Глава четырнадцатая. Папаколя ушел.
«Нет такого зла, которое могло бы победить добро» (из голливудского блокбастера «Добрый, как Ленин, злой, как собака»)
Папаколя проснулся, вдруг ощутив на себе постороннее вмешательство. Он приоткрыл глаза и в узенькую щелочку меж век сперва неясно, а потом боле определенно различил два огромных ботинка. Ботинки свисали чуть ли не перед самым его носом, как бы подвешенные к потолку за веревочки. Две мясистые и объемные мужские ладони прочно сжимали правую щиколотку. Левую щиколотку элегантно и ненавязчиво обхватили две маленькие пухлые женские ручки.
Папаколя почувствовал, как затылок его начал скользить по кафельному полу. От этого произошла щекотка. Фаина Ивановна с Борисом дружно, но аккуратно вынимали перебравшего человека из уборной. Папаколя снова мысленно вернулся к затылку, почувствовал как его затылок подпрыгнул на порожке, и вновь заскользил по чему-то гладкому.
— Все, — сказал Борис и разжал пальцы.
— Все, — сказала Фаина Ивановна и сделала то же самое.
Ноги Папаколи с шумом опустились на пол. На душе было мрачно.
Папаколя лежал на теплом, с месяц не мытом линолеуме и глядел на мир из перпендикулярной реальности. Так он увидел, что перед ним стена, а из стены зачем-то торчит лампочка. В полу была дверь с глазком — возможно, вход в погреб или выход с чердака. Сам Папаколя стоял в полный рост, широко раскинув руки, широко расставив ноги. Спиной он плотно прижимался к другой стене, на которой, к тому же, непонятным Папаколе образом крепились тапки, кроссовки, дамские туфли и миска с кошачьей едой. Папаколя запрокинул голову и посмотрел верх. В потолке — о, странности мироздания — он увидел еще одну дверь. За дверью журчала вода и кто-то смеялся двумя голосами сразу — мужским и женским.
Папаколя понял, что ему пора уходить. Тем более, что доброта его практически иссякла.
Он хотел сперва уйти по-английски, но затем вспомнил, что забыл, как это делается. И он ушел как обычно, перецеловавшись со всеми, а Гринписову пообещал купить новый косяк.
Итак, Папаколя ушел.
А все бросились на балкон смотреть ему вслед.
Если бы Папаколя обернулся, то он увидел бы десятки и сотни белоснежных и разноцветных носовых платков, трепетно сжатых пальцами десятков и сотен рук. Руки махали платками Папаколе на прощанье.
— Прощай, прощай, очень добрый Папаколя, — закричали все хором так, что заглушили грохот машин и вой ветра.
А Виктория сказала:
— Папаколя очень добрый. Просто у него денежки закончились. А так бы он еще добрее был…
Глава четырнадцатая, часть вторая. Папаколя возвращается.
На следующее утро Папаколя вернулся. В правой руке он держал авоськи с продуктами из ресторана “Родничок”. В левой — весь ассортимент отдела ликеро-водочного отдела гастронома № 27.
В очередной раз, добро победило зло.