Николай Васильевич Кукин и его нежнейшая половинка Анастасия Васильевна Кукина пребывали сегодня в прескверном расположении духа. А, что вы хотите? Ведь именно сегодня, их любимчик, Степан Васильевич наотрез отказался от завтрака, а в обед подполз к корыту на передних копытах, спешу при этом сообщить, что Степан Васильевич был не кто иной, как обыкновенный пятипудовый боров. Озорник, просто жуть, на всякие выдумки хитрец, счастливейшая пара в нем просто души не чаяла, а их маленькие отпрыски, Васятка и Николашка его просто обожали. Самые лакомые кусочки хозяйкиной стряпни непременно доставались Степану, а уж если какое застолье, так я об этом уж помалкиваю. Хозяин по несколько раз в день заходил к Степану Васильевичу, чтобы справиться о его здоровье, сообщить свежие новости, о том, что пенсионерам подняли пенсию, а значит, комбикорм и питательные добавки снова подорожают. Предупредить о надвигающемся циклоне, о том, что в городе, наконец-то, поймана банда пиратов незаконно торгующих свининой, а также отогнать маленьких проказников, заставляющих катать себя на спине и прыгать через обруч, хотя Степка не то, что прыгать уже пролазил в него с трудом.
И вдруг настал один из черных дней, которые приходят всегда нежданно-негаданно, как злобный вор рецидивист неожиданно выходит из своего укрытия и хватает за горло. Сегодня был тот самый день, когда счастье наиблагополучнейшей в городе семьи вдруг неожиданно покинуло свой дом, громко хлопнув массивной дверью. Сегодня случилось престрашное событие, о чем сообщать, иначе, как без слез в глазах, вовсе не следовало. Ведь сегодня проказник и по-поросячьи артист Степка был совсем не тот Степка, каким его знало все семейство. Весь день он лежал и тихонько хрюкал, отказываясь принимать пищу, а уж о том, чтобы повеселить маленьких непосед речи не велось вовсе. Уж они и так и этак вокруг него, но нет, нет, все было тщетно, бедняга лежал, тяжело всхлипывая и лишь, страдание и боль читались в маленьких поросячьих глазках, а причин странной болезни, увы, никто не знал. Да и все дела в семье Кукиных пошли в этот черный день наперекосяк. У Анастасии Васильевны убежала и подгорела каша, пока она сокрушенно вздыхала, то и дело, бегая смотреть на Степку.
Степа, Степочка, родненьки鬬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬¬ – лишь, какая-то грань или черта, через которые она боялась переступить, не давали ей назвать Степана Васильевича сыночком родимым, как она по обычаю своему называла маленьких оболтусов Васятку и Николашку.
– Как же так, да, что же это такое, – искренне всхлипывала она, и поток горьких слез катился из ее печальных, еще нетронутых следами старости красивых глаз.
Сам хозяин ходил страшнее самой страшной тучи, какую, порой, можно увидеть на сером осеннем небе и то и дело чертыхался. Мало того, что он ударил два раза по пальцу молотком, когда прибивал недостающие штакетины к забору, так потом умудрился наступить в банку с краской, когда пытался эти штакетины покрасить, в довершении к сказанному и сделанному Николай Васильевич облокотился на прибитые и свежее выкрашенные штакетины. Громко матерясь, он бросил кисточку в бурьян и, поминая черта, сделав, кислую мину, как мне, кажется, сказались, последствия двух ударов молотком отправился в дом. Короче, все шло не так из-за хулигана Степки. Только Степану от этого было не холодно не жарко, он все еще не вставал, а лишь, похрюкивая, страдал каким-то необъяснимым недугом.
– Папа, папочка, – Васятка, как вьюн кружил вокруг хозяина, – а, что Степочка умрет? Казалось бы, закономерный вопрос в виду сложившихся обстоятельств заставил, что есть мочи заголосить младшенького Николашку и Анастасию Васильевну. Николай Васильевич на минуту представил, как в огромном гробу, украшенном пестрыми лентами и яркими цветами несут безвременно ушедшего Степана Николаевича, сложившего крест на крест отполированные и покрытые лаком копыта. Как за гробом, визжа навзрыд, идут стоя на задних копытах соседские свиньи со своими маленькими хрюшками, чтобы проводить в последний путь всеми уважаемого хряка и как старая свиноматка Хавронья Никитишна захлебываясь поросячьими слезами, горько голосит «Со святыми упокой». Последствия ударов молотком дали о себе знать и поморщившись Николай Васильевич цыкнул на Васятку. А Васятка ничуть не обижаясь, бросился успокаивать ревевшего Николашку.
– Не надо плакать, брат,– Васятка ласково погладил своей маленькой ладошкой Николашку по голове.
– Если Степа умрет, – серьезно продолжал он, – то мама наварит из него вкусного холодца и нажарит котлет, как из Кирюшки, помнишь?
Николашка, видимо очень хорошо все помнил, так, как засиял и кулачками тут же принялся утирать слезы. Да и сам хозяин стопроцентно помнил вкус превосходных жениных котлет потому, что закатил глаза и мечтательно причмокнул. Лишь одна Анастасия Васильевна исступленно смотрела на своих троих мужчин и зловеще сквозь зубы процедила: «Не сметь, не сметь, и думать так в моем доме».
Голос ее звучал своей силой, немного уступая грому так, что Васятка и Николашка затрепетали, тесно прижимаясь, друг к другу, но тело матери вдруг, как-то обмякло, стало невесомым, она подошла к Николаю Васильевичу и глухо рыдая, опустила свою голову ему на грудь. Ее безутешные рыдания продолжались минут пять, потом она утихла.
– Все Коля, так больше нельзя, – немного успокоившись и взяв себя в руки категорическим тоном, не требующим возражений заявила она мужу, но даже если бы она заявила каким-то другим тоном, возражений все равно бы не последовало, потому как дети уже весело играли во дворе в войнушку, а Василий Николаевич пытался на кухне утопить общее горе все больше и больше увеличивая дозу.
– Нужно срочно звонить ветеринару, – сказала она и удивилась оттого, что эта мысль не пришла ей в голову раньше.
– Алло, алло это ветеринарная лечебница…?
– Так, так, так, – маленький вертлявый человечек в очках с толстенными линзами и пушистыми рыжими усами с прилипшими на них крошками табака, которые ну ни как не шли к его внешности, был больше похож на вора-карманника, чем на ветеринара, упрямо суетился около больного Степана Васильевича. Клетчатые, короткие штаны с расстегнутой, из-за сломанного замка, ширинкой, остроносые на высоком каблуке ботинки из которых выглядывали разного цвета, скорее всего для защиты от колдунов, носки и когда-то белый, а теперь серый по причине своей засаленности с дырочкой на кармашке халат завершали фантастический гардероб ветеринара.
– Что, говорите, больной отказывается принимать пищу? – выпалил он скороговоркой–– Н-да. Хорошо, хорошо, хорошо.
Он, не переставая, носился вокруг Степана, как индейский шаман что-то бухтя себе под нос.
Семейство Кукиных недоумевало, что же может быть хорошего в том, что Степан фактически находится между жизнью и смертью.
– Престранный, престранный случай, – качал головой проныра доктор.
Все сочувственно смотрели на борова, и лишь Николай Васильевич виновато опуская глаза, смотрел куда-то в сторону. Пройдоха ветеринар стучал по больному палочкой, заглядывал в пасть, открывал веки, но все было тщетно, Степан Васильевич медленно увядал.
– Престранный, престранный случай.
И тут взгляд ветеринара приковало большое синее пятно на боку у Степана. Врач ехидно улыбнулся и надавил на это пятно. Степан завизжал диким нечеловеческим голосом, да, что я такое говорю, каким же голосом ему еще визжать, если он обыкновенная свинья, пардон, господа, боров. Из маленьких свинячьих глазок брызнули слезы, он вскочил, было на копыта, но, обессилев, упал без чувств.
– Ну, что будем говорить или я умываю руки, – врач козырнул библейской фразой, хотя лично я очень даже сомневаюсь, что он знал истинный ее смысл. Не торопя холодным, пронзительным и жестким взглядом, полным ненависти к роду человеческому, взглядом который делал людей заиками и заставлял чувствовать себя ничтожной тварью, взглядом, после которого уже не нужны были, ни какие пытки он обвел каждого члена семьи Кукиных. Вдохнув, больше воздуха грудью Анастасия Васильевна мужественно встретила этот взгляд. Не опустив глаза и не дрогнув. Посмотрев на маленьких сорванцов, врач сам чуть не стал заикой. И, лишь Николай Васильевич вздрогнул на тысячную долю секунды, на один только невидимый короткий миг, но и этого мига хватило, чтобы хозяин оказался в центре внимания. Четыре пары глаз: ветеринар, Анастасия Васильевна, Васятка и Николашка вопросительно смотрели на человека, которому, казалось, что под их взглядами он становится все меньше и меньше.
– Ну, что, говорить будем? – доктор смотрел ему глубоко в глаза.
– А что мне говорить-то? – начал оправдываться хозяин.
– Что ж, – пройдоха решил разыграть свой последний, но самый действенный козырь, – раз вам нечего сказать, то, – он выдержал многозначительную паузу, – впрочем, как хотите ведь от этого зависит судьба вашего поросенка, а не моя.
Это был действительно мощный козырь, против которого в арсенале Николая Васильевича ничего не оказалось.
– Коля скажи всю правду, мы постараемся тебя понять, – хладнокровно произнесла любимая супруга.
– Папка ты же сам всегда учил, что надо говорить только правду, – это был удар ниже пояса от младшего Николашки. Васятка просто смотрел на отца.
– Мы вас все внимательно слушаем, уважаемый Николай Васильевич, – язвительно, не скрывая своей поганой ухмылки, подытожил доктор.
Растоптанный, униженный и раздавленный в глазах своего чудесного семейства хозяин вспомнил, что чистосердечное раскаяние смягчает приговор и, опустив виновато в пол глаза, сбиваясь на каждом слове начал давать первые показания.
– Он сам виноват, Настя, ты же знаешь, что я относился к Степану, как…– и только невидимая грань или черта не позволили назвать Степана сыном.
– Я в тот день на обед домой пришел, – чувствовалось, как трудно давалось Николаю Васильевичу, это признание и только Степан немного ожил и даже немного привстал, в глазах его был едва заметный дьявольский огонек.
Он заметно ожил и, наблюдая за кормильцем с не прикрываемым злорадством, думал про себя: «Наконец-то тебя иуду вывели на чистую воду, давай, колись змея, все рассказывай, – не унимался в своих мыслях злобный Степан, – все». Перед его мыслями предстал Николай Васильевич в длинной по самые пятки ночной рубашке, идущий на казнь. Неблагодарная свинья уже видела эти казни перед глазами, а именно: английское повешение, французская гильотина, китайская смерть от тысячи порезов, испанский сапог, европейский святой костер инквизиции, а также дыба и четвертование, американский электрический стул, кипячение в смоле по рецепту Ивана Грозного и, наконец, банальный расстрел. После всего этого остатки привяжут к лошади и выпустят ее на все четыре стороны. Вы спросите, откуда свинья могла знать о таких тонкостях, все просто, Николай Васильевич рассказал в свое время.
– Продолжайте, продолжайте, мы все внимания, – заметил гадкий ветеринар, ему бы в адвокатской конторе сидеть, жуликов всякой масти защищать, а он вздумал зверей лечить. Крошки табака, прилипшие к рыжим усам доктора, попали ему в нос, и он громко чихнул, как бы подтверждая мысли Николая Васильевича.
– Устал я в тот день, как собака, этого вот покормил, – хозяин кивнул на Степана, он уже больше не называл его по имени, – рассказал ему отличнейший анекдот, мужики на работе рассказали, – уточнил он.
– Еще, как цена на нефть поднялась, и как это отразилось на подорожании девяносто второго бензина. Покушал. Прилег на двадцать минут, говорю, ж устал, как собака.
– Только вот анекдоты он слушать не устал, – с издевкой заметила Анастасия Васильевна.
Супруг на ее замечание, только сочувственно махнул рукой. Дети и доктор молчали.
– Вот прилег, значит, я, а этот гад, – все вздрогнули, включая самого хозяина, ведь за все время жизни Степана он впервые оскорбил его, – все визжит да визжит, стало быть, хочет, чтоб поразвлек я его, а какие развлечения, – начинал не на шутку кипятиться супруг, – когда через двадцать минут на работу.
– Вот и хватил я его лопатой вдоль хребта. А тут вона как получилось, кто ж знал?
Лицо хозяйки стало серым, держась, за сердце двумя руками она завыла, как пожарная сирена и с криками: «Коля, Коля да, как ты мог» – выбежала вон. А через минуту она появилась, держа в руках ту самую совковую лопату. Василий Николаевич съежился до размеров таракана. Проныра врач поспешил ретироваться, а Васятка с Николашкой заплакали негромко, тесно прижимаясь, друг к другу. И никто в этой суете не заметил, как в своем вольере, вполне довольный свершившимся правосудием бегал неблагодарный обманщик Степан.
– Так, так, так, – маленький, вертлявый, участковый врач осматривал пациента.
– Больной отказывается принимать пищу?
– Прелюбопытный, прелюбопытный случай.
Участковый врач был точной копией ветеринара бывшего накануне, а может быть даже и его братом.
– И давно это с ним? А что это за большое синее пятно у него на спине? – врач продолжал сыпать свои вопросы.
– Понимаете, доктор, – немного смущенно начала Анастасия Васильевна.
– Намедни, Степан у нас приболел, любимчик наш, боров пятипудовый – и …она рассказала ему всю нам уже известную историю с самого начала. А Николай Васильевич с видом страдальца лежал на здоровом боку и, похрюкивая, потирал ушибленное место.