Рождественская история
"Чудес не бывает, но ведь когда-то должно оно случиться!"
Станислав Ежи Лец
Любил народ советский порядок, ну прямо-таки горой за него стоял и все начинания родной руководящей и направляющей партии о борьбе, усилении, да укреплении, всегда с радостью в душе, с открытым сердцем воспринимал. А когда милейший и добрейший, горячо любимый генсек ушел в мир иной, да на его место полицейского генерала посадили, то на людей вроде как облегчение снизошло – наконец-то, дождались, уж он порядок наведёт. Деды даже, на лавочках покуривая, Иосифа Виссарионыча поминали.
И, надо сказать, не обманул чаяния народные Юрий Владимирович, резво он за казнокрадов, мздоимцев, торгашей да валютчиков взялся. Кого с конфискацией на каторгу отправил, а кого и к стенке поставил. А народу через то сплошная радость жизни вышла - мол, поделом вору и мука, впредь не воруй!
Суров был новый генсек, суров, но справедлив. Неправедно живших за ушко да на солнышко, а остальным, от получки до получки жившим, для облегчения бытия водочку подешевле сделал. Её в народе так и прозвали – " Андроповка". Но водочка водочкой, а простым людям тоже было велено потихоньку дисциплину свою подтягивать, в меридиан входить. А то ведь при Леониде Ильиче подраспустились – в рабочее время по пивнушкам шлялись, в кино сидели, да по магазинам за всяким разным дефицитом гонялись. А чтоб, значит, в этом вопросе пошустрее "гайки закрутить", стали по городам, как в славные революционные годы, патрули ходить. Изловят кого не то в кино там, аль в очереди за носками, да к ответу и призовут: "Ты чё это, такой сякой, в то время, когда весь советский народ выполняет, да перевыполняет, от своих обязанностей отлыниваешь?" И ежели нечем тому безобразнику оправдаться, то о его преступлении на работу сообщали. А там и прогрессивки лишали, и отпуска в летнее время, и путевочку в санаторий не давали, и … Да много чего веселого и хорошего приготовлено было.
А в те, приснопамятные, времена, в одном губернском, со славными революционными традициями, городе напротив обкома партии, чуть наискосок, баня стояла. Ну, вроде, что в том такого? Стоит себе помывочное заведение и стоит. Да только баня та славилась тем, что её дровами топили. Все-то бани в городе давным давно на газ перевели, а эту нет. И, мало того, истопником там Колька карел работал. Он хоть и запойный был, но лучше его никто не мог парную протопить, за что знатоки парного дела завсегда отблагодарить норовили: кто рублевку сунет, кто цибик чая индийского, аль консерву какую дефицитную выдаст, а уж стопаря плеснуть за святое почитали. Славилась, значит, баня та и спецы – знатоки – любители попариться, со всего города туда съезжались.
Да только вот незадолго до кончины горячо любимого взяли баню разломали и на её месте Дом Политпросвещения построили. Властям оно, конечно, виднее, куда человек ходить должен, однако любители бани русской, погоревав малость об утрате, стали искать, где теперь-то париться. Поискали, поискали и нашли. Вернее, Колька истопник, на новое место устроившись, оповестил своих клиентов кормильцев. Правда, теперь в пригород ездить приходилось, в поселок Стрельцы, в двадцати минутах езды от города. Неудобство, конечно, выходило, но ради удовольствия, разок-другой в месяц, можно было и прокатиться.
Так и жили – устраивались, пристраивались, подстраивались и вроде все довольны были, да вот только Рязанов, своим фильмом сказочкой, подпоганил мастерам дела парного приятность предновогодней бани. Стали перед Новым годом кто ни попадя косяком в баню ходить. Карел от такого безобразного огорчения даже в запой впадал.
Ведь раньше как было – истопит он парную, вымоет её начисто, морозным воздухом проветрит и пожалте знающие люди, парьтесь! А те с чувством, толком, расстановкой начинают на каменку кипяточек плескать, да не ковшами, как дилетанты, а по малости, по пятьдесят грамчиков: в середку, в даль, вправо, влево … Тут уж жар волна за волной шел, волна за волной. Да не голый кипяток лили, а обязательно заправляли его: кто малость кваску в шайку плеснет, кто пивка, были любители валерьяночкой, аль ландышево – анисовыми каплями заправить. А некоторые эстеты так коньячку в кипяток добавляли, чтоб, значит, терпкий дух Пуанте чувствовался в парной.
Было, всё было, да прахом пошло. Одно и оставалось Кольке упиться вусмерть, чтоб распохабства не лицезреть.
Вот из-за этакого безобразия один весьма уважаемый знаток дела парного, перед Новым годом перестал в баню ходить. А чтоб праздник души всё же остался, назначил для себя Предрождественскую баню. Вроде как перед светлым праздником очищение проходил.
И хоть был он весьма молод, до тридцати трех годков не хватало, но соратники по венику и шайке, только по имени отчеству его величали – Владимир Николаевич. Уважали. Из потомственных спецов он был, многие еще дедушку его помнили, до самой кончины в восемьдесят три года, на верхнем полке себя в два веника наяривающего, да потом под ледяным душем от удовольствия подкрякивающего. И папашу его, безвременно почившего, только можжевеловыми вениками парившегося, помнили.
Да и сам Владимир Николаевич в парном деле не последний человек был – спец, многое от своих усопших родных перенявший. А уж какие веники его тётя, в области жившая, присылала. Мечта, а не веники! Знала тетя, когда рубить-вязать надо, подгадывала времечко, чтоб лист березовый уже в силу вошел, но еще духмяной клейкости не потерял. А какой отвар из полевых трав присыла. Какой отвар! Заправишь им парную и вроде как просветление в голове наступает, а в теле легкость необычайная появляется. Вот за всё за это и уважали Владимира Николаевича, старались дружбу с ним водить.
Вот с ним-то, с Владимиром Николаевичем, и произошла под Рождество эта удивительная история …
Не любя суеты и торопливости, за пару дней до светлого праздника выцаганил он у начальника отгул и с утреца стал в баню собираться. Достал с антресолей веник непользованный, махонькую луковичку почистил, ставридку, горячего копчения и хлебушка черного нарезал, да чекушку "Перцовки" присугубил. После парной перцовая в самый раз, так сказать, для балансу – снаружи жар, а ты еще и изнутри поддашь!
Собрал всё это, смену бельишка в сумку забросил, и поехал на перекладных – на троллейбусе до метро, на метро до вокзала, там на электричке, а уж от станции пешком минут десять.
В бане Колька, получивший пару банок консервированной форели, выдавая белоснежные, накрахмаленные простыни поинтересовался:
- Парную подзаправить?
- А как без этого – удивился Владимир Николаевич – конечно, Коля, подзаправь.
- Мне родитель пивка можжевелого прислал, может им?
- Ух ты! Можжевелового говоришь … Никогда не пробовал. Давай!
Сделав заход, второй, третий, да ополоснувшись порешил Владимир, пред большой помывкой, принять стопаря. Плеснул себе пол стакана, неторопливо выпил, хлебушком занюхал и только собрался рыбкой закусить, а перед ним троица непойми кого образовалась. Двое при красных повязках на рукавах, вроде как дружинники, а третий при пыжиковой шапке. Не из простых, значит, человек.
- Вы это почему в рабочее время в бане пьянствуете? – махнув перед Володиным носом какой-то корочкой, поинтересовался пыжикастый.
- А я инвалид второй группы.
- Какой такой инвалид? – вроде как озадачился предводитель троицы.
- А по уму.
- Документ, удостоверяющий инвалидность, предъявите.
- Никак не могу. Я им шибко дорожу и посему он дома, в рамочке, на стенке висит.
- Ах ты шутник! – осерчавши перейдя ты прикрикнул Пыжик – А ну живо одевайся, пройдем в отделение. Там выясним какой ты инвалид, а то и поможем по уму инвалидность получить.
От его слов струхнул Владимир Николаевич. Вспомнил, что ходили по городу слухи – мол шастают днем всякие разные в штатском, народ вылавливают. Оделся он с поспешность и под конвоем, еще с одним таким же, выловленным, бедолагой потопал в отделение.
Идут, а он всё про себя сокрушается: "Блин! Как всегда язык меня подводит. Ну чего хрень всякую про инвалидность нести начал? Ну чего? Щас будет мне инвалидность. Да и отпуск летом медным тазом уже накрылся. Ку-ку, значит, яхточка на Имандре … Тьфу, блин, вот уж идиот так идиот! Не смог чего не то соврать – в отпуске мол, приезжий … "
Буквально за пару минут дошли до места. Правда, не в отделение притопали, а в местный ДК, временно превращенный в штаб по борьбе незнамо с чем, да кем. Зашли, а там народу видимо, не видимо. Всё фойе забито. Володе было велено сесть, где не то в сторонке, да тихонько очереди своей дожидаться.
С трудом найдя местечко, на перевернутом ящике, Володя огляделся. Кого только не зацапали: и мужиков с тетеньками бомжевато - запьянцовского вида, и вполне приличного вида теток средних лет, и молодь ПТУшную, даже двое интеллигентов при портфелях хороший кожи маялись в очереди за приговором. А напротив молоденькая, очень симпатичная девушка сидела. Сидит, пухленьким губенками трясет, шапку свою на коленях теребит, а из глаз вот-вот слезы брызнут.
Пробрался Володя к ней, согнал ханыгу рядом сидевшего, да сочувствие проявил:
- Да не расстраивайтесь вы так, девушка. Ерунда всё это. Ну, пожурят вас на работе, да и успокоятся.
- Да пожурят … Как бы не выгнали. Только только устроилась и на тебе – и не в силах сдерживать слезы расплакалась, уткнувшись в Володино плечо.
Володя, чуть успокаивающе поглаживая её по плечу, стал лихорадочно искать по карманам платок, и не найдя, чертыхнувшись, извлек из сумки полотенце.
- Ну не надо плакать, не надо – вытирая полотенцем слезы, успокаивал он девушку. – Всё образуется, вот увидите, всё будет тип-топ.
- Да, образуется … Они ж и паспорт отобрали … Что теперь будет, что … Ну зачем, зачем я пошла в универмаг за этим чертовым бюстгальтером! Позарилась на красоту - черный такой, кружевной, с чашечками, фирменный. И ладно было бы перед кем показаться, а то ведь … - и вдруг, опомнившись, затараторила – Ой, простите. Что я это вам рассказываю. Ой, как стыдно. Извините меня, извините …
"Господи - промелькнуло у Володи в голове - за простую, девичью, радость,теперь у девчонки неприятности будут ... Гады!Гады! ..."
- Как вас зовут? Имя ваше.
- Света. Света Рыжакова. А что?
- Подождите …
Володя порыскал глазами кого нибудь из милицейских и, увидав у входной двери лейтенанта, решительно направился к нему.
- Слышь командир – без околичностей начал Володя – Будь человеком, отпусти девчонку. Вот ту, с шапкой в руках. Отпусти! За мной не заржавеет. Вот, хочешь, часы отдам? "Seiko", настоящие, без туфты.
- А ну сядь на место, взяточник. Хочешь по 174-ой пойти? Я тебе устрою.
Выматерившись про себя, Володя вернулся к девушке.
" Что ж делать-то? Что? Как девчонку вытащить отсюда?" – набатом гудело у него в голове. И вдруг увидел манящего его из-за колонны сержанта. Он даже поозирался по сторонам, чтоб удостовериться, к нему ли обращаются. С некой опаской подошел:
- На парень – протягивая что-то изподполы, сказал сержант - Держи её паспорт. Там, левее, за колоннами есть запасной выход, он открыт. По шустрому идите туда.
- Сержант! Как тебя хоть зовут? Кого благодарить-то? – опешив, радостно поинтересовался Володя.
- Сержант Малъахин. Давайте, ребята, уходите поскорее …
Через несколько лет встретил я Володю и Свету. На Володиных плечах сидела девчушка лет этак трех, ну, его точная копия, папина дочка. А Света толкала синенькую коляску. С мальчиком наверное …
Вот так-то - как ни крути, а порядок он завсегда к добру приводит!
А сержант Малъахин* никогда не служил в поселковом отделение. Мало того и в городе никогда не было сержанта с такой фамилией … И в городе не было, и в области.
*Примечание:малъАх (иврит) - Ангел