Глава пятнадцатая(rлючевая). Окно в мир.
«А когда он вернулся, от прежнего мира остались одни угольки» (Теодорд Райзер, «Возвращение Лабудая»)
Необходимое предисловие. Окно в Европу.
Некогда один русский самородок-мастеровой, Петр Алексеев-сын, прорубил окно в Европу. История эта, впрочем, теперь настолько широко известна, что стала притчей во языцах. Пересказывать ее, то бишь сам процесс, с дотошностью и в подробностях, смысла нет. Просто закатал мужик рукава, поплевал на мозолистые ладони, взял топор и — тяп-ляп — готово. Взглянул, осмотрелся — лепота.
С тех пор Петр Алексеев-сын взял себе за хорошую манеру сидеть по вечерам у окна, посасывая чай из блюдечка, покуривая вишневую трубочку и взирая на европейские ландшафты. В хорошую погоду запросто можно было увидеть Биг Бен. А, приложив к глазу подзорную трубу, — заглянуть в незашторенные окна шикарных парижских борделей.
На немцев Петр смотреть не любил. Рыжие некрасивые женщины, невоздержанность в обращении с пивом, чистоплюйство и педантизм навевали тоску. Куда приятней было взирать на италийцев, людей страстных, темпераментных и веселых. К тому же, скажу вам по секрету, наш мастеровой симпатизировал карбонариям, и в душе считал себя гарибальдийцем.
Высунувшись на полторса из окна, да приложив ладонь козырьком ко лбу, Петр сурово поглядывал на шведов. А то палил по ним из пищали. Так ведь за дело. Во-первых, зачем они мешали ему ловить бычков в Балтийском море? А, во-вторых, у расейского мужика только и радостей в жизни, что самосаду покурить, да из ружья стрельнуть.
Если же перекинуть через окно одну ногу, а затем и другую — очутишься на карнизе. По нему можно пройти несколько шагов вдоль стены налево и заглянуть за угол. Перед тобой откроется Азия. Но на китайцев посмотреть невозможно — их скрывают Гималайские горы. Так что из Азии видны одни лишь турки — усачи, бородачи и многоженцы.
А уже под самым окном жили ляхи – Лёлеки и Болеки. И именно этим обстоятельством обусловлена старинная русская традиция плеваться из окон, а также швырять в окна окурки, картофельные очистки и строительный мусор.
***
Станислав Станиславович был, конечно же, духовно богаче простого столяра. И намного. Круг его интересов отличался широтой. На окна в отдельные части света Станислав Станиславович не разменивался. Откладывая многие годы рубль к рублю, копейку к копейку, он купил себе одно цветное широкодиагональное окно в мир, сиречь телевизор. Смотрел он в него по утрам и вечерам, иногда даже по ночам, приглушив звук, чтоб никто не подслушивал. Особенно первое время ему нравились московские военные парады.
— А из нашего окна площадь Красная видна, — хвастался Станислав Станиславович друзьям и соседям, и это обстоятельство для его тщеславия являлось многольстивым.
— А из нашего окошка…— пытались спорить с ним владельцы пресловутых видеомагнитофонов.
— Порнографии немножко, — язвил Стас, громко театрально хохотал и осыпал неудачников презрительными взглядами.
Кроме этого Станислав Станиславович любил смотреть футбол, регулярно следил за событиями в Эфиопии и ко сну отходил только под колыбельную песню из соответствующей телепередачи.
Станислав Станиславович так любил свой телевизор, что практически не выходил из дома. А, может быть, он так не любил выходить из дома? И купил телевизор, чтобы быть в курсе всех событий, не выходя из дома? Теперь это уже не столь важно. Так или иначе, телевизор стал частью его жизни. А если учесть, что Станислав Станиславович носил его всегда с собой, то можно предположить, что телевизор стал частью и его тела.
Вот такая это была любовь.
Но однажды случилась грандекатастрофа, беспрецедентная и бестолковая, как русский бунт.
Не забегая далеко вперед, отмечу, что в один из пасмурных осенних дней, когда на улице творилось очаровательное для очей унынье, вдруг со всей определенностью обозначилась необходимость сдачи стеклотары. Но храбрецов для этого дела не нашлось. Так, Ванечкин сказал, что он не местный и мало кого здесь знает. Виктория совершенно некстати вспомнила, что она все-таки дама. А разрушитель Подколодный ушел в увольнение: погулять по городскому парку и посетить кинематограф.
— Что же мне, самому, что ли, идти? — как бы подвел итог дебатам Станислав Станиславович.
Все молча пожали плечами, и начали скрупулезно изучать пятна на обоях.
— Просто нонсенс какой-то, — ругался Станислав Станиславович, запихивая руки в рукава кафтана.
И добавил:
— Возмутительно!
Затем он обулся, побрился и поправил галстук. Взял в руки две тяжелые авоськи. И телевизор Станислав Станиславович, конечно же, тоже хотел взять с собой, но…
— Собственно говоря, как? — поинтересовался Ванечкин как самый любопытный.
— Как, как?.. — передразнил Ванечкина Станислав Станиславович. — Хрен его знает, как! — Потом немного подумал и скомандовал: — К спине привязывай!
Ванечкин побежал за веревками, а Виктория за телевизором.
Через полчаса монтажные работы были завершены. Но из затеи ничего не вышло. Едва Ванечкин с Викторией по команде «от винта» отскочили в разный стороны, конструкция рухнула. Телевизор оказался на полу. Сверху на нем лежал привязанный Станислав Станиславович, беспомощно бултыхающий руками и ногами.
— Что это было? — тихо спросил он, малость придя в себя.
— Элементарно, — прокомментировал добрый доктор Прямокарандашко, взявший на себя роль «скорой помощи». — Центр тяжести сместился в телевизор.
— Да? А раньше где он был? — спросил Стас.
Прямокарандашко поковырялся скальпелем в ухе, выкраивая себе таким образом минуту для раздумий.
— Трудно сказать. Должно быть, в какой-нибудь другой части тела.
— Что же теперь делать?
— Не знаю, не знаю… Если привязать его к животу, то, скорее всего, выйдет такая же фигня, что и теперь, только наоборот. А вот если…
— Поставить телевизор на голову, — вмешался Ванечкин.
— Да что я, в самом деле, — оскорбился Станислав Станиславович, — туркменская женщина — телевизоры на голове носить.
И он ушел без телевизора. А когда через пару недель вернулся, то телевизора не обнаружил. Куда подевался электроприбор — трудно сказать. Может быть, закатился под комод. Или кто-то взял посмотреть.
Зато вместо телевизора невесть откуда появилось много закуски и запивашки. Дом Станислав Станиславовича посетило невиданное доселе изобилие. Даже тараканы ничего не жрали, кроме колбасы.
Холодильник ломился от продуктов и буквально трещал по швам, пока не развалился на отдельные детали.
«Пепси-колу» никто не считал запивашкой. Ею теперь мыли руки, посуду и умывальник.
Ничего этого Станислав Станиславович сразу не заметил. Придя домой, он плюхнулся в любимое писательское кресло и принялся подсчитывать барыши от сдачи посуды.