Очерк написан моим другом Давидом Абрамовичем Бутовецким: поэтом,
журналистом, ныне ушедший в иной мир. В память о прекрасном человеке.
Зрячие сердцем
(к 10-летию клуба «Слепые и слабовидящие»)
У нашего клуба – юбилей. Семьдесят пять пожилых евреев с глазами, затемнёнными глаукомой и катарактой, одиноких порознь, но счастливых вместе, отмечают десятилетие своего сообщества.
Слабыми ручейками протекали они московскими дворами, щербатыми переулками, людными бульварами, направляясь к молельным домам, дававшим им временное пристанище. Старожилы помнят клуб автомобилистов, на верхнем этаже которого находилось помещение, арендованное равви Зямой Коганом. Внове были для атеистов чтения глав Торы, субботние моления, блеяние Шофара и общие трапезы в дни песаха или йом-кипура.
И был у них свой Моисей, водивший старых людей по столичной пустыне, – Моисей Григорьевич Токарь, инженер КБ и кандидат безработный. Он охотно отозвался на призыв заокеанских благотворителей сеять среди иудеев «разумное, доброе, вечное» посредством «говорящих книг». В конце века Божье слово внятно звучало не с каменных скрижалей, а с магнитной ленты, изготовленной в Нью-Йорке институтом Луи Брайля.
Энергия Токаря, умноженная на сметку делового человека, дали свои результаты. Пятьдесят добровольцев, членов общества ВОС, заполнили анкеты, а люди Джойнта скрепили своими подписями «общественный договор». Клуб обрёл статус и был официально зарегистрирован.
У основания клуба стояли энтузиасты, без кого не движется никакое, самое благое дело. В тот самый день, когда Моисей Токарь отыскал библиотеку Общества слепых в Безбожном, ныне Протопоповском переулке, в читальном зале шелестел газетными листами Давид Адольфович Кибрик, 83-летний мудрец родом из Одессы. Лупа в его руках, скользя по строчкам, выхватывала последние сообщения о бурных столичных катаклизмах.
Меж ними состоялась беседа. «Сеятель» понял, что напал на добрую почву. И не ошибся. Долгих девять лет Кибрик возглавлял совет созданного при его содействии клуба. И лишь недавно его просьба об отставке была удовлетворена.
И другим обретением был доволен Токарь. Майя Ивановна Кузьминкина, редактор со стажем, буквально с первых дней развернула бурную деятельность (разворачиваясь всё шире вплоть до нынешнего юбилейного дня). Культоргу и ведущей обязаны мы появлением на клубном подиуме Александра Левенбука (вкупе с артистами театра Шолом), Эфраима Севелы, Сергея Колесникова, Александра Вулых и других известных бардов, певцов, композиторов.
Постоянными гостями клуба стали раввины, знатоки Книга и еврейского быта. Утвердились новые традиции: здесь отмечали дни рождения, рубиновые и золотые свадьбы, юбилеи. Из дальних странствий возвратясь, делились впечатлениями те, кому посчастливилось побывать в стране обетованной. Поэты читали свои стихи. День пожилого человека стал законным днём так же, как и день юмора.
Были дни потерь и дни обретений. Однажды наш общий любимец, незрячий бард Валерий Глазунов, уронил гитару, которой дорожил как другом. Наступила долгая пауза: некому стало исполнять «Хаву Нагилу», «Семь сорок», «Фрейлехс» – песни местечек на идиш. И тогда отозвались друзья Джойнта. Они помогли приобрести новую гитару.
Два течения – религиозное и светское – до поры до времени мирно сосуществовали рядом. Нас частенько навещал раввин Исроэль Зельман, чьи комментарии к главам Священных книг буквально завораживали. Слушая рава Исроэля, мы прикоснулись к Торе и Талмуду, самой длинной, по его словам, книге в мире, являвшей собой свод юридических, исторических, философских и мистических наук. Это такой памятник, заверял нас ученый раввин, до чьей даже щиколотки не допрыгнуть никому.
Когда равви рассказывал нам о Моше Робейну, принесшем евреям скрижали с горы Синай, казалось, что он сам присутствовал при встрече Моисея с Богом – так живо, остроумно, разнообразно он вел беседу. Нельзя было не восхищаться пророком, спасшим наших предков из египетского плена.
Запомнился приход и других священнослужителей. Когда в месяце тишрей реб Довид протрубил в шофар, это был знак, что пора встречать рош-а-шоне, еврейский новый год.
В этот день, – говорил он, – был сотворён человек из праха земного и Господь вдунул ему в ноздрю душу живую. Стремитесь к идеалу, живите, согласно законам Всевышнего – и благодать Вас не оставит.
Рош-а-шоне праздновали по всем правилам иудаики. Женщина, накрыв голову платком, зажгла свечи. Прозвучали слова молитвы «Борух Ата Адонай Элоэйну Мэлэх а-олам ашер китшону би мицвас вицевону легадлик нэйр шел шабос…"
Готов праздничный стол, евреи приступают к трапезе: обмакивают халу в мёд, едят фрукты, рыбу фиш. Давиду Адольфовичу Кибрику, председателю клуба, персонально подносят рыбью голову. – Чтоб мы всегда были в голове, а не в хвосте, – говорит женщина, зажигавшая свечи. Это старожил клуба Стася Афроимовна Гершон, знаток языка идиш, знаток еврейских традиций. Она организовала кружок для желающих изучать язык наших отцов и дедов. Она приготовила к праздничному столу семьдесят порций фаршированной рыбы, по числу членов клуба. Всему её научил отец, чей прах покоится на еврейском кладбище в Бобруйске. На граните памятника, под звездой Давида, высечено слово цадик (святой). Отец Стаси Афроимовны учил детей в хедере. За всю жизнь он не нарушил ни одной из заповедей Торы. Взвалив на плечи вязанку дров, он относил ее какой-нибудь вдове, отдавал последний грош бедствующим. После войны, объезжая места массовых расстрелов евреев в белорусских местечках, он собирал их кости и пепел и перезахоранивал в братской могиле. Отцово имя поминает дочь в своих ежедневных молитвах.
Через века неисповедимыми путями передаются от предков к потомкам гены порядочности и благородства. Я думал об этом, слушая рассказ Аиды Зосимовны Смолянской о её поездке в Голландию. Еврейская община Амстердама пригласила члена клуба, потомка Исаака Абрабанеля, посетить страну, где высоко чтят его имя. – Вам ничего не говорит имя Абрабанель? – говорит она, обращаясь к слушателям. – Откройте девятый том «Истории евреев» Греца. Там вы увидите портрет моего предка, человека, которого называют последним еврейским государственным человеком на Пиренейском полуострове. Исаак Абрабанель, мудрец, толкователь Торы, был министром финансов при королях Португалии и Испании. Когда король Испании Фернандо подписал указ об изгнании евреев из страны (это было в 1492 году), для министра финансов было сделана исключение, но Исаак Абрабанель предпочёл разделить горькую участь изгнанников. Многое пришлось перенести и самой Аиде Зосимовне. Не без потерь прошёл для её семьи 37-й год. Расстрелян дядя Самуил, погиб в лагере дядя Шлёма. Исключён был из партии её отец, организатор колхозов в Биробиджане. Отчислен из института брат Лёва, будущий лауреат Ленинской премии. А изящная хрупкая женщина не ожесточилась душой, всю себя, отдавая спасению людей. Будучи доктором медицинских наук, она более сорока лет проработала в онкологическом центре РАММН.
Холокост и тема репрессий – незаживающая рана в сердце многих наших соклубников:
Майя Исааковна Драгунская лишилась любимого отца и много лет была разлучена с матерью. Ее отец, Исаак Львович Драгунский, бывший прокурор Азово-Черноморского края, был арестован 1 августа 1937 года. Год спустя чекистская пуля лишила его жизни. Могила его неизвестна. В том же году арестовали мать. Девять лет она провела в одном из лагерей Гулага в казахских степях. Девять, вместо восьми, определенных судом. И все потому, что дата её освобождения совпала с великим праздником Победы над фашизмом. Чтобы не омрачать праздник, лагерникам добавили срок. Причем они, так долго ждавшие свободы, должны были написать заявление о добровольном заточении ещё на год! Цинизм, достойный верных сподвижников вождя народов. Еще восемь лет ссылки в Малом Ярославле, еще восемь лет разлуки матери и дочери (а всего 17 лет) – и вот долгожданная реабилитация в 1954 году. Остаётся добавить, что дети «врагов народа» сложили свои головы во имя победы над ненавистным врагом. Имена Давида и Карла Драгунских занесены в книгу памяти евреев-воинов. Первого августа Майя Исааковна зажигает свечи в память об отце и брате. Отцовский пепел стучится в сердце дочери, напоминая ей: – Никогда не забывай о жертвах сталинского деспотизма. Мы были верны родине. И таковыми останемся в памяти народа.
Бог дал талант и долгую жизнь Вере Лазаревне Липовецкой, актрисе, чтице, певице. Когда она читает стихи – зал замирает. Когда исполняет на идише незамысловатую еврейскую песенку, все подхватывают мотив и бьют в ладоши. Выступая с лекциями-концертами, она рассказывает о трагической гибели активистов Еврейского антифашистского комитета. Многих из них она знала близко. Стоя у гроба Михоэлса, она вспоминала сквозь слёзы памятный день в училище при Еврейском театре. Принимали экзамен «небожители» – Михоэлс и Зускин: – У нас театр музыкальный, напомнил мастер. И юная Вера спела знаменитую еврейскую застольную «Ло мир алэ тринкен а бисэлэ вайн… (давайте вместе выпьем немного вина)». Произошло чудо: экзаменаторы подхватили припев. Михоэлс просит: – Споём эту песенку ещё раз… Добрые, славные, гениальные люди. Их нужно было убить, их имена требовалось кому-то вычеркнуть из книги истории нашего народа. Маленького роста артистка со жгучими карими глазами пронесла сквозь жизнь память о выдающихся деятелях еврейской культуры. На десятках сцен звучал её сильный голос.
В трудные минуты жизни её поддерживал муж, ее Моня. Блестящий журналист, Моисей Яковлевич Шульман, редактировал газету «Эйникат», орган Еврейского Антифашистского комитета, а после ее закрытия с трудом устроился на работу простым корректором. Лишь в пору «оттепели» он вернётся к редакторской работе, станет преподавать в Литературном институте им. Герцена историю еврейской литературы. И все годы он готовил к изданию «Русско-еврейский» (идиш) словарь – самую значительную свою работу. После его смерти в 1994 году израильский критик Дмитрий Якиревич напишет, что словарь идиш стал первым памятником самому Моисею Яковлевичу Шульману. А Вера Лазаревна, как и прежде, щедро отдает свой талант людям, выступая в клубах «Этель», «Рука помощи», в хоральной синагоге, в «Хаме». И все ей рады.
Вот переступили порог клуба два друга. Тяжело опираясь на палку, идёт Валентин Осипович Полонский. Крупная фигура с копной серебряных волос, а рядом, поддерживая его под локоть, шагает сухопарый, подтянутый, легкий на ногу Александр Михайлович Мессерер, представитель знаменитой фамилии, вписавшей не одну блестящую страницу в летопись российского балета. Сестра Александра – Рахиль – прославленная актриса немого кино.
В таком блестящем окружении прожил жизнь Александр (Аминадав по метрике) Мессерер. Его талант – в самопожертвовании, в отдаче всего себя своим родным и близким. Он возил передачи в дальние лагеря Гулага, где сидели его брат и сестра, выхаживал больных, взвалил на себя заботу о садовом участке, занимался ремонтом, благо у него золотые руки и он многое умеет делать сам.
Сегодня из большой семьи в живых остались только двое: он, Аминадав, и сестра его Суламиф, в прошлом прима Большого театра, Заслуженная артистка СССР. В свои 95 лет она все еще трудится, обучая искусству балета японцев и англичан (проживает Суламиф в Лондоне).
Недавно ей был вручён высший орден Британской империи. На торжества сестра пригласила Аминадава и Азария Плисецкого. Принц Чарлз, вручая награду, напомнил, что ещё в детстве видел её на сцене лондонского театра.
А наш москвич, облачившись во фрак, сидел в гостевой ложе Букингемского дворца, наблюдая за тем, как его Суламиф сотворила книксен принцу. Вернувшись, домой, окунули орден в бокал по русскому обычаю и вспоминали до утра детство и юность, родителей своих и ушедших в мир иной братьев и сестер.
Теперь можно с юмором вспомнить, как Александр зимой сорок второго года поехал в Соликамск, чтобы передать посылку брату Маттанию, профессору-экономисту, сидящему в лагере. Когда передачу не приняли, Александр уговорил летчика сбросить груз над лагерем. В посылках было по валенку и по банке меда. В руки к Маттанию попал лишь один свёрток. И он носил свой валенок попеременно, то на одной, то на другой ноге. А мороз доходил до 53 градусов ниже нуля. Там он и подхватил туберкулез.
Отец Майи Плисецкой был арестован в тридцать седьмом году, через восемь месяцев состоялся суд, длившийся 15 минут. В тот же день приговор (смертный) был приведен в исполнение. Жену его, Рахиль, арестовали и вместе с сыном полугодовалым Азарием в теплушке отправили в Акмолинск. Аминадав вместе с Майей Плисецкой навестил узницу в «Алжире» – Акмолинском лагере жён изменников родины.
Вспомнил Мессерер и то, как вместе с дипломом инженера-электрика вручили ему «волчий билет» – характеристику, закрывавшую перед ним все двери. Тогда ему было не до смеха.
Так же нелегко сложилась и судьба Валентина Осиповича Полонского. Его отец, профессиональный революционер (член партии РСДРП с 1907 года), сбежав с места ссылки, очутился в столице Франции. Там родился Валентин. Учился мальчик в лицеях Парижа и Марселя, разговаривал как истый француз. В 1929 семья вернулась в Россию.
Школа, техникум, военная академия. Страна распевает песню: «Все выше, и выше, и выше стремим мы полёт наших птиц». Он мечтает стать конструктором боевых машин. Отрезвил Валентина тридцать седьмой год. Начальство академии, любимые профессора в одночасье стали «врагами народа». Исключили лучших студентов, среди них и Полонского.
Война, передовая, ранение. Давняя его мечта – стать литератором, наконец, сбывается. В октябре 1947 года его направляют в Югославию: потребовался грамотный корректор в газету «За прочный мир, за народную демократию». В июле сорок восьмого, получив отпуск, приезжает в Москву.
Словно обухом по темени оглушила весть – вот уже год, как арестован отец.
«Сын за отца не отвечает», - лживо возглашал вождь народов. Не то было на деле. Вплоть до 1953 года перебивался сорокалетний Валентин Осипович случайными заработками, по блату друг устроил… в Мосмебельторг. Лишь после реабилитации отца возвращается Полонский к любимой работе. Потеряны лучшие годы, но истосковавшийся по делу переводчик трудится за двоих. На его счету – более пятидесяти переведенных им книг крупнейших советских ученых. Приняв на себя множество ударов, все вынес и не сломался этот крупный добрый человек. И нашел силы еще раз посетить Париж, город, где он увидел свет и надолго был счастлив.
Посмотришь на иного из наших соклубников и думаешь: жизнь сложилась удачно. Есть любимая жена, есть квартира, звание профессора математики. Есть досуг – можно играть часами в шахматы. Есть свое дело в Израиле.
Таков Марк Львович Смолянский. Но уже при рождении сложился казус: родила его мать под кроватью, прячась от деникинцев.
-Папа был комиссаром полка, красные отступали. Под аккомпанемент орудийных выстрелов я и появился на свет, - попыхивая сигаретой, рассказывает Марк Львович.
Таково еврейское счастье: что-нибудь да не так. Тем временем его отец, бывший комиссар, стал членом украинского ЦК, работал в иностранном отделе. До 1934 года проживал нелегально в Германии, выполняя ответственные поручения партии. Вернувшись, возглавил наркомат социального обеспечения.
«Проницательному читателю» все уже ясно: революция пожирает своих детей. Лев Смолянский был расстрелян, брат его Григорий сгинул в лагерях. А Марк, блестящий математик, был провален на экзаменах в МГУ. Вчерашнему медалисту пришлось идти в ночные сторожа. Лишь два года спустя удалось поступить в пединститут.
Далее пунктиром: война, ополчение, ранение. На костылях вернулся в Москву как раз 16 октября 1941 года, в день большого исхода из столицы. Враг не прошел. Снова годы учебы, диплом учителя математики, диссертация. Кажется, все плохое позади. Но в органы поступает донос: Марк Смолянский «продался Джойнту». «Клеится дело». Суд выносит вердикт: 15 лет тюрьмы.
- К счастью, умер Сталин, дело пересмотрели, я обрел свободу, - зажав губами очередную сигарету, спокойно вещает счастливый еврей. С того дня началось восхождение вверх, но это уже другая история.
Мы уже упоминали о неунывающей чете Басиных. Искра Олеговна поет «Варнечекес» и азартно пляшет «Фрейлихс», охотно расскажет анекдот. Но видели ли вы ее страдающее лицо, залитое слезами? Отец ее, строитель КВЖД, а после секретарь Курского обкома партии, был расстрелян в тридцать седьмом. Мать ее, Хана Нисоновна, инспектор отдела народного образования, пережила все тяжкое, что переживали жены «врагов народа».
А Искра, в юные годы раскатывавшая на велосипеде (подарок отца, присланный из Харбина), вынуждена была писать в анкете: папа был учителем и умер в 1934 году. Ложь во спасение – так это, кажется, называется?
Красавица, наделенная от природы чудесным голосом (контральто), вынуждена стоять у станка, выпуская детали для «Т-34». Просилась на фронт, а направили на столичный завод малотиражек. Как-то в ее отсутствие фашистская бомба угодила в цех, где она трудилась.
Но ее берег еврейский Бог. И в сорок первом году, и после, и в годы послевоенные.
16 октября 1941 года – день «исхода» из Москвы. На саночках – жалкий скарб, все, что удалось спешно взять с собой. С трудом добралась с матерью до Муранова, вотчины Тютчевых. На другой день хозяйка музея отказала в пристанище: «Не желаю принимать у себя евреев».
Эвакуация, голод. Пройдя десятки кордонов, не имея разрешения на выезд в столицу, Искра возвращается в Москву, там ее работа, бесплатный бульон. Квартира, к счастью, не занята, но абсолютна пуста. Поймала мышонка, посадила на ладонь: как будем жить?
Военкомат мобилизовал на курсы военных шоферов. Искра – слесарь в гараже – еще и донор. Почти дистрофик, незнакомые на улице спрашивают: не из Ленинграда ли она?
Идет время. Закончен десятый класс в вечерней школе. Сданы экзамены в станкоинструментальный институт.
-Чем увлекаетесь?
-Пою…
-Нам таланты нужны.
Мать скрывает свое прошлое, работает кладовщицей. После расстрела отца знакомые не стали узнавать – и, слава Богу. Жертвы политических репрессий должны нести свой крест до конца одни.
С шестнадцати лет надеждой и опорой семьи была Искра. Помнится, как пожилая женщина предсказала, что она, юная артистка, будет верить в Бога. Веру эту Искра Олеговна пронесла сквозь жизнь. Будут благополучные годы, карьера в радиоинституте, любовь и замужество. Когда уходила на пенсию, сотрудники подарили альбом с десятками фотографий влюбленных в нее людей. Снимки эти и сегодня согревают сердце. Рядом Наум. Наум Генрихович Басин, душевный, верный человек, слабо видящий, но зрячий сердцем. Еврейский Бог соединил их, позволил пройти по жизни вместе пятьдесят лет. В нашем тепло отметили их юбилей, золотую свадьбу.
Сколько же их, моих одноклубников, по кому прошелся тяжелый каток эпохи? Груз этот давит на сердце, томит душу. Пожалуй, еще на одной истории остановимся и поставим… Не точку, нет, а только лишь запятую. Ибо многие будут обижены невниманием к их судьбе и судьбам их близких.
Поведал мне это горестное повествование человек, сумевший устроить свою жизни так, как мечталось с детства. А грезил Александр Альперт со школьной скамьи лишь об одной рыцарской доблести. Он не научился плавать, фехтовать, ездить верхом, разить копьем, охотиться, петь серенады. Из семи рыцарских доблестей овладел одной - умением хорошо играть в шахматы.
И это притом, что он был почти слеп (10% зрения). Он многого достиг на шахматной стезе, вопреки усилиям матери его Иды Айзиковны, которая страшилась того, что ее единственный сын погубит окончательно зрение.
Два года назад Александру Лазаревичу присвоили звание международного мастера. Он организует турниры по электронной почте, составляет шахматные программы для учебных курсов. Будь жива многочисленная его родня, от души порадовались бы его успехам оба деда и обе бабушки, дядья и тетушки, двоюродные братья и сестры. Но покоятся родные ему люди не только на Востряковском кладбище, но и во многих безымянных могилах. Занимаясь историей своего рода, Александр с грустью констатирует, что в живых не осталось никого. Кто пропал без вести, сто погиб на фронте, кто лег в симферопольском рву, кто – под Ейском. Так пресеклась линия Альпертов.
Не знаю, какой еще на свете народ выдержал бы такие испытания? Члены нашего клуба, малый атом рассеянного по миру еврейства, несут в жилах горячую кровь и присущие нации оптимизм, живучесть, стойкость в борьбе, незаурядные ум и характер. И юмор, без которого не мыслится иудей. Пример нам показывает старейшина, девять лет, кряду возглавлявший Совет клуба, Давид Адольфович Кибрик.
Родился он в Одессе как раз в тот день, когда рыбаки и биндюжники Молдаванки оживленно обсуждали перипетии ухода Льва Толстого из Ясной Поляны. Естественно, они не заметили появления на свет божий маленького Додика. «Ребенок был крупней колибри, и мать от счастья расцвела». Увы, длилось оно, это счастье, недолго. В 12 лет Давид осиротел и вынужден был добывать пропитание в поте лица: штамповал детали, клепал заклепки для котлов, служил курьером. О своих злоключениях рассказывает с юмором как истый одессит: «Мою рабочую карьеру блестящей назовешь едва ль, поскольку юному курьеру на грудь не вешали медаль».
Ордена и медали появились позже: за строительство Магнитогорска, столичного метро, туннелей и шахт на Дальнем Востоке. Грянула война, и Кибрик уходит добровольцем на фронт, хотя имел бронь. И после войны строит мосты и железные дороги.
Его хобби – филателия, его девиз – делать людям добро. Его голос весомо звучит на заседаниях Совета клуба. Не вышло уйти на покой в свои девяносто три года. Да и куда уйдешь от дел рук своих? Кто, как не он, стоял у истоков ручья, ставшего рекой?
В клубе 75 человек, и каждый – личность. У каждого есть день рождения. Кто-то перешагнул семидесятилетний, кто-то восьмидесятилетний, а кто и девяностолетний рубеж.
Патриархов у нас двое. Девяностолетие Семена Яковлевича Гильденгорна отмечали еще в период пребывания нашего в стенах хоральной синагоги. Он прекрасно поет, и, выйдя на пенсию, устроил в подвале жилого дома музыкальную школу (на общественных началах). Организовал шахматную секцию и даже пригласил, но открытие турнира Михаила Ботвинника.
Пожатие руки нашего ветерана впечатляет. Оно напоминает о временах, когда мастер с Трехгорки выжимал весомую гирю. Семен Яковлевич вырастил сына-академика и дочь-кандидата технических наук, проживающую ныне в Лос-Анджелесе. Рядом с ним рука об руку вот уже 70 лет идет верная подруга жизни Наталья Васильевна.
-Мир и любовь вам, наши долгожители, дай Бог вам здоровья, - говорят в клубе.
Не перестаешь удивляться одаренности наших евреев. Мог ли кто представить, что бывший сталевар Салим Крымский станет композитором, сочинит оперы и оратории и обратится, наконец, к Танаху – святым еврейским книгам!
Сидя в Большом зале Московской хоральной синагоги, мы слушали его «Экклезиаста» (кантату для голоса и камерного оркестра) и вспоминали бессмертные строки еврейского пророка:
-Пошли свое добро по водам, и к тебе вернется благо, ты не обеднеешь…
Исполнение кантаты почти совпало по времени со страшным злодеянием террористов в Нью-Йорке, и своеобразным реквием прозвучал в Москве монолог Экклезиаста. Исполнил его Заслуженный артист России Константин Поплинский в сопровождении камерного оркестра «Кантус Фирмус».
О своем впечатлении от музыки Салима Крымского поведал Яков Кумок, автор книги «Экклезиаст – Черное солнце Когелет»:
-Я побывал на концерте, быть может, самом необычном в моей жизни… То, что кто-нибудь дерзнет звучать само слово «Экклезиаста», я и предположить не мог. Но оно прозвучала, и открывало врата большого искусства…
Салима Крымского ждала удача, когда он обратился к своим корням, к библейским текстам, к Талмуду и Торе, хранилищам тысячелетней мудрости.
Разве не было чудом, что человек, не знавший до двадцати пяти лет нотной грамоты, работая и учась одновременно, достиг желанных вершин? Своеобразие его таланта отметил такой тонкий поэт, как Кайсын Кулиев. А затем его признал весь Северный Кавказ. В 1969 году Крымский, автор нескольких опер, вокальных циклов, был принят в Союз Композиторов СССР.
Вот уже много лет творческая дружба связывает Салима Манусовича с Константином Поплинским. Певец тонко и проникновенно исполняет песни Крымского на тексты Пушкина, Лермонтова, Тютчева, Ахматовой, Бродского. Не раз выступал Салим Манусович с концертами в нашем клубе. Вместе с ним выступала его дочь Анна, лауреат Международного конкурса пианистов.
Наш клуб слышал первое исполнение «Баллады о датском короле». Король в знак протеста против указа гитлеровского коменданта надел желтую нарукавную повязку, точно такую, какую носили евреи оккупированной Дании. Его примеру последовали все жители столицы. Желтая шестигранная звезда, знак унижения, стала знаком гордости копенгагенцев.
Краса и гордость клуба – академик двух академий Ипполит Моисеевич Коган. Конструктор радиоприборов, рационализатор, профессор, ведущий семинары в МВТУ им. Баумана и МГУ, автор двухсот публикаций и семнадцати книг, полвека назад Коган выступил на тропу парапсихологии, став одним из крупнейших авторитетов в этой области. Его книга «Теоретическая парапсихология. Естественнонаучные, гуманитарные и культурологические аспекты» выдержала два издания.
Коган сотрудничал с Вольфом Мессингом и даже правил его книгу воспоминаний.
На международной конференции парапсихологов, состоявшейся в прошлом году в Москве, Ипполит Моисеевич был избран председателем оргкомитета и выступал с докладом. Тема конференции: «Биоэкстрасенсорика: наука, вне-наука, ненаука, лженаука» привлекла внимание ученых из Японии и Швейцарии. Ипполит Моисеевич – разносторонне одаренная личность. Он постоянный ведущий вечеров «Калейдоскоп искусств» в Центральном Доме ученых РАН, участник концертов, где он исполнял «Лунную сонату» Бетховена ноктюрны Шопена.
Есть в клубе и другие знаменитости. Один из них – Рафаил Аронович Аронов, философ, чьи статьи в журнале «Вопросы философии» неизменно вызывают сумятицу в стане его оппонентов. Уже одно название статей свидетельствует о широком диапазоне его интересов: «Пифагорийский синдром в науке и философии», «Театр абсурда: нужен ли он современной физике?», «Проблемы смысла в контексте», «Патология в науке», «О причинах непонимания квантовой механики». Аронов – математик, физик, энциклопедист, ценитель образного слова. Увы, в последнее время ученый вынужден трудиться даже не в полсилы, а много меньше. Один его глаз не видит вовсе, сетчатка на другом много раз приваривалась лазером. Врачи разрешают ему посидеть за столом не более двадцати минут. Затем – часовой перерыв.
Но Рафаил Аронович не дает болезни взять над собой верх.
Философ, неравнодушный к физике, не может опустить руки перед препятствием, - говорит он. – Тем более, когда продолжаются нападки на Альберта Эйнштейна… Аронов смело скрещивал свое перо в борьбе с догматиками от марксизма, пытавшимися развенчать идеи творца теории относительности. Побивал он горе-ученых с помощью трудов Владимира Ильича Ленина, которые философ знал в совершенстве.
Для антисемитов головной болью были статьи Аронова в защиту прав евреев. Когда в 1991 году в столице вошла в строй Государственная еврейская академия имени Маймонида, имя Аронова вновь прозвучало, но уже в новой ипостаси. Он - один из первых проректоров славного учебного заведения. Ему очень подошли бы к лицу ромбовидная шапка с кисточкой. Но и кипа, обыкновенная еврейская кипа тоже идет к его высокому лбу, выпуклым линзам очков, вытянутому, как на портретах Эль Греко, семитскому подбородку.
Таким я увидел его впервые на праздновании песаха в хоральной синагоге. Таким он остается и сегодня.
Еще один дон-Кихот нашего клуба – Александр Ильич Френкин. Этот правдоискатель готов во имя истины сражаться не менее рьяно, чем знаменитый идальго.
Френкин – социолог с тридцатилетним стажем, эрудит, знаток истории и экономики, убежденный демократ. Он автор многочисленных социологических трудов. Последние годы работал над книгой о предках, подаривших ему восемь кровяных потоков.
В его жилах течет еврейская, русская, французская, татарская, итальянская, греческая, румынская, китайская кровь. По отцу он Френкин, по матери – Гучков. Один его предок был московским "Городским головой", другой – председатель III Государственной Думы, принимал отречение у Николая II, последнего российского самодержца.
Посетив Париж, Александр Ильич поклонился праху всех трех Гучковых, погребенных на кладбище Сент-Женевьев дю буа. И оттуда направился на митинг, организованный противниками Ле Пена, чтобы выразить свой протест новоявленному французскому «фюреру». Москвичу дали возможность выступить и проводили аплодисментами.
Неоднократные выступления против наших доморощенных фашистов не прошли незамеченными: сторонники НРЕ грозили ему расправой.
Но ветеран войны, раненый осколком в сорок пятом году, не из тех, кого можно запугать.
Семь кровяных потоков, как семь нот, сливаются в единую мажорную мелодию. Еврейская нота вызывает память об отце, человеке, перед памятью которого Френкин-сын преклоняется. Отец погиб, заступившись за женщину. Всю свою жизнь Александр Ильич следовал и следует его заветам.
2000-ый год – год прощания с хоральной синагогой. Накануне главный молитвенный дом преобразился: над восстановленным куполом вознеслась золотая звезда Давида.
А вскоре мы «прописались» в благотворительном доме «Хама». Началась новая, самая, пожалуй, светлая страница в истории нашего клуба. В «Хаме» - здании в два этажа – мы сразу себя почувствовали как дома. Внизу размещается столовая, вверху – библиотека, уютное фойе, ряд кабинетов. Дом окружает небольшой парк с беседкой и фонтаном.
Парк по просьбе матери построил для русских евреев нью-йоркский финансист Вайлер-Арн. Когда он приехал в Москву на торжества, случился теракт за океаном. Говорят, его офис сгорел в огне. А Бог сохранил сына для его мамы.
Кроме нашего клуба, «Хама» приютила литературное объединение (поэты недавно отметили трехлетие своей музы), юриста и врачей, объединение «Будь здоров», еврейский хор, шахматистов и шашистов.
В столовой питаются (бесплатно) пожилые евреи, здесь выдают мацу и продуктовые наборы.
Перечислять можно долго. Главное – здесь мы встретили благожелательное, доброе отношение к инвалидам по зрению. Здесь мы отметили свой первый юбилей под крылом у «Хамы». И Рите Ефимовне Вайнберг, нашему ангелу-хранителю, пришлось выслушать юбилейные опусы, в том числе и мой, начинающийся словами:
От метро шагаешь прямо
А потом немного вбок
И тебя встречает «Хама»,
Как голубку голубок.
Здесь мы обрели второе дыхание. Сколько было ярких, интересных лекций, собеседований, рассказов об увиденном. Сколько отмечено юбилеев знаменитых поэтов: Надсона, Маяковского, Уткина, Светлова. Сколько блистательных концертов!
Когда со своей скрипкой приходит Ирина Озерная, настает праздник сердца. Такого виртуозного, волшебного исполнения еврейских народных мелодий не часто услышишь и в самом престижном концертном зале. Душа поет и плачет вместе с ее скрипкой. Мы уже говорили о генах предков. Дед Ирины, польский еврей, учился на казенный кошт в Петербургской консерватории. Скрипачом был и ее отец, Константин Дмитриевич. Ира закончила консерваторию с красным дипломом. Дважды становилась лауреатом Всесоюзных конкурсов. В составе концертных бригад объездила всю страну. Как многие соплеменники, в последние годы стала выступать с исполнением классической еврейской музыки (скрипичные концерты композиторов Бруха и Эрнста Блоха, Мендельсон, Эрдмана).
-Талант, блистательный талант, - говорят о ней в клубе.
В последнее время клуб пополнился новыми интересными исполнителями. На «бис» проходят концерты Аллы Юрьевны Ломовицкой (аккомпанирует ей Майя Николаевна Лиговская).
Удачно вписались в наш коллектив Яков Семенович Катков и его жена Роза Сауловна. Ветеран войны исполняет песни боевой молодости, подыгрывая себе на мандолине, Роза читает стихи.
Любителей поэзии в клубе много. Зара Ароновна Шерман день векового юбилея Иосифа Уткина читала отрывки из поэмы «Повесть о рыжем мотеле», а Галина Исааковна Зимина наизусть прочла целую главу «Евгения Онегина». Вера Лазаревна Липовецкая с жаром читала Маяковского. Гиля Абрамович Казачков цитирует самого себя, Нелли Львовна Бунич – Семена Липкина. И Зара Ароновна, и Галина Исааковна, и Алла Абрамовна Соколовская входит в состав хозяйственной группы, возглавляемой Евой Марковной Кац. Таковы наши интеллектуалы.
Прочитав стихи или исполнив песню (Зара душевно поет украинские народные песни), наши «хозяйственники» разносят по столам бутерброды, фаршированную рыбу, фрукты, разливают чай.
Чувство семьи единой, где все – «круглые» евреи, и по половинки, и по четвертинки, и даже те, у кого в жилах течет одна шестнадцатая еврейской крови или вовсе нет ее ни капли, все здесь равны, душевно настроены друг к другу, все здесь равны, душевно настроены друг к другу, все знают – здесь их родной дом, где разделят радость и горе.
Одни уходят, и мы скорбим об их кончине, другие пополняют ряды ушедших и перенимают эстафету. Клуб живет и дай ему Бог еще не раз встретить свой юбилей.
Давид Бутовецкий,
член клуба «Слепые и слабовидящие»,
кавалер ордена Славы, инвалид войны,
член Союза журналистов России