Я вот о чем…
Чертова грусть. Когда знаешь, что пора уже…, точнее…, думаешь, что знаешь, что пора уже… Да это одно и то же… Знать и думать. Я вдруг обернулся в эту чертову грусть за своей спиной и… явственно увидел, что нечего вспомнить… В смысле…, хорошего. Какая, однако, глупая категория, «хорошее». Не пойму, что она означает. Воспоминания… Так ли они важны нам? Полагаю, более…, полагаю, что они… вредны. Если меня что когда-либо и приведет к самоубийству, так это никакая вовсе не действительность, будь она хоть о десяти рогах, а только эти чертовы воспоминания… Совесть, мать ее…
Сколько ей было?.. Да как и мне, шестнадцать. О чем думает девочка в шестнадцать, я не знаю. Зато знаю, о чем думают в те поры мальчики. Мы, малыши, все слышали про Шекспира, другой из нас читал и даже Бунина, кому и Набоков… Ерунда все это. Нам очень хотелось стать мужчинами… Самым, надо повиниться, обыкновенным способом… Овладеть женщиной. Теперь, с подмостков своих лет, мне почти смешно, но это было так. И ЭТО было.
Когда я овладел ею, мне, я точно помню, не понравилось. Разочарование… Нет, не о ней. Я вдруг подумал…: зачем, почему, черт возьми, я так к ЭТОМУ стремился, если это так, как минимум, банально? Вожделение, это сказка. Эта ее тонкая высокая нога, влекущая в непонятно куда…, эти влажные коралловые губы…, этот обещающий все на земле взгляд бутылочных глаз, что покрываются росою, словно бутылка пива со льда… Это нехорошо, неправильно, но вожделение важнее разрешения его.
- Володя…, ты как? – прошептала Юля, прижимая трусики между ног. Они все были в крови.
Я отлично помню, как мне совсем было ее не жалко. А ведь ей было больно, я уж не говорю о страхе, боли страха… А она спрашивает - ты как? Она знала, что и у меня это впервые. Все женщины, начиная с детского сада, старше мужчин. Наверное, в наш первый раз они нам, словно матери…
- Ничего, малыш. Ты иди…, пойди в ванную, - трудно дышал я.
Мне было не по себе. Не по себе глядеть на предмет своей любви, истекающий кровью… В общем-то, жалкий предмет. Как прискорбно глядеть на то, от чего валился с ног, и на то, во что это… Падение кумиров… Я ведь почти жил под ее окнами, изнывал, прятался и прятал… А когда ее папа, обнаружив мое напряженное внимание к его дочери, больно спустил меня с лестницы, я, как побитая собака, продолжал стоять под этими чертовыми окнами. Но что же случилось?! Теперь я овладел тем, что вожделел, но…, что случилось? Разочарование – всегдашнее следствие очарования. То, что мы хотим, всегда хуже, чем то, что на самом деле. Так мне тогда показалось…
Родители отвалились куда-то в Бангкок, на конференцию какую-то, квартира была целиком моя. Опустошенный, я подошел к роялю, поднял крышку, и сел на плюшевого отбоя табурет. Это единственное, за что я благодарен был предкам. За музыкальную школу. Не знаю почему, но я стал играть Свиридова. Его Романс. Если вы его хоть раз слышали, вы поймете меня, что нет на земле ничего более величественного, тоскливого и траурного. Шопен отдыхает. Ноющие девственные скрипки и обалденной чистоты трубу я передать не смог, но как-то стал играть. У пианино тысяча возможностей, кто бы что ни говорил. Я играл с закрытыми глазами, а когда открыл…, передо мною была она. М-да. Я вновь увидел разочарование.
- Ты так красиво играешь, - почти заискивающе произнесла она, от чего мне стало еще гаже.
- Это не я. Это Свиридов, мать его, - с грохотом захлопнул я крышку клавиатуры.
- Володя, - оперлась она локтями на крышку рояля, - что не так?
- Я просто хочу кофе, - я не знал уж что и придумать, чтобы не…, ну…, не огорчать ее.
Женщине ничего не нужно говорить в лоб. Она понимает все до того, как вы хотя бы подняли бровь.
- Тебе не понравилось? – она вдруг стала похожа на сталинского доследователя.
- Ну…, это у меня впервые…, - стал мяться я.
- И…
- Ну…
- Не ну!..
- Да я…
- Не я!.. Просто смотри в глаза…
Раздался гудок домофона, спасая меня от инквизиции.
- Открывай, мать твою, хренов Ойстрах! – раздался дикий крик в динамик. Это был Эдик. Разбитной парень, без каких-либо комплексов и мой друг.
- Чего тебе, Эд? – раздраженно откликнулся я.
- Сначала отвори, потом спрашивай.
- Черт… Ты не вовремя.
- А кто вовремя? В мире есть лишь два человека, которые тебе вовремя. Это я и… О боже!..Юлия у тебя?!
- Как я сказал, пошел к черту!
- Заходи, Эд, - нажала она за меня кнопку.
Эд был влюблен в Юлю не меньше моего. Но, будучи совершенно искренним другом, сразу же отступил. Такие друзья возможны только в детстве, когда еще верится во все эти химеры, такие как дружба, любовь, самоотречение, смерть на кресте за любовь к человеку, наконец. М-да. Если вы когда-то дружили, то, не сомневаюсь, знаете и горечь предательства другом или друга... Но вряд ли вы сделали в своей жизни то, что сотворил я.
- Юлька, привет, - весело крикнул Эд, чуть не пинком войдя в дверь. – Ты что-то бледненькая. Пиво-то есть, Вовка?
Он сам открыл холодильник и достал пиво.
- Ну…, не ко времени ты, Эд, - тяжело опустился я на стул в кухне.
- Свершилось?! – сразу догадался Эд.
- Ты о чем? – сделал невинность на лице я.
- Да ладно, дружище, - в общем-то помрачнел Эдик, хотя всем видом пытался показать радость.
- Я не собираюсь с тобой это обсуждать. Хотя…
Господь милосердный, смилуйся надо мною, прости мне то, что я сотворил дальше… В нашей памяти, как в мешке пылесоса, таится столько всего… Только вот пылесос можно вытряхнуть, нажать рычаг и слить в унитаз. В жизни так не бывает.
- Послушай, Эд, - задумался я. – Ты ведь по-прежнему ее любишь?
- Боб, - так он меня звал еще с коротких штанишек, - ты башню-то включи. Я о том и думать не помню. Ты же мой друг… А вы…
- Нету больше никакого «вы».
- Что?!
- Я больше не люблю ее.
- Ты сбрендил!
- Нет. Я прозрачен, как моча ребенка. Она мне скучна. Стала вдруг скучна.
Мне невозможно было знать, что она стоит за дверью. Случайности потому так и называются, что случаются. Одно событие случается с другим. Я задаю последний вопрос – кто это делает? Случает? И, главное…, зачем?
- В общем…, она твоя.
- Ты шутишь, - совершенно опешил Эдик.
- Нет. Бери ее. Бери прямо сейчас. Немедленно!
Я не помню, что на меня нашло. Я чувствовал себя каким-то измаранным, грязным… Мне жутко хотелось встать под душ. Теперь, по прошествии лет, я знаю, что это было всего лишь мгновение, эмоция… Но, как я говорил…, случаи случаются. Тогда я презирал себя, презирал ее, презирал все вокруг себя… Мне было плохо. Мне так хотелось, чтобы ну хоть кто-то взял на себя часть этой странной тяжести. Ну а кто, как не самый лучший друг?.. Они ушли в комнату. Я слышал оттуда звуки вряд ли говорящие о любви, но я достал бутылку водки и заглотил ее целиком. Мир вдруг стал розовым. Очнулся я на полу. Дом был пуст. Пусто было и на душе. Я предал сразу двоих людей. Самых близких мне людей. Не стоит рассказывать о терзаниях совести. Всем они понятны, как известно и то, чем они заканчиваются. Ничем. Сотворив зло, человек живет дальше. Будто ничего и не было в его судьбе. Мы только и делаем, от рождения, что пачкаем свою совесть. Совесть?!
Юля покончила с собой на следующий же день. Просто выпрыгнула из окна общежития. А я вот прожил еще двадцать лет в обнимку с своей совестью. Я много повидал в жизни и совсем в ней разуверился. Она меня предала ровно так, как когда-то я Юлю. Я больше не хочу жить. Мне страшно. Нет, не асфальта перед подъездом я боюсь…
Мне страшно, что и ТАМ мне не будет прощения…
04.01.2012