Дорогая моя, баба Люда! Как я не люблю твоих историй о том - как надо! О том, как было у вас! О том, как у нас всё не так! Я знаю их все наизусть. О том, как вы жили после войны в Литве. Как дядя Ваня гонял по лесам с одним ТТ, да ППШ, что у водителя Валеры - «лесных братьев». Как они устраивали засады на дорогах «оккупантам», то есть – нашим. О том, как ты работала в литовском ЦК инструктором, а я так считаю, что мешала работать литовцам… Но попробуй я так скажи! Ты же меня без ТТ и ППШ расстреляешь! И самое ужасное, что все эти истории всегда заканчиваются одними «Почему?»
«Почему у тебя на столе беспорядок?», «Почему ты лежишь на диване?» Почему, почему, почему… Потому что я не умею лежать на потолке! Потому, что иногда работаю за столом. Потому что меня есть кому воспитывать и без тебя, дорогая сестра моей бабушки! Потому что "приехать погостить", это не значит воспитать из меня второго инструктора послевоенного литовского ЦК. Уже не существующего ЦК! В конце концов, тебе же есть, кого воспитывать. Вон – Женьку, хотя бы. Но она – внученька, «Женюшечка», «умничка», а я – охламон. Дорогая, баба Люда! Когда же ты от нас уедешь? Я так устал от твоих поучений и воспоминаний, а на улице дождь, и никуда от тебя не скрыться!
Женька заглядывает в дверь и хитро улыбается:
- Вов, тебя бабуля зовёт.
- Которая?
- Моя.
Женька предвкушает очередную экзекуцию и потому пытается остаться в комнате, где она свершится, делает вид, что что-то ищет.
- Вызывали? – Не без иронии говорю я, стараясь придать своему лицу вид «лихой и придурковатый».
Баба Люда почему-то смотрит на меня не строго, а просительно. Даже заискивающе.
- Володя, что-то телевизор не работает. А там сейчас «От всей души». Хотела посмотреть. Ты не сможешь починить?
Вот в чём дело!
- Я вообще-то не мастер… По телевизорам. Мне самолёт подавай, или спутник,- говорю я, - подходя к старенькому «Таурасу».
Женька прыскает, пряча смешок ладошкой. Сейчас начнётся! «Нынешние мужики ничего не умеют!» «Вот у нас были ребята…»
Но баба Люда молчит. Проверка? Зачем? Уже можно начинать воспитывать. И молодое поколение в лице Женьки здесь. Что же мне делать с этим телевизором? Не в кинескоп же лезть с матом и отвёрткой? Может предохранитель?
Я отстраняю Женьку от шкафа:
- Ну-ка, племя девичье, посторонись. – Лезу в коробку со всяким барахлом. Вот он!
Я меняю предохранитель, и телевизор начинает работать. Ай да я! Маг и волшебник!
Женька одобрительно - почти восторженно качает головой. Очередное поучение, кажется, удалось отсрочить.
- «Таурас», - тихо говорит баба Люда. - Ты знаешь, Володя, я ведь когда-то выступала на этом заводе. Телевизоры, конечно, тогда ещё не делали...
Кажется, сглазил. Я вздыхаю, киваю и сажусь напротив. Послушаем и об этом.
- Лето было дождливое. И суматошное какое-то. С актива – на собрание, с завода – на фабрику… Перекусить некогда. И вот как-то попала домой в обед. Я так устала в тот день… Скинула юбку, чтоб не помять и прилегла минут на двадцать. Поесть даже сил не было. И уснула. А когда проснулась – смотрю уже опаздываю! Хорошо – за мной машину прислали. Приехали мы на завод, а там уже собрание идёт. Я незаметно протиснулась и села в президиум. Тихонько скинула плащ и слушаю. А они все по-литовски говорят. Нас разносят – на чём свет стоит! Я там одна русская, думают, что всё равно не понимаю. А я же литовский хорошо знала. Послушала, послушала. А в конце взяла слово, ну и давай им по-литовски! Они смотрят на меня – глаза у всех округлились, рты по открывали. Вот, думаю, врезала! Тишина – гробовая… А потом…
- Бурные аплодисменты, - вклиниваюсь я.
- Нет... А потом, когда я села на место, директор завода – Римантас, его, кажется, звали – говорит мне:
- Людмила Сергеевна, извините, конечно, но Вы юбку забыли одеть…
Мы с Женькой взрываемся хохотом!
Баба Люда тоже улыбается. Качает головой, вспоминая что-то ещё.
Я не ожидал такого конца очередной истории. И вдруг посмотрел на бабушкину сестру совсем по-другому. Мне показалось, что я отыскал в ней какие-то совсем незнакомые мне черты. На какую-то минуту я увидел ту же красавицу, что и на фотографиях полувековой давности. Отзывчивую весёлую и молодую женщину, которую я не застал уже, но именно которую и помнили все, кто её знал тогда – очень давно.
Я вдруг увидел окопы - второй рубеж обороны, которые она рыла, будучи студенткой, в одних ботиночках, потому что других не было и не могло быть. Увидел дядю Ваню, обожжённого после Курской дуги. Увидел, как он со своим фронтовым водителем стреляет по веткам, а их посыпают свинцом откуда-то из зарослей вереска на перегороженной сосной лесной дороге. И как ждёт его поздно вечером в пустой квартире красивая молодая жена. Которая года через 2-3 станет вдовой… Да, я увидел всё это. И увидел бабу Люду - совсем по-другому. И почему я не замечал этого раньше? Почему она не говорила раньше со мной так? Я не знаю…
Через два дня Женька с бабой Людой уехали к себе. Мы крепко обнялись на вокзале. Как никогда раньше. А когда баба Люда смотрела в окно купе, я заметил у неё на глазах слёзы.
Она не приехала к нам на следующий год. И мы больше не были у неё. А через два года её не стало…
2011