Надо будет заглянуть в восточный календарь и посмотреть, год какого животного за меня так рьяно взялся. Ну, что это что-нибудь копытное, ясно сразу - вон как лягается! Только вышел на работу после новогодних праздников, как неприятности посыпались словно из дырявого мешка. Сначала сломался компрессор и, соответственно, пневмопресс встал колом. Потом загремели подшипники шпинделя у токарного станка, выведя его из строя. И, на "сладкое", накрылась ускоренная подача стола у фрезерного монстра и всё это в один день!
Неделя ушла на ремонт, оттянув сроки сдачи заказов. Значит, надо навёрстывать по вечерам, да и субботы прихватывать. Но беда одна не ходит: не успел разобраться с одними проблемами, как навалились другие, третьи… Остаток зимы и весна пролетели в сплошной круговерти, не давая расслабиться ни на секунду. Сказочные сны мне почти не снились, одна только серая муть, средь которой лишь изредка мелькнёт яркая картинка и скроется, вновь смытая потоком повседневности.
Это сны были именно как картинки, сам я в них участия не принимал, ограничившись ролью наблюдателя. Видения приходили однотипные и всё больше на минорной ноте: то девчушка плачет, сидя на берегу речушки, а вокруг неё скачет маленький козлёнок; то старуха в ступе с помелом, совсем не похожая на мою знакомую Ягу, гонится за какими-то детьми. Видел, как мальчонка бежит-спасается от стаи серых птиц. Каких? Не знаю, или гуси, или лебеди, но что-то водоплавающее. Раз несколько наблюдал, как мачехи тиранили падчериц. Одну среди зимы в лес погнали за цветами, а другую работой усердно грузили. Да у нас в конторе здоровые мужики так не вкалывают, как эта кроха с метлою да с утюгом завихрялась! У меня аж кулаки зачесались, так захотелось пообщаться с её доброй "матушкой".
Потом пришло лето, с летними же заботами. Народ разбежался по отпускам, а заказчиков прибавилось. Скажете "хорошо"? А вот нет! Заказчик заказчику рознь, иной из тебя за три копейки всю душу вымотает, со своими вконец убитыми механизмами. Одним словом, к вечеру домой я просто приползал, добитый бесконечными пробками и раскалённой жаровней общественного транспорта.
Два месяца я честно терпел, но потом всё же не выдержал и в начале августа решительно отправился к директору требовать отпуск для себя. Тот упёрся рогом и ни в какую. Я тоже не сладкий сахар, а когда дело касается моих интересов, могу и голос повысить. Шум, крик, громы и молнии продолжались полчаса, потом директор пошел на компромисс: две недели в счет отпуска и не днём больше. Ну, хоть такой шерсти клок с нашего босоголового.
Я тут же созвонился с домашними, объявил им радостную новость. Вечером уселся в электричку, через четыре станции ко мне подсела семья и мы покатили за город, к дедушке и бабушке.
Как вы думаете, что я сделал, когда мы прибыли в посёлок? А вот не угадали - оседлал велосипед! И поехал на нём к выезду на главную трассу. Там, на развилке, стоял небольшой магазин, ценный тем, что в нём продавался изумительный хлеб "Рыбачий". Здоровенный, ароматный белый кирпич, весом около трёх кило и, как правило, только что из пекарни! А когда приблизился вечер, я сбегал к соседке, живущей через дорогу, купил трёхлитровую банку тёплого парного молока и мы устроили "милк-о-клок" - так впоследствии прозвало подрастающее поколение наши ежевечерние посиделки.
Я сидел под зелёным пологом переплетённых лоз винограда, наслаждаясь безумно вкусным хлебом, тёплым вечером, неспешной беседой, упиваясь покоем, безмятежностью и любуясь прощальным лучиком солнца на далёкой зеркальной глади кусочка Амурского залива. Хорошо-то как!
Когда сумерки приобрели насыщенность черничного варенья, густая трава зазвенела скрипками сотен кузнечиков. После городского шума эти звуки ложились целебным бальзамом на истрёпанные суетой нервы. А потом удивлённо квакнула лягушка и тут же умолкла, словно испугавшись собственной смелости. Этот "квак" прозвучал сигналом для остальных земноводных, грянувших летнюю песню.
"А песню ли? - подумалось мне сквозь дрёму, - Больше на драку похоже. Наверно, Иван царевич стрелу в болото запустил, вот зелёные невесты и рвут друг у дружки космы в борьбе за трофей! Надо бы ему посоветовать на будущее к стреле гранату подвязывать, чтоб и волю царя исполнить, и чтоб с женитьбой вопрос ребром не вставал".
Я представил этот анекдот в лицах и улыбнулся, наслаждаясь самой мыслью о том, что завтра первый день отпуска и можно спать, спать и ещё раз спать, долго нежась в постели, никуда не торопясь и ничего не опасаясь. Голова утонула в подушке, и я погрузился в сладкий сон…
Недолгий. Ну, разве тут поспишь, когда под самым ухом бухают конские копыта?! Да ещё эти доски подомной такие жесткие оказались. Я приоткрыл левый глаз, потом правый, поправил очки, наводя резкость, огляделся. Оказывается, я лежал на какой-то колоде в тени бревенчатой стены постоялого двора, а рядом гарцевал всадник. Сам парнишка незнакомый, но вот его "транспорт" мне уже встречался: горбатая чебурашка в лошадиной ипостаси. А, так это тот малый, что умыкнул колечко с руки царевны!
- Доброго тебе здоровьишка, мил человек! - обратился ко мне всадник. - Я Иваном зовусь, а это мой конёк Горбунок! - он потрепал зверюшку за ухом. Тот, прибалдев от ласки, выгнулся, аж горб уменьшился. - А ты кто будешь?
- Я прохожий, Андреем зовусь. - Губы сами выдали ответ, пока мозги пытались остановить удивлённое круговое вращение. "Конёк-Горбунок! Царевна! Значит, я снова в сказке?! Но ведь Премудрая в прошлый раз говорила, что призовёт меня лишь когда Кощей войной пойдёт? Выходит, уже пошел?!"
- А куда ты путь держишь, прохожий? - продолжал расспросы Иван.
- В стольный град, к Василисе Премудрой. Ты, Иван, про кощеево вторжение ничего не слышал?
- Краем уха слыхал. Для того и еду к братцу названному, Емельяну, чтоб расспросить его. Мож, он что про то ведает.
- Уж не тот ли Емельян, что на печи ездит? Он женился?
- Тот самый. А женился он ещё по весне. Рассмешил царевну Несмеяну, вот царь-батюшка её ему в жены и отдал, а за ней и царства треть.
- Не половину?
- Не-а! Он державу на три части поделил: в одной сам правит, а две отдал за дочерьми в приданое.
- Понятно. А ты как с ним породнился?
- Так ведь жены наши - сёстры родные! Стало быть и мы с ним таперича не чужие! А ты откель Емельяна знашь?
- Встречались по зиме. Ты лучше подскажи, как мне к Яге попасть?
- А что тут указывать?! Вон он, лес. А от села к нему две тропки протоптаны. Вот ты по левой и ступай, она как раз тебя к Яге на поляну и выведет!
Дальнейший разговор был прерван отчаянным скрипом двери постоялого двора. Из кружала на крыльцо выбрался окутанный винными парами красномордый купчик.
- Люди добрые! - обратился он к нам. - А где мне кузнеца сыскать? Лошадь, вишь, у меня р…р…рас…рас…ковалась…ся…сося… от!
- Прямо по улице ступай и дойдёшь!
- Прямо?! - Купчик посмотрел на дорогу, покачнувшись, перевёл взгляд на свои пыльные сапоги. - Коли прямо, тадысь мне ныне не дойти. Никак! Но поп…(ик!)…попробую!
Он сбил шапку на затылок и побрёл, выписывая в тёплой уличной пыли шикарный противоторпедный зигзаг, словно гордый крейсер во вражеских водах. А ведь верно, не дошел: на полпути его ноги заплелись и, окончательно побеждённый Бахусом, торговец сверзился в придорожную канаву. Посмеявшись над незадачливым питухом, мы распростились с Иваном, предварительно договорившись о встрече в стольном граде.
А через час я уже стучался в дверь избушки на курьих ножках, что бы кратко обменявшись с ведуньей новостями, отправиться в дальнейший путь. И не просто на своих двоих: для меня Ягуся на сапоги-скороходы расщедрилась, с шапочкою даже. Точнее, с рыцарским шлемом. Тип – "ведро клёпанное" с одним рогом. Правым. Второй был когда-то снесён под корень молодецким ударом, вон, одни дырки от крепежа остались. Судя по тому, как засмущалась старушка после моих вопросов, этот трофей она собственноручно и добыла, когда в молодости ещё с князем Александром псов-рыцарей гоняла вокруг Вороньего камня.
Я давай отнекиваться, мол, зачем он мне? А старушка отвечает, дескать, "ништо, касатик, сгодится в дороге"! Не стал я спорить попусту, нахлобучил ведёрко на голову (блин, и как рыцари смотрели сквозь эту щелку?!), прицелился и побежал, только лесочки да рощицы мимо замелькали. Сапоги недаром скороходами прозвали – по ощущениям внутреннего спидометра, разогнался я явно за сотню!
Бегу, а на фоне окружающей пасторали в голове сами собой слова складываются, на манер сказаний былинных: "застучали сапоги по дороге прямоезжей, засвистал ветер в ушах… загрохотали по шлему ветви да сучья." Упс, это я в поворот не вписался! Ой, ещё раз не вписался… Ой! – Ой! –мать – мать! А почему так темно стало, свет едва виден, да и зелёный он какой-то?.. Это, оказывается, щель смотровую напрочь позабивало листвою с деревьев, пока я собою спрямлял извивы дорожные.
Осторожнее бы надо. А ну как мне вместо осинки дуб столетний встретится, а? Я позавидовал маленькому Муку: хорошо ему было, он-то на службе у шаха в своих волшебных туфлях всё больше по пустыням рысил. Хотя, как сказать, как сказать! Там ведь порой и кактусы встречаются.
Остановился передохнуть, снял шлем, очистил забрало и дальше побежал лёгкой трусцой, не разгоняясь выше шестидесяти. А и то оказалось много: спустя час пробежки по кривой лесной дороге выскочил на берег моря. Давай тормозить, да куда там! Так в воду и ухнул! Хорошо, на мелководье. Вот только шлем с головы свалился. И что теперь, нырять за ним? А придётся: мне голова целой нужна, хватит и синяков на теле!
Оглянулся, пошарил взглядом вокруг. Оказалось, что стою я на заросшим ельником берегу уютной бухточки, неподалёку виднеется заброшенная землянка с перекошенной дверью, перед ней на песке утварь негодная валяется. Сломанный ухват, чугунок без дна, корыто расколотое, а чуть левее на торчащих из песка жердях сеть рыбацкая висит. Драная. Ну, думаю, мне и такая сойдёт! Ухватил её, давай тянуть, а она в песок вросла. Тянул-тянул, кое-как вытянул, правда, дыр прибавил, ну так мне ж не рыбу ловить!
Зашел по пояс в воду, в то место, где шапочка из себя "Титаник" изобразила, закинул сеть и… ничего. Пусто. Второй раз топлю этот бредень – тот же результат. Тины клок попался и всё на этом. А вот с третьего раза мне повезло: зацепился шлем рогом за невод! Вытащил я железяку ведрообразную, глядь, а там рыбёха уже поселилась, да забавная такая! Бреду к берегу, а сам плавниками любуюсь. Длинные, на солнце переливаются всеми оттенками желтого, от красного к синему, а то металлом отдадут. Красиво.
Вышел на сушу, а сам глаз от рыбки отвести не могу, так бы век и смотрел! Вот только вода из шлема через дырки вытекает, скоро совсем кончится. Жаль мне стало такую красоту, решил я её выпустить. Только начал к воде поворачиваться, как рыба голову подняла и говорит тоненьким голоском:
– Отпусти меня, старче, в синее море! Я за это три желания твои исполню.
Черт меня дёрнул пошутить:
– А вот знающие люди говорят, что если поставить сковородку на огонь, то количество желаний увеличивается до ста, это верно?
Рыбка как дёрнется, как хвостом плеснёт, я аж шлем выронил от неожиданности!
– Ладно – говорю. – Иди себе с миром.
И что вы думаете? Эта рыба встала на кончики плавников и, опустив голову, побрела к морю, волоча за собой хвост, как собака побитая! Так и скрылась в прибое. Да и бог с ней, очень мне нужны её желания, я-то хорошо помню, чем такая халява в итоге заканчивается – вон оно, корыто, лежит немым укором.
Вылил воду из сапог, шлем обтёр изнутри, водрузил его на макушку и побежал дальше. Долго ли бежал, коротко ли, а подустал малость. Когда гляжу – град показался, мне про него Яга толковала. Мол, в этом граде Емельян обосновался. При виде конца пути даже силы прибавилось. Ну, я и поднажал. Вихрем пролетел посад, улицы городские, двор "царевича" и в терем ворвался. У входа ещё, помнится, стрельцы стояли, а в тронной зале от бояр не протолкнуться.
Полы натёртые, скользкие, едва затормозил перед подиумом, где Емеля со своей царевной восседали.
– Емельян! – кричу. – Беда пришла: Кощей войной на Русь идёт!
– Да как ты к царевичу дерзить осмелился? – забухтели бояре. А Емелька, зараза, эдак напыщенно на меня посмотрел и цедит через губу:
– По щучьему велению, по моему хотению, катись, невежда, колбаской по малой Спасской.
Чувствую, подхватило меня что-то, приподняло и понесло прочь из терема. Не касаясь земли, пролетел я так почти через весь город, а на окраине хряпнулся в уличную пыль. Попытался встать, да куда там! Та же неведомая сила аккуратно развернула моё тельце поперёк улицы и покатила в пыли до следующего перекрёстка, переваливая с боку на бок словно брёвно какое.
И если бы только в пыли! Автомобилей здесь нет, а транспорт сплошь экологически чистый. Не знаю насчет экологии, но грязи и навоза там было вдосталь. Представляете, какой у меня был вид, когда я встал? А амбрэ? Да выгребные ямы слаще пахнут! Народ смеётся, мальчишки пальцами тычут, дразнятся, лошади, и те ржут самым наглым образом.
Первый порыв вернутся в терем и настучать Емеле по бестолковке, я с некоторым трудом подавил. Хватило ума понять, что мой праведный гнев против его "щучьего веления" не играет. Значит, надо идти другим путём, а сначала не мешало бы привести себя в порядок. Да и в животе бравурные марши играют, у меня же с утра маковой росинки не было!
Перекинул я сапоги через плечо, взял шлем подмышку и пошел босиком прочь из города. Иду, а сам по сторонам поглядываю, ищу речку иль ручеёк, чтоб помыться-постираться. О, яблоня-дичок у дороги! Набрал яблок полный шлем, иду дальше и жую на ходу, выбирая плоды поспелее. Так и вышел на морской бережок.
Разделся, залез в воду, а она тёплая, солнцем прогретая, так и ластится пологой волной. Хорошо! Я и сам отмылся от навоза, и одежду отстирал. Разложил вещи сушиться на гальке, да и присел на нагретый камень, сосредоточившись на яблоках. Красные были ещё ничего, а зелёные такая кислятина… У меня аж слезы выступили и челюсти свело, когда я такое надкусил. Сижу, пытаюсь проморгаться, когда слышу:
– Отпусти ты меня, старче! Дорогой за себя дам откуп: откуплюсь, чем только пожелаешь.
Как я усидел на камне, как не подскочил выше головы? Оглянулся, смотрю, рыба золотая давешняя стоит на кончиках плавников, что балерина на пуантах. Голову вниз повесила, хвост в песке волочится тряпкой линялой.
– Я же тебе ещё когда сказал "иди с миром"?!
– Вот и хожу с тех пор, как корова. А я плавать хочу-у-у! – На последних словах рыба уже рыдала в голос.
Спустя полчаса, выяснив все недоразумения, мы уже мирно беседовали за жизнь. Вуалехвостая, разом вернув себе прежнюю расцветку, покачивалась рядом на ленивой волне и слушала мой рассказ.
– Я, боярин, могу пред твои очи царевича-Емельяна представить, токмо он тут же щуку призовёт, да восвояси вернётся! А совладаю ли я супротив щучьей ворожбы, то мне неведомо.
– Так давай! Тащи его сюда, а если он попытается сбежать, то это уж моя забота!
– Ну, смотри! – Вильнула златопёрая хвостом и в тот же миг рядом со мной на песочек Емеля бухнулся. Глаза вытаращил, рот от изумления приоткрыл, а я ему яблочко-дичок да на язык! Нарочно выбрал самое зелёное. У Емельки лицо перекосило, слово сказать не может. И рад бы щуку-заступницу кликнуть, а не может – от кислятины всё во рту связало. Тут уж я не терялся, высказал ему всё, что накопилось.
– Ты, такой-сякой немазаный, что, забыл меня? С кем Соловья-разбойника окоротили по зиме, с кем ты на Змее Горыныче в град стольный летал, вконец позабыл?! – И давай его грузить по полной схеме.
Емельян сжался, голову в плечи втянул, потом смотрю, вспомнил! Выпрямился, в глазах узнавание засветилось, даже забормотал чего-то, пытаясь оправдаться. Ну, и я обороты сбавил, заговорил спокойно. Потолковали мы с царевичем по душам, обменялись новостями и решили через день собраться втроём с Иваном-царевичем, ещё раз обговорить и тогда уже к царю-батюшке с докладом. На том и расстались.