внутренняя Монголия и чай

Екатерина Миранда Смирнова
Очень люблю чай, но меня достало его повсеместное упоминание. Оно везде.
Нет, вы не думайте. Просто упоминание чего бы то ни было, даже если это халва, вызывает стойкую аллергию.
Я даже так думаю, что у чая аллергия на нас. Но сказать он этого не может. Его пьют.

Нет, ну что это такое, в самом деле! Что же это такое! Стоит налить себе в чашку (опять это ча), старательно безымянную жидкость, которую можно заново назвать "улун", "пуэр" или "лапсанг сушонг", кто-нибудь это слово произнесет, и ты непременно подавишься.

Это слово неистребимо. Как только невинный человек, купивший по дороге тортик, приближается к дому, радостные хозяева непременно нажимают кнопочку на кипятильнике системы "Тефаль". С порога человека встречают извечным вопросом: "Чаю?"
И все собираются в кружок, берут огромный нож, обходят дрожащего гостя, вскрывают тортик и начинают "пить" этот "чаю", а если ты его не пьешь, то ты ужасный человек, который хочет к себе особого внимания.
А некоторые говорят вот так: "ЧА-А-А-АЮ!" - и тогда понимаешь, что конец света кем-то уже обеспечен.

Человек, не пьющий эту ужасную жидкость или называющий ее отвратительной, подлежит в нашем обществе обязательной дискриминации. Это не только ужас что такое, это еще и истина, с которой спорить - себе дороже. Такого человека обходят подальше, чтобы не заразиться, и снисходительно называют "чайник".

Чай есть везде, но все говорят, что его нет. Люди гоняются за его редкими сортами, как будто это, черт побери, настоящая театральная роза, которую в зубах зачем-то держал Хосе и готовился подарить Кармен. У них к нему подлинно тряпичная испанская страсть, как ее показывали на киятре до того, как русские увидели испанцев воочию. А ведь это те же самые люди, которые восхищаются благородными анимешными японцами, спалившими в топке бедного героя Лазо. Это же ужас что такое.
Оно наступает, и вот уже я не могу думать ни о чем другом. А ведь варить кофе или покупать колу - это дорогое удовольствие. Я лентяй. Я так не могу. Приходится как-то взаимодействовать с оккупантами, добравшимися до моего бедного мозга. И наливать себе еще. Но всему есть предел.
Я скоро умру от жажды. Мне лень ходить за соком. А какао я вообще терпеть не могу.

Теперь понимаю, почему перед японской чайной церемонией стоит очиститься и очистить мысли. Это все для того. И еще для этого. Чтобы не мешало.

Сам звук вызывает ужас. Ужас возникает потому, что это слово шипит и хлюпает, употребляется постоянно, чаще, чем известный неопределенный артикль, а еще состоит из трех букв, что само по себе ужасно. Какое, какое приличное слово состоит из трех букв?.. Не предлагайте мне слово "мир". В свете некоторых событий оно уже может считаться сомнительным, ведь его нет на свете.

И я с ужасом осознаю, что этот текст - тоже монетка в копилку бесконечных упоминаний чая. А ведь он желтый, зараза, он желтый!..
Эта желтая жидкость. Этот ужасный звук. Это непременное позвякивание ложечкой, убивающее все живое. А живое, между прочим, даже не сопротивляется.
Оно просто его пьет, и в этой вечной борьбе рождается какая-то истина. Но я не способна понять эту истину. Я умираю, захлебнувшись цейлоном.
Спаси-и-и-ите!..
!..