Это вполне понятно, но кто же тогда прикончил Зарембу?- в один голос взревели мы с Дени, сбитые с толку словами хозяйки.
--Да я  и прикончила эту пьяную скотину его же ножом прямо в комнате Мио. Молодец девочка, не выдала меня полиции, зато я в ответ выдала её удачно замуж. Так что мы в расчёте.
Жить в этом мире становилось всё интереснее и загадочнее. Мне, было, подумалось, что мадам Горизонталь преувеличивает свои заслуги в борьбе с преступностью. Однако, хозяйка столь буднично повела свой замысловатый рассказ дальше, что я невольно проникся сочувствием к этой мужественной и правдивой женщине.
--Да,- вздохнула она,- я безо всякого сожаления расправилась с греком, едва позволили обстоятельства. Мы с Мио даже выволокли его в коридор как раз перед вашим, Дик, приходом. А ведь всё сошло буднично и правдоподобно, а главное -  нашлись деньги для комиссара Жильбера Тони.
--Но как вы смогли одолеть мужчину?- изумился я.
--Очень просто,- заверила мадам,- когда к нам в комнату влетел разъяренный Заремба, а в ответ на мои претензии выхватил с проклятиями свой знаменитый нож и стал меня теснить в угол, моя славная Мио, позабыв о своём недуге, оглушила чугунной каминной кочергой безумного подонка. А я уже следом всадила нож в грудь ублюдка по самую рукоятку. И надо заметить, что очень удачно, так как крови почти не было, а нам осталось только закрыться в комнате да поправить на полу ковёр. И уже после того, как на этаже поднялись гвалт и суматоха, я без лишних глаз выскользнула из комнаты Мио.
--За что же так? Без суда и следствия?- вырвалось у Дени.- Всё же божья душа.
--Душа!- голос мадам зазвенел под потолком:- Душа? Да я лет десять лелеяла мечту о мщении, но всё не сходились обстоятельства. Ведь и в тот вечер он остался бы невредим, если б не кочерга азиатки и близость нашей неминуемой гибели после прихода в себя Зарембы. Ведь этот ублюдок надругался не только над бедной Мио, как в своё время надо мной, но и над нашей общей с ним дочерью! Ах, милая Мари, слышишь ли ты в раю свою бедную мать?- и хозяйка безутешно зарыдала в голос.
 Мы как могли утешали многострадальную мать, но дальнейшего разговора у нас не получилось. Да мы и не настаивали, не желая более бередить душевные раны разбитой ужасными воспоминаниями женщины. Поэтому, скоро хозяйка ушла к себе, вытирая не все ещё выплаканные слёзы.
--Да, вот как бывает в жизни! Трагедия в духе Шекспира,- послышалось рядом с нашим столиком, и мы оглянулись на голос. О, святая Женевьефа и мученик Лазарь! Перед нами во плоти и прежней стати высился сам русский граф Лев Яйцыщев, озаряя пространство лучезарной улыбкой!
--Извините, но я невольно слышал концовку печальной повести мадам Горизонталь, поэтому приношу извинения и…- но мы уже не слушали славянина, а прямо-таки душили в своих объятиях.
Почти до утра проговорили мы в мужской компании, делясь кое-чем из пережитого. Граф, недавно прибывший из России, как оказалось обсуждал с марсельскими портовиками условия каких-то поставок в преддверии неминуемой войны. Мы же слегка коснулись нашей возможности посещения Канады.
--Друзья,- с негодованием взревел граф,- что вы забыли на окраине земли среди бескрайних снегов и полярной ночи? Бросьте всё и поедемте в Россию. Там есть где развернуться предприимчивой личности! Поедемте делать деньги на фоне будущей войны. Там неограниченные возможности выгодного вложения капиталов и идей. Вон, в десятом году Рудольф Дизель предложил России идею нового двигателя, тогда как вся Европа отмахнулась от него. И как выгорело дело! Зависть берёт. Право же, едемте ко мне в Тамбов и мы такого наворотим, что и в вашей Канаде услышат.
Так как самостоятельно наворотить чего-либо без чужой указки нам давно хотелось, то мы, не приходя в память, согласились. А где ещё-то мы не пропадали? На углу улиц Мадлен и Розалинды мы встретили авто маркиза. Я было собрался отправить шофёра к Жану с известием об изменении наших планов, когда вдруг Дениэль Торнадо чётко и трезво сказал, глядя мне прямо в глаза:
--Дик, дорогой Дик Блуд! Извини, но мне надоели приключения. Я хочу тихой заводи и крепкой семьи. Поэтому я отправлюсь в Канаду, а уже оттуда переберусь в Испанию и обзаведусь цирком шапито. Это моя давняя мечта. Ведь на бой с быками мне уже не выйти. Ещё раз, если можешь, прости меня и поступай как знаешь,- и он сел в автомобиль.
Если бы Торнадо заранее поговорил  со мною на эту тему, если бы не принял решения в одиночку, если бы не поспешил с отъездом, а принял со мной на посошок, я, возможно, ограничил бы себя и прочих от дальнейших приключений.  Но как раз  в силу этих обстоятельств во мне проснулся пьяный бес противоречия и вышло всё наоборот.
--Что ж Дени! Как говорят у нас на Диком Западе - насильно мисс не будешь. Обними за меня Жана, как обнимаю сейчас я тебя и прощай. И не надо слёз. Я всё же поеду с графом к новым берегам.
На этом мы и расстались. Дени укатил в машине, а мы с уроженцем Тамбова и окрестных лесов и пашен пошли к его гостинице. Яйцыщев был возбуждён и радостно взволнован, мне же, как любому здравомыслящему, было явно не по себе. Может зря я польстился на новую авантюру? Поэтому так напрямик и спросил русского приятеля:
--Лев, зачем и куда я поеду?
--К тёще на блины,- непонятно ответил граф, и мы устремились в будущее.