http://www.proza.ru/2012/01/05/843
Он лежал на спине; уткнувшись ему в плечо, рядом спала женщина. Спала… Когда-то давно, лет четырнадцати от роду, он начал каждую ночь видеть непривычные ранее сны. Он не сразу заметил, что, при появлении в этих снах женщин, его мужской, как говорила мать, признак напрягается и меняется в размерах; это нравилось и сладко возбуждало, а потом… Потом, проснувшись однажды, он испугался! Он стал прятать от матери привычный предмет своего туалета. Каждый вечер чистый, утром тот своим видом бросал его в сладкий стыд.
Через несколько дней, сидя за столом напротив него, мать с грустью сказала, что он, Альберт Зуев, уже вырос, и, как взрослому человеку, ему скоро будет дозволено многое. Наверняка ты уже слыхал, сказала она, да и все вы, мальчишки, знаете, как появляются дети. Но, ты должен помнить, что к любой женщине следует относиться очень бережно, помнить, что иногда всё происходит случайно, и если заботиться только о своих мужских удовольствиях, очень скоро безотцовщины и одиноких матерей станет больше… Взгляни на нас с тобой - она тихо заплакала - ты же всё знаешь, ты видишь… Ведь и сам ты хотел бы иметь отца!
Разговор был тяжёлый и стыдный, больше они на эту тему не говорили. Он просто решил для себя: что бы ни случилось в жизни, его дети (если им суждено будет появиться на свет!) будут иметь отца! Он научился силой воли обуздывать мужскую необузданность, но делал это, возможно, слишком часто. Может быть, он просто боялся женщин? Был холоден от природы? Но, в двадцать восемь ему просто снесло голову, и через два месяца он был женат. И дети его имели отца. А та, кто их родила, с кем вместе они их вырастили, была сейчас далеко…
Как-то сложилось так, что они с женой об этом условились сразу, и с первых же дней: каждый сам хозяин своего тела! Они не давали волю наклонностям этих тел. Если и случались у кого случайные встречи, другой об этом не знал, и это не было изменой. Однажды, когда ждали появления первого сына, за окном троллейбуса они увидели мужчину. Её рвануло к незнакомцу, и он чутьём понял, что не встретиться с этим человеком для неё равносильно самоуничтожению. Весь окаменев, ждал, пока двое поймут то, о чём он не желал знать ничего. И у него тоже бывали встречи, о них не знал никто. И даже, когда два года назад выяснилось, что им с женой надо менять стиль отношений, у каждого бывали свои встречи. Это был закон: каждый хозяин своего тела! Поэтому и объяснение, произошедшее незадолго до отъезда, было таким понятным и лёгким…
В гондолу они садились с пристани недалеко от Дворца. Сегодня Ветке было удобнее, чем в предыдущие дни. На ней были нарочито заношенные, разорванные местами ниже колен, джинсы, низко открывавшие тугой живот. В колечко пупка можно было пропустить цепочку, правда только одну или пару тоненьких, снова подумал Зуев. Со спины в голубую кромку таинственно, глубоко и плавно уходила вертикальная ямка, разделявшая... На чём держались эти джинсы, было непонятно, и каждый, взглянувший на женщину, должен был неминуемо ожидать, что сейчас они, соскользнув, явят миру эту изумительную фигуру. Грудь женщины прикрывал слегка колышущийся топ, светлые волосы свободно рассыпались по плечам; Зуев отметил лёгкие туфли на высоком прозрачном каблуке.
- Ну, Ветка, ты даёшь, дорогая… - только и смог произнести он, когда женщина свободной походкой вошла в утренний зал ресторана.
- Я же знаю, милый, чем Вам угодить! – она нисколько не была смущена всеобщим вниманием.
На пристани, несмотря на высокие каблуки, ловко перескочила через неширокую бездну и похлопала рядом с собой по алой плюшевой скамье.
Вдоль Большого канала дул лёгкий ветерок, светило солнце. Из-под моста Вздохов справа от Дворца из первого узкого бокового канала одна за другой выплыли подряд шесть гондол; на каждой молодые парни в поперечно-полосатых тельняшках, стоя на корме, весело приветствовали Зуевского гондольера.
Стены неказистых домов вырастали прямо из воды. Справа медленно проплыл низкий помост, за широкой аркой расположилось несколько пустых, покрытых белой скатертью, столов, вероятно, ночной ресторан; возле угла ближайшего дома из-за каменного забора выглядывали тонкие ветви. Ветка прижалась к нему:
- Не помните, как там поётся про гондолу? Что-то про поцелуй… Харитон! Ведь это же – Венеция!
- Венеция, – он нежно погладил светлые волосы, поцеловал их, – Венеция… Может, копия Венеции? Может быть, просто декорация? У нас дома висит такой же рисунок. Акварелью…
По её взгляду было видно, что она не понимает его.
На широкой набережной недалеко от Дворца на лотках, на ближайших стенках вразброс висели футболки, венецианские карнавальные маски, на столиках перемешались безделушки и сувениры. Обменялись подарками. Зуеву досталась тельняшка – «гондольерка», сказала Ветка; ей – самая страшная из мужских масок.
Обедали в странно-двойном ресторане: вход в него был с одной улицы, затем шёл проход через залы. Затем надо было пересечь ещё одну людную улицу, и только потом они заняли столик. Благообразный старик слева от них в одиночестве тянул вино; временами к нему подходили хорошо одетые женщины. Они наклонялись, слышался неразборчивый шёпот, потом женщины отходили. За два часа, пока Зуев с Веткой разбирались со своими устрицами, омарами и лобстерами, к странному старику так никто и не подсел - только, склонившись, что-то шептали менявшиеся женщины да исчезали и вновь появлялись перед ним графинчики с красным вином.
Вокруг во все стороны лежала Венеция. Они шли по узким улочкам, в окнах некоторых домов сияли витрины магазинов. Стены домов на более широких улицах были сплошь увешаны платками, бусами, игрушками, масками, часами, в витринах сверкало золото и камни, стояли изящные туфли, лежали журналы и книги, раза два привлекали внимание прохожих магазинчики эротического белья, в одной из витрин стоял, выполненный из дерева со всеми подробностями и отлакированный, мотоцикл. То и дело приходилось подниматься и опускаться, переходя через горбатые мосты или мостики; иногда под ними или вдали плыли или стояли гондолы.
По мосту Риальто они пересекли Большой канал. Сидя под обширным полотняным навесом, Зуев, усмехаясь, ковырял свой шарик лимонного мороженого, рядом Ветка с ужасом глядела на гору из пяти разноцветных, покоящуюся на хрупкой вафлине.
Встречавшиеся каналы и улицы стали шире, людей навстречу или спутно, попадалось меньше. Улицы то и дело раздваивались, и чутьё не выручало их в поисках дороги; иногда они поворачивали, чуть ли не назад. Зуев пытался шутить, Ветка молчала. Узкая, шириною чуть больше метра, улочка закончилась круглой площадью метров семи в диаметре. Дальше дороги не было. Посредине, как во дворе Дворца Дожей, слегка не по центру высилась горловина подземной цистерны; озадачивали глухая дверь в стене и ставни на окнах.
- А, говорят, «обратной дороги нет»! Вот случай, когда она должна быть, - Зуев снова почувствовал банальность сказанного, - значит, идём обратно.
Женщина стояла молча. Потом, как заворожённая, повернулась, медленно подняла руку, и в тишине раздался еле слышный – скрип? скрежет? шуршание? – тоже медленно расстёгиваемой на его джинсах молнии. Вдруг она охватила его шею руками, спрятав глаза, вся прижалась и, в лёгком прыжке, скрестила ноги у него за спиной.
- Ветка!!!
- Молчите, Харитон. Молчите.
Она неожиданно вздрогнула, и Зуева захлестнула новая волна нежности. Он повернулся и, прислонив её спиной к стене, попытался отыскать губы; она прятала их и, как в забытьи повторяла одно и то же. Он слышал голос, тихий, как шёпот:
- Молчите, молчите, Харитон, милый, молчите, Харитон, - вдруг её голос возвысился и стал громче, - Харитон! Харитон, милый, милый, молчите…
Она откинула голову и подалась вперёд… Не было! Не было сейчас на свете для него человека милее, роднее, желаннее, чем эта женщина у него в руках. Не было! Не было на руках, на руках! Человека. На руках не было, не было, не было…
Рядом послышались шаги, кто-то с лёгким скрипом открыл и захлопнул дверь, но не было, не было на свете человека роднее, не было, не было, не было…
http://www.proza.ru/2011/11/22/1434